"Четвёртый круг" - читать интересную книгу автора (Живкович Зоран)

6. Последнее дело Шерлока Холмса Дух

— Но Мориарти мертв! — сказал я изумленно.

Взгляд Холмса заставил меня немедленно усомниться в этом утверждении, для сомнений в котором до этого момента, как мне казалось, не было никаких причин — поэтому я поспешил добавить:

— Разве нет?

Он ничего не ответил. Повернулся к окну и сквозь просвет в занавесках смотрел куда-то в ночь. Еще когда я шел сюда, начал подниматься туман, а теперь он стал совсем густым, так что свет ближайших уличных фонарей казался смутным и приглушенным. Все выглядело нереальным. Поздняя осень в Лондоне.

Держа руки за спиной, Холмс хрустел суставами пальцев. Он делал так иногда, когда погружался в размышления, по всей видимости, лучше сосредотачиваясь таким образом. Люди склонны к подобным привычкам — чаще всего барабанят по крышке стола или постукивают по подлокотнику кресла, — не заботясь о том, что это другим действует на нервы. Меня этот звук тоже раздражал; я сказал ему об этом несколько раз, но он продолжал хрустеть пальцами, видимо, абсолютно бессознательно.

— Но, Холмс, — обратился я к его спине, — я лично присутствовал, когда труп Мориарти вытащили из озера. Вода была очень холодной, поэтому тело хорошо сохранилось. Без сомнения, это был действительно он. Впрочем, я потом ассистировал и при вскрытии. Его легкие были заполнены водой и…

— Знаю, знаю, — перебил меня Холмс, продолжая рассеянно глядеть в туманную ночь. — Но никогда нельзя недооценивать Мориарти.

Я вздрогнул от этого заявления. Если б оно было сделано не таким серьезным тоном, я заключил бы, что Холмс решил пошутить и насмехается сейчас надо мной. Для него это не было чем-то необычным; он наслаждался моим изумлением и растерянностью, когда ставил меня лицом к лицу с каким-нибудь невозможным утверждением. Правда, нередко случалось, что невозможное оказывалось вполне возможным, так что в таких случаях следовало быть начеку. Никогда нельзя быть ни в чем уверенным, если имеешь дело с Холмсом.

— Ну ладно, — сказал я все же, не желая портить ему удовольствие от моего изумления, которое он, наверное, заметил. — Не скажешь ведь ты, что веришь в духов?

Он быстро повернулся ко мне и внимательно на меня посмотрел. Это был взгляд, в котором чувство превосходства и презрение соревновались друг с другом.

— Что ты знаешь о духах, Ватсон?

— Я… ну… не знаю, — промычал я растерянно. — Думаю, некоторые люди верят… но наука…

— Наука — всего лишь маленькая лодка, или, может, какое-нибудь блюдце, которым люди зачерпнули совсем чуть-чуть положительного знания из целого океана незнания, — сказал он тоном учителя, читающего нотацию нерадивому ученику. — И сколько ни увеличивай размеры этой лодки, в нее никогда не поместится весь океан.

Что я мог сказать на это? Если б я что-нибудь возразил, мы пустились бы в одну из тех долгих пустых дискуссий о принципах бытия, которыми он наслаждался, отводя мне роль простодушного, глуповатого собеседника, коего, конечно, следует просветить, но предварительно подвергнуть издевательствам. Синдром Сократа.

Однако сейчас было не время для такой игры: если за полученным письмом вправду стоял Мориарти — хотя мне было абсолютно непонятно, как это возможно, — тогда у нас действительно нет ни минуты на пустопорожние разбирательства. К счастью, Холмс, похоже, сознавал это, потому что быстро сменил направление разговора.

— Впрочем, — продолжил он более спокойным голосом, — кто говорит, что речь идет о духах?

— Тогда каким образом тот, кто мертв уже много недель, может отправить письмо, если он не дух? Правда, мне непонятно и то, как духи могут отправлять письма. Ну ладно, оставим это.

— Я ведь тебя предостерегал, Ватсон, что Мориарти не следует недооценивать. Не нужно быть особо сообразительным, чтобы понять, как все произошло.

Разумеется, это был выпад в мой адрес, потому что я, тем не менее, ничего еще не понял. Поэтому я решил рискнуть и высказать мысль, пришедшую мне в голову, хотя мне самому она казалась весьма глупой.

— Реинкарнация, — сказал я скорее шепотом, почти богобоязненно.

— Что? — спросил Холмс с искренним изумлением.

Этого я и боялся. Я не угадал, а теперь придется объяснять.

— Я думаю… ты сам мне рассказывал… древнеегипетская «Книга мертвых»… и этот культ в Тибете, как его… оживление души в новом теле…

— Я знаю, что такое реинкарнация, — перебил меня Холмс сердито. — Но Мориарти этим не занимался. По крайней мере насколько нам известно. Есть, конечно, несколько темных пятен в его биографии, когда он исчезал на несколько недель, но думаю, что в Тибете он не был. Хотя…

Холмс остановился на миг, словно ему в голову неожиданно пришла какая-то мысль, которая поколебала в нем прежнюю самоуверенность. Однако он не дал все же ей взять верх, коротко покачал головой и продолжил:

— Нет, не верю… А если он возился с здешними мошенниками, тщетно пытающимися подражать далай-ламе, то в лучшем случае смог бы ожить как какая-нибудь редиска или божья коровка. А редиски и божьи коровки не посылают писем, Ватсон.

Значит, опять я поспешил. Ладно, не в первый раз. Ничего не оставалось, как покаянно попросить объяснений. Впрочем, Холмс с нетерпением ждал этого, а друзьям надо доставлять удовольствие, не так ли?

— Тогда в чем дело? — спросил я сокрушенно.

— Бритва Оккама, дорогой мой, бритва Оккама. Когда предположения умножаются, следует выбрать самое простое.

Думаю, эту фразу он повторял мне уже сотню раз по разным поводам. Как и рассказ о знаменитом Вильяме из Оккама. Но только какая от этого польза, если я, похоже, никогда не смогу научиться обращаться с его бритвой? Хорошо, вся слава принадлежит умелому Холмсу. Послушаем дальше.

— Мориарти действительно отправил письмо, Ватсон, но еще будучи живым. Думаю, что это произошло так: он заплатил кому-то, чтобы тот доставил письмо в определенный день, например, сегодня, причем анонимным образом — подсунул под входные двери, — чтобы я не имел возможности расспросить курьера. Поручение было бы не выполнено только в том случае, если бы Мориарти появился раньше и отменил первоначальное приказание, что, уверен, и произошло бы, не погибни он на озере. Поскольку по вполне разумным причинам появление Мориарти не состоялось, письмо доставлено — вот оно. Просто, не так ли?

Действительно, все было просто — вот так, postfactum. Впрочем, как и всегда с объяснениями Холмса. И вправду у меня были причины стыдиться. Реинкарнация! Да уж!

— Великолепно, Холмс, — искренне сказал я. — Итак, вопрос решен.

— Ничего не решено, дорогой мой Ватсон, — возразил Холмс тихо.

Я посмотрел на него растерянно.

— Но мы же знаем, кто отправитель и как доставлено письмо.

— Точно. Но это второстепенные подробности. Настоящая головная боль только теперь начинается. Мы должны для начала разгадать, зачем Мориарти предусмотрел то, чтобы письмо дошло до меня только в случае его смерти. Тогда мы установим и смысл послания.

— Ты имеешь в виду — этого круга?

— Да, но умоляю тебя — не делай больше таких поспешных и легкомысленных выводов, — сказал он тоном, исключающим всякие возражения. — Дело намного серьезнее, чем может показаться на первый взгляд.

У меня не было намерения спорить. Я еще слишком хорошо помнил, как он разъярился, услышав мой первый комментарий о круге. Я нимало не желал опять вызвать такую реакцию.

— Итак, что ты предлагаешь? — спросил я предупредительно.

— Что ты знаешь о круге? — ответил он вопросом на вопрос.

На миг я задумался. Странное ощущение, когда иногда становишься в тупик от самого простого вопроса. Впрочем, что можно знать о круге? Я попытался срочно вспомнить то, чему меня учили на уроках геометрии, но очень немногое смог вытащить из глубин памяти на поверхность.

— Ну… это… это геометрическое тело…

— Фигура, — поправил меня Холмс. — Фигура, Ватсон. У фигуры два измерения, а у тела — три.

— Фигура, разумеется, — с готовностью принял я поправку. — Итак, фигура, которая… совершенна, как ты сказал… в связи с ней проявляется константа, обозначаемая какой-то греческой буквой… что-то типа «фи», или «ми», или нечто похожее… точно не знаю… Она возникает, когда что-то перемножается, но ты ведь не думаешь, наверное, чтобы я помнил, что именно? Последний раз я был на уроке геометрии добрых сорок лет назад, а после этого нечасто имел дело с кругами, да и вообще этот предмет — не самая сильная моя сторона.

— Жаль, — коротко ответил Холмс своим обычным тоном холодного презрения. — Действительно жаль. Можешь предположить, сколько упоминаний о круге содержится в «Британской энциклопедии»?

Конечно, я не имел об этом понятия, но, чтобы его не разочаровывать, высказал самое скромное предположение:

— Пять? — сказал я полувопросительно, дав ему возможность выказать свое превосходство, чем он не замедлил воспользоваться.

— Сорок три, дорогой мой Ватсон. Сорок три! И только первые три или четыре — математические. Остальные не имеют связи с предметом, в котором ты действительно слабо ориентируешься. Греческая буква «пи», и речь идет о коэффициенте, получаемом делением площади круга на его диаметр.

— В самом деле? — спросил я простодушно. — Надо будет запомнить. Никогда нельзя знать заранее, что может пригодиться. А о чем говорят все остальные многочисленные упоминания?

Взгляд Холмса был направлен куда-то надо мной, но вряд ли остановился на потолке или верхней части стены. Он блуждал где-то далеко, как всегда случалось, когда Холмс готовился к какому-нибудь философскому выступлению. Мне эта его поза казалась искусственной, даже комичной, но Холмс, очевидно, наслаждался ею.

— Ты и представить себе не можешь, в какой степени круг встроен в самый фундамент человеческой истории. О его тайнах знали еще в доисторические времена. Свидетельства этому находятся повсюду, даже недалеко от нас, рядом с Лондоном.

— Ты хочешь сказать…

— Да, Ватсон! Великолепно! Стоунхендж!

Я вообще-то имел в виду не Стоунхендж, а нечто совсем другое, быть может, и не доисторическое, не уверен, но, разумеется, не признался в этом. Только кивнул головой в знак полного согласия. Иногда полезно не заканчивать фразу.

— Всё в Стоунхендже связано с символом круга, начиная от циклического хронометра, который он, кроме всего прочего, собой представляет, и кончая самой формой этого мегалитического памятника.

— Знаю, я там был однажды, — заметил я самоуверенно.

Холмс посмотрел на меня взглядом, которым между собой обмениваются, наверное, лишь посвященные, и продолжил:

— Энциклопедия говорит о том, что идея круга лежала в основе представлений о мире у многих древних цивилизаций. Поселения ацтеков, например, были построены в виде ряда концентрических кругов, святилища первых жителей Японских островов имеют форму солнечного диска, который в системе их символов является главным. Даже совсем примитивные пещерные рисунки первых людей из экваториальной Африки содержат необычные круговые орнаменты. А как только мы переходим к историческим временам…

Однако я не дал ему возможности осуществить этот переход. Я улучил момент прервать его, когда он остановился, чтобы чуть передохнуть, — предмет изложения Холмса явно захватил, в таких случаях он всегда начинал говорить быстро, даже не договаривая слова, а это время от времени сбивало ему дыхание.

— Это все действительно очень интересно, Холмс, но я не вижу, какая тут связь с письмом Мориарти.

На секунду на лице Холмса отразилось недовольство, ведь я лишил его возможности поговорить подробно, к чему он, как и все несостоявшиеся рассказчики, очень был склонен, но голос его оказался неожиданно спокойным, когда он ответил:

— Я тоже не вижу, но какая-то связь должна существовать. Мориарти послал мне последний вызов из могилы, и глупо было бы ожидать, что мы без особого труда покончим с ним. Таким образом, нам предстоит, Ватсон, огромная работа, может быть — самая большая и тяжелая из всех, с которыми мы доселе сталкивались.

— Нам? — спросил я смущенно. — Не знаю, что бы я мог… Думаю, моя осведомленность о тайнах круга, мягко говоря, недостаточна…

— Не переживай, дружище, — ответил Холмс бодрым тоном. — Ты не останешься в стороне в расследовании этой величайшей загадки. Есть и для тебя задания, абсолютно соответствующие твоей скудной осведомленности.

Несколько секунд он рассеянно шарил в карманах, что-то выискивая. Наконец он нашел искомое, но не там, а на письменном столе, где оно и появилось на свет. Это был довольно длинный список книг, написанный его нервным, мелким почерком, с множеством пропущенных букв и сокращенных слов. Похоже, что, кроме меня, вряд ли кто-либо хоть как-то мог ориентироваться в этих иероглифах.

— Вот, — сказал он быстро. — Я тебя попрошу завтра, сразу после открытия, прийти в библиотеку Британского музея. Там ты найдешь мистера Дойля, управляющего. Он допускает исключения из правил, когда дело касается меня, и позволит вынести эти книги. С ними ты поспешишь сюда. У нас очень мало времени, Ватсон. Большие Часы стучат!