"Обретение мудрости" - читать интересную книгу автора (Дункан Дэйв)

Книга первая БЕГСТВО ВОИНА

1

— Куили! Проснись! Жрица!

Кричавший, кроме того, колотил во входную дверь. Куили перевернулась на бок и накрылась с головой одеялом. Ведь она, кажется, только что легла?

Дверь скрипнула. Стук раздался снова, на этот раз по доскам внутренней двери, ближе и значительно громче.

— Ученица Куили! Ты нужна нам! — Снова стук.

Главная неприятность летом заключалась в том, что для сна никогда не хватало ночи, однако в маленькой комнатке было еще темно. Петухи еще не пропели… Нет, послышался крик одного, где-то вдалеке… Придется вставать. Кто-то, вероятно, болен или умирает.

Внутренняя дверь со скрипом распахнулась, и в комнату поспешно вбежал человек, крича:

— Жрица! Тебе нужно идти — там воины, Куили!

— Воины? — Куили села.

Это был Салимоно, грубо отесанный, неуклюжий крестьянин-Третий. Обычно невозмутимый, в редких случаях он мог волноваться, словно ребенок. Сейчас одна из его ручищ размахивала искрящейся свечой, угрожая поджечь его собственные седые волосы, или соломенный матрас Куили, или древнюю дранку крыши. Свеча бросала отсветы на каменные стены, на его изможденное лицо, и на глаза Куили.

— Воины… идут… О! Прошу прощения, жрица! — он быстро отвернулся, в тот самый момент, когда Куили упала на постель и натянула одеяло до подбородка.

— Сал'о, ты сказал «воины?»

— Да, жрица. В лодке. У пристани. Пилифанто их видел. Поторопись, Куили… — Он направился к двери.

— Подожди!

У Куили возникло непреодолимое желание снять с плеч собственную голову, встряхнуть ее и поставить на место. Большую часть ночи она провела с ребенком Эгол — это был наверняка худший случай желудочных колик за всю историю Народа.

Воины? Пламя свечи наполняло крохотную комнатку копотью от гусиного жира. Пилифанто не был полным идиотом. Не мыслитель, конечно, но и не идиот. Он был страстным рыболовом, что могло объяснить, почему он оказался на пристани в предрассветный час. У воды, вероятно, было светлее, и силуэт воина легко было бы различить. Это было вполне возможно.

— И что вы предпринимаете?

Стоя в дверях спиной к ней, Салимоно ответил:

— Уводим женщин, конечно!

— Что? Зачем?

— Но ведь воины…

Не так. Все не так. Куили мало что знала о воинах, но больше, чем знал Сал'о. Спрятать женщин — это было самое худшее, что только можно было сделать.

— Нельзя! Это оскорбление! Они придут в ярость!

— Но, жрица…

Она не была жрицей. Она была лишь Второй, ученицей. Местные жители называли ее жрицей из вежливости, поскольку никого, кроме нее, у них не было, но ей было лишь семнадцать, а Сал'о был крестьянином-Третьим, дедом, и заместителем Мотиподи, так что вряд ли она имела право ему приказывать, но она была также и местным знатоком воинов, и она знала, что укрыть женщин — страшная провокация… Ей требовалось время на размышление.

— Подожди снаружи! Не дай женщинам уйти. Я сейчас буду.

— Да, Куили, — сказал Сал'о, и комната погрузилась в темноту. Пятна призрачного света все еще плавали перед ее глазами. Хлопнула входная дверь, и она услышала его крик.

Куили отбросила одеяло и поежилась, покрываясь гусиной кожей. По ледяным неровным плитам пола она босиком подошла к окну и распахнула ставни. В комнату проник слабый свет, сопровождавшийся шумом дождя и стуком падающих с крыши капель.

Одно из двух ее платьев было грязным, поскольку накануне она полола морковь. Другое было почти таким же поношенным, однако где-то у нее было еще одно, старое, которое она принесла из храма. Тогда это была второе ее лучшее платье, и теперь оно было лучше, чем два других. Она нашла его в сундуке, вытащила его оттуда и надела через голову одним движением. Оно оказалось удивительно обтягивающим. Вероятно, она пополнела сильнее, чем предполагала. Что могут подумать воины о жрице в столь обтягивающем платье? Она одновременно нашарила туфли и гребень.

Деревянные подошвы простучали по каменному полу. Она открыла скрипучую входную дверь, снимая висевший на колышке рядом с ней плащ. Из-под покрывала черных облаков светлел край неба. Кричали петухи, приветствуя зарю. Она все еще расчесывала гребнем длинные спутанные волосы, ощущая отеки под глазами и сухость во рту.

На дальней стороне пруда шипели четыре или пять факелов посреди толпы из дюжины взрослых и нескольких перепуганных детей. Еще двое или трое направлялись к ним. Свет смутно отражался от покрытой рябью воды; еще несколько огней плясало в некоторых окнах. Ветра не было, лишь непрекращающийся моросящий дождь — летний, даже не очень холодный.

Хлюпая по лужам, она обошла пруд и подошла к группе. Дождь намочил ее волосы и лил за воротник. При ее виде наступила тишина. Она была местным знатоком воинов.

Зачем воины появились здесь?

Послышалось сразу несколько голосов, но их заглушил голос Салимоно:

— Это безопасно, жрица?

— Опасно прятать женщин! — решительно сказала Куили. Кандору рассказывал об опустошенных сожженных деревнях. — Вы их только рассердите. Нет, эти мужчины…

— Но они этого не делали! — запричитала одна из женщин.

— Это не мы! — послышались голоса других. — Ты же знаешь!

— Тихо! — сказала она, и стало тихо. Все они были старше нее, даже Ния, и тем не менее они замолчали. Все они были крупнее нее — рослые, неотесанные крестьяне, сбитые с толку, неразличимые в полумраке. — Сал'о, ты послал весть ее милости?

— С ней отправился Пил'о.

— Возможно, всем мужчинам следовало бы отправиться…

Снова послышался испуганный хор голосов:

— Это не мы!

— Тихо! Я знаю. Я готова это подтвердить. Но я не думаю, что об этом стало известно.

Наступила тишина. Затем послышалось ворчание Май:

— Как об этом могло стать известно?

Здесь не было воинов, которые могли бы об этом узнать.

Имело ли это значение? Куили не знала.

Если никто не донес об убийстве — были ли в равной степени виновны все свидетели, или существовала какая-то другая, еще более жуткая формула? Так или иначе, она была уверена, что мужчинам угрожает опасность. Воины редко убивали женщин.

— Я пойду и встречу их. Они ничего мне не сделают, — сказала Куили со всей уверенностью, на какую только была способна. Жрецы неприкосновенны, не так ли? — Но я думаю, что мужчины должны отправиться рубить лес, или куда-нибудь еще, пока мы не узнаем, зачем они пришли. Женщины пусть приготовят пищу. Воины захотят позавтракать. Они могут отправиться прямо в поместье, но мы постараемся задержать их здесь так долго, как только сможем, если только их не слишком много… Сколько их там, Сал'о?

— Не знаю.

— Что ж, идите и скажите адепту Мотиподи. Пусть мужчины рубят лес, или расчищают склон холма, пока мы не выясним, что нужно воинам. Договоритесь о сигналах. Ну же, идите!

Мужчины кинулись бежать. Куили плотнее закуталась в плащ.

— Май, приготовь еды. Мяса, если есть. И пива.

— Что, если они спросят, где мужчины?

— Солги, — сказала Куили. И это говорит жрица?

— Что, если они захотят, чтобы мы… пошли с ними в постель? — это спросила Ния, муж которой, Хантула, был почти так же стар, как Кандору.

Куили рассмеялась, удивляясь самой себе. Ей виделись кошмары — трупы и кровь, усеивающие все вокруг, — а Ния мечтала о схватке с каким-нибудь красивым молодым воином.

— Если тебе хочется — иди! Развлекайся!

— Замужней женщине? — недоверчиво спросила Нона. — Это можно?

Куили вспоминала уроки, полученные в храме. Но она была вполне уверена.

— Да. Это можно. Не с каждым воином, но со свободным меченосцем можно. Он находится на службе у Богини, и достоин нашего гостеприимства.

Кандору всегда говорил, что это великая честь для женщины — быть избранной свободным, но когда Куили познакомилась с ним, он больше не был свободным меченосцем. Он стал оседлым воином, и возраст позволял ему иметь лишь одну женщину, хотя порой он заявлял, что это она виновата в том, что он теряет здоровье.

— Кол'о это не понравится, — пробормотала Нона. Она была замужем еще недолго.

— Он должен будет понять, — сказала Куили. — Если у тебя в течение года будет ребенок, он сможет получить отцовскую метку воина. — Она услышала их возбужденный ропот. Она была городской девушкой, и от нее ожидали, что она знает все подобные вещи. Она была, кроме того, их жрицей; если она сказала, что все нормально, значит, все нормально. Воины никогда никого не насилуют, постоянно утверждал Кандору. Им незачем это делать.

— В самом деле? Целый год? Как скоро?

Куили не знала, но бросила взгляд на лицо Ноны. Свет гаснущих факелов был слишком смутным для того, чтобы различить его выражение. Если она и была беременна, то этого тоже не было заметно.

— Продолжай в том же духе пару недель, и я за тебя поручусь.

Нона покраснела, и все это заметили и засмеялись. Этот простой народ мало что мог дать своим детям. Метка воина стоила больше любого золота. Для девочки это означало ее высокую стоимость как невесты. Для мальчика, если он был достаточно сообразителен — шанс стать членом гильдии. Даже молодой муж проглотил бы собственную гордость ради этого и говорил бы, что ему оказана честь, каковы бы ни были его истинные чувства. Смех снял напряжение. Хорошо! Теперь они не разбегутся в страхе и невольно не спровоцируют насилие.

Но Куили нужно было идти встречать воинов. Она поежилась и плотнее запахнула плащ. Внезапно она поняла, что за всю свою жизнь она встретила лишь одного воина — Кандору, ее убитого мужа.

— Дождь, похоже, заканчивался. До рассвета было явно близко, судя по тому, как посветлело небо на востоке. Петухи теперь явно соревновались друг с другом. Оставив возбужденных женщин, Куили зашлепала по лужам в сторону дороги. Один путь вел к поместью, другой — к Реке и пристани. За домом Салимоно и плотиной дорога быстро уходила в небольшое ущелье и дальше в темноту.

Она шла медленно, слыша, как шлепают ее башмаки по лужам, стараясь не представлять себе, как она падает в канаву и является на пристань вся в грязи. Отправляясь на встречу с воинами… следовало бы захватить с собой факел.

Зачем воины явились сюда?

Возможно, они появились здесь случайно, но мало какие корабли или лодки приходили снизу по течению, так как на юге лежали Черные Земли — бурная вода и ни одного местного жителя. Еще менее вероятно было, чтобы воины пришли сверху по течению, с севера, поскольку в той стороне лежал Ов.

Возможно, они пришли, чтобы отомстить за Кандору. Воины не испытывали никакой жалости к наемникам, убийцам воинов. Кандору много раз говорил ей об этом. Ей придется убедить их, что они не там ищут. Жрец или жрица не имеет права лгать, и потому считается добросовестным свидетелем, даже если она была его женой и не является лицом незаинтересованным. А было и с дюжину других. Убийцы пришли из Ова.

Но об убийстве никто не донес — или, по крайней мере, так ога думала. Ей не требовалось повторять жреческий кодекс для того, чтобы знать, что заповедь «не пролей крови» стоит очень высоко в перечне ее обязанностей перед Богиней.

Под ногой покатился камешек, и она споткнулась. Даже при дневном свете этот изгиб ущелья выглядел туннелем, ограниченным крутыми стенами и затемненным тенью деревьев. Рядом тихо журчал ручей. Дождь кончился, или не мог проникнуть сквозь полог из листвы. Она осторожно пробиралась вперед, проверяя каждый шаг, нащупывая руками ветви.

Если эти воины оказались здесь случайно, тогда они могли не знать об Ове. Они могли не знать, что вскоре им самим будет угрожать страшная опасность.

Или, возможно, их привела сюда Рука Богини. В этом случае их могло интересовать нечто большее, нежели убитый старый воин. Их целью мог быть сам Ов — война! Там, у пристани, могла быть целая армия. Как там сказал Кандору при первых слухах о резне в Ове: «Колдунам не позволено появляться возле Реки!»

Потом, когда слухи стали более основательными, он сказал: «Богиня этого не вынесет. Она призовет Ее воинов…»

Два дня спустя Кандору сам был мертв, убитый еще до того, как успел вытащить свой меч, сраженный единственной музыкальной трелью. Он был в своем роде хорошим человеком. Он жил в соответствии с кодексом воинов, всеми уважаемый, даже если и не доставлял слишком много радости в качестве мужа юной жрице-ученице. Нужно было больше помогать ему, подумала она. Нужно было чуть больше притворяться.

Местный знаток… но все, что у нее было — лишь смутные воспоминания о том, что часами мог рассказывать Кандору, старик, у которого остались лишь воспоминания о молодости и силе, о распутстве и убийствах; старик, сжимавший свою юную невесту в холодных объятиях бесконечными зимними ночами. Нужно было внимательнее его слушать.

Куили внезапно остановилась, с отчаянно бьющимся сердцем. Кажется, впереди что-то послышалось? Хрустнула ветка?

Она прислушалась, но доносился лишь шум ручья и скороговорка падающих капель. Вероятно, это лишь игра ее воображения. Она пошла дальше, медленнее и осторожнее. Безумием было отправляться в путь без источника света, поскольку она знала, что плохо видит в темноте. Жрецы неприкосновенны. Никто, даже самый последний разбойник, не мог причинить вреда жрице. Так, по крайней мере, говорилось.

Она должна была радоваться при мысли о мести за Кандору. Она вышла замуж в пятнадцать лет; в шестнадцать она стала вдовой. В семнадцать она обнаружила, что ей тяжело носить траур, как бы она себя за это ни упрекала. Вероятно, она могла вернуться в храм, когда Воин Кандору перестал нуждаться в ее услугах, но она осталась. Местные жители приняли ее с радостью, и они нуждались в ней. Так же как и рабы, в еще большей степени. Ее милость позволила ей оставаться в хижине и обеспечивала ее средствами к существованию — мешками муки и иногда даже мясом. Иногда она посылала ей небольшие подарки — не слишком поношенные сандалии, остатки лакомств с кухни.

Если воины знали о колдунах — если они планировали напасть на Ов — тогда их должна была быть целая армия.

С трудом передвигаясь в темноте, она почти налетела на смутно вырисовывавшуюся фигуру, которая стояла прямо у нее на пути, явно ожидая ее.

Она вскрикнула и отскочила назад, потеряв туфлю.

— Жрица! — взвизгнула она. Потом, уже чуть тише: — Я жрица!

— Очень хорошо! — ответил мягкий юношеский тенор. — А я воин. Чем могу служить тебе, госпожа?