"Крах операции «Тени Ямато»" - читать интересную книгу автора (Богачёв Николай Николаевич)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Японская субмарина, предводительствуемая капитаном 2-го ранга Юкио Коно, с секретной технической документацией на борту, находясь в надводном положении, вышла в открытый океан и, увеличив ход до самого полного, легла на заданный курс.

Тщательно наблюдая за горизонтом, во время своей дневной вахты капитан Коно решился на применение одного новшества: дополнительно поставил на вахту, по два спереди и сбоку, не предусмотренных уставом матросов, которые через цейсовские двадцатипятикратные бинокли поминутно со всех сторон обшаривали морские дали.

Юкио Коно разрешил также выдачу двойной нормы сакэ тем вахтенным, которые первыми высмотрят на поверхности моря корабль или хотя бы еще какой-либо движущийся предмет. Во избежание встречи с каким-либо военным или гражданским судном, субмарина время от времени погружалась на перископную глубину и продолжала свое движение в подводном режиме…

Да, капитан Юкио Коно был превосходным штурманом и его приоритет в искусстве вождения судна давно и безоговорочно признал даже такой опытный моряк, как капитан-лейтенант Нобору Йосида, тот самый Нобору Йосида, который быстро и безошибочно мог определять положение судна по любой лоции, соответствующее точке нахождения корабля в «розе ветров», а температуру и скорость ветра называл, поднимая вверх смоченный слюной палец.

Основательнейшее свое морское образование и воспитание Юкио Коно получил еще в детстве, в ту пору, когда его, сообразительного, не по годам развитого мальчишку, брал с собою в дальние рейсы его отец, крупный судовладелец, весьма заботившийся о продолжении столь успешно начатого им дела и страстно желавший иметь достойного себе наследника. В своих совместных с сыном путешествиях Коно-старший стремился привить мальчику настоящую любовь к морю, умение в любых экстремальных условиях находить быстрые и единственно верные решения.

Тайфуны и смерчи, цунами и штормы, силою иногда до двенадцати баллов — вот та обстановка, в которой сын хозяина, находясь на каком-нибудь океанском сейнере или заурядном кавасаки, проводил каждый год свое каникулярное время…

Вот почему, зная, что встреч, хотя бы даже случайных и не опасных, в пути ему не избежать, Юкио Коно дал команду переходить на перископную глубину и, не останавливаясь, продолжать движение только вперед. Такая предосторожность, сказал он старпому, нужна для того, чтобы уйти от ненужных случайностей и тем самым лучше и безопаснее выполнить поставленную задачу.

Выйдя из Кадисского залива на океанский простор, капитан Юкио Коно лично проложил на морской карте курс субмарины и строго-настрого приказал, чтобы ни о каком, даже и малейшем, отклонении в сторону не могло быть и мысли.

Все возникшие было проблемы капитан Коно разрешил чисто по-морскому: решительно и враз. Превосходно зная морские лоции, предназначенные для судовождения, он взял за основу навигационную карту, дающую характеристику грунтов и рельефов дна, а также течений, приливов, магнитного склонения, и, точно рассчитав маршрут, сэкономил таким образом массу горючего.

Укрепив на стене боевой рубки океанические карты специального назначения, используемые военно-морским флотом, Юкио Коно старался направить субмарину сначала посередине сильного и холодного Канарского течения, полностью совпадающего по заданному направлению с проложенным им самим курсом подводного корабля.

Далее, идя вдоль западного побережья Африки, он употребил себе на пользу также попутные, но теперь уже теплые Гвинейское и Ангольское течения, что также обеспечило приличную экономию в горючем и электроэнергии. По скрупулезным подсчетам, сделанным им и старпомом (каждым в отдельности), цифры всей экономии энергоресурсов в среднеарифметическом количестве составили около восемнадцати с половиной условных единиц, исходя из первоначально предполагавшихся общих расходов.

Особо серьезное внимание капитан обратил и на места специфической навигационной опасности, всегда имеющейся у африканского побережья, и в особенности южнее экватора. Выходит, не зря ели хлеб картографы и гидрографы Страны восходящего солнца! Карты, составленные ими, были отменны во всех отношениях и отвечали самым высоким профессиональным требованиям, предъявляемым к такого рода пособиям, от точности которых, в сущности, зависела жизнь великого множества людей.

Юкио Коно понимал, что только жесточайшая экономия даст ему возможность успешно справиться с поставленной задачей. Вот почему он учел даже время нахождения субмарины в теплых попутных течениях, что дополнительно сэкономило электроэнергию для регенерации воздуха, обогрева и освещения субмарины.

Экономия и еще раз экономия всех ресурсов, необходимых для жизнедеятельности подводной лодки на таком пути, а также трезвый расчет лишь на собственные силы могут обеспечить стопроцентный успех операции. Ибо надежды на пополнение запасов с помощью рейдеров, учитывая неограниченную войну на море, весьма и весьма проблематичны, и их придется учитывать только в том случае, когда трасса прохождения снабжающегося судна находится под твоим личным контролем, хотя сбои в подобной обстановке также вполне возможны и ожидаемая помощь ко времени может не прибыть…

Так думал командир субмарины императорского флота Японии капитан 2-го ранга Юкио Коно, и, конечно же, в этих своих устремлениях и установках он был абсолютно прав. Прав был даже в тот момент, когда, оказавшись со своей субмариной в южном полушарии, он учел даже то, что на направление морских течений большое влияние оказывает сила вращения Земли, отклоняющая эти течения на севере вправо, а на юге влево.

Такие фундаментальные знания в морском деле капитан Юкио Коно заимел не случайно. До назначения на первую командирскую должность он закончил особо привилегированное учебное заведение. Еще первый свой внеочередной отпуск Юкио Коно заработал на инспекторской проверке в военно-морском училище. Как-то в 30-е годы на промежуточные экзамены по морской гидрографии, вместе с начальником училища, явился адмирал флота маркиз Хэхатиро Того, командовавший в русско-японскую войну соединенным флотом в Цусимском бою, а также в сражениях под Порт-Артуром и в Желтом море.

Тогда юный курсант Юкио на вопрос адмирала о причинах морских течений и их видах ответил: «Течения бывают ветровые, плотностные, стоковые и приливные. Если, например, ветровые вызываются давлением воздушных масс воздуха на водные поверхности, то плотностные происходят от неравномерного распределения температуры и насыщенности воды минеральными солями как по горизонтали, так и по вертикали; стоковые регламентируются наклонами уровней, которые чаще всего происходят там, где в море вливается большое количество воды от впадающих в него рек или движением ледяных масс, спускающихся языками с гор, а также целых континентов, если взять для этого примера Антарктиду. Приливного же происхождения морские течения бывают временными или периодически возникающими градиентами давления, из-за влияния приливообразующих сил Луны и Солнца. По расположению, если рассматривать их и разрезе, они бывают поверхностными, подповерхностными, промежуточными, глубинными, придонными, а по физико-химическим свойствам — теплыми и холодными, опресненными и солеными».

Получив такой обстоятельный и четкий ответ и такое точное разъяснение основных научных понятий о гидрографии, старый маркиз сначала глубоко, сколько позволяли его немощные легкие, втянул через зубы воздух и себя, в чем выражалась высшая степень восхищения знаниями курсанта, а потом коротко бросил сопровождавшему его адъютанту, чтобы тот подозвал к нему командира, который непосредственно занимается с Юкио Коно.

Пока тот шел к нему, адмирал сам удивился своему необыкновенно скоротечному решению. «Наверное, старею, — пронеслось у него в голове. — Раньше меня никогда не одолевала подобная сентиментальность…» Но когда сияющий от предвкушаемого удовольствия лейтенант Фудзивара Ямасаки стал перед ним во фронт, адмирал, медленно поднявшись со своего раскладного сиденья и опираясь на черную, отделанную дорогими инкрустациями трость, отдал ему воинскую честь. Затем он снял с себя одну из боевых наград и приказал украсить ею грудь этого столь успешно занимающегося подготовкой достойной смены, воистину доблестного офицера.

Начальнику училища контр-адмиралу Минору Синтаро тут же приказал отпустить курсанта Юкио Коно на неделю к родителям. Объявив перед строем благодарность офицерам училища, руководимого Минору Синтаро, за хорошую подготовку личного состава, «Железный Того» приказал исполнить государственный гимн и, глядя на развевающийся над зданием офицерского собрания флаг Страны восходящего солнца, вопреки своей железной кличке расчувствовался до такой степени, что прослезился…

Продвигаясь с наиболее экономичной скоростью в среднем по восемнадцать узлов (свыше 33 километров) в час, подводная лодка на двенадцатые сутки, покрыв расстояние около, пяти тысяч морских миль, ночью легла в дрейф и принялась ожидать обещанное рандеву с германским рейдером — точно в той самой точке, являющейся вершиной того самого равностороннего треугольника, который имелся в виду в договоренности с немецким резидентом а Испании доном Родригесом.

Только на следующие сутки, во второй половине дня, на расстоянии около пятидесяти миль от африканского берега, была замечена качающаяся в океанских волнах огромная шхуна. Сблизившись, суда обменялись паролями, а затем субмарина успешно пришвартовалась к отчаянно поскрипывающим, подвешенным на шхуне кранцам и начала погрузку на свой борт запасов соляра, питьевой воды и продовольствия.

Работа продвигалась споро, и, стоя на мостике, первый помощник командира субмарины капитан-лейтенант Нобору Йосида всего лишь просто так, для порядка, временами покрикивал на быстро сновавших туда и обратно матросов.

Да, матросы носились по сходням, как черти, ибо знали, что, попадись они сейчас в поле видимости одного из летучих отрядов какого бы то ни было, английского или американского, флота, им несдобровать.

Даже малочисленный флот Южно-Африканского Союза, в водах которого они находились в данный момент, тоже не следовало сбрасывать со счетов. Поэтому, кроме гидроакустика и дежурного на центральном посту, работал весь личный состав субмарины. Не теряя времени понапрасну, Юкио Коно оформлял документы на получаемые от германского рейдера припасы. Шхуной командовал Карл Вильгельм Буркхардт — человек с темной репутацией, еще в довоенное время поддерживавший связи с уголовниками Гамбурга. Как и большинство предприимчивых, деловых людей этого находящегося в устье Эльбы крупного порта, Буркхардт основной своей профессией избрал морскую контрабанду.

Жизнь его сложилась непросто. Не пожелав делиться добычей с местными таможенниками и приставленным к ним для наблюдения штатным гестаповцам, «Правофланговый Вилли» в свое время угодил в концлагерь где-то на перекрестке торговых путей между Люнебургом и Любеком — якобы за контрабандную переброску товаров из Швеции.

После того как фашистская Германия напала на Советский Союз, «Правофланговый Вилли», ради своего освобождения готовый пойти на все, быстро смекнул, что теперь у него появился реальный шанс, чтобы доказать преданность фюреру. Для этого он поспешил заявить уполномоченному гестапо в лагере гауптштурмфюреру Эриху Вагнеру о своей готовности к бескомпромиссной борьбе с большевизмом (о которой он, Буркхардт, будто бы мечтал всю жизнь).

Понимая, конечно, что старый этот уголовник ни о какой политической деятельности помышлять не может, лагерное начальство вначале от него попросту отмахнулось, и бедный Вилли продолжал хлебать свою баланду еще целых два года. Но вот нежданно-негаданно, в середине 1943 года, состоялась незапланированная инспекционная проверка, проведенная каким-то высоким чином, который был прислан лично начальником главного управления имперской безопасности рейха обер-группенфюрером СС Эрнстом Кальтенбруннером. Буркхардт вновь пытался использовать последний свой шанс и при общем лагерном построении на аппельплаце вышел из строя и повторил свою просьбу. Следовавший за высоким чином из берлинского начальства, каким-то штандартенфюрером СС, адъютант записал фамилию Буркхардта и обещал походатайствовать.

Ровно через два дня начальник концлагеря вызвал «Правофлангового Вилли» к себе в кабинет, в котором находились два высокопоставленных офицера военно-морского флота, Ссылаясь на то, что у Буркхардта был патент штурмана дальнего плавания, они предложили ему службу на вспомогательных кораблях.

Самому Буркхардту тогда было невдомек, что его избавителям из Берлина дали специальное указание отобрать в концлагерях всех тех, кто еще мог быть использован для борьбы с англо-американскими и советскими флотами на море, так как чудовищные потери личного состава превзошли все ожидания гитлеровского генштаба и лично главнокомандующего военно-морским флотом гросс-адмирала Дёница.

Так пятидесятидвухлетний Карл Вильгельм Буркхардт стал капитаном гитлеровского рейдера. Его главной задачей было снабжение в отдаленных водах Атлантики фашистских субмарин соляром, боеприпасами, продовольствием и пресной водой.

Случалось выполнять и задания по высадке на британский или американский берега различного рода гитлеровских эмиссаров, а также, используя свое новое амплуа, по старой памяти иногда попутно заниматься мелкими контрабандными операциями.

Команда возглавляемого Буркхардтом рейдера была как раз под стать его капитану и в нижних своих чинах полностью состояла из числа деклассированных элементов невесть какого происхождения, почерпнутых в портах Ростока, Любека, Гамбурга и некоторых более мелких близлежащих городов морского побережья Балтики.

Этой разношерстной и довольно многонациональной публике, за бутылку шнапса готовой на любое преступление, было, разумеется, безразлично, за что и за кого воевать: главное, чтобы все время и в осязаемом наличии имелась жирная жратва и выпивка. Ради этого они все свое время проводили в портах, в работах на очередной загрузке шхуны необходимыми припасами, в работах, прерывавшихся лишь на периоды, когда их капитан получал новые указания по проведению следующих операций, намечаемых фашистскими военно-морскими штабами.

Несмотря на низкий моральный уровень матросов, дисциплина в их среде всегда была безупречной: о последствиях за ее нарушение все нанимавшиеся на судно строго предупреждались заранее, на берегу. За незначительные и простые проступки Буркхардт карал виновных «прямым» или «боковым правым», за более или менее серьезные провинности наказания были посущественней, вплоть до физического уничтожения отдельных бедолаг, навсегда исчезавших, как правило по ночам, в пучине моря.

При очередном построении для поверки имя такого исчезнувшего даже не зачитывалось по списку, а в вахтенном журнале делалась короткая запись, характер которой впрямую зависел от настроения капитана, от количества выпитого им на данную минуту хмельного: казненный объявлялся дезертиром, не явившимся на борт во время предыдущей стоянки в порту, или несчастным, скончавшимся от внезапного сердечного приступа.

Знавшее о царивших на шхуне нравах руководство гамбургского портового гестапо однажды попыталось было взять капитана Буркхардта и его команду под свой непосредственный контроль. Однако из затеи этой ничего не вышло. Собиравшийся высадиться на ирландский берег за мысом Карнсор, вблизи Уэксфорда, представитель абвера был активно обстрелян, а шхуна мигом рванула обратно в открытое море.

На следующее утро в судовом журнале капитан с большим сожалением отметил, что во время высадки на берег гитлеровского агента, судьба которого пока что в точности неизвестна, при обстреле шхуны противником погиб матрос Уве Шредер. После этого навязывать команде своего представителя, то есть на уголовном жаргоне попросту «стукача», гестапо даже не пыталось, ибо даже дураку было ясно, почему в тот раз вся команда осталась целой, а погиб один только и именно Уве.

Инцидент этот вскоре забылся, оказавшись таким редчайшим в морской практике случаем, когда обе участвовавшие в нем стороны оказались друг другом довольны. Пот почему до сих пор Карлу Буркхардту нравилась его работа. Правда, она таила в себе массу опасностей и неожиданных, на первый взгляд, поворотов фортуны, в результате которых Буркхардт приходил иногда в состояние прямо-таки оцепенения и шока. Такие, например, душевные потрясения он испытывал в приморских городах, когда ему случалось бывать свидетелем колоссальных разрушений, производимых действиями англо-американской авиации.

И все же она, эта работа его, была гораздо лучше, чем служба в рабочих отрядах и еще более того — фронт! Тем паче, по оценке моряков, его судно считалось далеко не последним. В свое время такой посудине мог позавидовать даже любой капитан английского «чайного» клипера, славившегося своим быстрым ходом и находившегося ранее на службе обеих Ост-Индских компаний.

В смысле скорости трехмачтовая шхуна имела оптимальное для этого класса водоизмещение, составляющее семьсот пятьдесят тонн. Длина всего корабля с бушпритом равнялась пятидесяти пяти метрам. Скорость под распущенными парусами фок-грот- и бизань-мачтами вместе с фор-грот- и крюйс-гаф-топселями, даже курсом в бакштаг при попутном боковом ветре равнялась двенадцати- пятнадцати узлам. Кроме того, в безветрие шхуна ходила под двумя винтами и имела синхронно спаренные два дизеля мощностью пятьсот шестьдесят лошадиных сил каждый, что при полном штиле или легком попутном ветре составляло колебание в скорости в пределах десяти — одиннадцати узлов.

Если в смысле похвал шхуне Буркхардта отдать все должное, не будет преувеличением сказать, что под парусами она ходила не хуже клиперов-рекордсменов, курсировавших по трассе Бомбей-Лондон, таких, как, например, «Катти Сарк».

Шхуна Буркхардта была к тому же хорошо вооружена. Ствол одной семидесятимиллиметровой пушки был отлично замаскирован рядом с бушпритом — горизонтальным брусом, необходимым для крепления носовых бом-мидель-кливеров, выступавшим далеко наружу за форштевень судна.

Вторая пушка того же калибра была установлена на корме между сложенными в кольца манильскими канатами и умело принайтовленными запасными парусами. Из числа стрелковых видов оружия на судне находились четыре пулемета системы МГ-10 и одна зенитная пятизарядная полуавтоматическая пушка типа «эрликон».

Личным же оружием, во избежание нежелательных эксцессов, члены команды обеспечены не были. В результате хорошо аргументированных доводов, которые привел руководству Буркхардт, пистолетами марки «Вальтер» и кортиками были обеспечены только он сам, первый его помощник Роберт Шуман и корабельный кок, облеченный со стороны командования шхуны особым доверием. И это было правильно.

Лишняя чарка крепкого шнапса всегда могла привести эту публику в непредсказуемое, излишне взвинченное состояние, и поэтому Буркхардт не без оснований опасался не только за свою власть, но и за само наличие судовой команды вообще, А при таком, невооруженном, положении команды все было в норме, как полагается. Конечно, среди состава шхуны время от времени возникали кое-какие, в принципе неопасные потасовки, но оборудованный первым помощником капитана в трюме карцер вполне справлялся со своим назначением, то и дело охлаждая пыл не в меру горячих спорщиков, зачинщиков дебоша и прочих крикунов и бузотеров.

Часа примерно через три, после окончания всех работ, оформив все необходимые документы, капитан Юкио Коно пригласил в субмарину своего немецкого союзника, чтобы парой чашечек подогретого сакэ отметить их необычайно дружескую встречу. Карл Буркхардт одну за другой, без излишних церемоний, выпил две чашки, поблагодарил хозяина за угощение и по вибрирующим от ветра сходням вернулся на шхуну. И все то время, пока Буркхардт шел к себе, провожавший его японец прикладывал руку к сердцу и отвешивал ему вслед свои преувеличенные поклоны.

Итак, в темпе и успешно проведя заданную операцию и втащив через фальшборт на верхнюю палубу изрядно помятые кранцы, шхуна с поэтическим названием «Штерн»[4] отдала концы, не спеша удалилась от подводной лодки и на расстоянии примерно в один кабельтов закачалась на свежей, баллов в шесть, океанской волне. На ее корме взвился либерийский флаг. Шхуна приготовилась к новым, свершаемым ею во славу рейха делам.

Но тут вдруг приключилось нечто непредвиденное.

Собравшаяся, как казалось, идти со шхуной параллельным курсом и вроде бы безо всякой надобности работавшая судовыми винтами враздрай субмарина неожиданно развернулась по отношению к немецкой шхуне своим поблескивающим на солнце стальным бортом. Внезапно со стороны подводной лодки послышался непонятный, но довольно-таки громкий и резкий звук.

Будучи на мостике рядом со штурвальным, в эти мгновения Карл Буркхардт не торопясь осматривал в бинокль горизонт. И лишь только он собрался дать команду шхуне ложиться на курс, как вдруг его взор приковал пенистый след пущенной с субмарины торпеды. Расстояние между бешено несущейся торпедой и шхуной сокращалось настолько быстро, что заметивший ее Карл Буркхардт оцепенел и даже не пытался подать штурвальному какую-либо команду. Единственное, что успело промелькнуть в этот момент в сознании Буркхардта, — мысль о том, что лучше бы ему следовало в свое время остаться в концлагере, чем теперь, на старости лет, вот так отправляться на корм акулам.

Через несколько секунд прицельно выпущенная торпеда, попав в самый центр шхуны, произвела чудовищный грохот, а шхуна, складываясь, как перочинный ножик, пополам, быстро пошла ко дну. Рассекая заостренным форштевнем набегавшие волны, субмарина тихим ходом направилась к эпицентру взрыва. Установленные по обе ее стороны пулеметы принялись поливать свинцом всех, кто, еще оставшись в живых, оглушенный и обезумевший, барахтался среди обломков всплывшего такелажа.

Стоявший на верхнем мостике среди своих стреляющих подчиненных командир боевой части субмарины лейтенант Дзиро Накасонэ, целясь из снайперской винтовки, редко раздающимися выстрелами добивал некоторые отплывшие от места взрыва живые мишени. Одну из них, находившуюся от места происшествия особенно далеко, поразить он никак не мог. Всматриваясь в оптический прицел, лейтенант видел штурвального со шхуны, казалось бы, совсем рядом, в нескольких метрах от себя, но продолжал делать промах за промахом.

Подошедший к нему капитан-лейтенант Нобору Йосида, старпом субмарины, глядя на эту неприличную для воина беспомощность подчиненного, молча взял у него винтовку, вскинул ее и, почти не целясь, показал, как следует стрелять истинному моряку. Принимая от Иосиды свою винтовку, лейтенант сделал через зубы глубокий вдох, тем самым выражая высшую степень своего восхищения… Убедившись, что в живых из членов экипажа шхуны никого уже не осталось, Юкио Коно скомандовал всем находящимся наверху немедленно возвратиться в лодку. Возвращаясь последним, он лично задраил крышку люка и дал распоряжение принять, на всякий случай, необходимое количество водяного балласта. После этого, спустившись на перископную глубину, он взял курс несколько мористее от видневшегося вдали мыса Африканского континента. Теперь он направлял субмарину на один из островов Западной гряды архипелага Чагос. Правда, другой курс, совпадающий с проходящей здесь международной трассой Кейптаун-Джакарта — Сингапур, был намного короче, но считался чрезвычайно опасным из-за возможной встречи здесь с кораблями военно-морских сил Австралии или, что еще хуже, с патрулирующим в этих водах каким-нибудь летучим отрядом боевых единиц из состава объединенного англо-американского флота.

Юкио Коно прекрасно понимал, что в случае столкновения с ними в открытом океане, возврат в метрополию его субмарины становился почти неразрешимой проблемой. В течение последующих семи суток относительно спокойного океана, проплыв в надводном положении курсом норд-норд-ост около трех тысяч ста пятидесяти морских миль, в месте нахождения географических координат: 5°15#8242; южной широты и 72°20#8242; восточной долготы, субмарина на пересекающихся направлениях ночью чуть не столкнулась с большим океанским лайнером — плавучим сухогрузом «Королева Виктория», следовавшим под флагом Великобритании по трансиндийскому маршруту Порт-Саид — Аден-Перт. Стоявший на капитанском мостике вахту первый помощник Нобору Йосида, поставив и известность об этом командира субмарины, получил «добро» на торпедирование, после чего и выпустил по плывущей громаде слабо освещенного корабля сразу две торпеды. Обе попали в цель. Субмарина же после торпедного залпа лишь несколько изменила курс и пошла строго норд-ост, поспешая в намеченную точку рандеву теперь уже с японским рейдером, который находился где-то поблизости.

Обернувшись назад, капитан-лейтенант Нобору Йосида еще долго смотрел в бинокль ночного видения, любуясь на тонущий лайнер. Ему доставляло истинное наслаждение смотреть на медленно уходящие под воду поэтажные ряды освещенных иллюминаторов, и он только тогда опустил окуляры на грудь, когда вдали, почти у самого горизонта, оставались видны лишь несколько разбросанных светлячков, видимо, спущенных до этого на воду спасательных шлюпок.

Само собой разумеется, что потопление немецкого рейдера и английского судна в журнал боевых действий занесено не было. Совершившийся и еще возможный, на аналогичные действия, расход торпед командир субмарины Юкио Коно решил объяснить в предстоящем докладе начальству неизбежными издержками в стычках с одиночными патрулирующими судами у берегов Испании, а также, что было не исключено, и у западного побережья Африки.

В последующие двое суток подводная лодка, пользуясь попутным ветром и муссонным течением по курсу в этой части Индийского океана, значительно ускорила ход, который временами достигал двадцати узлов. К началу вторых суток, прибыв в назначенный пункт рандеву, Юкио Коно поставил лодку в свободный дрейф, в ожидании подхода к месту встречи японского рейдера. До ближайшей базы, где команду ожидал отдых, а может быть, и избавление от имеющегося на борту опасного груза, оставалось около шести суток пути, что было равно расстоянию более двух тысяч шестисот морских миль.

К концу следующего дня, в багровых лучах разгоравшегося заката, к подводной лодке подошла крупная рыбацкая шхуна «Сакура-мару». Приблизилась она к субмарине на большой скорости и с шиком, весь ее такелаж был расцвечен (в знак пароля) флажками международного морского переговорного кода. Едва развернувшись носом по ветру, она встала, с обоих судов понеслись звуки приказов, и группа матросов, перегнувшись с того борта, где находилась субмарина, стала подвешивать на необходимой высоте дополнительные кранцы, чтобы при случайном столкновении не ободралась обшивка судов. Когда взаимно переброшенные швартовы были закреплены, вслед за ними установили сходни для производства работ и переходов моряков с подводной лодки на японский рейдер и в обратную сторону.

«Сакура-мару», эта своеобразная рыбацкая шхуна-барк, или баркентина, была штатным судном разведывательно-диверсионного отдела японского генерального штаба. Водоизмещение баркентины составляло около тысячи тонн, и наряду с применявшимися еще в XIX веке на фок-мачте марсельными и брамсельными прямыми парусами, она на остальных четырех мачтах несла еще и косые паруса. Мощность ее дизельной силовой установки достигала более тысячи двухсот лошадиных сил.

В общем баркентина была красивым и сильным пятимачтовым судном с хорошими ходовыми качествами, которые в сложившихся обстоятельствах использовались исключительно для военных целей. Дооборудованная в секретном порядке военно-разведывательными ведомствами, как и немецкая шхуна «Штерн», японская баркентина «Сакура-мару», возглавлявшаяся капитаном 1-го ранга императорского флота Хирото Исикавой, предназначалась для совершения диверсий.

Неся основные свои обязанности, такие как обеспечение подводных лодок боеприпасами, продовольствием, пресной водой, энергоресурсами, все рейдеры выполняли, кроме того, специальные задания, высаживая на вражеский берег шпионов и диверсантов, а при случае и торпедируя любое пассажирское или грузовое судно как вражеской, так и зачастую нейтральной страны. Наличие большого количества парусов, при нулевых в этом случае затратах на горючее, позволяло им иметь неплохую крейсерскую скорость, что для такого рода судов было немаловажным фактором, а также обеспечивало независимо от работы двигателей, автономное плавание.

Более того, при крайней необходимости силами механических служб рейдеров, оснащенных для этой цели станками и другим металлорежущим оборудованием, а также ацетиленовой сваркой, осуществлялся текущий ремонт и их вооружение прямо на плаву.

Ни Хирото Исикава, ни другие пять офицеров японского рейдера не носили военную форму, но офицерами они были настоящими, владели всеми морскими специальностями, начиная от штурмана и кончая радистом. Остальная команда, в количестве семидесяти человек, была набрана в основном из попавшихся на «деле» малайских пиратов, а также авантюристов разных мастей и прочих представителей социального дна.

Люди этой породы, как известно, не любят, когда, интересуясь их прошлым, кто-то задает им лишние вопросы, и весьма охотно зачисляют себя в ряды не помнящих родства Иванов. Однако, несмотря на свою «черную кость», личный состав поддерживал на борту своего рейдера безупречную дисциплину.

В полном соответствии с заключенным контрактом, все нанявшиеся на судно матросы получали большие деньги, но прав у них не было даже элементарных. Единственным их судьей, прокурором и адвокатом был сам капитан Хирото Исикава, а это означало, что дела провинившегося, как правило, были очень плохи. Так же, как и с легкой руки Юкио Коно отправившийся на тот свет капитан немецкого рейдера Карл Буркхардт, Хирото Исикава чинил суд и расправу, основываясь на не писаных, но коренящихся в сознании японцев в течение тысячелетий законах самурайской чести, кодексе бусидо.

И когда, например, кто-нибудь из членов экипажа бесследно исчезал, никто не волен был задавать кому бы то ни было лишних вопросов, если не хотел в самое кратчайшее время очутиться в этом же положении. Разноплеменность состава команды также диктовалась своей необходимостью, стремлением подбирать экипаж таким образом, чтобы разобщенность отдельных его членов была максимальной. Здесь каждый был сам за себя. И горе было тому, кто хотел бы по каким-либо причинам хоть как-то выделиться среди остального состава или предъявить командованию какую-нибудь претензию.

Не в пример погибшему германскому рейдеру японская баркентина вооружена была весьма основательно. Кроме стодвухмиллиметровых пушек, одна из которых была замаскирована на носу судна, а вторая на корме, баркентина имела три зенитные установки спаренных крупнокалиберных пулеметов. Каждый член команды имел модернизированные винтовки системы «арисака» и личное холодное оружие, а командиры групп и офицеры еще и пистолеты.

Вся команда питалась по японским армейским нормам. Однако непреложной прибавкой к рациону был грабеж местного населения в тех местах, где судно бросало якорь. В числе также предусмотренных установленными порядками на баркентине считались разного рода трофеи, выдававшиеся из имущества, находившегося на голландских, индийских, австралийских и прочих судах, пущенных этой баркентиной ко дну.

Примера такого обогащения пиратов XX века несть числа. И становятся понятными ежемесячные сводки безвозвратных, подчас официально не объявлявшихся потерь на море во время второй мировой войны с той и другой стороны, хотя, конечно, характер многих других потерь все еще остается покрытым завесой тайны.

Когда трофеи, запасы питья и продовольствия оказывались значительными, радист Судзуко Охира, исполнявший на корабле еще и обязанности баталера, на несколько дней кряду прекращал выдачу положенного команде рациона, а сэкономленные таким образом продукты обменивал или продавал на черном рынке. Своей добычей Охира делился с капитаном, отдавая ему львиную долю, так что постоянно кичившийся своей самурайской честностью командир рейдера никогда не оставался внакладе и по существу был тем же уголовником, как и любой член команды.

Еще задолго до объявления японским императором войны против Соединенных Штатов Америки, когда трагические для американцев события в Пёрл-Харборе были далеко впереди, Хирото Исикава стал резидентом японских спецслужб в Юго-Восточной Азии.

Когда приказом министра морского флота все имеющиеся в империи силы были мобилизованы на неограниченную войну на море, он жил в Гонконге. Вывеска на его офисе в этом городе уверяла, что Тадаси Ли (так именовался Хирото Исикава) служил агентом одной из страховых компаний.

Однако настоящая работа фирмы Ли проходила на многих явках в течение круглых суток. Физическое уничтожение клиентов — тех, которые успевали полностью погасить свой полис, чаще всего совершалось по ночам, с железной последовательностью и закономерностью; их топили в гонконгской бухте с китайских джонок, освещенных но традиции бумажными фонарями.

Такая же участь ожидала и агентов, попавших под подозрение или ставших почему-то неугодными, опасными для «плодотворной» деятельности конторы господина Ли, а также всех иных политически неблагонадежных, замеченных в связях с коммунистами, которых резидент японской разведки всегда рассматривал как потенциальных врагов империи.

Та давняя работа Хирото Исикавы, при всей ее сложности, была несравненно более простой, чем нынешняя. У Хирото Исикавы, или на местном наречии господина Тадаси Ли, для отправления основных и косвенных функций были все условия, поскольку прятать концы в прямом и переносном смысле в воду не составляло никакого труда: большая вода находилась рядом. «Джонок хватит на всех, — кощунствовали палачи из фирмы господина Ли, — хотя, правда, в Гонконге их на один фонарь меньше, чем в обширном Шанхае».

Политический и деловой портрет прежнего владельца страховой конторы «Тадаси Ли и К^о» будет далеко не полным, если не сказать о том, что его с целью дачи указаний, а то и просто для инспектирования, навещал иногда сам генерал Кэндзи Доихара, загримированный под японского промышленника средней руки.

От тесного, знакомства с сильными мира сего Исикава имел значительно больше, чем какой бы то ни было банкир от самых высоких процентов по закладным. Отсюда, из этих весьма обильных источников дохода, кое-что перепадало и всесильному, «известному своим бескорыстием» шефу японской разведки генералу Доихаре. Его гонорары за секретные консультации возглавляемой Хирото Исикавой «фирмы», как правило, исчислялись в миллионах иен.