"Дети судьбы" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)

18

— Господа присяжные, в большинстве дел по обвинению в убийстве обязанность штата — и это справедливо — доказать, что именно обвиняемый является убийцей. Однако в данном случае это не является необходимым. Почему? Потому что миссис Кирстен подписала признание через час после мучительной смерти мужа. И даже теперь, восемь месяцев спустя, вы заметили, что её представитель в суде во время слушания дела ни разу не отрицал, что обвиняемая совершила это преступление и даже не оспаривал того, как она это сделала.

Так что обратимся к фактам данного дела, поскольку это не было преступлением, совершённым в состоянии аффекта, когда женщина защищается, используя любое подвернувшееся под руку орудие. Нет, миссис Кирстен не нуждалась в подвернувшемся под руку орудии, поскольку она заранее несколько недель обдумывала это хладнокровное убийство, хорошо зная, что её жертва не будет иметь никакой возможности защититься.

Несколько недель подряд она покупает у разных тёмных личностей яд кураре. Она ждёт субботнего вечера, когда, как она знает, её муж пойдёт пьянствовать с друзьями, и, пока его нет дома, тайком наливает яд в шесть бутылок пива — и снова закрывает бутылки крышками. Затем она ставит эти бутылки на кухонный стол и ложится в постель. Она даже кладёт рядом открывалку для бутылок и ставит стакан. Она делает всё — только что не наливает пиво в стакан.

Леди и джентльмены, это было хорошо продуманное и успешно осуществлённое убийство. Однако, как ни трудно в это поверить, худшее ещё впереди.

Когда её муж возвращается вечером домой, то попадает в подготовленную ловушку. Во-первых, он идёт на кухню — возможно, для того, чтобы выключить свет. Увидев бутылки на столе, Алекс Кирстен поддаётся соблазну выпить пива, прежде чем лечь в постель. Ещё до того как он подносит к губам вторую бутылку, яд начинает действовать. Когда он зовёт на помощь, его жена выходит из спальни и медленно спускается в гостиную, где её муж кричит от боли. Приходит ли она ему на помощь? Нет. Она садится на лестнице и терпеливо ждёт, пока не прекращаются крики, затем убеждается, что он мёртв. И тогда — только тогда — она поднимает тревогу.

Откуда мы знаем, что именно так всё и произошло? Не потому, что соседей разбудили отчаянные вопли её мужа о помощи, а потому, что, когда один из соседей подходит к двери узнать, чем он может помочь, миссис Кирстен в панике забывает избавиться от содержимого остальных четырёх бутылок. — Генеральный прокурор сделал минутную паузу. — Анализ показал, что в этих бутылках оставалось достаточно яда кураре, чтобы убить целую футбольную команду.

Господа присяжные, единственный аргумент, который выставила миссис Кирстен в свою защиту, заключается в том, что её муж регулярно её избивал. Если это было так, то почему она не пожаловалась в полицию? Почему она не переехала к своей матери, которая живёт в этом же городе? Почему она не бросила своего мужа? Я вам скажу, почему. Потому что после смерти мужа она собиралась жить в своём собственном доме и получать пенсию от компании, в которой он работал, что позволило бы ей существовать достаточно безбедно до конца её дней.

Обычно штат не колеблясь требует смертной казни за такое ужасное преступление, но мы считаем, что в данном случае это неуместно. Тем не менее, ваш долг — ясно дать понять любому человеку, что он не может, совершив убийство, выйти сухим из воды. В некоторых штатах такое преступление может сойти преступнику с рук, но нам не нужно, чтобы Коннектикут был таким штатом.

Генеральный прокурор понизил голос почти до шёпота, в упор посмотрел на присяжных и сказал:

— Когда вас на секунду охватит сочувствие к миссис Кирстен — а оно должно вас охватить, хотя бы потому, что вы — отзывчивые люди, — положите своё сочувствие на одну чашу весов, называемых правосудием. С другой стороны положите факты — хладнокровное убийство сорокадвухлетнего человека, который был бы сейчас жив, если бы этой порочной женщиной не было совершено зверское предумышленное убийство. — Генеральный прокурор повернулся и посмотрел на обвиняемую. — Штат без колебаний призывает вас признать миссис Кирстен виновной и приговорить её согласно закону.

Мистер Стэмп вернулся на своё место с улыбкой на губах.

— Мистер Давенпорт, — сказал судья, — я хочу объявить перерыв на обед. Когда мы вернёмся, вы сможете начать свою защитную речь.

— Ты выглядишь очень самодовольным, — заметил Том, садясь с Натом завтракать на кухне.

— Это был незабываемый вечер.

— Иными словами, дело было доведено до конца?

— Вовсе нет, — сказал Нат. — Но я могу тебе сообщить, что держал её за руку.

— Ты — что?

— Я держал её за руку, — повторил Нат.

— Это не делает чести твоей репутации.

— Я скорее надеюсь, что это погубит мою репутацию, — сказал Нат, наливая молоко в чашку с кукурузными хлопьями. — А как насчёт тебя? — спросил он.

— Если ты имеешь в виду мою сексуальную жизнь, то её у меня нет, хотя не из-за недостатка предложений, одно из которых — очень настойчивое. Но я просто этим не интересуюсь. — Нат удивлённо посмотрел на своего друга. — Ребекка Торнтон ясно дала мне понять, что она возражать не станет.

— Но я думал…

— Что она снова с Эллиотом?

— Да.

— Возможно, но как только я её встречаю, она предпочитает говорить о тебе — я могу добавить, в очень лестных выражениях; хотя, по рассказам, когда она с Эллиотом, она говорит о тебе совершенно иначе.

— Если это так, — спросил Нат, — то почему, по-твоему, она гоняется за тобой?

Том отодвинул пустую чашку и занялся варёным яйцом. Он разбил скорлупу и взглянул на желток, а потом ответил:

— Если известно, что ты — единственный сын и твой отец стоит миллионы, большинство женщин смотрит на тебя совсем по-другому. Поэтому я никогда не могу быть уверен, интересуется ли женщина мной или моими деньгами. Благодари Бога, что у тебя нет таких проблем.

— Когда тобой заинтересуется порядочная женщина, ты это сразу поймёшь.

— Пойму ли? Не знаю. Ты — один из немногих людей, который никогда не интересовался моим богатством, и ты — почти единственный человек из тех, кого я знаю, который всегда настаивает на том, чтобы платить за себя. Ты бы удивился, если бы узнал, сколько людей считает, что я должен брать на себя оплату счёта только потому, что могу себе это позволить. Я презираю таких людей, и поэтому у меня очень узкий круг друзей.

— Моя последняя подруга — очень маленькая, — сказал Нат, надеясь развеять мрачное настроение своего друга, — и я знаю, что она тебе понравится.

— Это та девушка, которую ты «держал за руку»?

— Да, Су Лин — она ростом примерно в пять футов и четыре дюйма,[39] а сейчас такой рост — в моде, и поэтому она пользуется бешеным успехом в колледже.

— Су Лин? — спросил Том.

— Ты её знаешь? — спросил Нат.

— Нет, но папа мне сказал, что она работает в новой компьютерной лаборатории, которую финансирует его компания, и что её преподаватели больше ничему её не могут научить.

— Она вчера ничего не говорила о компьютерах, — сказал Нат.

— Ну, так действуй поскорее, так как папа сказал, что Массачусетский Технологический институт и Гарвардский университет стараются переманить её из Коннектикутского университета, так что берегись: в этом маленьком теле — большие мозги.

— А я выставил себя полным идиотом, — отозвался Нат, — потому что я поддразнивал её за её английский, а она, оказывается, освоила новый язык, о котором все хотят всё знать. Кстати, не об этом ли ты хотел со мной поговорить?

— Нет, я понятия не имел, что ты ходишь на свидания с гением.

— Нет, — возразил Нат, — она — нежная, мыслящая, красивая женщина, которая думает, что если держаться за руки, то от этого — один шаг до половой распущенности. — Он помедлил. — Так если не обсуждать мою сексуальную жизнь, о чём ты хотел со мной поговорить за завтраком?

Том покончил с яйцом и отодвинул его.

— Прежде чем я вернусь в Йель, я хотел бы знать, будешь ли ты баллотироваться в президенты студенческого сената.

Он ожидал обычного потока высказываний типа «отстань от меня, мне это неинтересно, я — не тот человек» и так далее, но Нат некоторое время молчал.

— Вчера я обсудил это с Су Лин, — в конце концов сказал он, — и в своей обычной обезоруживающей манере она высказала мнение, что они не столько хотят меня, сколько не хотят Эллиота. Если я правильно помню, она сказала: «Меньшее из двух зол».

— Она наверняка права, — ответил Том, — но это может измениться, если ты дашь им возможность познакомиться с собой. После того как ты вернулся в колледж, ты живёшь как рак-отшельник.

— Мне нужно многое наверстать, — задиристо сказал Нат.

— Как ясно показывают твои отметки, ты уже всё наверстал, — сказал Том. — И теперь, когда тебя выбрали баллотироваться в университетский…

— Будь ты в Коннектикутском университете, Том, я бы, не раздумывая, выставил свою кандидатуру, но поскольку ты в Йеле…

Флетчер поднялся со своего места и обратился к присяжным — у всех на лицах читалось: «девяносто девять лет». Если бы он мог вернуться назад и принять предложение о непредумышленном убийстве и трёх годах, он бы, не задумываясь, это сделал. Но теперь у него в руках осталась лишь одна карта, чтобы попытаться вернуть миссис Кирстен её жизнь. Он коснулся рукой плеча миссис Кирстен и обернулся к Энни, чтобы увидеть её успокаивающую улыбку; она очень хотела, чтобы он защищал эту женщину. В этот момент он заметил, кто сидит в двух рядах позади Энни. Профессор Карл Абрахамс удостоил Флетчера кивком.

— Господа присяжные! — начал Флетчер с лёгкой дрожью в голосе. — Вы услышали убедительные доводы генерального прокурора, который облил грязью мою подзащитную, и, возможно, настала пора показать, на кого по праву должна бы обрушиться эта грязь. Но сначала я хочу поговорить о вас. Газеты настойчиво подчёркивали тот факт, что я ни разу не возражал против белого присяжного. И вот среди вас — десять белых. Более того, газеты указывали, что если бы я добился того, чтобы все присяжные были негры, а большинство из них — женщины, то миссис Кирстен наверняка была бы оправдана. Но я этого не хотел. Я выбрал каждого из вас совсем по другой причине. — Присяжные переглянулись между собой. — Даже генеральный прокурор не мог понять, почему я не возражал против некоторых из вас. — Флетчер обернулся к мистеру Стэмпу. — Никто из его помощников не осознал, почему я вас выбрал. Так что же между вами общего?

Генеральный прокурор выглядел таким же озадаченным, как и присяжные. Флетчер обернулся и указал на миссис Кирстен.

— Подобно обвиняемой, каждый из вас был в браке более девяти лет. — Флетчер снова обернулся к присяжным. — Среди вас нет холостяков и незамужних женщин, которые не знают, каковы отношения между мужем и женой и что происходит между ними за закрытыми дверьми.

Флетчер увидел, что одна женщина-присяжная передёрнулась. Он вспомнил, как профессор Абрахамс сказал, что среди двенадцати присяжных, возможно, почти всегда находится хотя бы один, кто испытал то же, что и обвиняемый.

— Кто из вас дрожал при мысли, что ваш супруг или супруга вернётся домой поздней ночью с намерением совершить насилие? А миссис Кирстен боялась этого шесть ночей из семи в течение последних девяти лет. Посмотрите на эту слабую женщину и спросите себя, какие шансы были у неё противостоять мужчине ростом в шесть футов и два дюйма, весившим двести тридцать фунтов? — Флетчер направил своё внимание на женщину, которую передёрнуло. — Кто из вас ожидает, что ваш муж схватит доску для резания хлеба, или тёрку, или даже кухонный нож не для того, чтобы приготовить ужин, а для того, чтобы изувечить свою жену? И чем могла защититься миссис Кирстен — женщина ростом в пять футов и четыре дюйма, весящая сто пять фунтов? Чем она могла защититься — подушкой? Полотенцем? Может быть, мухобойкой? — Флетчер помедлил. — Это вам не могло прийти в голову, — добавил он, глядя на остальных присяжных. — Почему? Потому что ваши мужья и жёны не жестоки и не злы. Леди и джентльмены, можете ли вы понять, каким издевательствам подвергалась эта женщина изо дня в день?

Но мало того: вернувшись однажды домой пьяным, этот изверг поднимается в спальню, за волосы выволакивает жену из постели и не удовлетворяется тем, что избивает её; ему нужно что-то, что ещё больше возбудит его. И он тащит её на кухню, где раскалённый круг на электрической плите ожидает свою жертву. Можете ли вы себе представить, что чувствовала бедная женщина, увидев этот раскалённый круг? Он хватает её руку, как бифштекс, и прижимает эту руку к плите — и так держит пятнадцать секунд.

Флетчер схватил руку миссис Кирстен и поднял её, чтобы присяжные увидели её ладонь, и сосчитал до пятнадцати, а затем добавил:

— И после этого она потеряла сознание. Кто из вас может хотя бы представить себе такой ужас, не говоря уже о том, чтобы пережить его? Так почему генеральный прокурор попросил для обвиняемой девяносто девять лет тюремного заключения? Потому что, как он объяснил, это убийство было предумышленным. Это было, как он заверил нас, ни в какой степени не убийство, совершённое в состоянии аффекта человеком, яростно защищающим свою жизнь. — Флетчер обратился к генеральному прокурору и продолжал: — Да, конечно, оно было предумышленным, и, конечно, миссис Кирстен знала, что она делает. Если бы вы были женщиной ростом в пять футов и четыре дюйма, на которую напал мужчина ростом в шесть футов и два дюйма, пустили бы вы в ход нож, пистолет или какое-нибудь тупое орудие, которое этот головорез мог вырвать у вас из рук и обратить против вас? — Флетчер повернулся и подошёл к присяжным. — Кто из вас, пережив то, что она пережила, не стал бы обдумывать убийство? Подумайте об этой бедной женщине, когда вы в следующий раз будете ссориться с женой или мужем. Обменявшись несколькими гневными словами, используете ли вы нагретую до 220 градусов плиту, чтобы доказать, что победили в споре? — Он оглядел семерых мужчин-присяжных одного за другим. — Заслуживает ли такой мужчина вашего сочувствия?

Если эта женщина виновна в убийстве, кто из вас не сделал бы того же самого, если бы, на ваше несчастье, вы вступили в брак с Алексом Кирстеном? — На этот раз он обратился к пяти женщинам-присяжным и продолжал: — Я слышу, как вы восклицаете: «Но я не вступала в брак с таким человеком; я вступила в брак с хорошим, достойным человеком». Так что теперь мы все согласны в том, почему миссис Кирстен совершила своё преступление: она вышла замуж за порочного человека.

Флетчер облокотился о бортик скамьи присяжных.

— Я прошу прощения у присяжных за мою юношескую горячность, ибо это всё-таки действительно горячность. Я взялся защищать миссис Кирстен, потому что боялся, что она не получит справедливости, и я по-юношески надеялся, что двенадцать беспристрастных граждан увидят то, что увидел я, и будут неспособны осудить эту женщину на то, чтобы она провела остаток жизни в тюрьме.

Я должен закончить свою речь, повторив то, что сказала мне миссис Кирстен, когда сегодня утром мы вдвоём сидели у неё в камере. «Мистер Давенпорт, — сказала она, — хотя мне только двадцать пять лет, я предпочту провести остаток жизни в тюрьме, чем ещё одну ночь с этим чудовищем».

Слава Богу, нынешней ночью ей не придётся вернуться к нему в дом. В вашей власти, господа присяжные, послать эту женщину домой к её любящим детям, потому что двенадцать достойных людей поняли разницу между добром и злом. — Флетчер понизил голос почти до шёпота. — Когда вы сегодня вечером вернётесь домой к своим мужьям и жёнам, скажите им, что вы сделали во имя справедливости, потому что, я уверен, если вы вынесете вердикт «невиновна», ваши супруги не раскалят плиту до 220 градусов из-за того, что они с вами не согласны. Миссис Кирстен уже провела в тюрьме девять лет. Неужели вы действительно считаете, что она заслуживает ещё девяноста?

Флетчер вернулся на своё место, но не взглянул на Энни, потому что опасался, как бы Карл Абрахамс не заметил, что он едва сдерживает слёзы.