"Родник" - читать интересную книгу автора (Тайц Яков Моисеевич)
Вторая глава. Тата Винокур
В конце мая Владик и Петя сдали экзамены, перешли в пятый класс и поехали в пионерский лагерь.
Ехали в больших жёлто-красных автобусах, похожих на вагоны. На каждом было написано: «Заказной».
— Дизельные! — сразу же определил Петя.
Он по-хозяйски сидел на мягком диване, подпрыгивал на пружинах, вертелся во все стороны и кричал:
— Споём, ребята!.. Толя, запевай! Митя, подтягивай!
Ребята пели во всё горло. Один Владик не подтягивал. Он сидел у окна и молча следил за тем, как мимо него проносятся огромные новые дома Ленинградского шоссе, бесконечная зелёная лента бульваров, серая громада стадиона «Динамо», затейливые башенки и колонки Петровского дворца, статуи и ворота Аэропорта…
«Как велика Москва! — думал Владик. — Сто лет в ней проживёшь и всю не узнаешь».
Наконец вдали промелькнула тонкая белая, похожая на мачту вышка речного вокзала. Блеснула вода.
Над ней, точно крылья бабочки-капустницы, скользили белые паруса яхт. Кругом стало просторно, широко, привольно… Владику тоже захотелось петь, и он стал подтягивать вместе со всеми:
Потом миновали железную дорогу, небольшой лесок, а за ним сразу же стали видны лагерные постройки. Лагерь был в Химках, на берегу водохранилища.
Началась новая жизнь. Кто провёл хоть одно лето в пионерском лагере, тот, уж конечно, навсегда запомнит утреннюю и вечернюю линейки под смолистой мачтой, подъём и спуск флага, столовую с грудами пышного, ноздреватого белого хлеба на деревянных подносах, купанье, шумные родительские дни…
А походы! Пионеры уходили на весь день далеко в лес, собирали растения, играли в разведчиков, в партизан и затемно возвращались с нестройной, но удалой песней.
А костры! До позднего вечера засиживались ребята вокруг костра на берегу водохранилища. Кто пел, кто плясал, кто читал стихи под лёгкое потрескиванье огня, над которым вился дымок и весело стреляли в тёмное небо летучие, озорные искры.
По каналу время от времени проходил теплоход, и его огоньки отражались в синей, чернильной воде золотыми росчерками. Казалось, что это искры от костра сели на воду, но не гаснут и качаются на мелкой, чешуйчатой волне.
Всё это запоминается на всю жизнь. Недаром многим взрослым, солидным людям при запахе дыма первым делом представляется горьковатый седой дымок пионерского костра, за которым они сиживали в те годы, когда носили на груди красный галстук с тремя уголками.
…В лагере были отряды и мальчиков и девочек. Однажды все пошли в лес. Там разбрелись кто куда. Владик и Петя, как обычно, держались вместе. Под толстой медно-красной сосной они наткнулись на большой муравейник, усеянный двойными иголками сухой хвои.
Мураши озабоченно сновали взад-вперёд, словно они были заняты невесть какими важными делами. Владик и Петя долго смотрели на них.
— Бегут!.. И чего их носит? — сказал Петя, который порой любил полениться.
— Видно, у них тоже свои дела, — сказал Владик.
— Давай посмотрим, что там, внутри, — предложил Петя.
— Давай.
Петя отломал сосновую ветку и принялся ею ворошить муравейник.
Батюшки, какая там поднялась суматоха! Муравьи так и забегали, заметались. Одни мчались с муравьиными яйцами, похожими на зёрнышки риса, другие спешили куда-то с хвоинками и щепочками. Третьи несли песчинки. А Петя всё водил и водил веткой, разламывая песчаные стены муравьиного дома.
Тут из чащи леса выбежала высокая девочка в цветастом сарафане. У неё были толстые русые косы и большие не то голубые, не то серые глаза. В загорелых руках она держала венок из васильков. Она посмотрела на Петю и крикнула:
— Зачем разоряешь?
— А что? — отозвался Петя.
— А то, что не надо разорять. Вот если бы к тебе пришли, твой дом разорили — что бы ты сказал?
 |
Владик оглянулся на девочку:
— А мы их изучаем.
— Скажите, какие учёные! А вы изучайте сверху! А ковырять нечего!
— Что?! — обиделся Петя. — Ты что, заведующая лесом, да? Вот сейчас посадим тебя на муравейник, тогда будешь знать.
Девочка подошла вплотную к Пете, нос к носу, взмахнула венком и сказала:
— Сейчас же отойдите от муравейника! — Она притопнула ногой.
Владик смутился. Эта девчонка вела себя как хозяйка. Можно было подумать, что именно ей принадлежат и муравейник, и лес, и небо, и вон то круглое облако над лесом.
— Ну, ты, полегче… — сказал Петя отступая.
Тут в чаще раздались голоса:
— Тата! Тата, ау!
Девочка звонко отозвалась:
— Ау! Иду!
Она вдруг надела Пете на голову венок, повернулась и побежала. На бегу она крикнула:
— Ничего тут в лесу не разоряйте! Слышите, муравьеды! — и скрылась за деревьями.
Петя бросил ей вдогонку венок:
— Тебя не спросим! Муравьи не твои!
Владик засмеялся. Но изучать Муравьёв ему больше не хотелось. Приятели вернулись в лагерь.
А вечером, уже после отбоя, Петя вдруг вспомнил про девчонку в цветастом сарафане и сказал:
— Давай, Владька, поймаем её когда-нибудь в лесу и оттаскаем за косы.
— Не стоит, — сказал Владик. — Скоро конец лагеря, и всё равно её больше не увидим.
Но Владик ошибся. Не прошло и месяца, как ему довелось снова встретиться с этой девочкой. Это было уже в Москве, осенью, когда начались занятия. Дело вышло так.
После школы Владик с Петей завернули однажды в Детский парк проведать свои деревца. Денёк выдался ясный, солнечный. Осенью бывает так, что природа словно одумается и после дождей и слякоти подарит людям и растениям напоследок ещё немного тепла и света.
Парк был теперь раскрашен в жёлтые, красные, оранжевые тона. Там пламенел клён, там стояла вся в жёлтом раскидистая липа, там трепетали двухцветные листочки — с лица лимонные, с изнанки серебристые, словно на шёлковой подкладке.
Друзья, в пальто нараспашку, шли по аллейке, загребая ногами сухие листья. Владик шагал чуть впереди, потому что ноги у него подлинней. Через плечо у него на ремне висела сумка с книгами. Кепку он сбил на затылок и щурил на холодное солнце и без того узкие тёмные глаза.
А Петя шагал за ним вперевалочку и размахивал огромным портфелем, в который, кажется, можно не то что книги, а целую классную доску засунуть.
Разговор шёл о школьных делах.
— А вдруг Елена Ивановна не поправится? — говорил Владик. — Кто же нам тогда табеля заполнит?
Елена Ивановна была классным руководителем пятого «Б». Недавно она заболела и вовсе перестала приходить в школу. Говорили, что у неё с ногами что-то серьёзное.
— А зачем табеля? — отвечал Петя. — Пускай не заполняют. Ещё лучше! Мои двойки в журнале останутся. А то их ещё домой носить, маме показывать… А она знаешь как сердится!
Он ни с того ни с сего хлопнул Владика портфелем по спине:
— А без классного руководителя, Владька, даже гораздо лучше. Замечательно!
Владик задумался. Без классного руководителя верно как будто лучше. Никто не ругает, никто не отчитывает — полная свобода.
Но, с другой стороны, нет, всё-таки без классного руководителя хуже. Класс словно осиротел. Некому повести ребят в кино, в театр, а сейчас вон даже некому табеля заполнить.
— А как ты считаешь, Петух, кто будет классным, по-твоему?
Петя почесал под кепкой затылок. Вопрос был серьёзный. В школе только три педагога не были заняты классным руководством: завуч Анна Арсентьевна, молоденькая, только что пришедшая в школу учительница географии Кира Петровна и тихий, рассеянный учитель рисования Абросим Кузьмич, которого ребята иногда в шутку называли между собой «Забросим Кузьмич».
— Нет, Анна Арсентьевна не возьмётся, — рассуждал Петя, — ей некогда… А вот если разве Кира Петровна… Нет, пожалуй. Она ещё очень молоденькая. Ей будет трудно с нами справиться…
— Тогда, выходит, что же? — сказал Владик. — Выходит, Абросим Кузьмич…
— Ага! Ох, при нём будет здорово! При нём хоть на голове ходи! Он добрый!
Петя бросил портфель, нагнулся, упёрся руками в сырой песок (накануне шёл дождь) и ловко вскинул ноги в чёрных начищенных ботинках. Пальто упало на его круглое, сразу побагровевшее лицо. С минуту он постоял на руках и на голове, подрыгивая ногами.
— Владька, а тебе так не сделать! — сказал он поднимаясь.
Владик тоже упёрся руками в песок, но как ни пыжился, как ни пыхтел, как ни силился оторвать ноги от земли, ничего у него не получалось. Он кулём валился набок.
— Ладно, пошли!
С налитыми кровью лицами друзья побежали дальше по аллейке.
В стороне у ограды темнела большая гранитная глыба. Владик с Петей подошли к ней. Это был памятник Декабрьскому восстанию на Пресне в пятом году. На глыбе было высечено: «1905–1920». Чёрный гранит поблёскивал на солнце тысячами крупинок. Сухая, побуревшая трава у его подножия была усеяна жёлтыми и красными листьями.
Ребята молча постояли возле гранитной глыбы, потом перешли к памятнику Павлику Морозову, который возвышается в центре парка. Они всегда, когда бывали в парке, подходили к этому памятнику. Павлик с гордо поднятой головой стоял на круглом постаменте. В одной руке он держал кепку, а другой рукой сжимал древко знамени.
Владик потрогал постамент. Камень был холодный, но жарко горели на нём золотые буквы:
— Да… — протянул Петя, глядя на бронзового Павлика, который смотрел куда-то вдаль, в сторону Москвы-реки. — А как ты думаешь, Владька, вот герои — они из обыкновенных людей получаются… вот вроде нас с тобою… или они с самого начала особенные?
Владик задумался. Потом он оглянулся на гранитную глыбу памятника Пятому году. Он смутно понимал, что оба эти памятника не случайно стоят рядом. Он, пожалуй, не смог бы объяснить словами, но он чувствовал, что и пресненские революционеры и уральский пионер Павлик Морозов боролись и погибли ради одного — ради счастья своего народа.
— Не знаю, Петя… — сказал Владик, поглаживая шероховатый камень. — Всё-таки герои — это, наверное, особенные какие-нибудь, не такие, как мы…
Он пошёл по аллее. Петя зашагал за ним. Друзья подошли наконец к своим деревцам.
Липки и топольки вытянулись вдоль аллеи, точно пионеры на линейке. Они попрежнему держались за колья, словно боялись их отпустить. За лето сосновые колья и тесёмки потемнели, чернильный карандаш размыло дождями, но фамилии ещё можно было разобрать.
Деревца выросли мало. Пожалуй, Владик с Петей выросли больше за лето, особенно Владик, который тянулся вверх не по дням, а по часам.
Петя пригнулся к своему топольку и покачал его. Два жёлтых листочка на тонком стволе так и затрепетали.
— Ишь ты, — улыбнулся Петя, — как настоящие!
Вдруг откуда-то раздался грозный окрик:
— Зачем трогаете! Кто позволил?
Ребята обернулись.
Неподалёку на садовой скамейке под старой облетевшей липой сидела девочка в вязаной шапочке с двумя мохнатыми шариками на макушке. Конечно, это она крикнула. Больше некому было.
Владик с Петей переглянулись и снова уставились на девочку. Она спокойно сидела на скамейке. На ней было серое пальтишко с беличьей опушкой. За спиной виднелись толстые русые косы с пунцовыми бантами. На коленях белел большой альбом для рисования.
— Не смейте трогать! — повторила она и погрозила гранёным карандашом.
И тут Владик узнал её. Это была та самая девочка, которая повстречалась им летом в лесу, накричала на них, обозвала муравьедами, напялила Пете на голову венок и скрылась в чаще.
Как она попала сюда?
Впрочем, ничего удивительного нет. В лагере жили ребята только с Красной Пресни. Значит, она тоже живёт на Красной Пресне. Почему же ей не пойти в свой районный Детский парк!
— Узнаёшь? — спросил Владик у Пети.
Петя присвистнул:
— Верно! Это та самая, которая муравьёв защищала. — Он обернулся к девочке и громко сказал: — Опять к нам пристаёшь? Ты что, здесь тоже хозяйка, да? Думаешь, это тебе лес?
— А вот и хозяйка! И не смейте трогать! — Девочка опять топнула ногой, обутой сейчас в высокий жёлтый ботинок. — А если будете деревца трогать, сторожу скажу!
— Ты не топай, не топай! — крикнул Петя. — При чём тут сторож, раз мы их сами сажали!
— Сами?
— Ну да!
— Тогда тем более нечего трогать! — не растерялась девочка.
Она опустила голову с мохнатыми шариками и стала водить карандашом по бумаге. Потом подняла голову, пристально посмотрела на Павлика Морозова и опять стала водить карандашом. И Владик понял: она рисует с натуры памятник.
Владик сам очень любил рисовать. У него были дома и цветные карандаши и акварельные краски… И читал он всегда книги про художников — про Репина, про Левитана… Он кивнул Пете головой:
— Пойдём посмотрим, как она рисует.
— Да ну её! Хуже нет с девчонками связываться.
— Нет, ничего, Петух, пойдём!
Украдкой, точно разведчики, стали они подбираться к скамейке. Сначала они пошли по аллее, потом свернули напрямик по сухой траве. Неподалёку от скамейки они остановились.
 |
— Эй ты, художница! — крикнул Петя. — Нарисуй нас!
Девочка оглянулась. Банты на косах юркнули за спину.
— А кто вы такие, чтобы вас рисовать? Подумаешь, тоже герои!
— А может, мы… мы будем героями, — сказал Петя.
— Когда будете, тогда и приходите!
Девочка решительно повернулась к ним спиной — и снова то опустит голову к альбому, то поднимет, то опустит, то поднимет, точно птица, пьющая воду.
Ребята подошли поближе.
— Девочка, — сказал Владик, — покажи нам рисунок!
— Уходите!
— А что, сторожу скажешь, да? — спросил Петя.
— А вот и скажу!
Девочка встала. Лицо её покраснело. Тёмные брови над не то серыми, не то голубыми глазами насупились. Она захлопнула альбом и прижала его к себе:
— Уходите, говорят!
Петя не унимался:
— Жалко тебе, да?
Он улучил минуту, протянул руку и ухватился за альбом. Но девочка не отступала. Она изо всех сил тянула альбом к себе, искоса поглядывая на Владика, словно искала у него защиты.
— Ладно, Петька, брось! — сказал Владик.
Но Петя уже вошёл в азарт:
— Нет, пусть покажет, пусть!
Он всё тянул альбом к себе. Вдруг девочка неожиданно отпустила альбом, и Петя смаху шлёпнулся наземь.
Альбом упал на песок, открылся, и тут Владик заметил, что на открывшейся странице цветными карандашами изображён не то большой нож, не то кинжал. Кинжал этот был как две капли воды похож на тот кинжал, который Владик нашёл весной в парке: такой же ржавый и рыжий.
Он удивился и хотел было получше разглядеть рисунок, но девочка уже подхватила альбом.
— И не стыдно вам! Безобразники вы! — крикнула она.
Петя неуклюже поднялся:
— Я тебе говорил! С девчонками лучше не связываться…
— Постой! — перебил Владик. — Девочка, скажи, почему там у тебя кинжал нарисован?
Девочка развела руками:
— Да что вы ко мне привязались, на самом деле?
— Да нет, девочка, мы не привязались. Просто у меня такой же кинжальчик. Вот я и…
— У тебя? Такой, как здесь?
Девочка резко повернулась к Владику, взяла его за руку, протянула альбом и быстро заговорила:
— Посмотри, такой? Посмотри, посмотри!
Владик, ничего не понимая, взял альбом и стал его перелистывать. На первой странице было выведено цветными карандашами: «Альбом для рисования уч-цы пятого класса Таты Винокур». На второй странице был нарисован старый, ржавый самодельный кинжал.
— Такой! Точно! — сказал Владик. — Молодец, ты здорово рисуешь!
— А где ты его взял, кинжал этот, где? — нетерпеливо спрашивала девочка, в упор глядя на Владика.
— Да вот мы здесь нашли.
— Где «здесь»?
— Да вон там, под деревцами…
— Пойдём, покажи где.
— Это можно… Пошли, Петух.
Петя сердито косился на девочку и всё счищал с себя песок, налипший на пальто. Они подошли к топольку. Девочка стала разбирать размытую дождями лиловую надпись:
— «Вань-ков Влад-лен»… Это ты — Владлен?
— Я.
— Владлен, слушай: обязательно завтра принеси кинжал. Мне очень надо.
— Владька, не отдавай! — крикнул Петя. — Лучше мне отдай…
— Тебе для баловства, — перебила девочка, — а мне надо для важного дела… Принесёшь?
— Ладно… честное пионерское, если только найду… — ответил Владик.
— Смотри не обмани. Я сюда завтра приду после школы. Буду ждать, слышишь!
Девочка подхватила альбом и пошла по аллейке. Издали она крикнула:
— До свиданья, Владлен Ваньков!
— До свиданья, Тата Винокур! — отозвался Владик.
А Петя не утерпел и крикнул:
— До свиданья, воображала!
Девочка не ответила. Она быстро шла к воротам, не оглядываясь. Песок скрипел под её высокими жёлтыми ботинками. Владик долго смотрел ей вслед, потом повернулся к Пете и сказал:
— Чудна́я она какая-то, верно?
— Она немножко того… шариков не хватает, — сказал Петя и пошевелил пальцами возле виска.
— А рисует она ничего, правда, Петух?
— Рисует ничего, — согласился Петя.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |