"Отыгрывать эльфа не просто" - читать интересную книгу автора (Кондратьев Леонид Владимирович)

ГЛАВА 18

07.07.1941

Ссешес Риллинтар

С точки зрения дроу, плетение волос является процессом чуть ли не интимного характера — во всяком случае, ощущение от взглядов солдат было довольно неприятным. Да еще этот старичок не вовремя образовался — короче, достали! Как говорила одна прелестная Сида, пошли они все лесом, полем да торфяником. Перетопчатся все — у меня ответственный процесс. Тем более хумансы, уже вымывшись, затеяли процесс коллективного бритья. Старшина с загадочным видом правил бритву на ремне, перекинутом через ветку ивы, и периодически пессимистично проверял ногтем остроту лезвия. Сергей, как самый ответственный и уже побритый, сидел с пулеметом — пара порезов украшала его физиономию, как выяснилось на практике, бритва была все же туповата. Закатанные галифе, снятая гимнастерка и наличие пулемета придавали ему вид коммандос (мэйд ин РККА) на отдыхе.

Отвернувшись к реке, с гордым, независимым видом, не обращая на чужие взгляды внимания, я принялся сооружать на своей многострадальной голове нечто. Почти без участия сознания из разгрузки достается несколько длинных кожаных шнурков, пять бронебойных наконечников и один листовидный. На глазах притихших зрителей когтистые пальцы осторожно разбирают по прядям отмытые белоснежные волосы и начинают заплетать необычную прическу. Туго стянутые пятью косицами волосы на черепе сходятся на затылке в единую толстую косу, плотно переплетенную кожаными ремешками и завершающуюся листовидным наконечником от стрелы, вплетенным непосредственно в последние пять сантиметров косы, практически полностью состоящих из кожи. Вся эта красота, сооруженная буквально за несколько минут, конечно, вызвала некоторое удивление у присутствующих, но самый большой вопрос читался во множестве человеческих и в паре древесных зрачков относительно пяти узких ромбических наконечников от стрел, вплетенных в косу перпендикулярно ей на равном расстоянии друг от друга, образуя в комплекте с волосами подобие остистых выступов на хребте дракона. Если, конечно, собравшиеся вокруг любопытные хумансы представляют, как выглядит дракон (в отношении духа леса я не сомневался — старичок за свою жизнь видел и не такое). Осторожно мотнув головой из стороны в сторону и убедившись в том, что наконечники прочно закреплены в волосах, я резко наклонил голову вправо, чуть вывернув при этом шею, коснулся подбородком ключицы. Дружный треск столкнувшихся при сгибании косы наконечников явился аккомпанементом тихому свисту кончика косы, срубившему тоненькую веточку ивы, до сих пор маячившую перед моим лицом. Удовлетворенно хмыкнув, я развернулся к затихшим спутникам и принялся одеваться. К этому моменту я уже достаточно высох.

— Ссешес, а зачем вообще ты это заплел?

— Каждая часть тела является оружием, так почему бы не сделать оружием волосы? Почти все эльфийские воины, вне зависимости от приверженности свету или тьме, предпочитают носить вот такие боевые прически — удобно, смертоносно и всегда под рукой. Так что, Валерий Сергеевич, в ближнем бою с эльфом нужно опасаться не только его ножа — когти, клыки и даже волосы замечательно дополняют любой арсенал.

— Хм… А я-то, дурак, тебе еще постричься предлагал.

Застегивая разгрузку и надевая солнечные очки, я задумчиво произнес:

— Ты бы еще предложил когти состричь и зубы спилить.

Глаза старшины резко блеснули, и уровень его подозрительности вдруг резко превысил сто процентов — потянувшись рукой к моим солнечным очкам, он в лучших традициях чекистов выдал фразу:

— Командир, а что за очки у тебя такие интересные — можно глянуть?

В непонятках и на автомате я снял и протянул ему очки, и только тут до меня докатило — идиот, упаковку прятал! Бирки спарывал! Ну не могу я от них отказаться — не могу. Иначе днем, как крот, буду передвигаться, в очках и то приходится щуриться, несмотря на надвинутый капюшон и поляризованные стекла. А если не могу отказаться, значит, буду мазаться толстым слоем вранья. За отмазы по технике у меня отвечают кто? Правильно — дварфы. Значит, будем сейчас нашему Шерлоку Холмсу мозги канифолить! После обучения в аспирантуре, думаю, уж это я умею на достаточно высоком уровне. В груди тревожно забухало сердце, все быстрее и быстрее набирая обороты. Надпочечники впрыснули в кровь бешеное количество адреналина, и видимый мной мир начал задергиваться чуть красноватой дымкой. Сознание стало кристально чистым, и все тревоги относительно возможного разоблачения показались вдруг такими незначительными… Как вообще эти хумансы могут меня в чем-то подозревать? Да они должны быть горды только оттого, что я позволил им находиться в своем обществе и они еще живы! Ssussun! Ssussun pholor dos! Да какого света я вообще должен оправдываться перед ними?

В это время старшина с большим интересом вертел в руках очки и пытался обнаружить на них «шифровку агента мирового троцкизма». Очки были из стекла, с металлической оправой. На ушках когда-то имелся логотип производителя, но это было давно и неправда. В процессе осматривания старшина убрал очки с прямого солнечного света, и продвинутый хамелеон послушно стал прозрачным — данное превращение вызвало у сержанта приступ удивления, и он еще несколько раз повторил этот фокус — то пряча, то выставляя линзы на солнечный свет. Наконец, наигравшись, с сожалением обманувшегося в своих предположениях контрразведчика протянул очки обратно и задал заковыристый вопрос:

— Что ж за стекла такие странные — на свету непрозрачные, а в темноте прозрачные? Как такое сделано?

Надев оптику на глаза и с наслаждением выдохнув, я прошипел этому чрезмерно любопытному хумансу:

— Ихх дварфы телаютх. Секретх за четыреста летх еще никхому укхрасть не удалось. Если сможешь догхадаться, какх это сделано, гхарантирую от имени моегхо Дома — Дома Ril’lintar столькхо золота, скхолько ты весишь, хуманс.

Сержант немного оторопел от такого заявления — он явно ожидал, что я буду оправдываться, и не ожидал такого наглого перевода стрелок. Поэтому он почесал затылок и вернулся к прерванному занятию.

Устроившись поудобней на траве в позе лотоса, что вызвало приступ удивления в первую очередь у меня самого — раньше мое тело так не гнулось, — я принялся наблюдать за процессом бритья, периодически комментируя про себя действия брадобрея. Данное времяпрепровождение позволило мне в кратчайшие сроки успокоиться. Мне уже не хотелось подтолкнуть старшину под руку, чтобы посмотреть, как он полоснет кого-нибудь по горлу, и полюбоваться на красивый фонтан артериальной крови. Впрочем, вру — причем вру даже самому себе, где-то в уголке сознания это желание оставалось и, несмотря на попытки отвлечься, не спешило полностью покидать мою сумасшедшую длинноухую голову.

Примерно минут через двадцать, когда столь ответственное действо, немного смахивающее на жертвоприношение, закончилось и ребята начали надевать новую форму, я с задумчивым видом произнес в пустоту:

— Да, кстати, тут старичок наш образовался, надо сходить поговорить. Старшина, не составишь компанию?

В ответ на данную фразу бойцы как по команде дернулись, и раздался осторожный, чуть заикающийся голос Сергея:

— Какой старичок?

Не вставая, я откинулся спиной на траву, предварительно перекинув косу на грудь, и произнес:

— Ну… не знаю. У нас с вами много общих знакомых старичков? Конечно же я веду разговор о Духе Чащи. Кстати, старый хрыч уже полдня подсматривает, чем мы тут занимаемся, как будто дел у него других нет.

Старшина встрепенулся, поудобнее перехватил пулемет и выдал мысль, явно стоившую ему почти всего запаса смелости:

— Так чего он прячется? Пусть выходит, поговорим.

Внезапно окружающие деревья со скрипом резко наклонили вершины в нашу сторону, создав довольно значительную воздушную волну, опрокинувшую ребят на землю, и скрипящий, шелестяший бесчисленными листьями и травинками голос леса произнес:

— Я-то выйду, тока ты, милай, в портки-то не наделай с испугу. Размахался, значица, громыхалкой-то своей. Раздухарился. Старшого, значит, ни уважить, ни в пояс поклониться, а громыхалку в руки — и вылазь, мол. Чином не вышел мне приказывать! Не будь я вам обязан, не стерпел бы, да показал, как со старшими разговаривать должно. Сейчас выйду, сейчас. Я ж немолодой, уж мильона четыре как стукнуло, — быстро-то не могу. Минутки-то через четыре подойду — уважу вас, неразумных.

Все резко затихло, вершины деревьев разогнулись, и только клацанье Серегиных зубов немного нарушало пасторальные лесные звуки — легкий шелест ветерка в листьях и журчание воды у поваленного в речку ствола дерева. Старшина прокашлялся и с опаской спросил:

— Да как к нему обращаться-то? Чуть что, из себя выходит. Бешеный какой-то.

И тут же моментально пригнулся, уклоняясь от прилетевшей из кроны ближайшей сосны еще зеленой и липкой от смолы шишки.

Поднявшись одним движением на ноги и перекинув косу за спину, я с видом дедушки, открывающего своему внуку тайну прикопанной до революции крынки с золотыми червонцами, выдал офигевшим хумансам ценнейшую мысль:

— А не хрен на духа чащи, причем такой большой, без пары свитков с заклятием «Огненный дождь» доломит крошить. У вас что, как у дварфов, под шлемами мозги заплесневели? Так у тех хотя бы на шлемах рога есть, чтобы сразу видно было — тупые, как лоси. Да и ты, дедуля, — не пыли тут. Они магии и магических существ уже сто веков не видели и не слышали. А ты как проснулся, так сразу права качать. Народ тут темный, о духах леса и знать не знает. Если только в легендах старых слыхали.

Сергей, осматриваясь по сторонам, осторожно спросил:

— Так этот Дух Чащи случайно не Леший?

В ответ в соседних кустах зашуршало, и выступившая на поляну высокая анимированная коряга с длинными сучьями, торчащими по бокам, и с с выложенным мхом и листьями на коре лицом проскрипела:

— Леший. Предки ваши вроде так меня звали, хотя Дух Чащи по смыслу ближе. Я ж чего пришел. Тут рядом два человечка в одеже, на вашу похожей, под деревом лежат, траву-мураву мне рудой кровянят. С одной стороны, хорошо — грибы на той поляне на следующий год знатные уродятся, да и семейству волков, что тут недалеко ребятишек растят, полегче с едой-то будет.

Немая сцена продлилась несколько секунд, пока я сердобольно не подобрал с земли веточку и не кинул ее в рядового Онищенко. Гена моментально очнулся и, вернувшись к действительности, посмотрел на «лешего» взглядом увлеченного патологоанатома и осторожно спросил:

— А поближе посмотреть можно?

Леший от такого предложения просто остолбенел. Несколько секунд тишины были приняты деятельным молодым человеком за разрешение, и он с деловым видом принялся рассматривать импровизированное тело лесного духа, периодически тыкая в него пальцами и пытаясь отковырнуть кусочек мха. За что был моментально удостоен высочайшего подзатыльника со старческим комментарием:

— Ишь охальник, что делает-то! Я ж тебе не дева красная, чтоб меня щупать.

Старшина почти сразу после этой сцены пришел в себя, поднявшись, молодцевато отдал честь и выдал:

— Разрешите представиться — Дроконов Валерий Сергеевич.

Коряга, плавно передвигая корнями, развернулась к нему, и на выложенном листьями лице сложилась добрая отеческая улыбка.

— Уважил старика. Но все ж своих-то забирать будете? А то я им применение-то быстро найду. Я ж их подлечить-то уже не могу — тут на болоте рощице березовой с утра помогал, силы-то порастратил. Так пойдем, что ль?..

07.07.1941. Ближе к вечеру

Радист Олег Камбулов

Капитан опять потерял сознание. Несмотря на перевязку, дела у него и у меня были плохи, больше половины ранений без медицинской помощи приведут с закономерному исходу. Короче, дела были не фонтан. Сам я уже трижды терял сознание, очнувшись в последний раз, буквально минуты две назад, с удивлением обнаружил, что день уже перевалил за середину. Попытавшись в очередной раз приподняться, опять откинулся на землю. Головокружение и черные пятна, плавающие перед глазами, явно доказывали, что оставаться в сознании осталось недолго. С тихим шелестом корни, выглядывающие из соседних кустов, вдруг начали шевелиться и, плавно переступая, начали выносить из чащи обломанный ствол дерева, покрытый мхом и листьями. В мозгу проскочила истерическая мысль: предсмертные галлюцинации принимают интересные формы. Коряга медленно наклонилась ко мне, с тихим треском сучья по бокам согнулись и, легко приподняв меня, поднесли к участку коры, на котором мхом и листьями было выложено улыбающееся человеческое лицо. Вдруг от этого странного создания я услышал добрый отеческий голос:

— Ничаго, милай, потерпи немного — сейчас твои-то подойдут, помогут…