"Желтые перчатки" - читать интересную книгу автора (Шпанов Николай Николаевич)Перчатки на роялеЯ с трудом сдерживал раздражение, повинуясь лаконическим указаниям Кручинина: «налево», «направо», «прямо». Точно он боялся сказать мне адрес?! В конце концов мы остановились у большого нового дома в одном из переулков неподалёку от Бородинского моста. Также в молчании, минуя лифт, поднялись на несколько этажей и позвонили. Нам отворила женщина лет тридцати. Её можно было бы назвать красивой, если бы не невыносимая яркость искусственно окрашенных перекисью водорода волос. Особенно резко бросалось в глаза несоответствие химической поправки, введённой этой дамой к краскам, отпущенным ей природой. Удивительно редкий и приятный розово-смуглый цвет её кожи был бы прелестен в рамке чёрных волос. Я знаю: такие люди, как Кручинин, до конца владеющие своими эмоциями, умеют не поддаваться первому впечатлению, но для нас, обыкновенных смертных, первое впечатление бывает нередко решающим. И вот, в те короткие мгновения, что я стоял на площадке лестницы, пока Кручинин представлялся химической блондинке, я успел с полной неопровержимостью установить, что никакие положительные качества, какие в будущем обнаружатся в этой особе, не смогут сделать нас друзьями. Как объект симпатии она была для меня потеряна раз и навсегда. Узнав, кто перед нею, Фаня Львовна — это была она — сначала несколько смутилась, потом неподдельно обрадовалась. Оказалось, что она слышала от Вадима о его прежней дружбе с Кручининым и не раз горевала об её утрате. Она не решилась обратиться к Кручинину с просьбой о помощи, не будучи с ним знакома и понимая некоторую двусмысленность своего положения. — Но можете ли вы себе представить что-нибудь более двусмысленное, я бы даже сказал бессмысленное, чем нынешнее положение Вадима? — возразил Кручинин. Я не мог не заметать усилия, сделанного Фаншеттой, чтобы удержать навернувшуюся в уголке глаза слезу. — Вы правы… — сказала она дрогнувшим голосом. По-видимому, она колебалась, не решаясь задать какой-то вопрос, вертевшийся на языке. Она, отвернулась и несколько минут смотрела в сторону. Потом решительно и, глядя прямо в глаза Кручинину, спросила: — Что может спасти Вадима? — Одно, — сказал он. — Доказательство того, что в ту ночь он не мог быть в институте. — Только это? — Да. Она снова отвернулась, и по её движению, как ни старалась Фаншетта его скрыть, я понял, что она прижала к губам платок. Когда она опять повернулась к нам, её красивые, сочные губы слегка вздрагивали. — Могу ли я быть с вами совершенно откровенной? — негромко спросила она. — Должны… — сказал Кручинин решительно, но с той подкупающей мягкостью, которой умел развязывать языки самым неподатливым людям. — Только при этом условии нам и стоит говорить. — Вы понимаете: я замужем… Я не знаю, что делать. Вадим мне очень дорог… да, очень дорог. Сначала это было простое увлечение. Я думала, что это… так, роман. Но теперь я, кажется, должна для самой себя решить вопрос: то или другое? — Да, такие вопросы нужно решать, как подсказывает сердце. — Если бы я была уверена в том, что тут нет… чего-то нечестного: бросить мужа в такое время… — Мне кажется, что Вадим попал в это положение… немножко и по вашей вине. — Да, я не закрываю на это глаза. И отрицать этого перед вами тоже не хочу. Я начинал с уважением глядеть на эту женщину. Её слова, произносимые глубоким грудным голосом особенно мягкого задушевного тембра, производили на меня большое впечатление. — Если я до сих пор ещё колебалась, то теперь готова… да, я скажу мужу всё… И как только Вадим будет на свободе… Кручинин прервал её: — Вам достаточно сказать, что в день ограбления института Вадим был здесь, У вас. Она удивлённо вскинула на него взгляд своих больших лучистых глаз: — Что вы сказали? — Это будет алиби, которое поможет мне бороться с неопровержимостью следов у шкафа, — сказал Кручинин. — По-видимому, я вас не так поняла, — с оттенком обиды проговорила Фаншетта. — Не хотите же вы, чтобы я сказала, будто он… провёл ту ночь у меня… — Именно так и было. — Как вы смеете! Я требую… Но Кручинин перебил её: — Вы же сами сказали: для вас всё решено. Вы рвёте с мужем. — Но как же всё-таки я могу… солгать! — В чём? — удивился Кручинин. — Будто Вадим был здесь, когда он тут вовсе не был. — Что?! Кручинин с трудом сдерживал гнев. — Впрочем, — быстро сказала она, — если вы считаете, что эта ложь может спасти Вадима, я готова… Кручинин с негодованием остановил её движением руки. Считая, по-видимому, вопрос исчерпанным, Кручинин перевел разговор на другую тему. Мало-помалу беседа завязалась и скоро приняла, тот дружеский оттенок, который умел придать ей, когда хотел, мой друг. Я с удивлением смотрел, как тает во время этой беседы образ холодной львицы, который я создал себе, разглядывая Фаншетту, и как она становился простой, остроумной и умеющей расположить к себе женщиной. Право, глядя на них, трудно было поверить тому, что они видятся впервые. Когда ненароком выяснилось, что Кручинин остался без обеда, она, не слушая никаких возражений, отправилась на кухню и принялась за приготовление яичницу и кофе. Да не посетует на меня читатель, я готов был упрекнуть Кручинина в бессердечности, когда через минуту понял, что его поведение, даже самое упоминание о голоде, было не чем иным, как ловким ходом, имевшим целью удалить хозяйку из комнаты и дать ему возможность без помехи произвести здесь подробный осмотр. Было совершенно очевидно: он ищет следы пребывания Гордеева. Он оглядывал каждый уголок, каждый предмет. Его особенное внимание привлекли валяющиеся на рояле светло-жёлтые мужские перчатки довольно несвежего вида. Он даже примерил было одну из них, но поспешно отбросил, заслышав шаги хозяйки. Через минуту он сидел на низеньком пуфе перед каким-то смешным турецким столиком и с аппетитом поедал глазунью, благоухавшую кипящим сливочным маслом. За глазуньей последовала клубника с молоком, за клубникой — кофе. Кручинин ел так, как будто голодал неделю. Я с завистью глядел на него и прислушивался к урчанию собственного желудка. Мне было стыдно напомнить Фаншетте о собственном существовании, а она, по какой-то странной забывчивости, даже не предложила мне присесть к столу. Только поставив на стол кофе с халвой, она вдруг вспомнила обо мне. Несмотря на желание демонстративно отказаться от угощения, я не нашёл в себе силы это сделать: я слишком люблю халву. Поев и закурив, Кручинин несколько раз прошёлся по комнате. Его взгляд снова остановился на жёлтых перчатках. Хозяйка тоже взглянула туда и, увидев перчатки, вскрикнула. По-моему, она даже испуганно прикоснулась к виску. — Боже мой, — пролепетала она в полной растерянности, — боже мой!.. Мы с вами ищем доказательств его присутствия, а я и не знала, что они тут… — Это его перчатки? — спросил Кручинин. — Ну, да же, конечно, его, — обрадованно говорила она. — Он забыл их… — Когда? — Не помню… Право, не помню. — Во всяком случае не в ту ночь? — О нет! Его же тогда не было! — с уверенностью воскликнула Фаншетта. |
||||||
|