" Свиньи олимпийской породы." - читать интересную книгу автора (Давид Каспер)

 4

 Улыбаясь воспоминаниям Максим перепрыгивал через ямы. Он торопился предупредить единственного человека, среди встреченных им офицеров советской армии.

 Кабина радиорелейной станции находилась недалеко от входа в подземный командный пункт связи. Больше всего она напоминала поставленный на автомобильные колеса вагон, возле которого упиралась в небо тридцатиметровая антенна. Большую часть внутреннего пространства занимала аппаратура, но для удобства оператора, в заднем отсеке станции имелась кровать. «Циклоида» являлась излюбленным местом отдыха утомившихся от глотательных движений офицеров и прапорщиков.

 Проблем было две: первая — нужно было договориться с дежурившим на станции солдатом, а вторая и самая главная — эта «малина» была всем известна. Прежде всего, начальство, ищущее пропавшего офицера, проверяло, не сопит ли безвольное тело среди конденсаторов, ламп и прочей электронной мишуры, сложенной в месте отдыха сменившегося связиста.

 Судьба старшего лейтенанта Старовойтова была небезразлична Максу. Как и все, более–менее приличные с точки зрения солдат командиры, он был пьяницей. Но самое приятное было в том, что Старовойтов не наслаждался своей безграничной властью над рядовыми и никого без причины не обижал. Максим, не то, чтобы с ним дружил, это было немыслимо, но относился к старшему лейтенанту с симпатией. С ним можно было посоветоваться, пожаловаться на жизнь, и, если от него зависел какой–нибудь связанный с Яцкевичем вопрос, старлей всегда решал его в пользу Максима. Поэтому Макс торопился предупредить командира своего взвода.

 Поднявшись по железным ступенькам, он открыл окантованную мягкой резиной дверь. В нос ударил кислый запах блевотины. Окон в станции не было. Кабина закрывалась герметично, чтобы в случае химической атаки связисты успели сжечь, или, в крайнем случае, съесть секретные документы. Но в данный момент, угроза задохнуться происходила изнутри. Смена уволенного в запас Аруноса так и не пришла, поэтому на «Циклоиде» бессменно дежурил маленький грузино–мингрел Мамука Самушиа. Согласно боевому расписанию на время принятия пищи, а также для отправления естественных надобностей за радиорелейной связью присматривал командир радиовзвода, старший лейтенант Старовойтов. В теории, во время отсутствия офицера, Мамука должен был терпеть или поливать жухлую траву окружавшую кабину переработанным мутным чаем. Но это в теории. На самом деле на отсутствие оператора начальство закрывало глаза, чем часто пользовался грузин.

 Максим оставил дверь открытой, но все равно, пока он не свыкся с запахом, дышал ртом и через хлопчатобумажную ткань подола гимнастерки. На железном кресле оператора сидя спал Старовойтов. Он уперся лбом в тумблеры и похрапывал. Казалось, сам процесс дыхания отнимает у тяжелобольного старшего лейтенанта последние силы. Фуражка лежала на полу. Прихода Яцкевича он не заметил. Как и не заметил бы начала ядерной войны, затопления «Циклоиды» кипящей водой или собственной смерти.

 - Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! — Макс опустил ладонь на погон бесчувственного командира и потряс его безвольное тело. Когда голова оторвалась от пульта управления, офицер испуганно хрюкнул и открыл красные глаза. На лбу виднелись два углубления. Следы от неподходящих для упора головы тумблеров.

 - Максим? — Старовойтов с трудом шевелил сухим языком. — Что ты здесь делаешь?

 - Меня старшина послал. Вас предупредить. — Макс сочувственно смотрел на приходящего в себя капитана. — Вас начштаба ищет. Скоро сюда придти должен.

 - Начштаба или Смерть? — Офицер несколько раз моргнул и передернулся.

 - По–моему, начштаба. А не все ли равно кому залетать?

 - Нет. Смерть может выгнать меня из этой гребаной армии, а начштаба будет только мозги трахать. Принеси–ка воды, Яцкевич, а то что–то трубы горят.

 Макс еще раз оценивающе посмотрел на старшего лейтенанта и решился:

 - Товарищ капитан! Хотите лекарства?

 Старовойтов поднял затуманенные глаза.

 - Правда? Пиво?

 - Ух! — Максим уже забыл о таком желанном похмельному человеку веществу, как пиво. — А одеколона не хотите?

 - Хочу. — признался Старовойтов. — Но мне потом домой надо. В автобусе неудобно будет. Да и дома — кошмарики. У меня как–то жена учуяла парфюмерию… Ой, что было… Не женись Макс, гиблое это дело.

 - Так что было, товарищ капитан?

 - А… — Старовойтов скривился и махнул рукой. — Последнее, что видел я в тот день, был черный диск чугунной сковородки… — Язык его заплетался.

 Максим хмыкнул:

 - Да пошутил я. Сейчас сто грамм самогона принесу. Только не говорите никому. Главное, Мамуке. Я вам, как боевому товарищу…

 - Неси быстрее! Не скажу, не бойся! — Капитан оживился, предчувствуя скорое избавление от тяжелого похмелья.

 Макс взял эмалированную кружку и зашел в задний отсек, где в нижней части стеллажа с аппаратурой, за трансформатором находился тайник. Из бутылки заткнутой свернутым куском газеты он налил грамм сто мутной, неповторимо пахнущей жидкости. При виде солдата Старовойтов подался вперед, протягивая правую руку к заветной кружке. Максим понимал нетерпение офицера и протянул ему самогон.

 - Х–ху! — Старовойтов сделал глоток и откинулся назад.

 - Товарищ старший лейтенант… — Позвал Яцкевич, но тот поднял руку, останавливая желающего что–то спросить рядового. Офицер зажмурился, прислушиваясь, как в его теле утихает вызванный вчерашней пьянкой ураган. Некоторое время Старовойтов не двигался. Максим, даже подумал, что тот заснул, но офицер вздрогнул и открыл глаза.

 - Ну, спасибо, Яцек, век не забуду…

 Макс сел на табуретку, упер локти в колени и положил подбородок на ладони.

 - Да незачто. Как же не помочь русскому человеку? Все в таком положении бываем.

 Старовойтов блаженно щурился. Некоторое время он молчал, но затем вдруг начал откровенничать.

 - Эх, Яцкевич, Яцкевич… — Капитан с сочувствием посмотрел на Макса. — А ты знаешь, за что нас ненавидят?

 - Никак нет, товарищ старший лейтенант. — Максим поразился вопросу. Что могло объединять рядового и офицера? Они были из разных сословий. Капитан был другой, благородной породы.

 - Оставь этот армейский жаргон. Я говорю с тобой не как солдатом, а как с человеком.

 - Ну ладно, товарищ капитан. — Яцкевич не понимал, как можно общаться на равных с военнослужащим, неизмеримо старшим его по званию. Конечно, в таком состоянии, в каком Старовойтов находился в данный момент, Максим мог разрешить себе некоторое нарушение субординации, хотя и не любил панибратства как со старшими, так и с младшими. Капитан это позволял и, как казалось Максу, сам был доволен, что иногда всепроникающая армейская реальность исчезает, и он может по–дружески поговорить с солдатом, которого он уважал за ученость и, какой–то, невоенный вид. Это выделяло Яцкевича из зеленой толпы. Несмотря на то, что Максиму это льстило, злоупотреблять капитанской милостью он не собирался. Он снял пилотку и сказал:

 - Меня, понятно, почему ненавидят, я ведь еврей, Христа распял. Но кто же вас ненавидит? Честное слово, солдаты вас любят. А это — редкость.

 - Да причем здесь солдаты? — Старовойтов поморщился. — Кому интересно их мнение? А… — Он махнул рукой. — понимаешь, отличаемся мы от быдла. Я вот, например, не то бы что не согласен с линией партии… Мне вообще наплевать на эту линию. И даже на социалистическую Родину. А ты… Как бы это сказать… — Офицер замялся. — Еврей, студент, поставь себя на место, например, старшины. — Капитан плюнул на железный пол вагончика радиорелейной станции. — Вот он живет в дерьме, и, кроме дерьма, он никогда, ничего не увидит. А ты, отслужишь, вернешься в институт, а потом уедешь в Израиль. Или Америку… — Старовойтов снова заглянул в кружку, в которой еще плескалось немного нацеженной Яцкевичем самогонки, и, пожелав Максу здоровья, выпил. — А ты понимаешь, что это значит для усатого прапорщика?

 - Нет, — Максим мечтательно улыбнулся далекой перспективе.

 - А то, что представляет, как ты будешь жить на берегу Средиземного моря, есть экзотические фрукты, любить прекрасных иностранок и ездить на американских машинах…

 - Ух ты! — Макс представил это волшебное будущее, и глаза его расширились. На фоне моря и пальм играли в волейбол условно одетые мулатки.

 - Понял? — спросил Старовойтов, и хлопнул Яцкевича по плечу. — Напиши мне оттуда. Но эти два года ты в полной власти прапорщика Рубцова, капитана Мамырко и других уродов. А они ведь проведут всю жизнь в краю вечнозеленых помидоров. Весь свой век будут копить на изделие Волжского автозавода, пересчитывая портянки и патроны, со страхом ожидая, что какой–нибудь молодой идиот застрелится, потеряет автомат, или убежит домой к невесте.

 - Ну ладно, товарищ капитан. Вы тут все понятно разъяснили. Они в дерьме, а мы все в шоколаде. Только я, что–то этого шоколада не замечаю. По–моему, мы все в одной большой заднице…

 Старовойтов почесал нос и поднял фуражку.

 - А ты, Максим, не морщи попу. Мы тоже в дерьме, но у тебя–то есть шанс свалить. Это мне здесь сгнить придется. Уволят меня на гражданку, или нет, а все одно — сопьюсь я скоро.

 Яцкевич с сожалением посмотрел на офицера.

 - А если не пить? Сможете?

 - Уже, наверное, нет. А, кроме того, на эти рожи трезвому смотреть муторно. Включи–ка вентилятор, солдат.

 - Точно. Запах здесь плохой.

 Капитан кисло улыбнулся.

 - Это я пукнул.

 - А, по моему, наблевали.

 - Неправда. Наблевал я еще по дороге. И нéчего мне! Молод еще!

 Макс подошел к стене и включил железный вентилятор. По ступенькам быстро застучали сапоги и в «Циклоиду» ворвался вечно куда–то бежавший Самушией.

 - Вай, вай, вай! Чито за запах?! Яскевыш! А почэму ты здэс?

 Максим рассмеялся. Ему было приятно видеть маленького мингрела.

 Мамука был всегда весел. И это была не идиотская веселость узбекского «духа» Ибрагимова, который с несвойственным психически здоровым людям смехом подбегал к старшине и, протягивая руки, кричал: «Хачу работать!». Очевидно, грузин получил от родителей избыточное количество генов, отвечающих за хорошее настроение и, видимо на почве жизнелюбия, так сдружился с уволившимся недавно Аруносом. Их обоих отличало отсутствие жалоб на жизнь и твердая уверенность, что все идет хорошо, а дальше будет только лучше. Правда, если Самушиа был, как говорится, душа нараспашку, то литовец, при всем своем благодушии сурово мстил своим обидчикам, которые часто не понимали, чем это вызвано.

 Мамука не был мстителен. Он был готов признать, что у других людей могут быть свои национальные особенности и, как не парадоксально, считал, что находится среди друзей, к которым он относил даже замполита и старшину. И, если они, каким–то образом делают ему в физическом, или моральном виде больно, то очевидно по недоумению, а не специально. Естественно, маленького грузина любили все, включая офицеров.

 Максим завидовал такому отношению к жизни. Мамука был ярко выраженный холерик. Кроме этого, его отличал громкий голос, огромный нос и любовь к перцу. Его присылали из далекой Мингрелии, и поджаренную Мамукой картошку было невозможно есть без огнетушителя или большого количества воды. Самое обидное было то, что готовил он вкусно.

 - А почему бы мне и не быть здесь, Мамука? — Яцкевич широко улыбнулся. Мамукина жизнирадостность была заразительна. — Вот, зашел. А что там на завтрак?

 - Вай! Нэ ходы совсэм. Очен плохой еда. Каша камбынырованый, ложку всунэш, и поднымаеш с тарэлкой. Вай. И риби трюпи.

 Грузин всплеснул руками и состроил гримасу. Комбинированную, пшенно–гороховую кашу есть было невозможно не только из–за ее омерзительных вкусовых качеств, но и благодаря повышенной клейкости. Но вторую часть Макс не понял

 - Так что там рыбное, Мамука?

 - Трюпи, трюпи. — Быстро проговорил он.

 - Не понял.

 - Вай! Что? Я тебя должен рюсски язык учит? Риби. Савсем мертвый.

 - Рыбьи трупы?

 - Трюпи, трюпи. Пуст тебе Дюбков масла принэсет. А на завтрак нэ ходы совсэм.

 - Ну ладно. Пора мне на ЗАС. Но скорее, это я за его маслом пойду. — Макс похлопал Мамуку по плечу.

 - Самушия! — Подал голос Старовойтов. — Ты пришел, а я ушел. Сейчас за мной начальство заявится. Не хочу с утра пораньше жизнь портить.

 - Здравя желаю, товариш капитан. — Полчаса назад Мамука видел его возле казармы в другом состоянии, и теперь искренне желал ему здравия. — А куда сказать, что ви ушол? — Старлей задумался. Отуманенный алкоголем мозг никак не мог переварить последнюю фразу. Потом дошло.

 - Скажи, что меня смыло за борт.

 - За борт чего? — Удивился Яцкевич.

 - За борт судна. — Старовойтов выпил оставшиеся граммы и занюхал внутренней стороной фуражки. — Не дергайся, грузин, это я с собой принес.

 - Какого судна? — Макс не успевал за потоком сознания командира взвода.

 - Медицинского. — Офицер крякнул и передернулся. — В которое инвалиды писают и какают. — Он тяжело поднялся, нахлобучил фуражку и начал неуверенно спускаться по ступенькам.

 - Ну ладно, Мамука, пойду и я. Дюбкова надо на завтрак подменить. — Максим потрепал маленького грузина по щеке. Тот фыркнул, толкнул Макса к выходу и рассмеялся, крикнув что–то на своем гортанном языке.