"«Грант» вызывает Москву" - читать интересную книгу автора (Ардаматский Василий Иванович)Глава 12Штурмбанфюрер Вальтер Цах рассказывал Релинку о подготовленной им акции «Шесть лучей». Именно рассказывал, а не докладывал. Начальник полиции безопасности вообще не был обязан отчитываться перед старшим следователем СД. И если он пришел к нему, то только потому, что знал, какой большой опыт у Релинка в проведении подобных акций и что в СД города он — фигура наиболее значительная. И все же разговор их, вроде, неофициальный. Вот и встретились они не на службе, а в воскресный вечер в особняке, где жил Релинк. Они сидели на тесном балконе, выходившем в сад. Плетеные кресла еле поместились на балконе, и собеседники все время чувствовали колени друг друга. Но зато можно говорить совсем тихо, тем более что обоим известен параграф 17 инструкции Гейдриха, в котором особо подчеркивается секретность именно этих акций. — По-моему, шифр операции подобран неудачно, — сказал Релинк. — Каждому дураку ясно, что речь идет о шести лучах еврейского клейма. Цах, не моргнув глазом, проглотил «дурака» и спросил: — А что, если ее назвать просто акция номер один? — Во всяком случае, лучше, — ответил Релинк. — На сколько человек вы рассчитываете акцию? — Я думаю, что по первому приказу о явке придут около двух тысяч человек и через неделю столько же по второму приказу. — Возможность побега из города, надеюсь, предусмотрена? — Да, все сделано. У нас единственная трудность — довольно большое расстояние от места сбора до места акции. — Это очень плохо, Цах, — с мягкой укоризной сказал Релинк. — Каждый лишний десяток метров пути — это лишний шанс расшифровки акции. — Но мы их доставим туда ночью. — Как вы их доставите? У вас будет для этого необходимый транспорт? — Я провел хронометраж. Ночью гнал по маршруту полицейских. Получилось девятнадцать минут. Учитывая, что в колонне будут и старые люди, планирую тридцать минут. — А вы помните случай в Польше, когда пять тысяч человек отказались идти и сели на дорогу! Что будет, если предчувствие не обманет и ваших? — Что вы предлагаете? — Я предлагать не могу вообще. — Я все-таки проведу их за тридцать минут! Не то чтобы сесть, на дорогу, подумать об этом не успеют, — энергично сказал Цах. Они разговаривали вполголоса, совершенно спокойно, как могут говорить о своих делах любые люди. И они будто не знали, что каждое их слово — это автоматная очередь, предсмертные крики женщин и детей, шевелящаяся земля над могилами тысяч людей, виноватых только в том, что они родились евреями. Нет, они знали! И именно поэтому они заменили предложенный Цахом не слишком хитрый шифр операции. Они знали, и именно поэтому Релинк избрал местом разговора этот тесный балкон. Они знали, и поэтому их так заботило скрытие акции от посторонних глаз. Релинк и Цах закончили свой разговор на балконе и некоторое время молчали. После недавнего дождя в саду позванивала капель, в небе сверкали, будто вымытые, крупные звезды. Какая-то бессонная чайка метнулась над садом, и от ее пронзительного тоскливого крика вздрогнули те, на балконе. — Завтра в это время мы начнем, — сказал Цах, вставая. — Позвоните по окончании. Желаю успеха. — Я в нем уверен. Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Релинк проводил Цаха до ворот и потом долго гулял по саду. Он завидовал Цаху — у того уже началась настоящая работа, а ему приходится заниматься пока очень нужным, но, увы, не самым интересным делом. Весь день он провел на конспиративной квартире, куда к нему по строгому графику водили людей, завербованных в секретные агенты СД. Удивительно, как похожи друг на друга все эти люди и во Франции, и в Голландии, и в Польше, и здесь. После двух-трех бесед Релинку казалось, что вместе с каждым кандидатом в агенты в комнату почти зримо входили либо страх, либо алчность, либо ненависть. После каждого разговора он записывал в свою крохотную записную книжечку кличку агента и в скобках ставил одно из тех слов: «страх», «алчность», «ненависть». Это чтобы потом всегда помнить главную душевную пружину агента. Помнить это очень важно, ибо, что по силам ненависти, не может осилить алчность и тем более страх… Подготовительную, самую первичную работу с агентами Релинк не любил, потому что люди эти ему были не интересны и заранее во всем понятны. Релинк вернулся домой поздно. Он заснул быстро и крепко, как засыпают люди, у которых здоровье и нервы в полном порядке и которые от завтрашнего дня не ждут никаких неожиданностей, так как считают, что свое завтра они делают сами… Но в половине третьего ночи его поднял с постели телефонный звонок из. СД. — Позволю себе звонить на правах коменданта, — услышал он, как всегда, веселый и, как всегда, надтреснутый голос Брамберга. — К нам тут явился очень интересный тип. — Сам явился? — Да. — Что ему надо? — Требует, чтобы с ним говорило начальство повыше меня. — Так арестуйте его, и завтра разберемся. — Но мы же договорились на первых порах добровольцев не брать. Притом нюх меня обманывает редко. Вам стоит приехать. От этого типа идет крепкий запах. — Ладно, высылайте машину… Релинк сидел за столом, еще не совсем проснувшись, когда к нему ввели того, кого Брамберг называл интересным типом. Да, этого не могли сюда привести ни страх, ни алчность. В облике вошедшего были лишь независимость и уверенность. Перед Релинком стоял крепкий, осанистый мужчина лет пятидесяти, с крупным волевым лицом. Его массивная голова была на такой короткой шее, что казалось, будто она приросла прямо к плечам. Не дожидаясь приглашения, он сел на стул и, внимательно смотря на Релинка, спросил: — С кем имею честь разговаривать? — Здесь обычно первый спрашиваю я, — улыбнулся Релинк, уже предвкушая интересный и сложный кроссворд. — Моя фамилия Савченко, Илья Ильич Савченко. Но это ровным счетом ничего вам не говорит. — Начальник СД доктор Шпан, — назвал Релинк не свою фамилию. — Почему же вы принимаете меня не в своем кабинете? — спокойно спросил Савченко. — Разве суть разговора может зависеть от мебели? — в свою очередь спросил Релинк. — Ну, а все же? — Вы пришли в учреждение, где я могу позволить себе фантазию принимать людей в любом из кабинетов. И вам не кажется, что мы начали разговор не самым деловым образом? — Кажется, — согласился Савченко и неторопливо достал из кармана коробку папирос и спички. — Я не курю, — сухо заметил Релинк, и это была его первая проба собеседника на характер. Поискав глазами пепельницу и не найдя ее, Савченко положил погашенную спичку в коробку с папиросами. — Я пришел к вам… по указанию украинской националистической организации, — многозначительно сказал он, шумно раскуривая отсыревшую папиросу. — Что за организация? — вяло поинтересовался Релинк. Савченко, не глядя на него, удивленно поднял брови: — Вам известна такая фамилия — Бандера? — Да. — То, что вы находитесь на территории Украины, тоже, надеюсь, вам известно? — Безусловно. — Это автоматически освобождает меня от объяснения, какую организацию я представляю. — Но в вашей организации, я знаю, есть какие-то разветвлении, оттенки, нюансы. И вот в этом, признаюсь, я еще не успел разобраться, — ответил Релинк. — Видите ли, это не совсем верно, — огорченно сказал Савченко. — Разветвления, или, как вы говорите, нюансы, существуют, к сожалению, только в нашем заграничном руководстве, где, кроме подлинного вождя Украины Бандеры, бьются за власть и за место возле украинского пирога различные деятели рангом пониже и умом победнее. А здесь, на месте, мы абсолютно едины в нашей любви к Украине и в нашей ненависти к коммунистам. До первых дней войны я находился во Львове, а затем, согласно приказу Бандеры, прибыл сюда, чтобы возглавить местную организацию и установить с вами деловой контакт. Моя область — весь юг Украины. Мы не торопимся и не хотим торопить вас. Мы понимаем, что первая ваша задача — расчистить город. Но сегодня мы решили, что уже сейчас можем быть вам полезны. С тем я и пришел. Должен извиниться, что пришел в поздний час, но нужна осторожность. — Понимаю, понимаю, — рассеянно проговорил Релинк, вспоминая в это время все, что говорили ему в Берлине по поводу использования украинской националистической организации. А говорили ему, что публика эта может быть и полезна и опасна. Их ненависть к Советам, ко всему, что идет от Москвы, следует использовать, но нужно всегда помнить, что они хотят с помощью немецкой армии стать во главе самостийной Украины, а это, кроме как им самим, никому не нужно. Так что контакт с ними следует поддерживать и извлекать из этого максимум пользы, но подпускать их к власти нельзя. Им даже не надо давать на этот счет никаких конкретных обещаний. Максимум — участие в органах местного управления. — Могу ли я знать численность вашей организации? — спросил Релинк. — Все украинское население города. Но точнее об этом позже и вообще все организационные вопросы — позже. Сегодня я явился к вам с одним совершенно конкретным делом. — Слушаю вас. — Вы знаете о том, что местный горком партии оставил в городе хорошо вооруженное подполье? — Во всяком случае, думал об этом, — равнодушно ответил Релинк. — По нашему мнению, вы должны уже не думать, а действовать. Мои люди обнаружили в городе больше десятка оставленных здесь коммунистов, сменивших не только место работы, но и все свое обличье… — Савченко выжидательно замолчал. — Дальше, — попросил Релинк. — Я ждал, что вы спросите фамилии и адреса этих коммунистов, — улыбнулся Савченко. — Это мы узнаем сами, — небрежно обронил Релинк. — Не сомневаюсь. — Савченко затянулся дымом папиросы и добавил: — Но если у вас возникнут трудности, мы поможем, только скажите. Релинк выругался про себя. Черт его дернул самому отрезать возможность сейчас же спросить фамилии оставшихся в городе коммунистов. А Савченко в это время думал о том, что его собеседник, пожалуй, не так уж хитер и легко впадает в фанаберию. Он собирался уже сегодня парочку фамилий обменять на кое-какие привилегии для членов своей организации, а дело явно затягивалось. — Что у вас ко мне еще? — спросил Релинк. — Мне хотелось бы еще только высказать пожелание, чтобы вы и другие оккупационные власти при подборе работников для различных целей делали некоторое предпочтение нашим людям. Только и всего. — Лично я это обещаю, — заявил Релинк. — Что же касается других оккупационных институтов, вам, вероятно, придется установить контакт и с ними. — Мне этого не хотелось бы делать. На этот счет желательна ваша авторитетная рекомендация. Вы могли бы, например, сообщить мой адрес кому надо, тогда я знал бы, что назревающий контакт вами одобрен. Словом, пока мне хотелось бы иметь дело только с вами. — Я подумаю об этом, — ответил Релинк. — Прошу ваш адрес, а заодно и документы, подтверждающие ваши полномочия. Савченко неторопливо вынул из кармана аккуратно сложенную бумагу и протянул ее Релинку. Это оказался вполне официальный документ, подписанный самим Бандерой и на его личном бланке. В нем было даже обращение к немецким оккупационным властям «оказывать Савченко И. И. всяческое содействие в выполнении им высокого национального долга». Релинк вернул документ. Савченко сказал: — Мой адрес: Первомайская улица, двадцать девять, спросить Евдокию Ивановну. Релинк записал адрес и поблагодарил Савченко за полезный визит. — Я хотел бы, перед тем как попрощаться, внести в наши отношения дополнительную ясность и для этого говорю: до свидания, господин Релинк, — с любезной улыбкой сказал Савченко. Релинку ничего не оставалось, как тоже улыбнуться и сказать: — До свидания, господин Савченко. В кабинет заглянул Брамберг, он без слов спрашивал, как поступить с посетителем. — Выпусти его и сейчас же вернись ко мне, — распорядился Релинк. Вернувшийся Брамберг уже понимал, что в чем-то провинился, и преданно смотрел в глаза Релинку. — Откуда он узнал мою фамилию? — холодно спросил Релинк. — Когда я сказал ему, что вы сейчас приедете, он спросил, как вам обращаться. И я сказал ему: «господин Релинк», вот и все. — Осел! — тихо произнес Релинк. — Запомни этот случай на время, что я еще буду тебя терпеть. — Запомню, — четко произнес Брамберг. — Я могу идти? — Машину к подъезду, — приказал Релинк. — Уже стоит. — Тогда иди к черту! — Слушаюсь, пошел. — Брамберг круто развернулся и, печатая шаг, направился к дверям. |
||
|