Дарси

Я прожила в новом доме целых четыре недели, и вот настал мой черед побыть с детьми, только вместо обоих детей мне выдали одну лишь дочку. У Сэма была хоккейная тренировка, которая совпадала с моим «посещением» (совершенно неподходящий термин). Я от такого надувательства рассвирепела и хотела устроить скандал, но не устроила, потому что знала, в какой форме Айрин, предвзято настроенная соцработница, изложит случившееся судье. Мать-раздолбайка мешает сыну укреплять здоровье физическими упражнениями. Ее мнение полностью совпадало с мнением персонажа из прошлого. Вместо скандала я позвонила в пиццерию «JIopo» и сделала очередной анонимный заказ на пять порций — на адрес адвоката персонажа из прошлого. Это была уже не пассивная, а агрессивная агрессия. Да, и на всех пиццах двойная порция сыра.

Единственное, что мне нравилось в соцработнице, — ее невзрачность. Невзрачная, но подтянутая. Самая что ни на есть подходящая спутница жизни. Во-первых, она никогда не подурнеет. Что во-вторых, я так и не придумала. Может, она хорошо водит машину. Живет в Онеонте с прикованным к инвалидной коляске отцом и ездит оттуда на службу — каждый день по три часа в дороге. У нее хорошая работа — а как подумать, так и две, если считать садово-огородную деятельность. Часть своих вещей она перевезла к персонажу из прошлого. В его одежном шкафу я приметила халат и мохнатые алые шлепанцы. А на прикроватной тумбочке — ее книжку, «Воспитание ребенка внутри себя». Приметила я их, когда шпионила — под предлогом того, что ищу Дарсины пижамки.

Айрин хватало такта не приезжать с персонажем из прошлого, когда он доставлял ко мне детей. Но однажды я видела, как они входят в ресторан, все четверо. Я возвращалась из библиотеки. Вообще-то, мне ничего там особо не было нужно, но это было единственное место в Онкведо, где я чувствовала себя более или менее в своей тарелке. Случалось, что, перечитав все газеты от корки до корки и просмотрев все новые книги, я, как девчонка, нарезала петли по главной улице, попусту расходуя бензин, пытаясь понять, что я тут делаю. И вот я проезжала мимо парковки возле «Мяса на ребрышках», опознала его машину и увидела, как он входит в ресторан, обняв одной рукой Айрин, а дети — следом.

Я остановилась у следующего светофора, и меня вырвало. Я успела добраться до канализационной решетки. Старалась не свинячить, раз уж я в общественном месте.

Потом прополоскала рот водой, пососала мятную конфету и строго спросила себя:

— И чего бы ему не быть счастливым?

На это у меня нашелся единственный ответ:

— И чего бы ему не сдохнуть?

Я решила, что, если она приучит моих детей называть ее мамой, я совершу что-нибудь противозаконное. Я, между прочим, вычитала в «Онкведонском светоче», что подают в этот вечер на ужин в местном исправительном заведении: суп-чили, овощное рагу, консервированные груши.

Когда персонаж из прошлого привез Дарси, Айрин, как обычно, в машине не было. Я тщательно подготовилась к приезду дочери: масло оттаивает на кухонном столе, тут же лежат цветная бумага и ножницы, а также ленточки из магазина «Все за доллар» — наряжать ее кукол. Он позвонил у двери, а когда я открыла, толкнул Дарси вперед, будто она упиралась.

Я едва удержалась, чтобы ее не обнять, — но я знала правила игры. Дарси держала всех на расстоянии одного метра, как держит фрейлин королева. Я повесила на крючок ее куртку. Поставила расшитую пайетками сумочку рядом с резиновыми сапожками. Осведомилась, соблаговолит ли она испечь печенье. В отличие от брата, Дарси никогда не следовала рецептам. Она любила импровизации — била яйца, добавляла ваниль, подсыпала сахар, ложками кидала масло. Печенье каждый раз выходило другим. Больше всего Дарси любила бить яйца. Она умудрялась раскокать все, какие найдутся в доме. После ее отъезда я неделю питалась омлетами.

Она мне не ответила. Я сменила роль — из услужливой фрейлины превратилась в энергичную маму. Суетилась, разглаживая ленточки, складывая бумагу в аккуратную стопку. Втихаря смотрела на нее, не отрываясь, впиваясь в нее глазами. Как и все красавицы, Дарси красива во всем, красивы даже те части ее тела, которые по сути своей неизящны, как, например, лодыжки. Лодыжки изысканны, два маленьких паруса, наполненных ветром. Красив пробор, белая дорожка горного серпантина, разделяющая на две части дивные черные волосы. Она на меня не смотрела, но, когда на миг подняла глаза, я чуть не вздрогнула: льдистая синева, а в ней — коричневый клин, кусок шоколадного торта, дар от деда по материнской линии. В некоторых культурах эту асимметрию сочли бы знаком ведьмовства, печатью колдуньи.

Увидела ленточку и сразу схватила.

— Это зачем? — поинтересовалась она; в голосе звучал упрек, будто мои дары выглядели мелочными, бессмысленными.

Я напомнила себе: Дарси обижена на тебя за то, что ты ее бросила, вот и выпендривается.

— Для украшения, — сказала я.

Украшать — это ее любимое занятие. И у нее отличный вкус. Руки сами тянулись погладить ее по волосам. Я засунула их в карманы. Увидела, что она слегка расслабила плечи. Она свернула ленточку, потрогала ножницы. Было ясно: она злится и сама не знает, на что.

— Хочешь медового чаю? — предложила я.

Она не ответила. Медовый чай — это горячая вода с ложкой меда. Дарси любит пить его с молоком, а мой сын — с капелькой лимонного сока.

Дожидаясь, когда она сама приблизится, я села на диванчик, повернулась спиной; дышала, выжидая.

Она подошла сзади, потянула меня за волосы:

— Сделать тебе хвост?

— Да.

Она вышла из комнаты, я слышала, как она там возится, довольно долго, — роется в ящиках в ванной и в разных шкафах. Вернулась с моей «деловой» сумкой, набитой до отказа.

— У нас тут парикмахерская, — объявила она. — А я… — Она чуть подумала и авторитетно добавила: — Я шампулыцица.

Она принялась немилосердно расчесывать мне волосы, время от времени брызгая на них нечто со смутно знакомым запахом — но явно не предназначенное для этой цели. Крахмал? Дезодорант? Бутылку мне было не разглядеть. Оставалось надеяться, что это не пятновыводитель. Я сидела не дергаясь, пока она вплетала ленточки в слипшиеся волосы, укладывала, закручивала. Потом принесла мне зеркало. Я увидела, что задумала она все правильно — переместить, переложить каждый волосок, — но вышло довольно эксцентрично. Моя голова напоминала кукурузное поле после урагана.

С зеркалом в руке, она стояла совсем рядом. Сквозь вонь лака для волос я чувствовала ее запах, теплый запах ее тельца. Я так и не потянулась к ней, но вскоре она уже сидела у меня на коленях. Весила она восемнадцать килограммов. Каждый из них я ощущала как драгоценность.

— Ты выглядишь как дура, — сказала она. А потом сурово заглянула мне в глаза. — И где ты была?

— Здесь, — ответила я. — Ждала, когда ты вернешься.

Это ее устроило, и она провозгласила:

— Давай печь печенье. Нормальное печенье, — уточнила она, дернув меня за один из семи хвостиков. — А потом мы его украсим.

Держась за руки, мы перебрались в кухню. Сейчас родится то, что она любит больше всего на свете, — свежесопряженные сахар и масло. На короткий миг мы с дочерью оказались рядом, ее розовая ладошка согревала мою. Я постаралась, чтобы это касание заполнило меня до краев.