"Дети судьбы" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)

16

Профессор Карл Абрахамс вошёл в лекционную аудиторию, когда часы пробили девять. Профессор читал восемь лекций в семестр, и, по слухам, за тридцать семь лет он не пропустил ни одной из них. Многие другие слухи про Карла Абрахамса не могли быть подтверждены, так что он отметал их как показания с чужих слов и потому недопустимые в зале суда.

Однако слухи эти упорно ходили и, таким образом, стали частью местного фольклора. В его язвительном остроумии сомнений не было, в этом убеждался любой студент, имевший неосторожность бросить ему перчатку. А вот действительно ли три президента приглашали его стать членом Верховного суда США — об этом знали только эти три президента. Однако было известно, что, когда его об этом спрашивали, Абрахамс отвечал, что его лучшей услугой стране была подготовка нового поколения юристов и воспитание достойных, честных адвокатов, а не бесконечное разгребание путаницы, навороченной плохими адвокатами.

Газета «Вашингтон Пост» в его краткой биографии отмечала, что Абрахамс воспитал двух членов нынешнего Верховного суда, более двадцати федеральных судей и нескольких деканов ведущих юридических факультетов.

Когда Флетчер и Джимми прослушали первую из восьми лекций профессора Абрахамса, у них не осталось никаких иллюзий относительно того, как много работы им предстоит. У Флетчера, однако, было ощущение, что на последнем курсе колледжа он и так просиживал за книгами достаточно много времени, часто за полночь. Профессору Абрахамсу потребовалось около недели, чтобы познакомить его с теми часами, когда он обычно спал.

Профессор постоянно напоминал своим студентам первого курса, что не все из них услышат его прощальную речь по случаю окончания ими университета. Флетчер стал проводить за учёбой столько часов, что Энни редко видела его до того, как закрывалась библиотека. Джимми иногда уходил из библиотеки чуть раньше, чтобы побыть с Джоанной, но обычно с грудой книг под мышкой. Флетчер сказал Энни, что он никогда не видел, чтобы её брат столько работал.

— И ему станет ещё труднее, когда родится ребёнок, — сказала Энни как-то вечером, заехав за мужем, чтобы отвезти его домой из библиотеки.

— Джоанна наверняка запланировала родить своего ребёнка во время каникул, чтобы выйти на работу в первый же день нового семестра.

— Я не хочу, чтобы наш ребёнок рос так, — сказала Энни. — Я собираюсь воспитывать детей дома и посвящать им всё своё время. Я хочу, чтобы у них был отец, который возвращается с работы не поздно и успевает им что-нибудь почитать.

— Меня это устраивает, — ответил Флетчер. — Но если ты передумаешь и решишь стать президентом корпорации «Дженерал Моторс», я с удовольствием буду менять пелёнки.

Больше всего поразило Ната по возвращении в университет то, насколько инфантильными показались ему его бывшие сокурсники. У него было достаточно зачётов, чтобы пойти на второй курс, но студенты, с которыми он общался перед уходом в армию, всё ещё обсуждали последние поп-группы или модных кинозвёзд, а он даже никогда не слышал о «Дорз».[33] Только на первой лекции он осознал, как изменилась его жизнь после пребывания во Вьетнаме.

Он также понял, что его однокашники не воспринимают его как своего — в частности, потому что некоторые профессора относились к нему с чем-то вроде благоговения. Нат наслаждался общим уважением, но быстро обнаружил, что у этой монеты есть и обратная сторона. Во время рождественских каникул он обсудил это с Томом, который объяснил, почему некоторые сокурсники его опасаются: они уверены, что он убил по крайней мере сотню вьетконговцев.

— По крайней мере сотню? — переспросил Нат.

— А другие читали, как наши солдаты обращались с вьетнамскими бабами, — сказал Том.

— Мне бы такую удачу! Если бы не Молли, я бы жил монахом.

— Я бы посоветовал тебе их не разочаровывать, — сказал Том. — Потому что пари держу: мужчины тебе завидуют, а женщины заинтригованы. Последнее, что тебе нужно, — это чтобы они увидели, что ты — нормальный, законопослушный гражданин.

— Иногда мне хочется, чтобы они помнили, что мне всего девятнадцать лет, — ответил Нат.

— Беда в том, — сказал Том, — что капитанское звание и орден Почёта как-то не вяжутся с девятнадцатью годами, и, боюсь, твоя хромота им всё время об этом напоминает.

Нат последовал совету друга и решил тратить всю энергию на занятия, на тренировки в гимнастическом зале и на бег по пересечённой местности. Врачи предупредили его, что пройдёт не меньше года, пока он будет способен снова бегать, — если вообще когда-нибудь будет способен. Выслушав это пессимистическое пророчество, Нат стал тратить не меньше часа в день на тренировки в гимнастическом зале: он взбирался по канату, поднимал тяжести и иногда играл в пинг-понг. К концу первого семестра он уже мог медленно бегать по треку — хотя ему требовался час двадцать минут, чтобы пробежать шесть миль. Он просмотрел данные своих прежних тренировок и увидел, что его рекорд на первом курсе был тридцать четыре минуты восемнадцать секунд. Он обещал себе, что побьёт этот рекорд к концу второго курса.

Другой проблемой, с которой столкнулся Нат, была реакция девушек, которым он пытался назначить свидание. Они либо были готовы тут же лечь с ним в постель, либо просто отказывали ему с порога. Том предупредил его, что затащить его в постель, наверно, лестно многим студенткам, и Нат очень скоро обнаружил, что этим хвастались даже некоторые девушки, которых он в глаза не видел.

— Хорошая репутация имеет свои отрицательные стороны, — пожаловался Нат.

— Я бы поменялся с тобой местами, честное слово, — ответил Том.

Единственным исключением была Ребекка, которая, как только Нат вернулся в университет, ясно дала ему понять, что не прочь сделать вторую попытку. Нат настороженно отнёсся к её стремлению раздуть былое пламя и решил, что если уж возобновлять с ней отношения, то медленно и постепенно. Однако у Ребекки были совсем другие планы.

После их второго свидания она пригласила его к себе на кофе и, едва закрыв за собой дверь, сразу же попыталась раздеть. Нат вырвался под сомнительным предлогом, что ему на следующий день предстоит стайерский забег. Но отшить Ребекку этой лживой отговоркой ему не удалось. Через несколько минут она снова появилась в комнате с двумя чашками кофе, переодетая в шёлковый халат, под которым ничего или почти ничего не было. Тут Нат неожиданно понял, что от его былых чувств ничего не осталось, и, быстро выпив кофе, повторил, что ему нужно рано лечь спать.

— Раньше забег тебя не удерживал, — язвительно сказала Ребекка.

— Раньше у меня были две здоровые ноги, — ответил Нат.

— Может быть, я для тебя теперь недостаточно хороша, — сказала Ребекка. — Ведь все считают тебя большим героем.

— Ничего подобного. Просто…

— Просто Ралф Эллиот был с самого начала прав относительно тебя, — заметила Ребекка.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил Нат.

— Что ты ему не чета. — Ребекка помедлила. — В постели и не в постели.

Нат хотел ответить грубостью, но решил, что не стоит. Он ушёл, не сказав больше ни слова. Поздно ночью, лежа без сна, он понял, что Ребекка — так же, как многое другое, — больше не является частью его жизни.

Одним из удивительных открытий, которые сделал Нат, вернувшись в университет, было то, что многие студенты убеждали его баллотироваться против Ралфа Эллиота на пост президента студенческого сената. Но Нат ясно дал всем понять, что он не хочет никуда баллотироваться, потому что ему нужно наверстать время, потерянное в армии.

Вернувшись домой по окончании второго курса, Нат с удовлетворением сказал отцу, что пробегает шесть миль меньше чем за час и что стал одним из шести лучших бегунов курса.

Летом Нат и Том поехали в Европу. Одним из многих преимуществ капитанского жалованья было то, что Нат мог сопровождать своего лучшего друга, зная, что сможет оплачивать все свои расходы.

Прежде всего они побывали в Лондоне, где увидели, как по Уайт-холлу маршируют гвардейцы. У Ната не осталось сомнений, что во Вьетнаме они были бы очень внушительной силой. В Париже Нат и Том гуляли по Елисейским Полям и жалели, что им всё время приходится заглядывать в разговорник, увидев красивую женщину. Затем они отправились в Рим, где в маленьких кафе обнаружили, каким на самом деле должен быть вкус макарон, и поклялись, что никогда больше не будут есть в «Макдоналдсе».

Но только когда они добрались до Венеции, Нат влюбился, и за день стал неразборчив в любви на все вкусы — от обнажённых женщин до девственниц. Он начал с Леонардо да Винчи, затем были Беллини,[34] затем Луини.[35] Эти любовные переживания были так остры, что Том согласился провести ещё несколько дней в Италии и добавить в их маршрут Флоренцию. Новые любовные страсти возникали на каждом углу: Микеланджело, Караваджо, Каналетто, Тинторетто. Практически каждый, чья фамилия заканчивалась на «о», мог рассчитывать на место в гареме Ната.

Профессор Карл Абрахамс занял место на кафедре, готовясь читать пятую лекцию семестра, и оглядел полукруг поднимавшихся амфитеатром сидений.

Он начал лекцию и, не заглядывая ни в книгу, ни в тетрадь, ни даже в какие-либо заметки, ознакомил студентов с вехой в юриспруденции — делом «Картер против „Амалгамейтед Стил“».[36]

— Мистер Картер, — начал профессор, — в 1923 году потерял руку в результате несчастного случая на производстве и был уволен, не получив ни цента компенсации. Он не смог найти никакой другой работы, так как ни одна сталелитейная компания не желала нанимать однорукого человека. Когда его не взяли даже швейцаром в местный отель, он понял, что ему уже никогда не удастся устроиться на работу. Тогда ещё не было закона о промышленной компенсации — он был принят только в 1927 году, — так что мистер Картер предпринял неслыханный по тем временам шаг, — он подал в суд на своего бывшего работодателя. У него не было средств нанять адвоката — тут, кстати, с годами ничего не изменилось, — однако молодой студент юридического факультета, который считал, что мистер Картер должен получить какую-то компенсацию, добровольно согласился вести его дело в суде. Он выиграл дело, и суд присудил Картеру компенсацию в сто долларов — как вы понимаете, не слишком большая сумма денег за такое увечье. Однако действия двух этих людей привели к изменению закона. Будем надеяться, что кто-то из вас в будущем также сможет добиться изменения закона, столкнувшись с подобной несправедливостью. Между прочим, молодого юриста звали Тео Рамплеири. Его чуть не исключили с юридического факультета за то, что он потратил слишком много времени на защиту Картера. Позднее, много позднее он стал членом Верховного суда Соединённых Штатов.

Профессор нахмурился и продолжал:

— В прошлом году компания «Дженерал Моторс» заплатила некоему мистеру Камерону пять миллионов долларов за то, что тот потерял ногу. Компания проиграла дело, хотя она могла доказать, что причиной несчастного случая на производстве была халатность самого мистера Камерона.

Абрахамс подробно изложил суть дела и в конце концов добавил:

— Как уверял нас мистер Чарлз Диккенс, закон — это часто осёл и, что ещё важнее, закон часто неразборчив и несовершенен. У меня не вызывает уважения защитник или обвинитель, который только ищет способа обойти закон, особенно когда он знает, какую цель преследовали Сенат и Конгресс, принимая этот закон. Некоторые из вас забудут эти слова через несколько дней после того, как поступят на работу в какую-нибудь известную фирму; главный интерес будет заключаться лишь в том, чтобы выиграть дело любой ценой. Но будут и другие — те, кто не забудут слова Линкольна: «Да победит справедливость!» — Флетчер оторвался от своих заметок и внимательно посмотрел на профессора. — К тому времени, как мы встретимся в следующий раз, я надеюсь, вы проштудируете пять судебных процессов, которые слушались после процесса «Картер против „Амалгамейтед Стил“» — вплоть до процесса «Деметри против Деметри»: все они привели к изменению закона. Вы можете работать попарно, но одна пара не должна консультироваться с другой. — Часы пробили одиннадцать. — Всего хорошего, леди и джентльмены!

Флетчер и Джимми работали вместе, просматривая один процесс за другим, и к концу недели они нашли лишь три процесса, которые имели отношение к делу. Джоанна порылась в памяти и вспомнила четвёртый процесс, который слушался в Огайо, когда она была ребёнком. Она отказалась дать им ещё какие-нибудь сведения.

— А как насчёт «люби, чти и повинуйся»? — спросил Джимми.

— Я никогда не обещала повиноваться тебе, салага, — сказала Джоанна, — и, кстати, если Элизабет ночью проснётся, твоя очередь — менять пелёнки.

— «Самнер против Самнера», — торжествующе произнёс Джимми, ложась в постель после полуночи.

— Неплохо, салага, но к десяти часам утра в понедельник тебе придётся найти пятое дело, если ты хочешь заслужить одобрительную улыбку Абрахамса.

— Я думаю, нам нужно сделать гораздо больше, чтобы вызвать улыбку у этой гранитной глыбы, — сказал Джимми.

Когда Нат поднялся на холм, он увидел, что она бежит впереди него. Нат подумал, что обгонит её на спуске. Когда он миновал отметку на полпути, то посмотрел на часы. Семнадцать минут и девять секунд. Нат был уверен, что побьёт свой личный рекорд и снова будет в команде во время её первого сезонного сбора.

Он был ещё полон сил, когда перевалил через гребень холма, и тут же громко выругался. Эта дура побежала не по той трассе. Наверно, первокурсница. Он стал ей кричать, но она его не услышала. Он снова выругался и бросился за ней следом. Когда он бежал вниз по склону, она обернулась и удивилась.

— Вы бежите по неправильной трассе, — прокричал Нат, готовясь повернуть обратно и бежать дальше, но ему захотелось как следует рассмотреть эту девушку. Он быстро подбежал к ней.

— Спасибо, — сказала она, — я только второй раз на трассе и не запомнила, куда бежать после того, как поднимусь на гребень холма.

Нат улыбнулся.

— Вам нужно бежать по узкой тропке, широкая ведёт в лес.

— Спасибо, — повторила она и побежала назад вверх по склону.

Нат побежал следом, догнал её и продолжал бежать рядом, пока они не взбежали на холм. Когда он увидел, что она побежала по правильной трассе, он помахал ей рукой на прощание.

— До свидания, — крикнул он, но, если она и ответила, Нат её не услышал.

Когда он пересёк финишную линию, то снова посмотрел на часы. Сорок три минуты и пятьдесят одна секунда. Он снова выругался, вспоминая, сколько времени потерял, направляя эту разиню на правильный путь. Но неважно — он стал ждать, пока она подбежит к финишу.

Девушка появилась на вершине холма, медленно приближаясь к финишу.

— Вы добежали, — с улыбкой сказал Нат, когда она подбежала к нему.

Она не улыбнулась в ответ.

— Меня зовут Нат Картрайт, — сказал он.

— Знаю, — ответила она.

— Разве мы с вами уже встречались?

— Нет, — ответила она. — Но мне известна ваша репутация.

И она побежала к женской раздевалке, ничего не объясняя.

— Кто сумел найти все пять процессов, встаньте!

Флетчер и Джимми с торжеством поднялись, но ликовать было рано: вместе с ними встали добрых семьдесят процентов курса.

— Четыре? — спросил профессор, стараясь, чтобы вопрос не звучал презрительно.

Большинство оставшихся поднялись, и примерно десять процентов остались сидеть. Флетчер подумал: «Интересно, сколько из них закончат курс?»

— Садитесь, — сказал профессор Абрахамс. — Начнём с процесса «„Максуэлл Ривер Газ“ против „Пеннстоуна“». Как был изменен закон после этого судебного дела?

Он указал на студента в третьем ряду.

— В 1932 году закон обязал компании нести ответственность за то, чтобы всё оборудование соответствовало правилам техники безопасности и чтобы все рабочие и служащие знали, что делать в чрезвычайных ситуациях.

Профессор указал на следующего студента.

— И компании были обязаны вывесить все письменные инструкции там, где каждый мог бы их прочесть.

— Когда эту статью изменили?

Профессор указал на ещё одного студента.

— После процесса «Рейнолдс против „Мак-Дермот Тимбер“».

— Правильно. — Палец профессора передвинулся дальше. — А почему?

— Рейнолдс потерял три пальца, перепиливая бревно, но его защитник доказал, что он не умеет читать, а устно ему не объяснили, как управлять механизмом.

— Какова была основа нового закона? — Палец профессора продолжал путешествие.

— Промышленный акт 1934 года, когда работодателя обязали устно и письменно инструктировать весь штат, как использовать любое оборудование.

— Когда потребовались новые поправки? — Профессор ткнул пальцем ещё в одного студента.

— Процесс «Раш против правительства».

— Правильно, но почему правительство всё-таки выиграло дело, хотя было неправо? — Профессор выбрал ещё одного студента.

— Я не знаю, сэр.

Профессор с презрительной гримасой поднял палец вверх, в поисках студента, который знает.

— Правительство сумело защитить свою позицию, так как доказало, что Раш подписал соглашение, согласно которому… — Палец профессора снова сдвинулся.

— … он получил полный инструктаж, как требовалось по закону. — Палец сдвинулся дальше.

— Он также имел опыт работы свыше положенного трёхлетнего периода. — Палец продолжал двигаться.

— Но затем правительство доказало, что оно не было компанией в полном смысле слова, так как законопроект был плохо сформулирован политиками.

— Не обвиняйте политиков, — сказал профессор Абрахамс. — Законопроекты готовят юристы, так что ответственность лежит на них. В данном случае политики не несли ответственности; значит, когда суд признал, что правительство не является субъектом своих собственных законов, что именно вынудило законодателей снова изменить закон? — Профессор ткнул пальцем в ещё одного напуганного студента.

— «Деметри против Деметри», — ответил студент.

— Чем этот закон отличается от прежних? — Профессор указал на Флетчера.

— Это был первый случай, когда один член семьи подал в суд на другого за халатность в то время, когда они всё ещё были мужем и женой и каждый из них держал половину акций данной компании.

— Почему этот иск был проигран? — Палец профессора всё ещё указывал на Флетчера.

— Потому что миссис Деметри отказалась давать показания против своего мужа.

Профессор указал на Джимми.

— Почему она отказалась давать показания?

— Потому что была дурой.

— Почему вы так думаете? — спросил профессор.

— Потому что в предыдущую ночь её муж, возможно, спал с ней, или избил её, а может, и то и другое, так что она поддалась на его уговоры.

Студенты рассмеялись.

— Вы были свидетелем того, что он с ней спал или её бил? — спросил Абрахамс, вызвав ещё больший смех.

— Нет, сэр, но я уверен, что именно в этом было дело.

— Вы, возможно, правы, мистер Гейтс, но вы не можете доказать, что происходило в ту ночь у них в спальне, если у вас нет надёжного свидетеля. Если бы вы сделали такое скоропалительное заявление в суде, представитель противоположной стороны заявил бы возражение, судья это возражение поддержал бы, а присяжные сочли бы вас дураком, мистер Гейтс. И, что гораздо важнее, вы бы подвели своего клиента. Никогда не полагайтесь на то, что могло случиться, как бы это ни было вероятно, если вы не можете этого доказать. Если не можете, то молчите.

— Но… — начал Флетчер. Некоторые студенты опустили глаза, другие затаили дыхание, а остальные уставились на Флетчера, не веря своим ушам.

— Ваша фамилия?

— Давенпорт, сэр.

— Без сомнения, вы можете объяснить, что вы имеете в виду под словом «но», мистер Давенпорт?

— Защитник миссис Деметри сказал своей клиентке, что если она выиграет дело, то, поскольку никто из них двоих не владеет большинством акций, компании придётся прекратить торговлю. Так гласит закон Кендала от 1941 года. Затем она выставила свои акции на открытую продажу, и они были куплены самым крупным конкурентом её мужа, неким мистером Канелли, за 100 тысяч долларов. Я не могу доказать, спал или не спал мистер Канелли с миссис Деметри, но я знаю, что год спустя компания обанкротилась, когда миссис Деметри выкупила свои акции по 10 центов за акцию, на общую сумму в 7300 долларов, а после этого она сразу же подписала новое партнёрское соглашение со своим мужем.

— Был ли мистер Канелли способен доказать, что супруги Деметри были в сговоре?

Флетчер обдумал положение. Не готовит ли Абрахамс ему ловушку?

— Почему вы колеблетесь ответить?

— У меня нет чёткого доказательства, профессор.

— Тем не менее, что вы хотите сказать?

— Год спустя миссис Деметри родила второго ребёнка, и в свидетельстве о рождении было указано, что его отцом является мистер Деметри.

— Вы правы, это — не доказательство; так какое обвинение было против неё выдвинуто?

— Никакого; и, кстати, новая компания процветала.

— Ну, так как эта история привела к изменению закона?

— Судья обратил на это дело внимание генерального атторнея[37] штата.

— Какого штата?

— Огайо. И в результате был принят закон о партнёрстве супругов.

— В каком году?

— В 1949-м.

— Какие изменения имели отношение к этому делу?

— Муж и жена не могли больше снова покупать акции бывшей компании, в которой они были партнёрами, если это непосредственно приносило им выгоду как индивидуумам.

— Спасибо, мистер Давенпорт, — сказал профессор, и часы как раз пробили одиннадцать. — Ваше «но» было объяснено удовлетворительно. — Раздались аплодисменты. — Но не полностью объяснено, — добавил профессор, выходя из аудитории.

Нат сидел напротив столовой и терпеливо ждал. После того как из здания вышло около пятисот молодых женщин, он решил, что она потому так худа, что просто ничего не ест. Но тут она неожиданно появилась. У Ната было более чем достаточно времени, чтобы отрепетировать свои реплики, но он всё-таки нервничал, когда подошёл к ней.

— Привет! Это я, Нат.

Она не ответила.

— Помните, мы встретились на вершине холма.

— Да, помню, — сказала она.

— Но вы мне не сказали, как вас зовут.

— Да, не сказала.

— Я чем-нибудь вам досадил?

— Нет.

— Так можете вы мне объяснить, что вы имели в виду под «моей репутацией»?

— Мистер Картрайт, в колледже есть студентки, которые не считают, что вы автоматически имеете право лишать их девственности только потому, что вы получили орден Почёта.

— Я никогда так не считал.

— Но не можете же вы не знать, что добрая половина студенток в колледже утверждает, что вы с ними спали.

— Они, возможно, это утверждают, — сказал Нат, — но только две из них могут это доказать.

— Все знают, как много девушек за вами бегает.

— И большинство из них не может меня догнать. — Он засмеялся, но она промолчала. — Так почему я не могу влюбиться, как все люди?

— Но вы — не такой, как все люди, — сказала она. — Вы — герой войны на капитанском жалованье, и вы считаете, что поэтому все должны перед вами стоять по стойке «смирно».

— Кто это вам сказал?

— Человек, который вас знает со школьных лет.

— Это, конечно, Ралф Эллиот?

— Да, он — которого вы хотели обскакать на выборах ученического совета Тафта.

— Я хотел чего?

— И затем выдали его сочинение за ваше, когда поступали в Йель, — продолжала она, игнорируя его вопрос.

— Это он вам сказал?

— Да, — спокойно ответила девушка.

— Так, может, вы спросите его, почему он не учится в Йеле?

— Он объяснил, что вы свалили вину на него, и поэтому ему тоже отказали в приёме. — Нат снова готов был взорваться, когда она добавила: — А теперь вы хотите стать президентом студенческого сената, и ваша единственная стратегия — спать со всеми, кто может помочь вам этого добиться.

Нат попытался сдержать свою ярость.

— Во-первых, я не собираюсь добиваться поста президента сената. Во-вторых, за всю свою жизнь я спал только с тремя женщинами: со студенткой, с которой мы были знакомы ещё со школы, с секретаршей во Вьетнаме и со случайной партнёршей, о чём теперь сожалею. Если вы найдете ещё кого-нибудь, пожалуйста, представьте её мне, потому что мне хотелось бы с ней познакомиться.

Она в первый раз посмотрела на Ната.

— Ещё кого-нибудь, — повторил он. — Теперь я могу, по крайней мере, узнать, как вас зовут?

— Су Лин, — тихо ответила она.

— Су Лин, если я пообещаю не пытаться соблазнить вас до того, как сделаю вам предложение руки и сердца, попрошу согласия вашего отца, куплю обручальное кольцо и закажу церемонию бракосочетания в церкви, вы позволите мне по крайней мере пригласить вас на ужин?

Су Лин рассмеялась.

— Я подумаю об этом, — сказала она. — Извините, что я вас оставляю, но я опаздываю на лекцию.

— Как я вас найду? — спросил Нат.

— Вы сумели найти вьетконговцев, капитан Картрайт, так что вам не составит труда найти меня.