"Семь снов черного кота" - читать интересную книгу автора (Преображенский Сергей Николаевич)

 Сон первый (продолжение). СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ

 Камень и в самом деле оказался ужасно тяжелым и каким–то угловатым, и эти острые углы сдирали кожу на руках в кровь.

 - Еще метров десять и мы на вершине! — прохрипел Сизиф, утирая рукавом пот и блаженно улыбаясь.

 - И какой смысл? — возразил Плотников, — Едва мы закатим этот булыжник, как он тут же сорвется и нам придется все начинать сначала!

 - А тебе что нужен смысл? — удивился Сизиф и от удивления даже перестал толкать камень, — А ты вообще, хоть где–нибудь его видел? Вот скажи, в твоей жизни был смысл?

 - Не знаю, — честно признался Валерка, — Я так мало успел пожить!

 - Я жил дольше тебя, и многое успел повидать, у меня было все: несметные богатства, роскошный дворец, красивая верная жена. Изысканные яства и вина везли ко мне со всех концов Ойкумены. Лучшие артисты и музыканты услаждали мой дух днем, а нежные юные наложницы мое тело по ночам. Все было в моей жизни, только смысла в ней не было!

 Сизиф так увлекся своим рассказом, что забыл про камень, тот сорвался и покатился вниз.

 - Вот черт, опять! — печально выругался он, глядя вслед убегающему булыжнику.

 - Скажи, Сизиф, за что тебя так?

 - Как?

 - Ну, камень этот тебе за что?

 - А, это… да так пустое! — отмахнулся Сизиф, — Вышел я как–то ночью посмотреть на звезды и провалился в глубокую яму, которая как оказалось, вела прямиком в Аид. Ну, вот тогда Персефона мне и сказала: «Как ты можешь постичь законы мирозданья, если не видишь того, что у тебя под ногами!» Ладно, это дело прошлое! Идем, нам некогда прохлаждаться!

 При спуске с горы им встретилось небольшое стадо овец, пасшееся на лугу. Карауливший их высокий худой человек в дорогом белоснежном хитоне с пурпурной каймой мало походил на пастуха. Заостренной палочкой он чертил на земле какие–то знаки, давая при этом пояснения. Несколько крупных баранов внимали его речам, время от времени недоверчиво потряхивая головами.

 - Кто это? — спросил Валерка.

 - Пифагор, — ответил Сизиф, — занят своим любимым делом — читает лекции скотам. Впрочем, кому же еще ТУТ читать лекции? Разве что мне? Нет, я бы конечно послушал, почему бы и не послушать умного человека? Если бы не камень! Идем, не будем ему мешать!

 Пройдя еще метров двести, каторжники набрели на плантацию бобов, и тут Валерка неожиданно почувствовал, страшный голод.

 - Тут всегда так, — сказал Сизиф и, не сдержавшись, сглотнул слюну, — Пока не видишь еду, вроде и есть не хочется, кажется, что она вообще не нужна, но стоит ее увидеть, так просто раздирает. Кстати и с женщинами тоже самое, ты учти!

 - Так может, все–таки подкрепимся? — предложил Валерка, — Нам же еще камень тащить!

 - Ладно, давай, пока Пифагор не видит! — согласился Сизиф.

 Бобы показались Валерке просто на удивление вкусными, хотя если вдуматься ничего странного в этом не было, ведь он не ел уже… А вот сколько времени он не ел Плотников точно сказать не мог, ибо потерял счет дням. Впрочем, в этот момент он ни о чем таком даже не думал, а просто наслаждался пищей, пока не услышал за спиной строгий голос.

 - Бобы есть нельзя!

 Обернувшись, он увидел Пифагора. Увлекшись едой, он даже не слышал, как тот подошел.

 - Ну, вот и пообедали! — пробормотал Сизиф и сплюнул с досады.

 Но философ пропустил его сарказм мимо ушей и обратил свою речь непосредственно к Плотникову.

 - Знаете ли вы молодой человек, что из одного и того же перегноя возникли люди и проросли бобы? — спросил Пифагор и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос продолжил, — А несомненные доказательства этому такие: если боб разжевать и жвачку выставить ненадолго на солнечный зной, а потом подойти поближе, то можно почувствовать запах человеческой крови; если же в самое время цветения бобов взять цветок, уже потемневший, положить в глиняный сосуд, закрыть крышкой и закопать в землю на девяносто дней, а потом откопать и открыть, то вместо боба в нем окажется детская голова или женская матка!

 - Умеешь ты Пифагор аппетит испортить, — мрачно проговорил Сизиф и, повернувшись к Плотникову, добавил, — Идем камень искать!

 Он зашагал вниз по склону, но Валерка решил задержаться на несколько минут, чтобы послушать великого философа.

 - Бобы едят либо варвары, либо глупцы! — добавил Пифагор, глядя вслед удаляющемуся царю Коринфа.

 - Но Сизиф не производит впечатления глупого человека, — вступился Плотников за своего товарища по несчастью.

 - Царь Сизиф, не умен, а хитер, а это разные вещи. Недаром хитрость зовут «умом дураков». Кстати именно за свою хитрость он и несет свой крест, точнее камень.

 - Но он сказал мне, что его наказали за то, что он пошел смотреть на звезды, и провалился в яму!

 - Было бы странно, если бы он сказал вам правду! — усмехнулся Пифагор, — Итак, слушайте. Не было в Элладе царя хитрее Сизифа. Когда настал час и к нему явился Танатос, чтобы низвергнуть его в царство мертвых, он встретил его как самого почётного гостя, устроил в честь него пир и рассказал ему самые свежие сплетни. Когда гость немного расслабился, Сизиф похвастался колодками необычной конструкции и в процессе демонстрации их устройства быстро заковал незадачливого бога. На несколько лет все смерти на земле прекратились. Даже разрубленные пополам воины продолжали жить. Тогда уже не выдержал этого издевательства бог войны Арес. Он лично прибыл в Коринф, освободил Танатоса, и без лишних церемоний доставил Сизифа прямиком в царство мёртвых.

 Умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Поскольку священный обычай был дерзко нарушен, Сизиф обратился к Аиду и Персефоне с просьбой отпустить его в мир живых на три дня, чтобы он мог позаботиться о собственных похоронах, а заодно и примерно наказать жену. Боги царства мёртвых, растроганные его благородным негодованием, пошли ему навстречу. Однако, вернувшись в мир живых, Сизиф даже и не подумал выполнять своё обещание. После воскрешения он прожил ещё много лет, пока за его душой не явился отец Автолика, небесный покровитель воров и плутов Гермес, который и вернул беглеца обратно в Аид.

 - И откуда, только вы все это знаете? — невольно восхитился Плотников.

 - Я долго живу, — признался Пифагор, — Вначале я был Эфалидом, затем я вошел в Евфорба, был ранен Менелаем и Евфорб рассказывал, что он был когда–то Эфалидом. Как странствовала его душа, в каких растениях и животных она оказывалась, что претерпела она в Аиде, и что он видел там, как за россказни о богах душа Гесиода стонет, прикованная к медному столбу, а душа Гомера повешена на дереве среди змей.

 После смерти Евфорба душа моя перешла в Гермотима, который, желая доказать это, явился в Бранхиды и в храме Аполлона указал щит, посвященный богу Менелаем.

 «Отплывая от Трои, — говорил он, — Менелай посвятил Аполлону этот щит, а теперь он уже весь прогнил, осталась только обделка из слоновой кости».

 После смерти Гермотима я стал Пирром, Делосским рыбаком, и по–прежнему все помнил, как я был вначале Эфалидом, потом Евфорбом, потом Гермотимом, потом Пирром. А после смерти Пирра я стал Пифагором и тоже сохранил память обо всем вышесказанном.

 - А может ли обычный человек так же как вы сохранить память о своих прошлых воплощениях? — спросил Плотников.

 - Может. Только для этого он должен очиститься.

 - Как очистится?

 - Не ешь недолжного, а именно ни рождения, ни приращения, ни начала, ни завершения, ни того, в чем первооснова всего. Иными словами нельзя вкушать от жертвенных животных чресла, яички, матку, костный мозг, ноги и голову. Про бобы я уже говорил… Да, еще нельзя употреблять в пищу и разное другое — крапиву, рыбу–триглу, да и почти все, что ловится в море, а также то что бегает по земле и летает в небе…

 - А что вообще можно есть? — спросил Валерка.

 - Истинный любитель мудрости не нуждается в пище, — ответил Пифагор, — Впрочем, иногда он может пожевать мох, в изобилии растущий на скалах, который местные жители за тусклое свечение называют «солнцем мертвых». Он снимает усталость, просветляет ум и возвращает память о прошлых жизнях. Но глотать этот мох нельзя, его следует разжевать и выплюнуть…

 * * *

 Сколько прошло времени с тех пор как он начал катать камень на вершину горы, Плотников не знал — не было ни дня ни ночи лишь тусклое свечение мха. Он пробовал отсчитывать подъемы, но после 127–го сбился. Руки и ноги его окрепли, ладони огрубели и покрылись мозолями.

 По совету Пифагора он иногда жевал мох, и тогда приходили сны, настолько яркие и четкие что их можно было принять за явь. Работе они не мешали, он засыпал буквально на доли секунды, по инерции продолжая катить камень, но за эти мгновения успевал побывать, то программистом в банке, то черным котом на ящике возле магазина, то вообще черт знает кем.

 Однажды когда они с Сизифом спускались с горы, дорогу им преградили роскошные носилки украшенные золотом и драгоценными камнями. Носилки несли четыре здоровенных негра в набедренных повязках из леопардовых шкур. Рабы поставили носилки, откинулась парчовая занавеска, и на землю сошла небесной красоты женщина в белом шелковом платье. На пальцах ее сверкали изумруды, а золотую диадему в волосах украшали бриллианты и рубины. Плотников невольно вспомнил предупреждение Сизифа насчет женщин — возникшее вдруг желание и впрямь было настолько острым, что у него буквально потемнело в глазах.

 - Привет Плотников! — сказала красавица, и только тут Валерка понял, что перед ним Лиля.

 - Здравствуй! — ответил он, стараясь говорить как можно спокойней — Как успехи?

 - Как видишь! Я теперь первая наложница в гареме! — гордо сообщила Лиля, — Хозяин для меня ничего не жалеет, готов исполнить любую мою прихоть. Кстати, Сашке бассейн с крокодилами заменили на галеры, а потом я выкупила его и устроила к нам. Он теперь старший евнух. А ты я смотрю, все камни таскаешь?

 - Каждому свое! — сказал Валерка.

 - Хочешь, я поговорю с Хозяином, он возьмет тебя во дворец?

 - Евнухом?

 - Ну почему сразу евнухом? — возмутилась Лиля, — А хоть бы евнухом, все лучше, чем камни таскать!

 - Не камни, а камень. Мы с Сизифом всегда катим один и тот же камень.

 - И не надоело?

 Валерка пожал плечами.

 - Так ты что, отказываешься?

 - Ты извини, я бы конечно поговорил с тобой еще, но мне надо работать!

 - Жаль, — сказала Лиля, — а ты знаешь, из наших ушлепков ты мне больше всех нравился!

 Она подошла к Плотникову и, встав на цыпочки, поцеловала в щеку, потом села в носилки и задернула занавеску…