"Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага" - читать интересную книгу автора (Свириденков Максим)

Глава одиннадцатая Зачем мы бомбили мирный город

В феврале 1944-го мы вдруг (слово «вдруг» уже просто обозначало наш образ жизни) получили команду: убрать все карты Ледовитого океана и Севера. Я удивился:

— А куда же мы полетим?

— Скоро узнаете, — ответил командир полка. — Подготовить карты Балтийского моря, Ботнического залива полностью и шведского побережья в северной части Ботнического залива!

Нас это удивило, направление оказалось совершенно неожиданным. Мы ведь уже привыкли к постоянным боевым вылетам на Север и заходам на цель с Ледовитого океана, когда мы ориентировались по норвежским фиордам, а бомбы сбрасывали на аэродромы, расположенные вдоль побережья, или на портовые сооружения основного немецкого разгрузочно-погрузочного порта Киркенес. А тут вдруг генеральный курс — юго-запад, и, конечно, летный состав полка не имел ни малейшего представления, для выполнения какой стратегической задачи нас резко развернули в столь неожиданном направлении.

Однако цель оказалась действительно важной. На юго-западе, в приграничных со Швецией районах, за триста с лишним километров от линии фронта, финны чувствовали себя в полной безопасности, не имея никакого представления об обстрелах, бомбардировках и других ужасах войны. Естественно, ни о какой светомаскировке не шло и речи. Все города и населенные пункты были полностью освещены: везде сверкала цветная реклама, промышленные предприятия, не маскируясь, работали на полную мощность. Словом, война совершенно не коснулась этой части Финляндии.

Зачем же понадобилось самым жестоким способом нарушать спокойную, тихую жизнь финского северо-запада? Ведь не для того, чтобы и они знали, что такое война? Но не наше дело было об этом раздумывать. Нам дали цель — город Оулу (по-русски: Улеаборг). Это была самая северная часть Ботнического залива, почти рядом с Хапарангой и с Кемью, речкой, которая отделяет Финляндию от Швеции.

Подготовка к боевому заданию проходила, как обычно, за исключением не совсем обычной бомбовой нагрузки. У меня в люках кроме пяти зажигательных ЗАБ-100 были подвешены еще пять ФАБ-100ТГА, бомб, начиненных смесью термита, гексогена и алюминия. На тот момент эти бомбы считались абсолютно секретными, ведь заложенная в них адская смесь производила взрыв примерно в три раза сильнее, чем обычный тротил, которым зачастую и были начинены все наши бомбы, и прожигала даже железо. Дело в том, что у ФАБ-ТГА температура при взрыве доходила до 2000 градусов Цельсия.

Мы понимали, что этот вылет с такими бомбами был особенно важным. В начале маршрута погода стояла явно неблагоприятная: в атмосфере держалась сплошная облачность с нижней кромкой 200–300 метров, дул сильный северный ветер, в облаках наблюдалось обледенение.

Решили полезть наверх. На высоте 2500 метров мы вышли из облаков. До цели оставалось почти два часа лету, и никто не знал, что ждало нас над ней. Разведчики туда не ходили, чтобы не сорвать эффект неожиданности нашей бомбардировки.

Через час полета появились разрывы в облаках, и мой Аркаша, за что-то ухватившись, промерил угол сноса. Оказалось — 21 градус! Вот это был ветерок, что за время полета унес нас километров на сорок к югу! Мы взяли поправку и вскоре увидели большие разрывы, а затем облачность кончилась, и мы вышли на берег Ботнического залива. В первые минуты мы просто обалдели, увидев такое море огней: неоновая реклама, освещенные улицы, прожектора на железной дороге, все машины ходят по улицам с зажженными фарами. У меня буквально под ложечкой засосало: впервые за время войны мы увидели, каким должен быть нормальный город ночью.

Сначала даже сомнение закралось, и я спросил штурмана:

— Аркаш, а мы не в Швеции?

— Нет, — ответил он. — Ты, вон, посмотри, вдали полыхает свет, как зарево, — это Швеция. А мы в Финляндии. У них все рядом.

Я все равно сомневался. Он тогда сказал:

— Остров видишь в Ботническом заливе? Сравни с картой: остров в трех-четырех километрах от берега, похожий на сжатый кулак с вытянутым указательным пальцем, направленным на город. Этот «палец» как раз и показывает, куда нам лететь бомбить сегодня!

Зашли мы на залив, и вдоль того самого «пальца» двинулись на южную окраину Оулу, где весь в огнях переливался стеклянными куполами цехов громадный лесохимический комбинат.

Знаете, я тогда первый раз в жизни бомбил незащищенный город, абсолютно незащищенный. По нам не было сделано ни одного выстрела. У них ведь и зениток не стояло, их за войну никто не бомбил. Поэтому я даже предложил Аркаше сделать два захода. Сначала мы сбросили внешние ФАБ-250. Легли наши бомбы, взрывы раздались, — и тут же часть огней потухла на заводе. Кто-то еще из наших летчиков сбросил серию — такой же эффект. Содержимое бомболюков мы со штурманом со второго захода точно вдоль заводского здания выложили. Урон был нанесен значительный: мы отбомбились на славу, да и почти каждая серия бомб с последующих самолетов оставляла после себя пожары и взрывы. Повернув домой, я посмотрел назад, и с радостью увидел, что завод продолжает гореть, причем почти по всей площади. Мы отошли на сотню километров, а стрелки по-прежнему кричали: «Опять взрыв, по-прежнему видно, как горит!»

По дороге домой из головы у меня не выходило: как это может быть, что мы идем по местности, которая не знает, что такое война: везде огни, мирные поселки… Мы повернули, и под нами оказалась шоссейная дорога. Вдруг мы увидели, что по ней в сторону границы, в сторону фронта, без всякой маскировки с включенными фарами идут больше десятка грузовых машин. Тут у меня снова появилась злость, я сказал штурману:

— Аркаш, ты посмотри, что делается.

— Да-а-а, — протянул он. — Проучим?

— Проучим! — согласился я и тут же скомандовал экипажу: — Пулеметы на левый борт!

А сам поспешил снизиться до пятидесяти метров и пошел параллельно дороге, на сто метров ее правее. Поравнялись мы с машинами, и мои ребята как начали давать очереди по финнам. Пришлось мне даже усмирять их, говорить: «Оставьте по маленькой в пулеметах, вдруг еще встретимся с кем-нибудь».

Эх, отвели мы душу, когда все пулеметные установки разрядили по колонне. И начали кувыркаться машины, падать в кювет. Было видно, что никогда по ним не стреляли! Они не ожидали, что здесь кто-то может их побеспокоить. И уж тем более не думали, что сдуру какой-то молодой идиот сообразит на бомбардировщике ночью штурмовать их, движущихся по шоссейной дороге. Мы посмотрели на результаты своей работы, набрали высоту и пошли домой.

Через два или три дня, 21 февраля, нам дали приказ повторить наш маршрут. Однако и финны к нашему визиту подготовились, зенитки установили, начали стрелять по самолетам еще на подходе к цели. Мало того, все заводские здания были на этот раз затемнены — не разглядишь. Но мы уже учеными за годы войны стали, нас такими мерами было не пронять. Мы и в этот раз хорошо отбомбились. Да и на третий раз тоже, хотя тогда Улеаборг стал уже нормальным боевым городом, который огрызался, как мог.

Кроме нашего полка на севере, из района Ленинграда, с аэродромов Пушкина, Гатчины, Левашова по городам Або, Котка, Турку произвели удар авиаторы седьмого авиакорпуса дальней авиации, а летчики полка Валентины Степановны Гризодубовой за одну ночь дважды бомбардировали железнодорожный узел и промышленные объекты столицы Финляндии — Хельсинки.

Теперь уже десятки заводов были разрушены, финны смогли на собственной шкуре убедиться в нашей мощи и понять, что им пора выходить из войны. Однако они по-прежнему не просили «пардона». Понадобился еще один мощный удар сотен самолетов по промышленным объектам. Этот, наиболее сильный налет был произведен 27 февраля 1944 года, после чего в Финляндии изрядная часть национального производства оказалась разрушенной. Сражения перешли в дипломатическую сферу, боевые столкновения почти прекратились. Все ждали примирения, а дипломаты договаривались, согласовывали пункты и параграфы, но все не могли решить вопрос: куда же деть немцев, ведь их в стране Суоми было несколько сотен тысяч? Наконец, осенью 1944 года финны капитулировали, и Финляндия вышла из войны почти на полгода раньше окончания Второй мировой.

Это была не самая маленькая победа, к которой приложил руку и наш полк. Об истинной подоплеке происшедшего я узнал только через лет десять после войны. Нам в полк тогда позвонили из политотдела и сказали:

— На экраны вышел новый фильм. «Посол Советского Союза». Всем вам в обязательном порядке посмотреть.

А я возьми да ляпни:

— Зачем это нужно — смотреть по приказу? Мы не привыкли!

— Ты не помнишь, как Оулу бомбил? — возразили мне.

— Три раза вылетал. Помню прекрасно.

— А фильм — это полное разъяснение, зачем вы туда летали.

Именно так и оказалось. Основу богатства у изрядной части шведских магнатов составляли громадные промышленные комбинаты и индустриальные центры, находящиеся на северо-западе Финляндии. Таким образом, эти шведские богачи являлись фактическими хозяевами едва ли не всей финской промышленности и имели громадное влияние на правительство Финляндии, тем более что их производство давало сотни тысяч рабочих мест местному населению. Причем, что интересно, шведско-финские предприятия производили не только пиломатериалы, мебель, бумагу, искусственную шерсть, спирт, продукты химической переработки древесины, но и целлюлозу, а ведь это чисто военный продукт — основа бездымного пороха для всех видов оружия. В результате у советского правительства были все причины и поводы, чтобы ударить по заводам в Финляндии.

Послом Советского Союза в Швеции была Александра Михайловна Коллонтай. На плечи этой хрупкой женщины легла задача заставить шведских капиталистов действовать в интересах Советского Союза, вынудить финнов прекратить сопротивление и запросить мира. Тут и пригодилась дальняя авиация. Что примечательно, до нас сразу было доведено предписание Голованова: «От массированного удара непосредственно по городу воздержаться». В результате мы бомбили заводы, а другие полки — верфь, порт и железнодорожные станции. Кое-кто потом, говорят, даже возмущался, что полки дальней авиации не разнесли финскую столицу, чтобы эта страна быстрее вышла из войны. Но Голованов был высокопорядочным человеком и не хотел лишних жертв среди мирного населения. Конечно, что-то из наших «соток» могло под влиянием воздушных потоков залететь и в окраинные городские кварталы, но разрушения там оказывались самыми минимальными.

После первого же нашего удара к A.M. Коллонтай для переговоров примчался представитель финского правительства Паасикиви. Экономический шантаж со стороны Швеции, магнаты которой не хотели потерять все свои заводы, сыграл свою роль. Да и в Финляндии начались митинги: люди чувствовали, что могут остаться без рабочих мест. Трезво оценив ситуацию, Александра Михайловна потребовала от Суоми полного прекращения войны и разрыва с фашистской Германией. Как только возникали какие-то заминки, Коллонтай передавала об этом в Кремль, и мы опять отправлялись бомбить. Чтобы изменить соотношение дипломатических сил, в Хельсинки наведывался даже немецкий министр иностранных дел Риббентроп. Это несколько затормозило разрешение проблемы. Однако войска Карельского фронта поднажали, в результате к началу сентября Финляндия полностью вышла из войны, и весь Карельский фронт стал не нужен. Войска, прежде задействованные на нем, можно было снять и отправить туда, где они были всего нужнее, в Прибалтику. Сегодня мне приятно знать, что и наш полк сыграл свою роль в разрешении финляндской проблемы.