"На минном поле любви" - читать интересную книгу автора (Кабанова Елена Александровна, Ципоркина...)«Я, словно бабочка к огню»Помните, чем заканчивается куплет этого жестокого, но оттого ничуть не менее очаровательного романса? «Любовь – весенняя страна, и только в ней бывает счастье»[27]. Не могу сказать, что мне тоже так кажется. По крайней мере сейчас. Хотя раньше я, как всякая девушка моего возраста, полагала, что любовь и есть все то, что поется в романсах – центр вселенной, вокруг которого вращается наш мир. Впрочем, если вспомнить предположения астрономов, согласно коим центром любой галактики является чудовищная черная дыра, поглощающая всю материю, оказывающуюся рядом… В общем, при свете точных, а также естественных наук наши представления о любви кажутся несколько двусмысленными. Поэтому большинство людей предпочитает мистический подход. Отсюда и всплеск народной любви к жанру фэнтези, и психологические течения, объединившиеся под знаменем милленаризма[28], и форменный пожар религиозности, охвативший города и веси, и настоящее цунами рекламных объявлений и роликов, в которых прославляются наилучшие, потомственные шаманы–колдуны–знахари–предсказатели… Оргия мистицизма, одним словом. Оно и неудивительно. Надо отметить, что интерес к той или иной разновидности наук – точной, естественной, гуманитарной или метафизической – оживляется по синусоиде: то подъем, то спад, волна за волной. Весь прошлый век человечество упивалось глубоко рациональным подходом к самым разным проблемам. Но на грани тысячелетий мистика взяла свое и одержала убедительную победу над мозгами хомо сапиенс, которого теперь в массе можно называть хомо мистикус. С одной стороны, как говорили римляне (люблю латынь – о чем речь, неясно, зато любая банальность звучит интеллигентно и значительно), «Errare humanum est», что означает «Человеку свойственно ошибаться»; с другой стороны, науке тоже это свойственно. В самом выгодном положении находятся неточные области знания: здесь ничего достоверно не известно, проверить нечем и доказать нельзя. Удобно, блин! Наверное, именно поэтому уйма народу предпочитает обращаться не к психологам, а к гадалкам в тот момент, когда им не просто психолог — им психиатр требуется. Или даже не к гадалкам, а и вовсе к потусторонним личностям. Вот, например, девки мои – ох, как их по весне плющит! Как колбасит! Не дай бог! Если ненароком в гостях засидишься, да ночевать останешься – это будет ночь из сериала «Замки ужасов». Знаешь, что писал Джером К. Джером в книге «Истории, рассказанные после ужина»? «Ох, и любит же предсказывать несчастья средний британский дух! Отправьте его возвестить кому–нибудь беду – и он счастлив. Дайте ему ворваться в мирное жилище и перевернуть там все вверх дном предзнаменованием похорон, или предвестием банкротства, или намеком на предстоящее бесчестье, или на какое–нибудь другое ужасное несчастье, о котором ни один нормальный человек не захотел бы знать заранее, раз уж тут все равно ничем не поможешь, — и он чувствует, что сочетает приятное с полезным. Он никогда бы не простил себе, если б в его нынешней семье с кем–нибудь случилась беда, а он не появился бы там месяца за два до этого события, не выделывал бы всяких дурацких фокусов на лужайке перед домом или не балансировал на спинке чьей–нибудь кровати»[29]. Так вот, в среднестатистической типовой квартире этот любитель мрачных прогнозов и акробатической хореографии квартировать бы не стал. И не оттого, что вскоре этот неупокоенный дух затосковал бы по нормальному привиденческому комфорту — по темным подземельям, украшенным пятнами плесени и ржавыми потеками на стенах, по чердакам, густо покрытым пометом летучих мышей. Нет, дело совсем не в обстановке, новенькой до отвращения. Все дело в жильцах. Надо признать: такого напряженного графика, как в самом рядовом жилище самой рядовой девицы лет тринадцати–тридцати, у призрака не будет ни в каком старинном дворце древнего и ужас до чего безнравственного семейства. Чем заняться фамильному привидению в фамильном гнезде? Броди себе ночами, да цепями бряцай. Время от времени можно постонать, повыть, погудеть в трубе или продемонстрировать себя туристам. Хозяевам–то нынче все равно, их куда больше, чем выходки неугомонного прапрапрадедушки, интересует, где бы на ремонт крыши деньгу добыть. Другое дело – юницы, не обремененные хозяйственными заботами, но жутко вдохновленные перспективами грядущей любви и замужества. А тем более те, кого уже юницей не назовешь и чья любовь, равно как и замужество, сильно подзадержались. Обеим категориям жуть как хочется узнать «всю правду» насчет своего неизведанного будущего и рассмотреть собственные перспективы дотошно и детально. А в подобных делах первый помощник – фамильное привидение. Или не фамильное. Или даже не привидение, а всего лишь дух–невидимка. Словом, сойдет любая бестелесная сущность, готовая отвечать на вопросы сущности телесной. В качестве иллюстрации расскажу одну историю. Приезжаю я как–то к подруженьке моей дорогой, Серафиме — и, как водится, начинаем мы с нею разговоры разговаривать. О нашем, о главном, о девичьем. Долго так разговариваем. Аж до самой до ночной звезды. После чего Симка, естественно, без дальних околичностей предлагает погонять по столу блюдечко. То бишь заняться спиритизмом, благо мы тут не вдвоем торчим — имеются еще двое таких же болтушек, Валька и Наташка, которые не проявляют ни малейшего желания мчаться по темным улицам домой, дабы порадовать предков своевременным возращением под родной кров. Итак, картина ясна: четыре девки приблизительно одного возраста и одной степени невлюбленности. Но по крайней мере троим жуть до чего хочется узнать, какова вероятность прихода в их жизнь большого и светлого чувства. Я не стала разбивать ничьих надежд, села вместе с остальными вызывать почивших в бозе. И сразу же отмела предложения потревожить сон Высоцкого, Цоя, Пушкина, Есенина: - Да вы что? Им, беднягам, небось ни отдыху, ни сроку не дают –каждую минуту вызывают, как МЧС. Они же в три смены пашут, отвечая на корреспонденцию из нашего измерения. А вас, дурех, пошлют по матушке – вот и весь сеанс. - Кого бы вызвать? – пригорюнилась Сима, — Ну ничегошеньки на ум не приходит… Может, Кайдановского? - Да ну его! – запротестовала Валька и потащила блюдечко к себе, — Я знаю, кого! Давай вызовем Марлона Брандо! Он недавно помер, его еще спириты облюбовать не успели. - Да? А ты знаешь английский? – ядовито осведомилась Наталья – видимо, обиделась за сброшенного со счетов Кайдановского. - Ну, не знаю – и что с того? Думаешь, покойники только на родных языках разговаривают? - А на каких? На загробном эсперанто? Или как он там по–старинному именуется? Воляпюк! Ты, дитя природы, владеешь воляпюком? - А будешь издеваться – получишь в глаз! – взвилась Валентина, точно петарда, — Думаешь, я и слова–то такого не знаю? Знаю! Твой воляпюк дурацкий никому не нужен, как и твой выпендреж! - Хватит, хватит, — остудила атмосферу Серафима, — Чур, не доставать, а то живо по койкам отправлю! Я, как хозяйка, предлагаю свою кандидатуру — батьку Махно! Кто «за», скажите «yes»! Поистине, вовек мне не постичь тайн женского ассоциативного ряда. При чем здесь Махно? Почему именно этот военный, и при жизни неизмеримо далекий от женских проблем? Но девки словно с дуба рухнули: - Ой, дава–а–а–ай! Yes–s–s!!! Мне–то, собственно, было пофигу, и я тоже согласилась. Стали елозить блюдцем по столу, повторять дурацкие заклинания «Батька Махно, явись!» — но все без толку. - Слушайте! – не выдержала я наконец, — Какой он нам батька? Мы что, в его подразделении служили? Надо как–то повежливее, по имени–отчеству… Нестор Как–его–там… - Петрович! – подхватила инициативу Валька. - Это в фильме «Большая перемена» был Нестор Петрович, аспирант и жених девушки Полины, — опять встряла эта змея по имени Наталья, обламывая Валюхе весь кайф, — Нестор Махно был никакой не Петрович. - Ну, а кто? Кто он был по отчеству? – зашлась от возмущения Валентина. - Стоп, я в энциклопедию загляну, — всплеснула крылами наш ангел мира Серафима Тишайшая, — Вот, пожалуйста. Иванович. На полное имя батька откликнулся. Видимо, до него раньше не доходило, что это к нему обращаются с такими пикантными намерениями. Передавать весь идиотизм традиционного диалога с покойником я, уж извините, не стану. Каждый из нас, побывав в аналогичной ситуации хотя бы однажды, потом вспоминает лишь общее чувство неловкости, прохватывающее до самой печенки: мол, я же взрослый человек, а какой ерундой занимаюсь? Смешнее всего был момент, когда Валька перешла к насущным проблемам: - Нестор Иванович, мне Васе давать? - Да. - А Пете? - И Пете. - А… - Хватит! – неожиданно взбеленилась Наташка, — Я и без участия героев белого движения скажу тебе: давай всем! Кто–нибудь да останется! - С чего это ты заделалась поборницей нравственности? – осведомилась Валентина, ехидно улыбаясь, — Тебе, похоже, и спросить–то не о ком? Эстафета жгучего сарказма на глазах перешла к Вальке. Мы с Серафимой переглянулись и прыснули. Словом, сеанс не задался. Никаких сенсационных новостей нам покойный Махно не возвестил и ни на какие грандиозные идеи нас не навел. С тем и убыл. Через некоторое время я упомянула эту историю при гостях. И одна из маминых коллег торжествующе заявила, что все–то мы делали неправильно: и блюдечко со столиком для таких процедур не подходит, а нужно специальное деревянное сердечко со специальной же панелью, и время выбрано неудачно, и четное количество участников тоже чему–то там не способствует… Я уж было решила, что эта тетенька – адепт и знаток. Есть женщины в русской столице[30], которые имеют свободный доступ в дебри всевозможной магии. Такую только тронь — и из нее немедленно начинают сыпаться названия: антропомантия, аэромантия, гидромантия, гонтия, дактиломантия, капномантия, катоптромантия, керомантия, клеромантия, миомантия, еще миллион всяких мантий и на закуску овоскопия[31]. Прямо не знаешь, как отвязаться. Того и гляди замучает познаниями. Но тетка оказалась не столь безнадежна, как на первый взгляд. Она, конечно, увлекалась спиритизмом и даже ходила к гадалке, но особых надежд на предсказания «своей Зары» не возлагала. - Зара хоть и цыганка, но, кажется, потомок не столько ясновидцев, сколько конокрадов. В общем, как в «Женитьбе Бальзаминова»: «Скажет: думай на черного, али на рябого! Да и то – видать, от старости – врет больше». И никакой оригинальности – все те же таро да хиромантия… Мне недавно какую–то новую присоветовали – может, схожу, а может, и нет. Я к Заре привыкла. - Слушай! У меня идея! – встрепенулась я, — А можно я к этой гадалке схожу? - Да ради бога! Вот, сейчас телефончик отыщу… В ходе повествования про ненадежную Зару я вдруг подумала: а фиг ли мне, умелице, не слабать статью про гадания, ворожбу и чародейство в жизни современной молодежи? И деньги, и удовлетворение – в смысле, удовлетворение моего любопытства. Я лично очень интересуюсь: как становятся гадалками? И кто посещает гадалок? И как определяется эффективность гадания? В общем, на статью вопросы накопились. А если придти не со стороны, вроде как по протекции – может, обладательница прямого контакта с иной реальностью и не будет в молчанку играть? Впрочем, гораздо хуже, если она примется себя рекламировать. Так или иначе, попробовать стоило. Хотя бы ради гонорара за будущую статью. Честно говоря, я ожидала увидеть нечто хрестоматийное – полутемное помещение задрапированное тряпицами с люрексом, хрустальный шар на столе, тетку в безвкусном макияже и в пудовых серьгах… Или, наоборот, вполне приличный офис, где клиенты заносятся в компьютер, прогнозы выводятся на монитор, а вероятность того–сего просчитывается новейшей ворожейной программой. И вообще: мне казалось, что я готова ко всему. Сюрпризы начались буквально за дверью «гадательного учреждения». Собственно, это была квартира в сталинском доме – без таблички типа «Гражданке Сосвятымиупокоевой стучать, а не звонить» или «Контора по вызову грешных душ. Просьба по пустякам не беспокоить!» Я позвонила, дверь отворилась. Вероятнее всего, замок открывался дистанционкой. Это меня как особу, испорченную благами цивилизации, не слишком изумило. Зато в полный тупик меня поставили слова, которые звучали, отдаваясь в коридоре: «Кумара, них, них, запалам, бада! Эшохомо, лаваса, шиббода, кумара! А–а–а, о–о–о, и–и–и, э–э–э, у–у–у, е–е–е. Лаласоб, лилисоб, лулусоб, жунжан!» Вся эта неблагозвучная околесица произносилась без интонаций, медленно, четко и монотонно. Я поморщилась: «Пугают. В транс ввести норовят. Лучше бы евроремонт сделали, а то дверь с дистанционным управлением, а стены ободранные». Вокруг царил тот особый «шик пятидесятых», за который нынешние сериальные режиссеры душу продать готовы: кадка с пальмой в углу темного узенького коридора, в другом – рогатая вешалка, по стенам полки с запыленными томами, обои не то бордовые с золотом, не то золотые с бордо. Я двинулась вперед, соображая, в какую из трех дверей стоит заглянуть. Может, дальше были еще комнаты, но дикие словечки вылетали явно из этих трех. Из всех сразу. Я, будучи сторонницей золотой середины, отворила среднюю дверь и все сразу поняла. Три смежные комнаты, расположенные анфиладой, были устланы милыми такими потертыми коврами и уставлены могучими мебелями середины прошлого века. Полное единство дизайна и атмосферы. Через проход из комнаты в комнату неспешно дефилировала объемистая дама с очень короткой стрижкой, буквально стоящей дыбом и грудным голосом, направляя звук в потолок, повторяла: «Наппалим, вашиба, бухтара! Мазитан, руахан, гуятун! Жунжан! Яндра, кулайнеми, яндра! Яндра!» Видимо, зубрила речь для ежегодного слета на Лысой горе[32], или занималась голосовыми упражнениями. На последней «яндре» я осмелилась поинтересоваться: - Это по–татарски? - О Господи! – подпрыгнула сивилла и запахнула халат в драконах. Но я успела заметить, что белье на ней было мужское – трикотажная майка и «семейки» в капочку. - Вы кто? И как сюда вошли? – она не была напугана, но явно не понимала, что происходит. Я представилась, рассказала, кто я и откуда. Гадалка расхохоталась: - Господи боже мой! А я и забыла, что на пять вам назначила. Вот, гуляю по дому лахудра–лахудрой, горло тренирую… Ну, раз уж так вышло, я все покажу как есть, только переоденусь. Очень милая тетка. И квартирка симпатичная: на потолке лепнина и сам потолок такой высокий, что, кажется, на нем должны быть звезды или фрески. Интерьер такой темный, красно–малиново–коричневый, ткани тяжелые, дерево кругом, цветы в горшках, картины в багетах, безделушки в горках… Хорошо! Прямо «…Вновь я посетил»: «Переменился я – но здесь опять // Минувшее меня объемлет живо»[33]. Я уселась в неудобное кресло, похожее на гроб, обитый коричневым бархатом: спинка под прямым углом, подлокотники львиными лапами, если сесть поглубже, ноги не достают до пола. Можно, конечно, выпрямиться, сомкнуть пальцы в замок и сделать такое лицо, будто позируешь кому–то из передвижников. Хотя, по–моему, в подобном виде женщин даже соцреалисты не изображали. Какая–то Васса Железнова в исполнении Инны Чуриковой. Наконец явилась переодетая госпожа… госпожа… Как же мне ее называть? В анонсах телеканалов такого рода «госпожей» именуют, не упоминая фамилии: госпожа Люба, госпожа Анжелика, госпожа Эффи (интересно, это имя или кличка?). А мою, кажется, Верой звать. Подходящее имя для гадалки. Вера вошла, и я не удержалась от улыбки: на ней была черная хламида с кровавым подбоем, смутно наводящая на ассоциации не столько с Мефистофелем, сколько с Бэтменом, а на голове – массивный черный парик с гофрированными прядями. - Что, страшно? – деловито обратилась ко мне Вера, — У меня целый гардероб для работы. Там и ситец, там и органза, и даже газовое платье на розовом чехле, как у Гиппиус. Только Гиппиус в своем смотрелась эротично, а я – гастрономично. Молочный поросенок в соусе с перцем. - А зачем… зачем вам… ну вообще все? – откровенность гадалки меня поразила в самое сердце, я даже заготовленные вопросы позабыла. - Вот для этого самого, — Вера показала на меня, — для испуга. Когда человек в шоке, он раскрывается. - Я думала, наоборот… - И наоборот бывает. При долговременном шоке клиент может и замкнуться. Поэтому надо сразу приступать к делу — выведать все, что он в состоянии сообщить. - Слушай! То есть слушайте… Можно на «ты»? - Можно, можно. Я еще не так стара, как кажусь. - Да ладно! А как ты в этот… бизнес пошла? – я приготовилась включать диктофон, благо Веру мои приготовления нисколько не волновали. - Вообще–то недавно – сравнительно недавно – у меня была абсолютно другая работа. И я ее менять не собиралась. Но однажды моя контора погорела, точнее, начала тлеть, и я решила: пора рвать когти. Потом была эпопея с поисками работы. Уже совсем отчаявшись, пришла к тетке и говорю: погадай–ка на деньги, «добрая подружка бедной юности моей»! А она мне: «Выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей»[34]. И на кухню двинула. Вернулась, сама понимаешь, не порожняком. За столом посидели, себя пожалели – и вдруг тетушка заявляет: «Может, в помощницы ко мне пойдешь? Глядишь, меня подменишь, а то я давно на посту. С одна тыща девятьсот не помню какого года». - А что, тетя твоя тоже гадалка? - Была. Сейчас, можно сказать, тетенька на пенсию вышла. Я время от времени ее прошу помочь, но особо не обременяю. Здоровье у нее не то. Эта работа вообще здорово старит. - Так ты не… — я замялась. - Не шарлатанка? – Вера хихикнула, — Нет, хоть и ношу парики и странные прикиды. Моя прабабка на жизнь зарабатывала гаданием, и бабка тоже – в годы Второй Мировой, тетя опять же… Я предполагала, что традиция на мне и прервется. Но, видимо, там, — Вера ткнула пальцем в потолок, — кто–то бережет нашу династию. И я переехала в тетину квартиру, а ее перевезла к маме за город. Им вдвоем замечательно – целый день припоминают друг другу обиды детских лет. - И что дальше было? - Да ничего особенного. Клиентура у тети имелась, с некоторыми потерями она перешла ко мне. - Скажи, а у тебя есть дар ясновидения? – я решила взять быка за рога. - Не знаю. Ясновидением, кажется, все владеют – только в разной степени. Вещие сны любому человеку снятся. Хотя бы раз в жизни. Просто надо вовремя сообразить, что это за сон. Если еще учесть, что будущее разное бывает: кое–что и вовсе знать не следует. Ну, на эту тему можно про Эдипа[35] прочесть. А есть гадания по формуле. - Как это «по формуле»? - Ну, подставляешь новые данные в старую методику, которая давно опробована и хорошо работает, и получаешь ответ. У любой гадалки есть несколько таких методов. Да что гадалки! Каждый человек знает, действуют на него какие–то приметы или нет. Тут она права. На меня, например, никакие черные кошки и тринадцатые числа не влияют. А вот если баба с пустым помойным ведром на лестнице встретится – пиши пропало. - Значит, согласно этой самой методике можно вычислить, когда и в кого влюбишься? - Почему нет? - И кто хочешь может вот так взять и погадать? - Э–э–э, нет! – засмеялась Вера, — Все дело как раз в том, - Мы с девчонками сколько раз себе гадали – одна чепуха выходит. Так что медицина — совсем другое дело… - Не совсем, но другое. Кстати, во многих гаданиях сами девицы себе не ворожат, а зовут ворожейку или няньку, а то не исполнится. Вера в тот день много чего рассказала: как гадают на иглах, на яичном белке, на воске, на зеркале, какими бывают святочные гадания — вечерние, полночные и перед сном. Правду они, конечно, не скажут, потому что вопросы вроде «В какую сторону отдадут замуж – в далекую или близкую? Каково семейное положение будущего мужа – вдовец или молодец? Какова будет твоя жизнь в браке: скучная или веселая, богатая или бедная?» – все они по–прежнему интересуют девиц на выданье — по–прежнему, но по–иному. И нет в столичном граде амбаров, чтобы в святочный вечерок слушать: не пересыпают ли там хлеб? И черную курицу достать негде, разве что потрошеную, которая ни зерна клевать, ни воду пить не станет. И подблюдны песенки современной девушке известны в пределах «Евгения Онегина» — песня, «сулящая утраты», да «Зовет кот кошурку в печурку спать» – к замужеству[36]. В общем, фиг узнаешь насчет будущей замужней доли. А насчет любви… |
|
|