"События и люди. 1878-1918" - читать интересную книгу автора (Гогенцоллерн Вильгельм II)

VII. Наука и искусство

С живым интересом я всегда следил и всячески старался содействовать решению вопросов науки, искусства, открытий, врачебного дела и т. п., входящих в широкую и многостороннюю область, заботы о которой лежат на обязанности Министерства просвещения.

Особое удовлетворение доставляло мне содействовать развитию высших технических школ. Возрастающее значение техники привлекало в эти учебные заведения все больше даровитой молодежи, а достижения работавших там преподавателей, как и выходивших оттуда молодых инженеров, приносили немецкому имени все большую славу во всем мире.

Профессор Слаби, имевший мировое имя, был одним, из самых выдающихся ученых среди шарлоттенбургских преподавателей. До самой своей смерти он находился в живом общении со мной, своими увлекательными речами вводя меня в курс всех новейших изобретений. Наши беседы происходили не только в лаборатории, но и в тихом охотничьем домике в лесу, где я вместе с императрицей в небольшом кругу лиц с напряженным интересом внимал словам Слаби. Он был мне близок и как человек, неоднократно доставляя мне подлинное духовное наслаждение своим простым и ясным отношением к самым разнообразным вопросам, которые он всегда умел освещать в увлекательной и захватывающей форме. Слаби имел для меня большое значение, и я навсегда сохранил благодарное расположение к этому умному человеку.

Под впечатлением достижений высших технических школ и таких людей, как Слаби, Инце и др., я решил пожаловать этим школам такое же право представительства в верхней палате, каким обладали университеты. Но университеты заявили министру просвещения энергичный протест против этого. Завязалась жестокая борьба с тщеславием ученых-классиков, длившаяся до тех пор, пока я, наконец, соответствующим указом не добился своей цели. Слаби получил мое телеграфное сообщение об указе, находясь в лаборатории на лекции, и тут же сообщил об этом студентам, встретившим радостную новость восторженными криками. Высшие технические школы оказались достойными оказанной им чести.

При ожесточавшейся борьбе за мировой рынок и районы сбыта повелительно выдвигалась необходимость использовать в этих целях знания корифеев немецкой науки, предоставив им больше свободы, покоя, возможности работать и материальных средств. Многим выдающимся талантам учебная деятельность мешала в их исследовательской работе, и для нее в их распоряжении оставались только каникулы. Это положение создавало переутомление и переобремененность работой, которые необходимо было устранить. В первую очередь нужно было оказать содействие развитию химии. Ясно учитывая создавшееся положение, министр фон Тротт и директор департамента Альтгоф помогли мне основать «Общество императора Вильгельма» и набросали его устав. За короткое время своего существования общество сделало много полезного и дало мне возможность познакомиться во время общих собраний с выдающимися учеными в разных научных дисциплинах, с которыми я потом регулярно поддерживал сношения. Я посещал и научные лаборатории и мог таким образом следить за ходом их работы. Был основан ряд новых лабораторий, а некоторые старые получали материальную поддержку благодаря взносам членов Общества. Я был горд своим созданием, ибо оно оказалось полезным для отечества: изобретения исследователей   членов Общества   послужили на пользу всему народу. Это начинание с мирными целями и многообещающим будущим находилось в опытных руках г-на фон Тротта. К сожалению, война наряду со всеми другими радостями похитила у меня и эту. Я не могу теперь поддерживать общение с учеными из организованного мной Общества, что для меня очень тяжело. Пусть это мое начинание продолжает жить и работать на пользу науки и на благо отечества.

Тяжелую борьбу пришлось мне выдержать, когда я вызвал в Берлин профессора Гарнака. Правее стоящие теологи и ортодоксы резко протестовали против назначения Гарнака профессором в Берлине. После того как я еще раз посоветовался с Гинцпетером, высказавшимся в том смысле, что для Берлина и Пруссии будет чрезвычайно печально, если я уступлю в этом вопросе, я настоял на назначении Гарнака, и оно состоялось. В настоящее время тогдашнее противодействие назначению Гарнака является совершенно непонятным   такой крупной личностью является Гарнак, такое господствующее положение он завоевал себе в духовном мире. Сколько пользы и знаний я извлек из живого интимного общения с этим великим талантом. Как много сделал он, став руководителем королевской библиотеки и деканом правления «Общества императора Вильгельма», в качестве которого он, будучи сам теологом, произносил самые вдохновенные и содержательные речи о точных науках, об исследованиях и изобретениях в области химии и т. п. Я всегда охотно буду вспоминать о личности Гарнака и о его деятельности.

Профессор Эрих Шмидт из Берлинского университета был тоже близок мне и часто у меня бывал. Талантливым речам этого подлинного немца я обязан многими приятными вечерами.

Моим особым доверием пользовался профессор Шиман   прямолинейный балтиец и передовой борец за германизм в противовес панславизму, проницательный политик и блестящий историк и писатель. Я постоянно привлекал его в качестве советника in rebus politicis и в вопросах, связанных с историей. Ему я обязан многими ценными сведениями, особенно в области ориентирования в восточных делах. Он часто бывал у меня в доме и, как, например, при посещении Танжера, неоднократно сопровождал меня в поездках. В беседах я делился с ним, между прочим, важными секретными материалами о неизвестных еще никому политических событиях. Его непоколебимая скрытность оправдывала мое доверие. Для меня было большим удовлетворением, когда после освобождения Балтики я мог назначить этого испытанного человека попечителем Дерптского университета. Совпадение наших политических взглядов на Россию хорошо иллюстрирует следующий факт. После Портсмутского мира, заключенного в 1905 году между Россией и Японией при посредничестве моем и президента Рузвельта, в Берлине и с официальной стороны (со стороны Министерства иностранных дел), и с неофициальной строилось много предположений о том, какой политической линии будет придерживаться Россия в дальнейшем. В общем преобладал тот взгляд, что озлобленная своим поражением Россия склонится на сторону Запада, стало быть   Германии, чтобы найти здесь те связи и подкрепления, с помощью которых она могла бы нанести ответный удар Японии, снова отвоевав потерянные области и восстановив таким образом свой престиж Я придерживался совершенно иного мнения, которое, однако, официально не мог закрепить. Я подчеркивал, что русские одновременно и азиаты, и славяне. Как азиаты, они, несмотря на свое поражение, питают расположение к Японии; как славяне, они охотно вступят в союз с теми, кто показал уже однажды им свою силу. Поэтому я пришел к заключению, что, несмотря на соглашение в Бьёрке, Россия через некоторое время пойдет не с Германией, против которой она позже даже обратит свои силы, а с Японией. И в официальных, и в неофициальных кругах меня открыто осмеивали за подобные фантазии. Я вызвал Шимана и, не высказывая ему своей точки зрения, спросил его мнение по этому поводу. И был очень удовлетворен, когда в ответ Шиман изложил именно мои мысли. Долгое время Шиман и я оставались почти одиноки в своих взглядах по этому важному вопросу внешней политики. События доказали впоследствии нашу правоту. Берлинские так называемые знатоки России ошиблись, а с ними и другой официальный мир.

Уже в первые дни царствования передо мной встал вопрос о необходимости некоторых художественных построек. Прежде всего надо было воздвигнуть достойный моего деда и бабушки надгробный памятник. Старый мавзолей в Шарлоттенбурге был уже недостаточен, и требовалась пристройка к нему. К сожалению, денежные средства, отложенные для таких «экстренных сооружений» императором Вильгельмом Великим, так называемый чрезвычайный строительный фонд, были израсходованы на другие нужды во время 99 дней царствования Фридриха III. Таким образом, я вынужден был обременить казну непредвиденными расходами. Мавзолей моих родителей в Марли, на который я также должен был предоставить средства, был сооружен Ихмператрицей Викторией, вдовой Фридриха III, по ее собственным рисункам и планам. Подробный осмотр королевских дворцов в столице и в провинции обнаружил, особенно в Берлинском дворце, в их состоянии   санитарном, жилищном и т. д.   такие серьезные дефекты, что нельзя было дольше откладывать их устранение. С большим трудом и терпением, но вместе с тем и с радостью я в течение моего 30-летнего царствования с помощью архитекторов, художников и т. п., уважая старые традиции моих предшественников, снова привел в порядок дворцы, руководствуясь при этом заботливо составленными сметами, лично проверенными и исправленными мной.

При перестройке Берлинского дворца много помогли тонкий вкус вдовствующей императрицы и ее прекрасное знакомство со стилями. Особый интерес имеет следующее суждение моей матери: «Каждый стиль хорош, пока он чист». Эклектизм 90-х годов архитектор Ине называл «стиль à peu prés». Последним творением господина фон Ине, к сожалению, слишком рано скончавшегося, была реставрация картинной галереи, законченная лишь в начале войны. С трудом восстановленный дворец моих отцов, которым я так гордился, был впоследствии обстрелян, взят приступом, разграблен и опустошен революционными бандами. Подобные художественные сооружения, как произведенные мной постройки и упомянутая уже реставрация Белого зала, лежат на попечении каждого государства, будь оно абсолютистским, конституционным или демократическим. Они являются мерилом культурного уровня страны и содействуют расцвету искусства. В часы отдыха я занимался археологией и раскопками. При этом я стремился установить корни, из которых развилась эллинская античная культура, и отыскать нити влияния Востока на Запад в культурном отношении. Особенно важной мне казалась ассирология, ибо от нее можно было ожидать освещения и разъяснения Ветхого Завета. Поэтому я с радостью принял предложенное мне председательское кресло в немецком обществе изучения Востока и углубился в его работы, успеху которых я по мере своих сил содействовал. Я никогда не пропустил ни одного из публичных докладов этого общества. Я поддерживал оживленную связь с правлением общества и просил постоянно докладывать мне о раскопках в Ниневии, Ассуре, Вавилоне, Египте и Сирии. Для защиты и облегчения этих раскопок я часто лично входил в сношения по этому поводу с турецким правительством. Член общества изучения Востока профессор Делич прочел свой известный, вызвавший много возражений доклад на тему «Вавилон и Библия», нашедший, к сожалению, еще слишком несведущую и почти неподготовленную аудиторию и давший повод к разного рода ложным толкованиям и нападкам, исходившим, между прочим, и из церковных кругов. Всеми силами я старался помочь выяснению этих недоразумений. Сознавая, что широкие круги еще недостаточно понимают и оценивают значение ассирологии, занимавшей умы многих выдающихся людей, в том числе и духовных лиц обоих вероисповеданий, я распорядился через моего испытанного друга и блестящего театрального деятеля графа Гюльзен-Гезелера поставить в театре пьесу «Ашшурбанипал», которая и была показана после долгой подготовки под наблюдением немецкого общества изучения Востока. На генеральную репетицию были приглашены ассирологи всех стран. В ложах были видны пестрые группы профессоров, протестантских и католических духовных лиц, евреев и христиан.

Многие благодарили меня за то, что этим представлением я показал, как далеко продвинулась уже археологическая наука, и вместе с тем раскрыл перед широкой публикой значение ассирологии.

Пребывание на Корфу также доставило мне приятный случай послужить археологии и лично заняться раскопками. Случайная находка рельефного изображения головы Горгоны вблизи города Корфу побудила меня самого приняться за работу по раскопкам. Я вызвал на помощь авторитетного археолога и знатока греческих древностей профессора Дерпфельда, который и взял на себя руководство этими раскопками. Профессор, будучи, как и я, восторженным поклонником эллинской культуры, с течением времени стал моим преданным другом и неоценимым источником познаний по строительному искусству, вопросам стиля древних греков и ахеян.

Было настоящим наслаждением слушать, как Дерпфельд читает и объясняет стихи Гомера, смотреть, как он восстанавливает на карте, по намекам и описаниям поэта, древние ахейские поселения, разрушенные в эпоху переселения дорян. Названия древних селений, по-видимому, часто переносились переселявшимися обитателями их на свои новые места, что значительно затрудняет точное установление местоположения древних селений. Несмотря на это, Дерпфельд с Гомером в руках в качестве «Бедекера» разыскал целый ряд их, узнавая местность по точным географическим описаниям поэта. Это так меня заинтересовало, что я вместе с императрицей и в сопровождении Дерпфельда предпринял поездку по морю, чтобы самому посмотреть на открытия профессора, Мы поехали в Лейкас (Итака) и одно за другим посетили там известные по «Одиссее» места, причем Дерпфельд прочитывал соответствующий текст из Гомера, описывающий данное место. Пораженный, я должен был согласиться с тем, что в каждом отдельном случае местность вполне соответствовала описанию ее Гомером. Начатые мной под руководством Дерпфельда раскопки на Корфу дали весьма важные результаты для археологии, доказав крайне древний возраст самого раннего дорического искусства. Уже найденное рельефное изображение Горгоны дало повод к многочисленным гипотезам, правдоподобным и неправдоподобным, к сожалению, связанным с излишней полемикой. По-видимому, здесь наметилась та нить между Азией и Европой, которую я искал. Я регулярно посылал доклады в археологическое общество, привлек к сотрудничеству и известного профессора Каро из Афин и был занят приготовлениями к докладам, которые намечалось прочитать перед обществом зимой 1914   1915 годов. После этого предполагалось открыть широкую дискуссию по многим спорным вопросам из докладов, в решении которых sine ira et studio («без гнева и пристрастия») я надеялся быть полезным. Я имел удовольствие почти регулярно принимать в Корфу английских и американских археологов, бывших учеников Дерпфельда, принимавших горячее участие в освещении часто возникавших сложных проблем. Они работали в Малой Азии. И для меня было крайне интересно слышать, какое важное значение они, на основании своих изысканий придавали влиянию Азии на происхождение раннего эллинского искусства, находя следы Востока в раскопках на Корфу. В 1914 году профессор Дун из Гейдельберга посетил место раскопок на Корфу и после их подробного изучения согласился с выводами Дерпфельда и моими. О результатах моих раскопок на острове Корфу я расскажу подробнее в особом произведении.

Таковы были весной 1914 года занятия германского кайзера, который, кровожадно думая о грабеже и завоеваниях, якобы начал мировую войну. Пока я в Корфу занимался раскопками и спорил о Горгонах, дорических колоннах и Гомере, на Кавказе и в России уже начали мобилизацию против нас. Еще в начале года царь на вопрос о том, куда он намерен в этом году поехать, ответил: «Я останусь в этом году дома, потому что у нас будет война».