"Анаксагор" - читать интересную книгу автора (Рожанский Иван Дмитриевич)

Глава IV Семена, противоположности, стихии

Перечисленные в предыдущей главе принципы образуют концептуальный костяк теории материи Анаксагора. В свете этих принципов теория Анаксагора предстает перед нами как вполне оригинальное и классически завершенное учение, вполне достойное той славы, которая окружала в древности имя его автора, и заслуживающее занять почетное место в истории античной научно-философской мысли в качестве естественной альтернативы атомистики Левкиппа — Демокрита.

Но конкретное содержание теории Анаксагора указанными принципами отнюдь не исчерпывается. Изучение фрагментов сочинения Анаксагора показывает, что, применяя свою теорию к миру вещей, философ пользовался рядом дополнительных понятий, которые, по-видимому, играли в его рассуждениях весьма существенную роль, хотя смысл их не всегда остается для нас очевидным.

В современной историко-философской литературе истолкованию этих понятий было посвящено много работ, авторы которых далеко не во всех случаях приходили к однозначным результатам. В данной главе будут изложены наши соображения по поводу этих понятий, которые являются результатом многолетнего изучения философии Анаксагора. Эти соображения не претендуют на бесспорность и в значительной мере имеют гипотетический характер.

Первое из понятий, которое будет нами рассмотрено, — это понятие семени (sperma). Оно встречается в форме множественного числа (семена — spermata) дважды в одном и том же (четвертом) фрагменте, вернее, в двух частях этого фрагмента, которые некоторыми исследователями рассматриваются как два различных отрывка, искусственно соединенных вместе Симпликием. Мы рассмотрим оба места, в которых встречается термин «семена», в порядке, обратном принятому.

В одном случае Анаксагор описывает состояние первичной смеси, в котором мир пребывал до начала процесса космообразования: «А до отделения, когда все было вместе, ни один цвет не был различим: ведь [этому] препятствовало смешение всех вещей, влажного и сухого, теплого и холодного, светлого и темного, и земли, содержащейся в большом количестве, и беспредельных по количеству семян, ни в чем не похожих друг на друга» (фр. 4).

Во втором случае (в первой фразе четвертого фрагмента) говорится о «соединениях», возникающих в процессе космического круговращения: «Если все обстоит таким образом, то следует полагать, что во всех соединениях содержится многое и разнообразное, в том числе и семена всех вещей, обладающие всевозможными формами, цветами, вкусами и запахами».

Широко распространено мнение, что термин «семена» в обоих приведенных отрывках обозначает те самые вещи, которые у Аристотеля именовались «гомеомериями». Т. е. это качественно-определенные вещества, как, например, золото, мясо, кровь, древесина и другие, которые обладают свойствами парменидовского бытия и заключаются во всех чувственно воспринимаемых предметах, как бы малы они ни были. Основанием для такого отождествления служит помимо прочего аристотелевская фраза, что у Анаксагора «подобочастные вещества (т. е. мясо, кость и все подобное) — элементы, а воздух и огонь — смеси этих и всех остальных „семян“» («О небе» Г 3, 302b).

Подобная интерпретация представляется вероятной, но не единственно возможной. Против нее можно выдвинуть следующие возражения. Если термином «семена» обозначаются качественно-определенные вещества (гомеомерии), то почему в семнадцатом фрагменте, в котором формируется принцип сохранения материи, Анаксагор пользуется другим обозначением — «существующие вещи»? И как объяснить характеристику семян, данную в приведенной выше фразе из четвертого фрагмента, а именно что они обладают «всевозможными формами»? Правда, греческое существительное idea, которое мы перевели здесь словом «форма», не обязательно означает геометрическую форму; оно употреблялось в более общем значении — общий вид, совокупность внешних свойств и т. д. Но в данном случае это существительное стоит в одном ряду с такими конкретными существительными, как цвета (chroiai), вкусы и запахи (hedonai), поэтому представляется более вероятным, что оно также имеет конкретный смысл фигуры, или геометрической формы. Именно так переводили его в этом контексте Дильс (Ciestalten), Бернет (shapes) и другие авторитетные исследователи. Мы присоединяемся к этой трактовке и полагаем, что под «семенами» Анаксагор понимал частицы, обладавшие всевозможными формами. Частицы чего? Конечно, разнообразных веществ, реально встречающихся в природе. Кровинки и крупинки золота, о которых пишет Лукреций, излагая анаксагоровскую доктрину, — это как раз «семена». Заметим, что в позднейшей античной доксографии под словом «гомеомерии» стали понимать не подобочастные в аристотелевском смысле, а эти самые мельчайшие частички. При этом изменилось и само написание слова «гомеомерии»: не субстантивированное прилагательное homoiomere (как у Аристотеля), а существительное hai homoiomereiai. Подобный отход от классического аристотелевского понимания гомеомерий был, по-видимому, связан именно с тем, что «семена» Анаксагора были мельчайшими частичками реально встречавшихся в природе качественно-определенных веществ, а отнюдь не «существующими вещами» в более абстрактном смысле (как в 17-м фрагменте).

С этим согласуется то обстоятельство, что термин «семена» встречается в описании первичной смеси (вторая часть 4-го фрагмента). Первичная смесь должна была восприниматься нашими органами чувств (если бы это вообще было возможно) как нечто качественно-неопределенное, ибо в ней «ничто не было различно из-за малости» (фр. 1). Речь идет, очевидно, о малости семян, которые входили в первичную смесь наряду с противоположностями «влажного и сухого, теплого и холодного, светлого и темного, и земли, содержащейся в большом количестве» (фр. 4). Иначе говоря, несмотря на кажущуюся неопределенность первичной смеси, она была именно смесью (migma), в числе компонентов которой были семена, бесчисленные по числу и по разнообразию своих свойств (форм, цветов и т. д.). Если взять частицу первичной меси и начать делить ее на все более мелкие части, то в конце концов можно будет дойти до частиц, обладающих качественной определенностью, т. е. до семян. В процессе космического круговращения, вызванного Разумом, эти семена приходят в движение и в силу принципа «Подобное стремится к подобному» начинают соединяться друг с другом. Это именно тот процесс, который описывается Лукрецием:

Но значит ли это, что сами семена абсолютно однородны, что каждое из них состоит из одной и только из одной «существующей вещи»? Ни в коем случае! Каждое семя, как бы мало оно ни было, обладает конечными размерами, а следовательно, безгранично делимо, как и любая другая вещь. А если это так, то в силу принципа универсальной смеси каждое из них включает в себя все «существующие вещи». Продолжая деление семени на более мелкие части, мы на каком-то этапе этого деления снова получим частицы всех встречающихся в природе качественно-определенных веществ; это будут семена другого порядка малости, и они в свою очередь будут делимы до бесконечности. Таким образом, развивая мысль Анаксагора, можно говорить о бесконечной иерархии уровней деления, причем на каждом из этих уровней качественно-определенные семена высшего уровня распадаются на бесчисленное множество семян низшего уровня. Каждое семя, к какому бы уровню малости оно ни принадлежало, представляет собой своего рода микрокосмос. Ибо «у большого и у малого имеется равное число частей, и таким образом во всем может заключаться все» (фр. 6). Именно в этом смысле надо понимать слова Симпликия, что, согласно Анаксагору, «каждая гомеомерия [homoiomera — т. е. семя! — И. Р.], подобно целому, [т. е. вселенной], заключает в себе все и, следовательно, не только бесконечна, но и бесконечное число раз бесконечна».

Исходя из сказанного, некоторые исследователи (например, С. Я. Лурье, см. 23, 90–91) доводили мысль Анаксагора до логического конца: если каждая частица, как бы мала она ни была, заключает в себе все, то она должна содержать не только все качественно-определенные вещества, но и все вещи окружающего нас мира — Небо и Землю и все, что на них находится, и притом не в единственном числе, а в бесконечном числе на бесконечно многих уровнях малости. Заметим, однако, что эта слишком смелая идея вряд ли приходила в голову самому Анаксагору, ибо попытки истолковать в таком духе одно место 4-го фрагмента (о котором еще пойдет речь в дальнейшем) представляются неубедительными. Да и Аристотель, полемизировавший против положения об относительности большого и малого с помощью аргумента, что животные и растения не могут быть любой степени малости, нигде не говорит, что Анаксагор придерживался именно такой точки зрения. Во всяком случае, в тексте книги Анаксагора указаний на это, по-видимому, не было.

На этом мы закончим рассмотрение анаксагоровского понятия семени.

Следующее понятие, ставившее в тупик многих исследователей Анаксагора, это так называемые противоположности. Правда, в тексте фрагментов Анаксагора мы такого термина не находим; он встречается у Аристотеля, указывающего, что «Анаксагор признает бесконечные по числу подобочастные и противоположности…» (Физ. 4, 187а 25); сам же Анаксагор только перечисляет эти противоположности — во-первых, в цитировавшемся выше 4-ом фрагменте, где «влажное и сухое, теплое и холодное, светлое и темное» называются в числе компонентов первичной смеси, а во-вторых, в двенадцатом фрагменте, где описывается процесс дифференциации первичной смеси под действием вызванного Разумом круговращения: «И отделяется от тонкого плотное, от холодного теплое, от темного светлое и от влажного сухое».

Далее, имеется пятнадцатый фрагмент, состоящий из одной небольшой фразы: «Плотное, влажное, холодное и темное собралось там, где теперь Земля, редкое же, теплое и сухое ушло в дали эфира» (фр. 15).

И наконец, намек на противоположности содержится в восьмом фрагменте — одном из наиболее известных: «Не отделены друг от друга вещи, находящиеся в едином космосе, и не отсечено топором ни теплое от холодного, ни холодное от теплого» (фр. 8).

Что же такое эти противоположности? Свойства ли это семян или какие-то самостоятельные сущности? Если верно первое, то почему они перечисляются наряду с семенами (а у Аристотеля наряду с подобочастными)? Если же справедлива вторая альтернатива, то какова их роль в процессе космообразования? Эти и другие подобные вопросы ставились уже древними комментаторами Аристотеля, но окончательного ответа на них не найден вплоть до настоящего времени.

Наиболее традиционная точка зрения на противоположности состоит в том, что они являются качествами гомеомерий, которые и отличаются друг от друга благодаря наличию у них неодинаковых качеств, в том числе теплого и холодного, сухого и влажного, тяжелого и легкого и тому подобных. В древности эту точку зрения развивал Симпликий, подробно обсуждавший проблему противоположностей в «Комментариях к Физике». «А именно они, [сторонники Анаксагора], полагали, что тепло и холод, сухость и влажность, разреженность и плотность и другие качественные противоположности заключены в гомеомериях и что этими качествами, как они утверждали, отличаются [друг от друга] гомеомерии, являющиеся, по их мнению, началами, поскольку противоположность в подлинном смысле слова усматривалась ими в качествах, а не в фигурах» (71).

В другом месте Симпликий пытается интерпретировать указание Аристотеля так, что Анаксагор признавал два рода первоначал — подобочастные (гомеомерии) и противоположности. Ссылаясь на Александра Афродисийского, он объясняет включение противоположностей в число анаксагоровских первоначал тем, что «противоположности заключены в гомеомериях, так же как и все различия». Но тут же у него возникает сомнение: ведь противоположности присущи и четырем стихиям Эмпедокла, с учением которого в данном месте «Физики» сравнивается учение Анаксагора. Почему же Аристотель не назвал противоположности в числе начал также и Эмпедокла? Может быть рассуждает Симпликий, это произошло потому, что стихиям внутренне присущи не все противоположности, как это имеет место у гомеомерий. Ведь, например, сладкое и горькое не являются первично присущими стихиям качествами, в учении же о гомеомериях они рассматриваются как первичные и существующие сами по себе — подобно цветовым противоположностям. Но может быть (продолжает Симпликий) и у гомеомерий имеется некая последовательность возникновения противоположностей, причем вторичные существуют как следствие первичных (см. 26, 271).

Ясно, что на вопрос о подлинной роли противоположностей в системе Анаксагора Симпликий не может дать ответа. И все же в своих рассуждениях он приближается (как нам кажется) к истине в отличие от многих позднейших исследователей. У него намечается различение между такими парами традиционных противоположностей, как теплое и холодное, сухое и влажное, легкое и тяжелое, с одной стороны, и свойствами — цветовыми, вкусовыми и т. д. — с другой (причем последние он также относит к разряду противоположностей, хотя у Анаксагора они таковыми, по-видимому, не считались). Это различение, как мы увидим ниже, имеет очень важное значение в теории материи Анаксагора.

Что касается четырех стихий — огня, воздуха, воды и земли, то их с давних пор было принято рассматривать как сочетания противоположностей теплого и холодного, сухого и влажного, светлого и темного, легкого и тяжелого (у Анаксагора в двенадцатом фрагменте вместо четвертой из названных пар фигурирует близкая ей пара — редкое и плотное). Еще у Анаксимандра основным этапом космогонического процесса было отделение внешней горячей огненной оболочки от влажного и холодного ядра, из которого образовывалась земля. Нечто подобное мы имеем и в космологии, изложенной во второй части поэмы Парменида, посвященной «мнениям смертных». Как сообщает Аристотель, «вынуждаемый сообразоваться с явлениями, он, [Парменид], затем устанавливает две причины и два начала — теплое и холодное, а именно говорит об огне и земле…» (Мет. А 5, 986в 14–987а 28).

В одном из дошедших до нас фрагментов Гераклита мы находим две пары, которые потом встречаются и у Анаксагора: «холодное становится теплым, теплое холодным, влажное сухим, сухое влажным» (фр. 126). Напрашивается сопоставление этого фрагмента с другими, где говорится о взаимопревращениях стихий (фр. 31, 36, 76 и т. д.).

Четыре элемента Эмпедокла также описывались древними авторами как материализованные качественные противоположности (именно так поступает, например, Платон, критикуя сторонников физики Эмпедокла в «Законах») (X, 889 В).

К этой традиции примкнул и Аристотель, трактовавший четыре стихии как различные комбинации четырех фундаментальных сил (dunameis): сухого и влажного, теплого и холодного. Огонь, по Аристотелю, сух и тепел, воздух — влажен и тепел, вода — влажна и холодна, земля — суха и холодна. Этими четырьмя случаями исчерпывается возможное число стихий.

Естественно поэтому предположить, что пары противоположностей, перечисляемые в фрагментах сочинения Анаксагора, также имели непосредственное отношение к стихиям (какое именно — мы увидим несколько ниже). Различия же между семенами качественно-определенных веществ определялись у него не этими противоположностями, а такими свойствами, как геометрические формы, цвета, вкусы и запахи, о чем пишет сам Анаксагор в начале четвертого фрагмента. По отношению к семенам противоположности теплого и холодного, сухого и влажного и т. д. оказываются случайными свойствами в том смысле, что семена одного и того же вещества (например, мяса, крови, кости, золота и т. д.) могут быть теплыми или холодными, сухими или влажными, не переставая при этом быть семенами мяса, крови и т. д. Разумеется, как это и подчеркивал Александр Афродисийский, а вслед за ним Симпликий, противоположности заключены в семенах, ибо, кроме семян, им негде находиться: в силу принципа универсальной смеси семена заполняют все пространство, не оставляя пустых промежутков. Но соотношения, в которых противоположности присутствуют в семенах одного и того же рода, могут быть различными.

Это предположение имеет гипотетический характер, ибо в дошедших до нас фрагментах оно нигде прямо не сформулировано. Мы назовем его гипотезой о независимости семян и противоположностей. Возможно, что прямого подтверждения этой гипотезы мы не нашли бы, даже если бы где-нибудь вдруг был обнаружен полный текст сочинения Анаксагора. Тем не менее мы считаем ее правдоподобной, так как она позволяет устранить некоторые неясности и избежать противоречий, возникающих при попытках согласования разнородных свидетельств о теории Анаксагора.

Косвенное подтверждение нашей гипотезы можно найти у Аристотеля. Критикуя анаксагоровскую концепцию первичной смеси, Аристотель пишет: «…нелепо утверждать изначальное смешение всех вещей — и потому, что они в таком случае должны были бы ранее существовать в несмешанном виде; и потому, что от природы не свойственно смешиваться чему попало с чем попало; а кроме того, и потому, что отдельные состояния (ta pathe) и привходящие (случайные) свойства (ta sumbebekota) отделялись бы в таком случае) от субстанций (одно и то же ведь подвергается смешению и отделению)…» (Мет. А 8, 989a 10–989в 20).

Аристотель предлагает переформулировать концепцию Анаксагора в соответствии со своими понятиями; при этом она, по его мнению, произвела бы «более современное впечатление».

Очень интересный комментарий к этому месту дает Александр Афродисийский: «Он, [Аристотель], отмечает, что нелепость этих положений, понимаемых буквально, заставляет думать, что [в сущности] Анаксагор хотел сказать что-то совсем другое. Приходя ему на помощь и анализируя его подлинные намерения, Аристотель излагает эти положения так, как если бы он сам их сформулировал» (Александр Афродисийский. «Комментарии к Метафизике», 68, 5; см. 26, 274).

Далее Александр разбирает возражения Аристотеля против понятия первичной смеси. Первое возражение — что такое понятие предполагает первоначальное существование несмешанных вещей, ибо смесь не может существовать раньше того, что в ней смешано. Второе возражение — что от природы не свойственно чему попало смешиваться с чем попало — Александр поясняет следующим образом: «…невозможно и неестественно смешение любой произвольной вещи с любой другой вещью: ибо каким образом линия может быть смешана с белым, а белое с музыкантом?»(26, 275).

В таком изложении идея Анаксагора представляется смехотворной, однако несомненно, что приведенная фраза содержит грубое искажение того, что имел в виду сам Анаксагор. Последний писал (как мы видели из цитированного выше четвертого фрагмента) о смешении всех вещей — «влажного и сухого, теплого и холодного, светлого и темного… и беспредельных по множеству семян, ни в чем не похожих друг на друга». Аристотеля, по-видимому, раздражало, что у Анаксагора подобочастные перемешаны с тем, что он считал свойствами этих подобочастных, т. е. с противоположностями влажного и сухого и т. д. Поэтому-то он и написал с нескрываемой иронией, что у Анаксагора «что попало» смешивается с «чем попало». А Александр довел замечание Аристотеля до абсурда: ведь под «чем попало», действительно, можно понимать и белое, и музыканта. Ясно, однако, что к учению Анаксагора такое понимание никакого отношения не имеет.

С вопросом о противоположностях связано и третье возражение Аристотеля — что у Анаксагора состояния и случайные свойства могут быть отделены от субстанций (ибо если имеется смесь каких-то вещей, то они могут быть и разделены). Аристотель явно не хочет вставать на точку зрения, которая с самого начала представляется ему неверной. У Анаксагора независимостью по отношению к «субстанциям» (т. е. к качественно-определенным веществам) обладают не всякие свойства, а лишь такие состояния, которые определяются противоположностями влажного и сухого, теплого и холодного и им подобными; прочие же свойства — геометрические формы, цвета, вкусы и запахи — неотделимы от субстанций и не имеют самостоятельного бытия. Для Аристотеля же такое разделение на два класса того, что он считал качествами субстанций, было неприемлемо, и вот, желая показать нелепость анаксагоровской идеи первичной смеси, он заменяет указанные пары противоположностей «состояниями и случайными свойствами».

Между тем все говорит о том, что анаксагоровские противоположности обладают самостоятельным бытием и относятся к разряду «существующих вещей» наряду с качественно-определенными веществами (аристотелевскими подобочастными). Это означает, что к ним применимы основные принципы анаксагоровской теории материи — принцип сохранения, принцип универсальной смеси и принцип преобладания.

Действительно, общее количество теплоты или холода, если трактовать их не как свойства вещей, а как самостоятельные сущности, остается в мире постоянным; может меняться только их соотношение в каждой данной вещи (или данной точке пространства). Это относится и ко всем прочим парам противоположностей.

Далее, во всякой вещи, как бы мала она ни была, обязательно присутствуют оба члена пары. Не может быть такого случая, чтобы вещь содержала в себе только тепло и совсем не содержала холода, ибо, как пишет сам Анаксагор, «не отделены друг от друга вещи, находящиеся в едином космосе, и не отсечено топором ни теплое от холодного, ни холодное от теплого» (фр. 8).

Имеется и другое свидетельство, указывающее, что принцип универсальной смеси распространяется Анаксагором не только на качественно-определенные вещества, но и на противоположности. В одном из текстов, относящихся к поздней античности (в схолиях к Григорию Назианзину), содержится интересный комментарий к учению Анаксагора:

«Отыскав древнее учение, что ничто не возникает из вовсе не существующего, Анаксагор отвергнул возникновение, ввел же вместо возникновения разделение. Ведь он болтал вздор, будто все было смешано друг с другом, а затем стало разделяться, возрастая. А именно в одном и том же зародыше находятся [будто бы] и волосы, и когти, и вены, и артерии, и сухожилия, и кости, причем они невидимы из-за малости частей, возрастая же, понемногу разъединяются. „Ведь каким образом, — говорит он, — из не-волоса мог возникнуть волос и мясо из не-мяса?“» (26, 296).

Последняя фраза считается подлинной цитатой из Анаксагора; она получила обозначение десятого фрагмента. Но затем автор приведенного текста распространяет принцип универсальной смеси также и на противоположности: «Он говорит это не только о телах, но и о цветах, ибо, [по его мнению], в белом имеется черное, а в черном — белое. То же самое он полагал о весе, думая, что к тяжелому всегда примешано легкое, а к легкому — тяжелое» (там же).

Здесь, по-видимому, допущена следующая неточность. В фрагментах Анаксагора нет противоположностей белое — черное и легкое — тяжелое; мы находим там близкие пары светлого и темного, а также редкого и плотного. Видимо, именно их мел в виду автор схолий. Но это для нас в данном случае не так уж существенно. Важно то, что в этом тексте подтвержден принцип универсальной смеси как для качественно-определенных веществ, так и для противоположностей.

Что касается третьего принципа — принципа преобладания, то он для противоположностей представляется очевидным: ясно, что тело будет казаться теплым, если теплота в нем будет преобладать над холодом, и наоборот. То же относится и к другим парам.

Итак, в иерархии бытия качественно-определенные вещества и противоположности сухого — влажного, теплого — холодного и т. д. занимают сходное положение: и те и другие относятся к категории «существующих вещей», т. е. обладают рядом признаков истинного бытия в парменидовском смысле. И те и другие подчиняются принципам, общим для всех «существующих вещей». При всем этом, однако, между ними имеется существенное различие. В то время как вещества, будучи смешаны друг с другом, все же обладают протяжением и образуют частицы (семена), каждая из которых занимает в пространстве какое-то конечное место, противоположности не имеют особого протяжения, отличного от протяжения семян, и не занимают своего места. Они находятся не рядом с семенами, а в самих семенах; они скорее пронизывают или пропитывают их, как если бы они были состояниями или свойствами семян. Будь семена частицами, разделенными пустыми промежутками, подобно атомам Демокрита, тогда можно было бы говорить, что эти промежутки заполнены не частицами материи, а противоположностями (подобно эфиру или полю современной физики, заполняющему пространство между элементарными частицами). Но таких промежутков, согласно теории Анаксагора, не может быть; их допущение противоречило бы принципу универсальной смеси, так как означало бы существование участков пространства, в которых находились бы не все вещи.

Но Анаксагор не ограничивался теоретическим обоснованием невозможности пустого пространства; согласно свидетельству Аристотеля (Физ. 6, 213а 25), он производил опыты с кожаными Мехами и клепсидрами (водяными часами. — И. Р.), имевшие целью показать, что пустоты не существует. Аристотель правильно говорит, что эти опыты не достигают цели: они доказывают только, что воздух есть нечто вещественное, а не то, что пустоты нет. Но сам по себе факт постановки таких опытов заслуживает внимания как один из предвестников экспериментального метода в естествознании.

Что же касается противоположностей, то их правильнее всего было бы отождествить с понятием «силы» («способности»), обозначавшимся по-гречески термином dynamis. Этот термин употреблялся в таком значении, по-видимому, задолго до Анаксагора; им пользовался Алкмеон; мы встречаем его в поэме Парменида, и наряду с такими понятиями, как physis (природа) и chymos (сок), он составлял неотъемлемую принадлежность медицинской терминологии. Этот вопрос был хорошо проанализирован американским ученым Г. Властосом в его статье о физической теории Анаксагора, хотя мы и не можем присоединиться ко всем выводам автора этой статьи (см. 76). Так, Властос полагал, что Анаксагор принимал бесчисленное множество первичных противоположностей, включавшее, в частности, все цвета и вкусы (белое и черное, сладкое и горькое и т. д.). Мы же считаем в соответствии со свидетельствами самого Анаксагора, что цвета и вкусы, так же как и геометрические формы (независимо от того, можно ли их представить в виде пар противоположностей или нет), относились к свойствам семян, задавая им качественную определенность; что же касается противоположностей, имевших статус «существующих вещей», то их, вероятно, было столько, сколько называет сам Анаксагор. Это — сухое и влажное, теплое и холодное, светлое и темное, редкое и плотное.

Естественно возникает вопрос: для чего понадобилось Анаксагору выделять эти несколько пар противоположностей из множества прочих свойств и качеств и придавать им особый онтологический статут? Для ответа на этот вопрос надо будет обратиться к проблеме четырех стихий. Выше мы уже касались этой проблемы, указывая на всегда существовавшую в греческой философии связь между такими противоположностями, как теплое и холодное, и четырьмя стихиями. Теперь мы посмотрим, как реализовалась эта связь в теории материи Анаксагора.

Следует подчеркнуть, что четыре традиционные стихии — огонь, воздух, вода и земля — не играли в теории Анаксагора особо важной, принципиальной роли. Нечто аналогичное, впрочем, имело место и в атомистике. Как свидетельствует Аристотель, в учении Демокрита только атомам огня (которые были у него тождественны с атомами души) приписывалась определенная, выделенная форма, а именно шаровидная. Прочие стихии были у Демокрита «панспермиями фигур» (Физ. Г 4, 203a 20), т. е. смесями атомов всевозможных форм. Различия же между воздухом, водой и землей имели, выражаясь современным языком, чисто статистический характер: воздух состоял преимущественно из более мелких и сравнительно более гладких атомов, земля — из более крупных, тяжелых и шероховатых, вода же занимала промежуточное положение между ними.

Сходную картину мы имеем у Анаксагора — с той только разницей, что и эфир (бывший у Анаксагора синонимом стихии огня) оказывается здесь таким же собранием всевозможных семян, как и воздух. Приведем две совершенно недвусмысленные цитаты из Аристотеля, в которых точка зрения Анаксагора противопоставляется учению о четырех элементах Эмпедокла. Теория элементов Анаксагора прямо противоположна теории Эмпедокла. Последний утверждает, что огонь, земля и рядоположные им тела суть элементы тел и что все тела состоят из них; Анаксагор, наоборот, — что подобочастные вещества (т. е. мясо, кость и все подобное) — элементы, а воздух и огонь — смеси этих и всех остальных «семян», поскольку и тот и другой представляют собой скопление всех подобочастных [телец], невидимых [вследствие малости], — этим и объясняется, почему из этих [двух тел] возникает все («эфир», по его терминологии, то же, что огонь) («О небе» Г 3, 302а 25–302Ь 5).

Другая цитата: «Совершенно очевидно, что последователи Анаксагора и Эмпедокла говорят противоположные вещи. Эмпедокл утверждает, что огонь, вода, воздух, земля — это четыре элемента, и притом более простые, чем плоть, кость и сходные с ними подобочастные. Последователи же Анаксагора считают простыми [телами] и элементами эти [подобочастные], землю же, огонь, воду и воздух признают составными, поскольку они представляют собой смесь всевозможных семян этих [подобочастных]». («О возникновении и уничтожении» А 4, 314а 20–25).

В обоих случаях Аристотель допускает некоторую неточность, смешивая понятия подобочастных и семян. Именно эта неточность и побудила позднейших доксографов и исследователей отождествить оба понятия, о чем мы говорили выше. Но если учесть, что каждое семя представляет собой смесь всех подобочастных (качественно-определенных веществ), причем по своим свойствам оно оказывается подобным тому из подобочастных, которое в нем преобладает, то можно будет согласиться, что эта неточность не имеет принципиального значения.

В целом же свидетельства Аристотеля о том, что стихии у Анаксагора не элементарны, но представляют собой «панспермии», т. е. смеси всевозможных семян, представляются слишком определенными и недвусмысленными, чтобы их можно было с ходу отвергать. Между тем многие ученые нашего времени, начиная с Таннери, поступают именно таким образом, утверждая, что Аристотель не понял и грубо исказил мысли Анаксагора. Так, Таннери пишет: «…говорить вместе с Аристотелем, что огонь состоит из гомеомерий, подобных гомеомериям мяса и костей, — значит совершенно искажать мысль Анаксагора» (31, 277).

Вместо этого Таннери выдвигает гипотезу, что стихии представляют собой комбинации всех противоположностей, упоминаемых в анаксагоровских отрывках; отличаются же они друг от друга преобладанием тел или других членов соответствующих пар. «Огонь, — пишет Таннери, — самое блестящее, самое теплое, сухое и тонкое вещество, тем не менее он всегда содержит в себе темное, холодное, влажное, тяжелое…» (там же). Что же касается семян, или аристотелевских гомеомерий, то они, по мнению Таннери, отнюдь не элементарны, а представляют собой комбинации тех же противоположностей. В этом смысле между стихиями и качественно-определенными веществами (гомеомериями) нет принципиальной разницы.

Но как быть с приведенными выше свидетельствами Аристотеля, что стихии суть смеси всевозможных семян (или подобочастных)? Нам представляется, что между этими свидетельствами и, казалось бы, полностью отвергающей их гипотезой Таннери можно перебросить мостик. Нижеследующие соображения показывают, каким образом это следует сделать. Эти соображения вызваны не нашей склонностью к компромиссам, не стремлением примирить непримиримые точки зрения, а убеждением в том, что гипотеза Таннери заключает в себе некоторое рациональное зерно, соответствующее духу учения Анаксагора.

Стихии у Анаксагора действительно являются комбинациями теплого и холодного, сухого и влажного и других противоположностей — в этом отношении Таннери был безусловно прав. Ошибка его состояла в том, что он считал эти противоположности (качества, силы или как бы они еще ни назывались) единственно первичными и элементарными сущностями в теории Анаксагора. Но столь же первичными и элементарными сущностями были в этой теории и качественно-определенные вещества (аристотелевские подобочастные). И те и другие присутствуют в любой части вещества, в любом объеме пространства, как бы малы эта частица или этот объем ни были. Все они присутствуют и в огне, и в воздухе, и в любой другой стихии. Однако существует разница между частицей, скажем, мяса и (выражаясь условно) «частицей» огня. Частица мяса содержит в себе все противоположности и все качественно-определенные вещества. Кажется же она мясом потому, что «элементарное» мясо (мясо как существующая вещь) в этой частице преобладает над всеми ее прочими компонентами. В частице же огня преобладает не какое-либо из качественно-определенных веществ (типа мяса), а сочетание теплого, светлого, сухого и редкого; аналогичным образом в других стихиях преобладают иные сочетания соответствующих «сил». Но эти силы пространственно не обособлены от семян качественно-определенных веществ; они заключены в этих семенах, или, как писал Александр Афродисийский, «противоположности заключены в гомеомериях, так же как и все различия» (26, 271) (подобно всем доксографам поздней античности, Александр отождествляет семена с гомеомериями). Таким образом, стихии действительно являются «панспермиями» — в том смысле, что они представляют собой смеси всевозможных семян; отличаются же они друг от друга преобладанием определенных комбинаций сил или противоположностей.

Но можно ли говорить о семенах стихий? Можно ли сказать, что наряду с семенами мяса, крови и других подобочастных в любой вещи содержатся семена огня, воздуха и других стихий? В пользу такой точки зрения можно привести некоторые аргументы. Аристотель неоднократно называет стихии в числе подобочастных веществ; во всяком случае, хотя стихии и находились в его системе на другой, более низкой ступени иерархии материального мира, тем не менее они обладали свойством подобочастности наравне с подобочастными веществами в прямом смысле слова. Так, в одном месте «Метафизики» Аристотель пишет об учении Анаксагора: «…по его словам, почти все подобочастные предметы, являющиеся таковыми по образцу воды или огня, возникают и уничтожаются именно таким путем — только через соединение и разделение, а иначе не возникают и не уничтожаются, но пребывают вечно» (Мет. А 3, 983в 31–984в 13).

Так же и у позднейших доксографов — у Лукреция, Симпликия и других, писавших об учении Анаксагора, — стихии зачастую оказывались в одном ряду с подобочастными типа мяса, крови и золота. Значит ли это, что такова была точка зрения самого Анаксагора? Или они делали это под воз действием приведенной цитаты из «Метафизики»?

Второе предположение представляется нам более правдоподобным. Сам Анаксагор, видимо, по этому вопросу прямо не высказывался, тем не менее в его фрагментах можно найти указания на то, что в первичной смеси, да и на позднейших стадиях космообразования, стихии не были раздроблены на мельчайшие, невидимые глазу семена и занимали более значительные области пространства, включавшие бесчисленные множества всевозможных семян.

Так, в первом фрагменте (а следовательно, в самом начале сочинения Анаксагора) мы читаем следующее: «И когда все [вещи] были вместе, ничто не было различимо из-за малости, потому что все наполнял эфир и воздух, оба беспредельные: ведь в общей совокупности они самые большие как по количеству, так и по величине».

Глагол «наполнял» (kateichen) в этом отрывке можно заменить другими русскими словами: «охватывал», «подавлял», «покрывал», «сдерживал». Все они указывали на преобладание эфира и воздуха, в силу которого прочие вещества не были различимы. И тот и другой были «беспредельны» (apeira); это прилагательное, возможно, не только было количественной характеристикой названных стихий, но и служило указанием на их бесформенность, на отсутствие у них внутренних членений, границ. Первичная смесь была прежде всего смесью двух бесформенных стихий — эфир и воздуха, которые, в свою очередь, представляли собою смеси всевозможных семян.

Эфир и воздух играли в космогонии Анаксагора особо важную роль по сравнению с другими стихиями. Оба они преобладали в первичной смеси. Начальный период космообразования выражался в разделении первичной смеси на две большие области — периферийную эфирную оболочку и центральную воздушную сферу, «потому что воздух и эфир отделяются от массы окружающего, и это окружающее беспредельно по количеству» (фр. 2). Окружающее (periechon) — это первичная смесь, еще не затронутая отделением, происходящим под действием космического круговращения. В дальнейшем в воздушной сфере происходит уплотнение ядра, состоящее из земли.

«Плотное, влажное, холодное и темное собралось там, где теперь Земля; редкое же теплое и сухое ушло в дали эфира» (фр. 15). Земля — третья стихия, упоминаемая Анаксагором. В четвертом фрагменте указывается, что в первичной смеси наряду с противоположностями влажного и сухого и т. д. и множеством семян, ни в чем не похожих друг на друга, содержалось также большое количество земли. Таким образом, земля как стихия присутствует в смеси в качестве одного из ее изначальных компонентов; однако в силу количественного преобладания эфира и воздуха она, по-видимому, там «не была различима». Воду в составе первичной смеси Анаксагор ни разу не упоминает. Надо полагать, что в качестве четырех четко выделенных сущностей стихии вообще не фигурировали в его сочинении. Так, в одном из фрагментов, где говорится о последовательном выделении стихий, мы находим упоминание облаков и камней наряду с водой и землей: «Из этих выделяющихся масс (эфира и воздуха. — И. Р.) сгущается земля. А именно, из облаков выделяется вода, из воды же — земля, из земли же сгущаются камни от действия холода…» (фр. 16).

На этом мы закончим рассмотрение проблемы стихий в учении Анаксагора.