"«Грант» вызывает Москву" - читать интересную книгу автора (Ардаматский Василий Иванович)Глава 10Первая встреча Шрагина с Григоренко состоялась в воскресенье на бульварчике возле пристани. Согласно вступившей в действие схеме связи, их встречу охранял Федорчук. Он занимал наблюдательный пост со стороны города, и Шрагин все время видел его. Шрагин и Григоренко сидели на скамейке, положив между собой на газетном листе хлеб и помидоры, — просто устроились два приятеля перекусить и отдохнуть в тени. — Крепче всех чувствует себя Федорчук, — говорил Григоренко тихим, глухим голосом. — По-моему, очень у него удачно с бабой получилось… — Избегайте давать свои оценки. Только факты, и как можно короче, — прервал его Шрагин. Григоренко обиделся, замолчал. Потом продолжал говорить отрывистыми фразами. Из его рассказа Шрагин выяснил, что все товарищи — один похуже, другой получше — закрепились. Однако оставалось тревожным положение с работой. Товарищи спрашивали, следует ли просить работу через биржу труда. У Дымко откуда-то были сведения, будто всех, кто помоложе, биржа заносит в особый список для отправки в Германию. — Откуда он это знает? — спросил Шрагин. Григоренко улыбнулся: — Опять же деваха одна есть, на бирже работает. Дымко с ней познакомился у Федорчука. — Федорчук эту девушку тоже знает? — спросил Шрагин. — Лучше ее знает Федорчукова… ну, как ее… ну, невеста, что ли, не знаю. — Какое у Федорчука впечатление о ней? — Я не спросил. — Напрасно. — Мне же о ней не Федорчук сказал, а Дымко. — Что он сказал? — Да он, вроде, пошутил, спросил: не стоит ли ему, как Федорчуку, боевую подругу завести?.. И сказал про эту самую… ну, девушку. — Что он говорил о ней? — Сказал, что лицом она хорошая, — чуть улыбаясь, ответил Григоренко. — Сказал, веселая, на все чихает. — Вы ему никаких вопросов не задавали? — Нет. — Передайте Дымко мой приказ: он должен сблизиться с ней, все о ней выяснить — из какой семьи, почему осталась, что думает. В среду вечером мы опять встретимся по расписанию. Кстати, как у вас с работой? — спросил Шрагин. — Думаю пока обойтись. Семья, в которой я живу, обеспеченная — кустари, одним словом. Хозяин ходил в городской магистрат, зарегистрировал там свою семью и меня тоже, сказал, что я его работник, и никаких вопросов по этому поводу не было. — Осторожней, Григоренко, заметите малейшее осложнение — срочно устраивайтесь. — Я все время начеку, Игорь Николаевич. — Надеюсь на это. Ну, пора прощаться. До свидания. Шрагин смотрел ему вслед, и на душе было неспокойно. Он думал о том, что его боевые товарищи уменье и опыт будут приобретать только теперь, когда борьба уже началась. А наука эта не простая: самая малая ошибка может стоить жизни. Вот тот же Григоренко. Сейчас он, вроде, не трусит, но он и не понимает, что в их положении осторожность — это совсем не трусость. Его придется учить еще и деловитости и даже умению говорить кратко и точно выражать свои мысли — для связного это очень важно… «Ну что ж, будем учиться все вместе», — подумал Шрагин, встал со скамейки и кружным путем направился домой. Некоторое время Федорчук в отдалении сопровождал его, проверяя, нет ли слежки. Шрагин шел по пустынным улицам, уже затопленным сумеречной синевой, и думал, как удивительно устроен человек. И трех лет нет, как он по приказу партии оставил работу инженера-судостроителя и стал чекистом. Разве мог он подумать, что однажды окажется в этом занятом врагом городе и будет возглавлять здесь целую группу и вести тайное сражение? Но это случилось, и он уже работает. И работа, какой бы опасной она ни была, как всякая работа — к ней, оказывается, можно привыкнуть, и в ней есть свои рабочие будни… Подходя к дому, Шрагин опять увидел генеральскую машину. Шофер спал, нахлобучив на нос пилотку. Шрагин нарочно хлопнул дверью, когда входил, и тотчас из гостиной вышла Эмма Густавовна. — А вот и наш Игорь Николаевич! — громко воскликнула она. — Заходите к нам хоть на минутку. У нас генерал Штромм. Шрагин вошел в гостиную и увидел сидевшего в кресле генерала, сегодня он был в штатском. Ему было лет сорок пять, может быть, чуть больше. Крупное прямоугольное лицо, массивная фигура. Очевидно, близорук. Он разглядывал Шрагина, сощурив глаза. — Добрый вечер, господин генерал, — с умеренной почтительностью сказал по-немецки Шрагин, остановившись посреди комнаты. — Добрый вечер, добрый вечер, счастливый избранник, — с притворным недовольством басовито отозвался генерал, тяжело поднялся с кресла, подошел к Шрагину и протянул ему руку. — Штромм, Август, — четко выговорил он. — Шрагин, Игорь. — Шрагин? О! Мы оба на «с»? Простите, а как вы сказали имя? — Игорь. — Игор? — Да. — Таинственные русские имена, — покачал головой генерал. — Посидите с нами. Мне ведь придется докладывать моему родственнику и о вас. И вы тоже наш родственник, И-гор. — Генерал басовито рассмеялся. Эмма Густавовна поставила перед Шрагиным кофе. — Что же вы не спрашиваете, где ваша Лили? — с противной интонацией спросила она. — Я ошеломлен знакомством с живым немецким генералом, — улыбнулся Шрагин. — Вы предпочли бы знакомиться со мной — мертвым? — громыхнул генерал своим басовитым смехом. — Лили валяется в постели, — сказала Эмма Густавовна. — У нее страшная мигрень. Позовите ее, может быть, все-таки она выпьет кофе? Шрагин встал и, извинившись перед генералом, прошел в комнату Лили. Она ничком лежала на диване. — Лиля, что с вами? — тихо спросил Шрагин. Она вскочила, села и удивленно уставилась на Шрагина. — Ах, это вы, — с облегчением сказала она. — Страшный сон видела, б-р-р! Он все еще там? — Мама хочет, чтобы вы показались, — сказал Шрагин. — Он вызывает у меня тошноту. Я не пойду. Скажите, мигрень, и она не хочет портить всем настроение. — Мигрень так мигрень, — сказал Шрагин и ушел в гостиную. — Какая прелесть, какая прелесть! — гудел генерал. — Послушайте, И-гор, я только сейчас узнал, что ваша жена пианистка. Это же прелесть! Она просто обязана угостить нас Бетховеном. — У нее, господин генерал, страшная головная боль, и с этим нельзя не считаться, — мягко сказал Шрагин. — Немецкий генерал не должен ни с чем считаться, — заявил Штромм почти серьезно. — Но вы же еще и человек и к тому же родственник, — улыбнулся Шрагин. — Поймал, черт побери! Капитулирую перед мигренью. Хо-хо-хо! Садитесь, И-гор, и примите сердечный привет от Вильгельма фон Аммельштейна, вашего… гм… кто же он вам приходится? — но соображу, хо-хо-хо, но в общем это достойнейший и… — генерал поднял палец, — богатейший человек. Я ему звонил по телефону, рассказал о моем визите в ваш дом. Он так разволновался, что стал заикаться. Говорит, что сегодня у него первая за многие годы настоящая радость — он узнал, что не один на Земле. Надеюсь, вы понимаете, чем это пахнет? — Не совсем… — ответил Шрагин. — Боже, что с вами сделали коммунисты? Он не понимает, что для него означает, если богатейший фон Аммельштейн признает в нем родственника! — Расскажите нам, что нового, — вмешалась Эмма Густавовна. — Нового? — Генерал поднял брови. — Ни-че-го. Меня лично интересует только одна новость — падение Москвы. И это случится, можете быть уверены. — Он обратился к Шрагину: — Мне сказали, что вы работаете на верфи. Как там у вас дела? — Пока еще никак, — ответил Шрагин. — Что же это дремлет наш дорогой адмирал Бодеккер? Он же прославленный администратор верфей рейха. — Завод разрушен, работа предстоит гигантская. Рабочих нет, инженеров нет, — вздохнул Шрагин. — А между тем как хочется работать… — Вот это прекрасно! — воскликнул генерал. — Ваш ответ я сегодня же включу в сводку. Я не устаю всем твердить, что для русских главное счастье — работа и, если мы обеспечим их работой и приличным жалованьем, они станут могучей опорой рейха. Верно? — Да, мы любим работать. — Слушайте, И-гор, значит, вы поддерживаете мою мысль? — Сделать это, однако, не так просто. Для этого нужно немедленно начать восстанавливать все, что разрушено, — с достоинством и сдержанно отвечал Шрагин, решив раз и навсегда принять этот тон для бесед с генералом. — Согласен, — кивнул Штромм. — Но огромное количество ваших людей мы вывезем в Германию, в Польшу, во Францию. Люди, которые хотят работать, нам нужны везде. Уверяю вас, никто без работы не останется. Ведь вы инженер? С Бодеккером не познакомились? Я вас отрекомендую. — Спасибо, мы уже знакомы. К тому же не в моих правилах пользоваться протекцией. — Мне бы хотелось узнать, И-гор: вы остались сознательно? — продолжал генерал. — Как вам сказать? Бессознательно поступают только животные. — Хо-хо! Замечательный ответ! — Это безобразие, — врезалась в разговор Эмма Густавовна. — Как только сойдутся двое мужчин, они сразу начинают говорить о деле и никого больше не хотят замечать. Я прошу вас, генерал, рассказать, как там у вас сейчас в Германии. — Как? Изумительно, милейшая фрау Реккерт, и-зу-ми-тельно! Нам, живущим в эту эпоху, будут завидовать все будущие поколения. И все это фюрер, фюрер и еще раз фюрер. Он, фрау Реккерт, подумал и о вас. Мой рейхсминистр, когда я уезжал сюда, сказал мне: «Фюрер озабочен судьбой осевших там немцев». Слышите, фрау Реккерт? Фюрер озабочен вашей судьбой!.. Шрагин наблюдал генерала с огромным любопытством, и одновременно его мозг фиксировал все, что могло пригодиться для дела. — Да, господа, — разглагольствовал генерал. — Новая Германия уже родилась и идет к великому будущему. Конечно, еще не околело поколение чистоплюев, еще барахтаются где-то бывшее чиновничество и бывшие плутократы. Но мы всю эту мразь уничтожим, смею вас уверить! Вот, рассчитаемся с русскими, с англосаксами и потом одним ударом окончательно очистим воздух Германии от испражнений прошлого! Пардон, фрау Реккерт! — Он даже извинение выкрикнул, как команду на плацу. Затем медленно обернулся к Шрагину и сказал напыщенно: — И я хочу вас, молодой человек, предупредить: любите вы работу или не любите — это все-таки не главное. Ваша судьба зависит от того, поймете ли вы величие фюрера и новой Германии. Если нет, вас растопчет сама история, запомните это. — Я уже сейчас все это прекрасно понимаю, — твердо и убежденно ответил Шрагин. — Тогда хайль Гитлер! — неожиданно гаркнул генерал и выбросил вперед руку. Шрагин, чуть помедлив, тоже поднял руку и негромко произнес: — Хайль… Гитлер! — Браво, И-гор! Вы первый русский, который передо мной приветствовал гений фюрера… Эмма Густавовна снова попыталась увести разговор от политики, которая ее всегда пугала. Она попросила описать, как выглядит ее родственник фон Аммельштейн. И вдруг генерал Штромм снова закричал: — Кстати, вот и ваш родственник, фрау Реккерт, тоже непозволительно долго воротил нос в сторону. Когда я женился на его племяннице, я, естественно, вошел в его дом. Бывало, придем с женой в гости. Я — хайль Гитлер! А он — здравствуй, дорогой мой друг. Я все понимал и с опаской для себя терпеливо смотрел, что будет дальше. И только когда мы прибрали к рукам Австрию, Чехию, Польшу, Францию и я однажды пришел в его дом и сказал «Хайль Гитлер!», он, наконец, ответил тоже: «Хайль Гитлер!» И тогда я обнял его и сказал: «Слава богу, теперь мы действительно родственники». Но разве я могу забыть, что он признал фюрера только после того, как фюрер подарил ему Европу? Вот он, генерал кивнул на Шрагина, — даже он понял все гораздо раньше… Вскоре генерал уехал. Прощаясь, он сказал Эмме Густавовне, чтобы она не опасалась никаких притеснений со стороны оккупационных властей. — Все, кто нужно, мною предупреждены, — сказал он. — Однако я и мои друзья оставляем за собой право ходить к вам в гости. И вы уж поймите, пожалуйста, нас, попавших на чужбину. Дли нас ваш дом как остров в черном океане. — Прошу вас, не стесняйтесь, — лепетала Эмма Густавовна. Генерал поцеловал ей руку. — Ради бога, не провожайте меня, — сказал он. — Я уже чувствую себя здесь как дома. Хлопнула наружная дверь, взревел мотор автомобиля, и все стихло. Эмма Густавовна смущенно смотрела на Шрагина. — Все-таки это ужасно! — проговорила она устало. — Мне иногда кажется, что я вижу все это во сне. |
||
|