"Киреевы" - читать интересную книгу автора (Водопьянов Михаил Васильевич)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На заводе появились новые работницы. Они старательно овладевали новой профессией. Большинство было занято разборкой и упаковкой станков, остальные работали в цехах ученицами. Рабочие нередко сутками не уходили из цехов, и вчерашние студентки не отставали от них.

Одной из первых пришла на завод Соня Маврикиева. Наташа обрадовалась, увидев свою соседку, черноглазую «цыганочку» (так прозвала девушку Катерина). В прошлом году Соня окончила школу и поступила в театральную студию. Сейчас она в синем халатике, с красной косынкой на гладко причесанных волосах стояла у станка, стараясь постичь его премудрость.

Сегодня, зайдя в цех, Наташа увидела, как старательно, хотя еще не совсем уверенно, двигаются смуглые пальцы девушки.

— Ну как? — спросила Наташа.

— Ничего! Справлюсь! — застенчиво ответила Соня и совсем неожиданно спросила: — Скажите, Андрей Павлович пишет вам?

— Вчера получила письмо от него. Пишет, что дела идут хорошо и он вполне счастлив.

Еще не окончив фразу, Наташа почувствовала: не так надо ответить Соне, этой милой девочке, которая, по-видимому, любит Андрея.

Соня выпрямилась, лицо стало непривычно жестким. Почти враждебно она сказала:

— Сомневаюсь, чтобы Родченко был счастлив.

— Почему? — удивилась Наташа.

— Вам лучше знать! — и Соня снова наклонилась к станку, давая понять, что разговор окончен.

Растерянная шла Наташа по заводскому двору. Горячий ветер швырнул ей в лицо пыль, смешанную с мельчайшими опилками. Она вынула носовой платок и приложила его ко лбу.

«Неужели Соня думает, что Андрей страдает из-за меня?»

Эта мысль больно уколола Наташу.

Днем она улучила минутку и еще раз зашла в цех, где работала Соня. При ярком солнечном свете особенно были заметны усталые лица рабочих.

Сонино лицо тоже успело потерять свежесть, смуглая кожа приняла землисто-серый оттенок.

Почему-то волнуясь, Наташа спросила:

— Когда вы кончаете работу? Я хочу пойти домой вместе с вами.

Удивление блеснуло в глазах Сони:

— Я работаю две смены, освобожусь в двенадцать ночи. Боюсь, это вас не устроит.

— Я зайду за вами сюда, — просто сказала Наташа.

Сегодня Наташа не дежурила в госпитале. На завод она пришла рано. С утра принимала больных, а когда прием окончился, осталась, чтобы выполнить задание Доронина. Парторг поручил ей выяснить: кто из рабочих хочет ехать с заводом за Урал. Это было необходимо для уточнения плана эвакуации. Наташу знали многие. Дочка Киреева выросла на глазах у всего завода. Сейчас с ней доверчиво делились переживаниями и сомнениями, советовались — подниматься ли с насиженного места.

— Ребятишки у меня маленькие и жена здоровьем не крепкая, что я с ними в чужих краях делать буду? — спрашивал Наташу пожилой рабочий-литейщик.

Наташа посмотрела на усталое лицо, заросшее рыжей с проседью бородой.

— Что вы, Потапыч! Разве мы в чужие края едем? Правда, на первых порах трудно придется. Но зато вы вместе со своими товарищами для фронта работать будете, для ускорения победы. На фронте не то наши герои переносят…

— Верно, дочка, — тихо сказал Потапыч.

В первом часу ночи Наташа вместе с Соней вышли из заводских ворот на пустынную улицу. Луна, полная и яркая, совсем по-мирному, широко лила голубоватый прозрачный свет на крыши, на асфальт.

Ласково обняв Соню за плечи, Наташа сказала:

— Соня, милая. Я не хочу, чтобы вы думали обо мне хуже, чем я есть. В чем моя вина перед Андреем?

Соня заплакала горько, по-детски всхлипывая. Наташа терпеливо ждала.

Еще не оправившись от слез, Соня проговорила:

— Вы же знали, что Андрей Павлович любит вас, зачем вы его… мучили.

Соня снова заплакала. Когда она опять успокоилась, Наташа рассказала ей, что росла вместе с Андреем и с детства привыкла любить его, как брата.

— Поверь мне, Соня! — незаметно для самой себя переходя на «ты», продолжала Наташа. — Мне никогда и в голову не приходило, что Андрей может относиться ко мне иначе, чем к сестре.

— Слепая вы, Наташа! — грустно сказала Соня. — Я еще два года тому назад, когда была у вас на вечеринке, все поняла: вы были заняты Глинским, а Андрей Павлович с вас глаз не спускал.

— Соня! — Наташа осторожно взяла девушку под руку, — ты его любишь? Правда? Может быть, тебе поэтому кажется то, чего нет?

— Когда любишь, не ошибаешься, — возразила Сопя. — Я с ним в прошлом году в Москве случайно встретилась в метро. Он так похудел и изменился, больно на него смотреть. Я спросила, нет ли у него неприятностей на работе. Глаза у него были тоскливые, ко он ответил мне: «Нет, работа у меня очень интересная». Мне тогда все стало понятно.

Ночь была теплая, даже душная, ко Наташа поежилась от какого-то внутреннего холодка. Ночной разговор принял совершенно неожиданный оборот.

Надо было что-то сказать Соне, чтобы она снова не замкнулась. Наташа посмотрела прямо в освещенные луной большие глаза своей спутницы:

— Ты веришь, что Андрей всегда был для меня только любимым братом?

Ни минуты не колеблясь, Соня кивнула головой. Прощаясь, — они крепко поцеловались.

Оставшись одна, Наташа задумалась: сильная, чистая и прекрасная Сонина любовь… Наташе было и хорошо и тоскливо.

Она знала, с этой ночи Соня стала ее другом. Но Андрей? Неужели он действительно любит ее, Наташу, мучается из-за нее? Хороший, честный, талантливый Андрей… Ведь она любит его почти так же, как Виктора. Как все нелепо! А разве не нелепо вдруг начать разбираться в этой истории именно теперь.

На другой день она встала с тяжелой головой. Но счастливые полчаса, проведенные в обществе Степы, вернули ей обычное расположение духа. В госпиталь Наташа пришла, как всегда, свежая и бодрая. Тася Лукина встретила ее радостно. Они не виделись уже несколько дней.

— Сегодня получила письмо от Виктора! — Тася протянула маленький конверт.

— А я нет, — огорчилась Наташа.

— Мы к почте ближе живем, вам просто не успели доставить. — успокаивающе сказала Тася.

Виктор писал карандашом, неровным почерком и очень коротко: «Я счастлив, что скоро пойду уничтожать фашистских зверей. Сколько гнусных злодеяний творят эти мерзавцы, трудно рассказать. Знаю одно: я научился ненавидеть. Как хорошо, Тася, что на свете есть такие, как ты, светлые! До свидания!»

Когда Наташа вернула прочитанное письмо, Тася по школьной привычке засунула его за корсаж юбки.

Наташа не утерпела:

— Пойду позвоню Марфе Игнатьевне, узнаю — была ли почта? А ты, Тася, поставь пока термометры в четвертой палате.

В дежурную комнату Наташа вернулась сияющая.

— Можешь и не говорить, — улыбнулась Тася, — сама вижу: письмо есть.

— Есть, — весело подтвердила Наташа, — и не одно, а целых два: от Виктора и от папы.

Тасю вызвали в палату, и она ушла своей легкой походкой. Наташа посмотрела ей вслед. Она радовалась за девушку и гордилась ею. В госпитале Тася нашла свой родной дом и свое настоящее призвание. Внимательная и заботливая, ровная ко всем, молоденькая сестра умела уговорить самого капризного больного. Ее слушались и ей верили.

«Наше главное лекарство» — в шутку назвал Тасю палатный врач.

Пожилой майор, начальник госпиталя, как-то спросил, указывая глазами на проходившую мимо Тасю:

— Где вы, Наталья Николаевна, раскопали такое сокровище?

«С такой женой Виктор будет счастлив», — подумала Наташа.

После дежурства Наташа, как обычно, возвращалась домой вместе с Тасей. Им было по пути.

— Как думаешь — Румянцев выживет? — с тревогой спросила девушка.

У Румянцева, лейтенанта-пограничника, была гангрена правой ноги. Уже несколько дней Тася самоотверженно ухаживала за больным и в свое и в чужие дежурства.

Наташа вспомнила характеристику, данную Тасе палатным врачом, и крепко сжала ее руку.

— Обязательно выздоровеет! Ты его вылечишь!

— Что я, профессор? — сконфуженно улыбнулась девушка.

— Больше профессора, — шутливо заявила Наташа и добавила, удачно копируя голос и манеру палатного врача:

— Тася наше главное лекарство!

Тася остановилась и недоумевающе посмотрела на свою спутницу:

— Смеешься надо мной.

— Смеюсь?

Беря, что Тасю похвалами не испортишь, Наташа рассказала совсем смутившейся девушке, как высоко ценят ее в госпитале.

Когда они расстались, Наташа прибавила шагу: дома ее ждали дорогие письма.

В квартире была обычная за последнее время тишина. Сергей Александрович, как правило, возвращался поздно ночью. Наташа об этом не жалела. Она избегала разговора с мужем. Он очень тонко и умно вел наступление. Тема была одна и та же, только в разных вариантах: он, один из командиров военного производства, может «выйти из строя», если жена уедет на фронт, а сына увезут чужие люди. Где, в конце концов, окажется жена? Где сын? Это будет не жизнь, а что-то невозможное!

Сергей Александрович красочно и убежденно говорил о благих порывах, которые нередко приводят к краху неопытных людей, и, наконец, призывал Наташу к истинному самопожертвованию, к подвигу матери и жены.

Первые дни Наташа пробовала спорить с ним, убеждать. Но потом стала просто отмалчиваться.

Письма от отца и Виктора лежали в кабинете. Виктор был немногословен, но тон его письма был бодрый.

Николай Николаевич тоже писал коротко: он сообщал об эвакуации Марии Михайловны, детей и Катерины в Сибирь. Сам он летает. Часто бывает в Москве. Андрей вместе с ним.

Наташа перечитала письмо отца несколько раз. Ее взволновало известие об отъезде матери. Правда, из газет и рассказов приезжающих москвичей она уже знала о налетах на Москву, но почему-то была уверена, что мать останется с отцом. Очевидно, беспокойство за Верочку и Юрика заставило Марию Михайловну уехать в далекие и незнакомые места.

«Значит, не увижу маму», — огорчилась Наташа.

Она не переставала мечтать о встрече с семьей.

«Зато Сергей будет рад. Теперь он эвакуируется вместе со Степой».

От мысли о предстоящей разлуке с сыном у Наташи защемило сердце, но она постаралась отогнать ее. На заводе и в госпитале это удавалось ей. Но когда возвращалась домой и тихонько подходила к кровати спящего мальчика, мысль о разлуке снова овладевала ею, вызывая чувство тревоги.