"Любовь моя, самолеты" - читать интересную книгу автора (Маркуша Анатолий Маркович)

Глава четырнадцатая Не снимая парашюта

С тех самых пор, как конструирование самолетов перестало быть уделом фанатиков-одиночек, а превратилось в коллективное творчество с четким разделением функций, стало целесообразным «продолжать» каждую удачную машину, усовершенствуя, модифицируя, часто вроде бы по мелочам прототип. Эта практика давно сделалась повсеместной. Достаточно поглядеть на немецкий истребитель Ме-109, дравшийся еще в небе Испании, и сравнить его с Ме-109Д, воевавшим до конца второй мировой войны, чтобы убедиться: «продолжение пройденного» — дело, заслуживающее внимания. Не берусь судить наших конструкторов и определять, какая отечественная фирма преуспела в усовершенствовании своих прототипов больше других, могу лишь засвидетельствовать: яковлевцы этот метод освоили вполне!

Як-15 был сработан именно таким способом — оставляя серийный фюзеляж, несущие плоскости, хвостовое оперение, шасси хорошо освоенного и признанного истребителя Як-3 без изменений, на машину поставили реактивный двигатель РД-10, тягой в 910 кг. Брюхо самолета и хвост пришлось при этом защитить противопожарной обшивкой — тонким стальным листом, чтобы раскаленная струя газа, выходящая из двигателя, не наделала беды, ну и стандартное хвостовое колесо переделали на металлическое. Все остальные доработки выполнили с таким расчетом, чтобы возможно быстрее запустить новый истребитель в серию.

Назначение машины яковлевцы определили предельно просто: пора приучать летчиков строевых частей ВВС к обращению с реактивной техникой, пора вселять в людей уверенность — турбина надежна, безопасна, у нее масса преимуществ перед привычным поршневым мотором, так что — вперед, ребята! Кроме того, я думаю, А. С. Яковлев спешил застолбить приоритет внедрения реактивного самолета в серийное производство. Здоровое честолюбие — двигатель прогресса. И 24 апреля 1946 года в тот же самый день, что впервые был поднят И-300, будущий МиГ-9, летчик испытатель М. Иванов слетал на Як-15. После некоторых улучшений Як-15 превратился в Як-17 — спарку, для обучения молодых и переучивания опытных летчиков, летавших на поршневых самолетах.

Впервые слетав на МиГ-9, я, не снимая парашюта, поковылял к подруливавшему на стоянку Як-15, на котором как раз выполнил свой первый полет мой друг Дима Зюзин. Он тоже не стал сбрасывать парашют: ему предстояло вылетать на МиГ-9. Машины осматривали и заправляли механики, в нашем распоряжении было несколько свободных минут. Кто первым спросил: «Ну, как?» теперь не вспомнить.

— Сила! — сказал я, имея в виду МиГ-9.

— Ей бы заправку побольше, м-м-м, какой бы аппарат получился! — И Митя даже зажмурился от удовольствия: — М-м-м!

Як-15 пилотировался легко. Сразу после МиГ-9 машина воспринималась не столько как боевой истребитель, сколько как самолет для фигурных полетов, исполняемых исключительно для собственного удовольствия. И, конечно, прав был Зюзин — заправка на Як-15 казалась удручающе малой. Что такое 20–25 минут? Помню, как суматошно приземлился на Як-15 прославленный полярник П. П. Москаленко, одно время работающий в школе летчиков-испытателей инструктором и возжелавший приобщиться к новой технике.

— Не-е-ет, это не ероплан! — Сплюнул Петр Павлович, вылезая из кабины. — Я привык к штурманскому запасу часика на три, а тут только пошел в набор, а керосиномер — у-у-у, так и гудит к нулю. На такой дурочке несерьезное дело летать…

Петр Павлович перелетал и на полярных «Дугласах», и на «Каталинах», ему достался трофейный «Кондор» — все машины, способные держаться в небе по многу часов, так что не удивительно — у человека выработалась привычка мерить полет никак не минутами.

Следом за Як-15 мне досталось изрядно полетать на УТИ Як-17. Но сперва придется кое-что прояснить. В начале пятидесятых годов к нам из Болгарии прислали переучиваться будущий истребительный полк. Публика в нем собралась, прямо сказать, красочная — тертые калачи с большущим налетом и интернациональным опытом: одни летали еще в Испании, кое-кто испытывал судьбу в Америке. Все профессионалы, покинувшие Болгарию, когда страна оказалась под фашистами.

Полк переучился, можно сказать, мгновенно, без каких-либо происшествий, что, между прочим, лишний раз подтверждало — реактивный самолет надежен и прост. Но, когда они вернулись домой, ребят ожидало полнейшее разочарование: большинство оказались уволенными из армии. Позже генерал Захариев, командующий ВВС Болгарии, на мой вопрос, что же случилось с нашими слушателями, ответил весьма знакомо (недаром генерал вырос в СССР):

— Бдительность!

Ну, а к нам, в результате, приехали новые мальчики. Каждый налетал в Болгарии с полсотни часов на «Чучулиге», аэроплане, близком нашему По-2. В отличие от своих предшественников, эти слушатели могли гордиться своим безупречным, тщательно проверенным рабоче-крестьянским происхождением. Меня, одного из инструкторов, приставленных к новому поколению другарей, их социальное прошлое, скажу откровенно, мало волновало, но вот что сразило сразу и наповал: когда болгарин качает головой вперед-назад, это означает… нет, а покачивание из стороны в сторону — это да! Теперь вообразите: взлетели, слушатель в передней кабине, там же рычаг уборки и выпуска шасси, самолет стремительно набирает скорость, я, заглянув в наколенный планшет, напоминаю:

— Колесник довсь, — то есть убери шасси!

В ответ мужик качает головой слева направо, изображая то ли болгарское «да», то ли наше русское «нет»… А самолет летит, и скорость растет, грозя сорвать щитки на колесах, и горючее, которого на Як-15 так мало, выгорает.

Не кривя душой скажу: мальчики были хорошие, хоть и замордованные казарменной дисциплиной, были они с тонкими шеями, старательные, недокормленные с детства. Все бы ничего, будь запас горючего на УТИ чуточку побольше.

Впрочем, имелась еще одна трудность, в которой наших подопечных никак нельзя обвинить. Умники-методисты, составлявшие программу переучивания болгар пролетарского происхождения, рассудили так: у слушателей мал налет (это была святая правда), перед тем, как сажать ребят в реактивный самолет, пусть они полетают на чем-нибудь попроще (разумно, ничего не скажешь) и предписали — обучить мальчиков полетам по кругу и пилотажу в зоне на Як-11. Мы, инструктора, дружно возражали. Конечно, Як-11 в пилотировании прост, но у него двухколесное шасси. Значит, мы будем их приучать к посадке: тяни, тяни добирай ручечку на себя… Молодец! А следом, пересадив на Як-17, сразу же запоем — не тяни, не тяни, довольно… Это же глупо: сегодня делать навык, который завтра придется выколачивать! Мы предлагали потренировать мальчиков на Як-18 — легкомоторной трехколеске, и с нее переходить на Як-17. Такая программа обошлась бы куда дешевле и больше соответствовала строгой логике обучения. Но… сами понимаете, если ты высказываешь мнение, не совпадающее с мнением начальства, стало быть — дурак. Понятно, ты — дурак. Замолчи и делай, как велят…

Первые инструкторские полеты на Як-17 были отмечены для меня тревожным ощущением, даже двумя ощущениями: как бы не остаться без горючего в воздухе. И второе — не дать случайно мальчишкам стесать о бетон хвост на посадке. Но постепенно я притерпелся и все наладилось, особенно, когда мы залетали на пилотаж в зону. Самолеты умеют очаровывать, брать в полон. Не все и не всегда быстро, редкие — с первого взгляда. Что касается Як-17, к концу обучения первой группы болгар я не только привык, но даже малость влюбился в этот летательный аппарат. Он был такой послушный, такой маневренный и старательный…

Ну, а инструкторская работа — большинство молодых летчиков ее всячески избегают — действительно однообразная и утомительная, но и не лишена своих радостей. Разве ж не здорово заполучить в руки пяток пешеходов или едва оперившихся птенцов и научить их летать лучше среднестатистической птицы? Особенно, если постоянно помнить, птица — творенье божье, творенье небесное! Чувствуете, что такое инструктор? Только не спрашивайте, пожалуйста, а кем все-таки быть лучше — летчиком-испытателем или летчиком-инструктором? Правильнее, я думаю, тут ориентироваться не на «или», а лучше на «и»… Быть и тем и другим в одном лице. Вообще, как я уже говорил, летчики подразделяются на безусловно надежных и не вполне надежных, а деление на бомбардировщиков, штурмовщиков, полярников, истребителей и прочих — штука весьма условная. Между прочим, именно Як-17 дал мне неожиданный случай убедиться в справедливости такой точки зрения.

Помните, упоминание о перегонке больных «Лавочкиных» с Севера на ремонте Пензу? Так вот, с годами те мастерские доросли до ремонтного заводика. Изменился, ясное дело, и штат увеличился. На заводике появился свой летчик-испытатель, кстати, именовавший, себя шеф-пилотом Н-ского авиапредприятия. Звучало это несколько юмористически, но я с «шефом» прежде был не знаком и судить о его заслугах не могу. К нам он приехал с предписанием отдела кадров: «Капитан Ф. направляется на переучивание сроком на тридцать суток…» Далее в бумаге указывалось: «выпустить самостоятельно на самолете Як-17, дать возможность оттренировать полеты по кругу и на пилотаж в зону». Нетрудно догадаться — менялся самолетный парк в частях, менялись подлежащие ремонту машины.

Капитан представился мне в штабе. Там же я узнал — он, как бы довесок к болгарам. Подразумевалось, что переучивать испытателя — дело несложное. Налет, опыт, седые виски. Я так и подумал: «слетаю с ним одну заправку по кругу, другую — в зону — и все дела». Однако, кое-что при первом же знакомстве насторожило.

— Вы зачеты по материальной части сдали? — поинтересовался я. И услыхал в ответ:

— Какие еще зачеты… старшой… У меня времени в обрез! Больше всех тебе надо? Велено же — выпустить…

— Указание я усвоил. Но порядок общий. Всякий слушатель сдает зачет в УЛО — учебно-летном отделе, приносит бумажку и тогда приступаем к полетам.

Капитан остался мной явно недоволен, но все-таки сообразил, что его преимущества в одну маленькую звездочку над инструктором маловато, чтобы добиться виктории и молча удалился. Из УЛО его выпустили через неделю, и я сразу запланировал Ф. на полеты.

— Старайтесь все делать — увеличивать обороты, тормозить, словом, все-все — плавненько. В два раза плавнее, чем привыкли. Я не вмешиваюсь. Выполняем полет по кругу, если вопросов нети все понятно, поехали. — Ф. с непривычки действовал резковато, но не настолько, чтобы мне пришлось ему помогать. «Пусть лучше почувствует машину. — Подумал я. — Не буду лезть». Правда, на разбеге все же пришлось чуть придержать ручку, чтобы Як не чиркнул хвостом по бетону.

На первом развороте Ф. заложил крен градусов за шестьдесят, очевидно желая показать мне: «Знай наших!». Я промолчал. Справедливости ради, скажу: летать Ф. безо всякого сомнения умел, но сам его стиль был мне отвратителен — размашистость, небрежность, разухабистость… Не-ет, настоящий испытатель не должен себе позволять такое. Тем не менее, выполнив с капитаном три полета по кругу, я доложил командиру эскадрильи, что Ф. можно выпускать самостоятельно. Про себя я рассуждал так: не мальчик, жить хочет, не убьется, а шлифовать и оттачивать технику… пусть этим самостоятельно занимается. Повторяю — не мальчик!

Майор Раков слетал с ним один полет и по тому, как он еще на заруливании отстегнул и откинул привязные ремни, я понял — Леша в бешенстве.

— Ты, для чего сюда приехал? Удивлять, или учиться? — Это были первые слова комэска, обращенные к капитану. Остальные адресовались мне: — Возить! Еще! И забудь кто он — испытатель, соискатель, копьеметатель… клал я на него болт! Возить. И покажи ему, как делают нормальный развороте креном в тридцать градусов, как шарик в центре держат тоже покажи, чтобы, не мучил хороший ероплан.

Мы слетали с Ф. еще две заправки по кругу, и я спросил:

— Вы готовы к проверке?

— Как считаете, товарищ инструктор…

— Я сразу пытался вас выпустить. Нужно — провезу еще, а чувствуете все ухватили, доложу командиру.

На этот раз Леша не расстегивал привязных ремней по дороге на заправку, но из кабины вылез хмурый.

— Лети сам. Только не дергай ее. Не мешай машине. Она знает, как надо. Твое дело — помочь. Рубишь? Помочь — дал ручку и убрал, дал и споловинил… плавненько, шепотом. Лети.

Ф. вырулил и взлетел. На высоте метров в сто выполнил первый разворот и пошел по кругу, явно недобрав половины заданной высоты. Зато скоростенку капитан держал избыточную.

— Что это твой выкомаривает? — спросил у меня Раков и справился по рации, все ли у Ф. в порядке.

— Какая у тебя высота? — спросил снова Леша.

— Высота — четыреста.

Тут Раков поглядел на меня с откровенным осуждением:

— Слушай, а ты уверен — он трезвый? — И запросил снова: — Какая у тебя высота и скорость какая?

— Высота — четыреста, — подтвердил Ф. — скорость увеличиваю…

Он носился над аэродромом, как наскипидаренный кот, и никак не попадал в створ посадочной полосы: скорость для этого была явно слишком велика. А время тикало, и горючего в машине оставалось все меньше. Леша рявкнул:

— Хватай «четверку» и заводи своего… на посадку, пока он не завалился с пустым баком. Быстро!

Подхватившись, как по боевой тревоге, я взлетел, с трудом догнал Ф., велел ему следовать за мной и завел на полосу. Приземлился он нормально, правда, срулить не смог: В конце пробега двигатель заглох. Горючее кончилось.

С превеликим трудом удалось дознаться, что же случилось? Взлетев, Ф. умудрился перепутать индикатор указателя скорости с индикатором высотомера и держал на двухстах сорока Метрах четыреста километров в час… Умница Як-17 стерпел. Самого же Ф. я вспоминаю с непроходящим изумлением — Ведь дожил и долетал человек до седых висков, видать, это тот самый случай, когда исключение только подтверждает правило. Впрочем, Боге ним, с Ф. Моя тема — Як-15, реактивный самолет-первенец, он тоже не очень вписывался в привычные Правила, но остался в памяти явлением светлым.