"Двойник" - читать интересную книгу автора (Хамфрис Крис)

ГЛАВА 15 ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ВИКИНГОВ

На один краткий миг Скай увидел Кристин, как если бы падал с крыши небоскреба и на лету заглянул в окно. Она тоже видела его — глаза расширены, рот открыт в неслышном крике. Скай оказался в своем теле и тут же покинул его.

И снова он чуть задержался, прежде чем превратиться в Бьорна, а секунду спустя над ним опять склонялась Кристин. Правда, теперь ее звали Ингеборг, и она приходилась ему не кузиной, а дочерью.

Скай успел заметить перемену. В прошлый раз Бьорн был молод и силен, он без труда поднимал дубовое весло и орудовал боевым топором. Теперь же по телу разлилась бесконечная усталость. Его предок ослабел, и вряд ли болезнь тому причиной.

«Бьорн состарился», — подумал Скай и отключился.

— Отец?

Бьорн очнулся: кто-то осторожно тряс его за плечо. Минутой раньше он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на странном чувстве, которое уже пару раз тревожило его в прошлом. Как будто он становился другим человеком, в то же время оставаясь собой. Видимо, он задремал, и младшая дочь, Крис… то есть Ингеборг, рожденная на закате жизни, разбудила его.

— Они здесь? — прошептал Бьорн.

Девушка кивнула и выдавила подобие улыбки — она знала, что отец не терпит слез.

— Тогда пришли ко мне Эдмонда.

Она отвернулась, и Бьорн добавил:

— Приведи его, дитя мое, и останься. Вы оба нужны мне.

Ингеборг отодвинула занавес из воловьей кожи, отделявший покои от комнаты, где ожидали собравшиеся. Снаружи доносились голоса. Девушка жестом пригласила людей войти и подняла шкуру повыше, пропуская посетителей внутрь.

Эдмонд первым подошел к Бьорну, взял его руку и прижал к своему лбу.

— Как здоровье, мой повелитель?

Воин уже давно не смотрелся в зеркало — собственное лицо внушало ему отвращение. Однако время не пощадило и мужчину, что стоял перед ним. Тридцать зим минуло с тех пор, как викинги схватили английского паренька во время одного из набегов; безжалостные годы сморщили румяные щеки и припорошили инеем сильно поредевшую копну светлых волос. Но в глазах Эдмонда по-прежнему плясал огонек, который некогда пленил Бьорна. Он сделал юношу своим домашним рабом и привязался к нему не меньше, чем к любой из трех жен, которых пережил. А может, и больше. Как бы то ни было, раб и младшая дочь — единственные в этой толпе, кто его любит. Впрочем, Бьорну и не нужно расположение остальных. Все, чего он ждет от них, — это покорность.

Воин оперся на руку Эдмонда, сел и медленно опустил ноги на пол.

— Медвежью шкуру и топор.

Дочь укутала отца в накидку, скрепив ее на плече золотой пряжкой в виде дракона, добытой у сицилийских мавров. Эдмонд вручил хозяину Клык Смерти. Бьорн поднял оружие и понял, что приказ выполнен — заточенное лезвие сверкало не хуже, чем в тот день, когда юный Бьорн отправился в Англию под началом Харальда Сурового. Осмотрев новое древко прекрасной работы, викинг остался доволен. За годы набегов и сражений Клык сменил уже пять рукоятей.

Медвежья шкура и топор… Они всем напомнят, в кого Бьорн может превратиться, если перечить его воле.

Выпятив широкую грудь, он выпрямился во весь огромный рост и сделал глубокий вдох. Теперь он готов. Повинуясь его кивку, Эдмонд поспешил к входу и поднял занавес.

Посетители кланялись лорду Харейда на разный манер, в зависимости от того, что ими двигало: жажда власти, страх или преданность. Только один осмелился войти без приветствия, лишь чуть склонив голову. Бьорн удовлетворенно отметил, что угольки глаз под шевелюрой цвета воронова крыла горят откровенной злобой. Ненависть Финбара — вот что ему нужно для осуществления последнего замысла.

Бьорн свирепо глянул в ответ, и черноволосый нехотя потупился. Викинг сломал не одну палку о спину этого раба, и все же злобное пламя в глазах Финбара так и не потухло, разве что наглости с годами поубавилось.

Он посмотрел на остальных. Трое старейшин деревни будут покорны своему повелителю до конца — они слишком его боятся, чтобы прекословить. А вот сын и священник могут доставить хлопот.

Токи, рожденный третьим, но старший из выживших сыновей, прибыл на Харейд всего двое суток назад, после того как весть от Бьорна достигла королевского двора. Он щеголял в пестрых штанах тонкой шерсти и бирюзовой тунике, которую, несомненно, красили лучшие ткачи Кастилии. Лицо Токи украшала аккуратно подстриженная бородка, а почтительная мина не скрывала равнодушия в глазах. Он желал только одного — как можно скорее вернуться ко двору, убраться подальше от варварского севера, который научился презирать. Впрочем, сперва Токи рассчитывал получить титул и земли, что перейдут к нему после долгожданной смерти Бьорна. Отцовского богатства хватит и на наряды, и на придворные интриги.

Взгляд воина на мгновение затуманился, он обратился мыслью к другим сыновьям. Торольф, названный в честь павшего брата, утонул тридцать лет назад, и смерть его свела в могилу Гудрун Прекрасную — жена так и не оправилась от потери. Лейф, во всем похожий на Бьорна, гордость отца и страстный мореход, уплыл на запад и больше не вернулся.

Бьорн отогнал воспоминания. Нельзя забывать о служителе Белого Христа — он тоже пришел, хотя никто не звал его. Ничего не поделаешь, селяне так уважают священника, что тот потерял всякий страх и шатается, где ему вздумается.

Нынче все поклоняются Христу. Все, кроме него и раба, который его ненавидит.

Кто-то кашлянул. Бьорн поднял глаза и взглянул на собравшихся. Должно быть, он забылся, скорбя по умершим сыновьям. Проклятая старость! Стоит задуматься, и уже подступает дремота.

— Я умираю, — наконец произнес он.

Послышался осторожный ропот. Наверное, Ингеборг всхлипнула, а Эдмонд смахнул слезу; может, Финбар затаил усмешку под спутанными волосами. Остальные просто смотрели на Бьорна во все глаза.

— Я умираю, но пока еще жив. Я по-прежнему владыка Харейда и предводитель боевой дружины. — Бьорн потряс топором, надеясь, что никто не заметит предательской дрожи в плече. — А Клык Смерти еще способен рвать людскую плоть.

Толпа заволновалась. Первым подал голос Токи:

— Так вот почему ты велел приготовить «Насылающего шторм»? Ты опять собрался в поход?

Прежде чем Бьорн успел возразить — корабль понадобится ему, но для другой цели, — сын добавил:

— Так нельзя, отец, мы больше не викинги. Время набегов прошло, король с соседями хочет мира, а не войны. Вассалам запрещено заниматься разбоем!

Раньше Бьорн осадил бы сына и напомнил ему, что никто, даже король, не смеет указывать лордам Харейда, куда им направлять свои драккары. Но это многолетний спор, сейчас не стоит тратить на него время. Надо обсудить дела поважнее. Точнее, отдать приказ, пока силы не покинули его. Ноги Бьорна слабели с каждой минутой, хоть он и опирался на древко топора.

Викинг поднял Клык Смерти и гневно стукнул им об пол. Встревоженный гул тут же стих.

— Довольно! Я скажу вам, что должно свершиться. — Он помолчал и продолжил в мертвой тишине: — Взгляните на эту медвежью шкуру. Она прошла со мной столько битв, что все и не упомнить. В минуту опасности, на краю гибели во мне просыпался медведь. Он рычал и бесновался, он требовал крови. И каждый раз мы побеждали — потому что я берсерк.

Бьорн окинул взглядом слушателей, и все как один отвели глаза.

— Двадцать лет минуло с последнего сражения, двадцать лет медведь беспробудно спал. Но зимняя спячка затянулась! Мой зверь голоден. Пора ему проснуться в последний раз. Ибо берсерку не должно умирать в своей постели. Его удел — гибель в сражении с боевой песнью на устах, чтобы валькирии услышали его и умчали в Валгаллу на вечный пир. А если он не падет на поле боя…

Он смолк на полуслове. Все и так знали про драугов — живых мертвецов, хотя нынче мало кто в них верил. Бьорн заметил презрительную усмешку Токи и торопливый жест священника, осенившего себя крестным знамением, прежде чем заговорить.

— Повелитель, твой сын прав. Ты не можешь больше грабить соседей и проливать невинную кровь, только чтобы накормить своего медведя.

«Не можешь»? Бьорн ощутил прилив ярости, но вовремя вспомнил, что не намерен спорить. Главное, чтобы исполнили его волю.

— Не тревожься, пастырь. Посмотри на этих обленившихся рыбаков и пахарей — какая сила заставит их оторваться от сетей и плугов? Они забыли, как держать оружие; разве что мясницкий нож им по силам. Нет, корабль нужен мне для иного дела.

Все обратились в слух. В далекой юности, еще до похода в Англию, Бьорн подумывал о поприще скальда[4] — зимними вечерами перед костром люди заслушивались его рассказами и нетерпеливо ждали продолжения.

— Завтра перед рассветом «Насылающий шторм» выйдет в море. Вы нагрузите его всем, что понадобится мне в последнем плавании, — медом для моего рога, оружием для охоты и золотом на откуп злым духам. Посреди корабля сложите погребальный костер и зарежете моего охотничьего пса у его подножия. Мужи Харейда отвезут меня на корабль, распевая старинные песни. Потом все, кроме троих, вернутся назад.

— Но кто останется? — в ужасе прошептала Ингеборг.

Бьорн бросил взгляд на сборище, но все старательно прятали глаза — каждый боялся, что выбор падет на него.

— Первый — я, Бьорн Медведь. Со мной будет Эдмонд, мой домашний раб. Он возложит меня на костер, когда пламя охватит корабль: ведь только после очищения огнем может берсерк устремиться в Валгаллу.

Эдмонд перебил его — немыслимая дерзость, которую Бьорн не спустил бы никому, кроме любимого раба. В голосе звучал неприкрытый страх.

— Хозяин, мой добрый повелитель, ты знаешь, что я верую в Христа! Он не возьмет меня на небо, если я умру, выполняя твой обряд!

Священник тоже открыл рот, готовясь протестовать. Бьорн снова грохнул топором об пол, требуя тишины.

— Ты не погибнешь, разве что удача отвернется от тебя. Я просто хочу, чтобы ты оказал мне последнюю услугу. Когда огонь разгорится и начнет пожирать мое тело, прыгай в воду и плыви к берегу. Коснувшись земли, ты станешь свободным человеком. Я распорядился, чтобы тебя одарили золотом и отправили в родную Англию на торговом судне. Такова моя воля.

— А третий? — Голос Токи предательски дрогнул.

Бьорн поднял топор и метнул его через весь зал, заставив собравшихся боязливо моргнуть. Просвистев в воздухе, лезвие воткнулось в пол перед избранником.

— Он.

Тут же все взгляды устремились на мужчину, недоверчиво уставившегося на оружие из-под буйной черной гривы.

— Я? — хрипло спросил Финбар.

За десять лет, проведенных на Харейде, раб так и не избавился от сильного ирландского акцента, но язвить он научился не хуже любого северянина:

— Какую любезность мой добрый хозяин еще не выбил из меня кнутом и дубинкой?

— Ты получишь обратно меч и кольчугу, в которой прятался среди своих коров, и сразишься со мной, — мягко произнес Бьорн. — Даже трусливой шавке вроде тебя под силу убить старика. Только не надейся на легкую победу.

Толпа ахнула, раздались возгласы протеста, но черноволосый в молчании смотрел на Бьорна. Его глаза вновь сверкнули.

— Я приму бой, Торкельсон, и прикончу тебя, а потом вырежу твое сердце и принесу в жертву богам.

— Именно это мне от тебя и нужно, — усмехнулся Бьорн. — В награду ты тоже получишь свободу — убирайся назад, в свое родное болото.

Он обратился к остальным, не обращая внимания на их потрясенные лица:

— Вы слышали мои слова. Это приказ. Клянусь сталью, клянусь зверем в своей груди, я требую повиновения!

В голосе гремел медвежий рык, глаза полыхали неистовым пламенем. Сын, дочь и домашний раб в страхе потупились, но Финбар смотрел на викинга в упор с плотоядной радостью.

Взволнованный священник наконец взял слово:

— Мой повелитель, тебе не пристало участвовать в языческих ритуалах! Твоя жизнь клонится к закату, настало время покаяться, искупить грехи! Прими крещение, отведай плоти и крови Христовой во хлебе и в вине! Твоей Валгаллы не существует, есть только рай. Иисус примет даже тебя. Отрекись же от старых богов!

Губы Бьорна впервые за долгое время растянулись в улыбке.

— Пастырь, — сказал он, — перед смертью не стоит наживать новых врагов.

Когда гребцы с прощальным криком растворились в темноте, Бьорн навалился всем телом на руль. Последние силы ушли на то, чтобы отцепить от шеи рыдающую Ингеборг, в полной броне прошествовать мимо толпы селян и гордо выпрямиться на носу шлюпки, что доставила его с двумя рабами на драккар. «Насылающий бурю» стоял на достаточном расстоянии от берега, чтобы никто из людей Харейда не видел гибели своего повелителя, и в то же время не слишком далеко — исполнив долг, слуги легко доберутся до суши вплавь. Финбар, облаченный в доспехи, был прикован к мачте в ожидании последнего приказа хозяина; Эдмонд суетился у погребального костра. Предрассветная тьма скрывала обоих, да и глаза Бьорна утратили былую зоркость.

Старик снял и отложил в сторону шлем, затем просунул палец под железный воротник, сдавивший горло. Дышать и так становилось все труднее, а груда металла превращала в мучение каждый вдох. Стоял на редкость теплый октябрь, но даже легкий морской ветерок заставил Бьорна поежиться. Внезапно ему захотелось вновь очутиться в своей постели, закутаться в меха и воздать должное подогретому элю, а потом и нежнейшим кусочкам мяса, которые принесет его возлюбленная Гудрун… Нет, Гудрун мертва, горе давно убило ее… Его милая дочь Ингеборг. А кто поможет ему сесть, разотрет вечно мерзнущие ноги, согреет больные руки в чаше с горячей водой?

— Эдмонд, — хрипло прокаркал Бьорн, встрепенувшись.

Сколько же времени прошло с тех пор, как он задремал, сидя на палубе? Должно быть, немало — на востоке светало, вдали обрисовалась черная громада острова. Только почему вдруг помутнели яркие звезды?

Миг спустя, когда ноздри защипало от едкого дыма, он все понял.

Ярость придала Бьорну сил, и он резко выпрямился. Как Эдмонд посмел ослушаться приказа? Еще не время поджигать костер! Сначала должен вернуться медведь, чтобы принять последний бой.

Он потер глаза и прищурился. Впереди плясали языки пламени, серая пелена растекалась по кораблю; ветер рвал темное облако в клочья и гнал их к небу. Вдруг послышался короткий вопль, следом — глухой удар металла о дерево.

Его последняя воля нарушена!

С трудом поднявшись на ноги, Бьорн нащупал гладкую рукоятку, однако не смог поднять оружие с первого раза. Какая тяжесть! Но без топора нельзя — на корабле враг, а раз огонь зажегся без сигнала, значит, враг на свободе.

И вдруг Бьорн увидел его: в клубах дыма мелькнуло искаженное бешенством лицо и тут же скрылось из виду. Ирландец крадется к нему; наверняка он уже занес меч, чтобы разделаться с господином, пользуясь его замешательством. Надо быть наготове.

«Давай же, Клык Смерти!»

Бьорн обхватил древко, но никак не мог оторвать топор от земли, словно лезвие прочно засело в дощатой палубе. Дыхание и так давалось старому викингу с трудом, а теперь удушливый дым наполнил легкие, вызывая приступы кашля.

Поблизости раздалось перханье, и Бьорн все же через силу взгромоздил топор на плечо. Мгла расступилась, в просвете опять мелькнуло лицо Финбара, теперь почему-то в профиль; затем оно внезапно опрокинулось.

— Нет! — взревел Бьорн и рванулся прочь.

Он беспомощно колотил рукой по воздуху, пытаясь найти опору, но пальцы хватали только дым. Оружие соскользнуло с плеча и придавило его своей тяжестью к палубе, доспехи будто налились свинцом. Бьорн задыхался, лежа на твердых досках. Серая завеса колыхалась в паре дюймов от дощатого настила, и викинг разглядел чьи-то неумолимо приближающиеся ноги.

— Финбар? — прохрипел старик, и шаги замерли.

— Нет, хозяин, — шепотом ответил Эдмонд, — это я. Но Финбар тоже здесь.

К Бьорну подкатилось что-то — голова Финбара! Выпученные глаза безумно таращились в пустоту, по дереву ползла струйка крови. И вдруг воин снова увидел Черного Ульфа в мутных водах английской реки.

Вынырнув из дыма, сильные руки схватили Бьорна за грудки и поволокли к костру.

Мужчины надрывно кашляли. Невероятным усилием Эдмонд поставил викинга на ноги и привалил к горящим бревнам. Огонь тут же раскалил доспехи, поджаривая плоть.

— Но почему? — выплюнул Бьорн. — Я думал, ты…

— Любил тебя?

В глазах англичанина билось пламя, которое не уступало бушевавшему вокруг пожару.

— Видишь собаку, что лежит у твоего погребального костра?

Бьорн глянул на обезглавленное тело Финбара, чьи руки по-прежнему были прикованы к мачте.

— Ты не дождался от этого пса ничего, кроме ненависти. Так вот, я ненавидел тебя в тысячу раз сильнее!

Эдмонд подавился дымом и закашлялся, потом дернул Бьорна за плечи, чтобы тот не упал.

— Тридцать лет назад ты лишил меня дома и семьи, сделал своим рабом. Все эти годы мне приходилось тебя обслуживать, слушать хвастливые россказни о твоих подвигах, после пирушек волочить твою пьяную тушу в постель.

Корабль содрогнулся и начал рассыпаться на части. Бьорн увидел пробоину — без сомнения, дело рук предателя. В ноздри ударил запах бойни — горела просмоленная шерсть, которой конопатили щели между досками. Соленая вода устремилась на палубу, с шипением заливая тлеющие угли.

Окинув взглядом гибнущий драккар, Эдмонд снова встряхнул Бьорна и выхватил из-за пояса кинжал.

— Мне пора. И вот что я скажу на прощание, — прошипел он старику в ухо. — Ты не найдешь смерти в битве, берсерк! Я зарежу тебя, как свинью, а пламя опалит твое тело, но не сожжет дотла. Ты сгниешь на дне морском, пойдешь на корм рыбам. Моя месть будет длиться до конца времен!

Запрокинув голову, Эдмонд расхохотался.

— Нет, Бьорн Торкельсон, не видать тебе Валгаллы! Ты превратишься в драуга, обреченного на вечные скитания!

С этими словами он перерезал Бьорну горло и с торжествующим воплем толкнул его на костер. Предсмертный хрип викинга захлебнулся в крови.

Жизнь стремительно покидала тело, тьма застила глаза, в ушах стоял треск собственной кожи, горящей на медленном огне. И все же каким-то внутренним зрением Бьорн видел, как убийца бежит к носу драккара, украшенному резной драконьей головой, делает прыжок… В тот же миг «Насылающий шторм» развалился пополам. В море посыпался дождь щепок, поперечины обрушились в пролом. Вода хлынула на Бьорна, смешиваясь с кровью, и погасила пламя. На смену жару пришел ледяной холод — новый оттенок боли.

В этот миг само время надломилось, подобно корабельным снастям. Бьорн перенесся в прошлое; это он, а не Эдмонд прыгнул за борт, и воды английской реки сомкнулись над головой, потому что отец повернул руль, а воины Харейда налегли на весла. Бьорн вновь услышал хохот дружинников и даже различил скрипучий смешок Черного Ульфа.

Как не поддержать отличную шутку! И Бьорн схватил первого, кто попался ему под руку, но не обезглавленного мертвеца, а того, кто не рассчитал свой прыжок и с криком покатился к умирающему викингу по накренившейся палубе. Он вопил и отчаянно трепыхался, но Бьорн все крепче сжимал объятия. Вес огромного тела и стальной кольчуги берсерка увлекал обоих на дно; пленник бился все слабее, вот он дернулся в последний раз и затих навсегда.