Глава 9 ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ

Нет, его не было у подъезда. Его не было нигде. Ни сегодня, ни на следующий день. И Юлия поняла, что уже не будет.

На идеально убранном диване лежали кулон на цепочке и четки с крестом.

Она взяла их, механически сжала в ладони. Этот жест мгновенно вернул чувство потери, нахлынувшее теперь с троекратной силой. Оно чуть не убило ее — таким стало мощным, когда она упала, рыдая, лицом в диванную подушку, хранящую его запах.

Она лежала так целый день, думая, зачем ей все это? Зачем все это было?! Кто, в конце концов, ответит на вопрос теперь, когда Карлоса нет?!! Юлия зажмурилась — как всегда от мысли о доне Карлосе заболел маленький шрам на шее. Ясно было только одно — она не успокоится. Не начнет жить, пока не узнает, не поймет… Но как это узнать? И как понять? Шаманы и жрецы не помогут. Тогда — кто?! Или — что?

Замкнутый круг, состоящий из неразрешимых мыслей и недопустимых чувств, древнеславянской свастикой закружился перед глазами, вызывая тошноту и боль в висках.

…Праздник кончился. Новогодние каникулы напоминали о себе лишь тяжестью в печени, отсутствием денег и пониманием, что чуда и на этот раз не произошло. Так бывает каждый год. Но не потому, что чудеса не происходят, а потому, что мы сами не позволяем им приходить в нашу жизнь.

Снова по утрам Юлия так же, как все, шла умирать мимо полированной могильной плиты с портретом красивой девушки, а по вечерам искала Ивана.

За несколько дней она обошла все неохраняемые подъезды, дворы и подворотни в своем районе. После безуспешных поисков она, замерзшая и обессиленная, засыпала в одежде на диване в гостиной, уткнув лицо в вышитую подушку.

У нее появилась привычка вглядываться в лица людей, валяющихся в переходах метро и у винных палаток. За неделю она насмотрелась на них в таком количестве, что перед глазами, когда она засыпала, кружилось месиво из разинутых ртов с гнилыми зубами, жутких гнойных ран на голенях, смрадных одежд и слезящихся глаз. С каждой ночью их становилось все больше, и все реже возникало перед глазами лицо с ямочкой на узком подбородке и пепельной челкой.

Зато фраза, отчего-то ненавистная с детства, все настойчивее и строже звучала в голове, заставляя часто прикусывать губу: «Мы в ответе за тех, кого приручили!»… Какого черта? Ну, ладно, животные, но люди, люди-то здесь причем?! Они что — несовершеннолетние или были без сознания, когда приручались?!

Дошло до того, что Юлия, запинаясь и краснея, спросила у девчонок в салоне — кому нужно ставить свечки от пьянства, неустроенности и всего такого. Девчонки удивились, но сказали — святой Матронушке, на Таганке.

…Было совсем темно, когда Юлия возвращалась из церкви. Она честно отстояла всю вечернюю службу, и написала записки, и поставила уйму свечей, только легче почему-то не стало. Плохое предчувствие, стоило лишь выйти на колючий мороз из ладанного, сонного тепла храма, только усилилось.

Мы в ответе за тех, кого приручили… Действительно, какого черта?!

Но тогда почему так горько, пусто и страшно от этих слов? Она крутила их в голове по несколько раз в день, снова и снова возвращаясь к этой мысли и не находя ответа… Она всегда так: и не туда, и не сюда. Как это называется? Не хотелось признавать. Очень не хотелось. Но в голове почему-то каждый раз возникало одно и то же неприятное слово. Малодушие.

Она устала. Спина болела от непривычного долгого стояния на ногах. Холод, как всегда, тихо убивал.

Поколебавшись всего миг, Юлия решила не быть малодушной. И решительно, развернувшись у винного магазина при входе в свой двор, направилась к уже хорошо прогретой компании местных бомжей-алкашей.

— Извините…

Они удивленно замолчали, подняв к ней испитые, одутловатые лица. Еще бы! К ним редко кто подходил, стараясь, напротив, быстренько пробежать мимо или обойти подальше, а уж чтобы с извинениями…

— О-ой, де-евушка…

Прохрипел один из них, худой и синий, но со следами образования на замерзшем лице.

— Опять она!

Проворчала в сторону, но нарочно громко, маленькая бомжиха — то ли подросток, то ли старушка, напоминающая травести из детского театра.

— Вы давно около нас третесь, не стесняйтесь! — весело подбодрил круглолицый коротышка. — Наверное, с нами хотите выпить? А?!

— Простите, кх-м… — Юлия невольно отшатнулась, почувствовав запах, исходивший от них даже на морозе. — Вы не видели здесь такого парня… в красной куртке… высокого…

— Конечно! — воскликнул коротышка. — Конечно, видели! Да я и сам такой! А-ха-ха-ха-ха! — заклокотал он, тут же поддержанный таким же издевательски-тупым смехом товарищей.

— Дай на водочку, — жуткая травести с оплывшим лицом потянулась к ее руке. — Тогда скажем…

— Мама! — взвизгнула Юлия, отскакивая от скрюченных, фиолетовых пальцев.

— Мамы тут нет! Ха-ха-ха!

— О-хо-хо-хо-о-о-о…

Неслось ей вслед, когда она бежала, плача от страха, обиды и горя, поскальзываясь и чуть не падая, вдоль слепых витрин длинного торгового центра к темной арке, ведущей во двор.

— Приходи еще! — неслось вдогонку.

— Только водочку прихвати! Водочку! Ха-ха-хи…

Идиотка. Дважды. Трижды… Сколько можно?!

Признай, что ты его потеряла. Сама оттолкнула, сама, что теперь искать? И все, все у тебя так. И новую жизнь тебе не со стрижки нужно было начинать, а с головы! Вот только что чуть было не влипла еще круче…

Юлия опасливо оглянулась через плечо, мельком скользнула взглядом по гротескным фигурам, оставшимся позади, у тусклого огня табачной палатки. И вдруг… Кровь отхлынула от лица, собравшись тугим комком где-то в желудке.

Показалось, наверное. Но от этого не легче. Сердце сильно застучало, отдаваясь даже в висках. Нервы ни к черту, вообще… Или не показалось? Вот опять. Черная тень мелькнула и быстро пропала в голых ветках кустов.

Она знала, что за ней кто-то следит, уже давно. Юлия только не хотела признаваться себе в повторяющихся симптомах паранойи. Да и кто бы на ее месте захотел? Только она опять, вот уже почти месяц чувствует взгляд. Чувствовала. А вот теперь — видит! Или она окончательно сошла с ума от переживаний, или сегодня, сейчас, за ней реально кто-то крадется. Кто-то? Темный глухой двор, позднее время, криминальные новости каждый день по телевизору и в газетах… А если — что-то?! Такое ведь уже было однажды. Только там была красивая, теплая Барселона. Море и романтика. А здесь — все проще. Грязный двор-коробка, где, что ни ночь, — убивают, калечат, насилуют… Может быть, и лучше, если нечистая сила, но…

НЕТ! Это не мистика. К сожалению. Это правда. Юлия ускорила шаги.

Рядом, как назло, никого. В такую погоду бабки не толкутся до ночи у своих подъездов. Дети с мамашами не копаются в снежке, увлеченно строя куличи и вылепливая снеговиков. Да и собачники вместе с питомцами спешат поскорее вернуться в тесное тепло квартир.

Сзади мечется тенью, более темной, чем чернота неосвещенного двора, узкий силуэт.

Шаги. Быстрые, неровные. Вот бы понять — это скрипит снег под ее собственными ногами или… Дыхание сбилось, стало шумным, но оборачиваться страшно — как в кошмаре, как в фильме ужасов, как в страшной сказке. Лучше смотреть вперед. Туда, где тусклая лампочка освещает площадку перед ее подъездом.

Юлия, не сбавляя шага, незаметно опустила руку в сумочку. Там, среди всякого хлама, лихорадочно нащупала на дне ключи, а на них тяжелый брелок-фонарик с острым, твердым наконечником, папин подарок. Юлия крепко сжала вспотевшей ладонью единственное оружие, могущее ее спасти.

Только вот она поздно поняла, что это вовсе не ее, а чужое дыхание рвет воздух ритмичными, частыми звуками.

— А-а!!

Когда чужая рука упала ей на плечо, страх стал таким сильным, что буквально подкосились колени. Но преследователь явно не ожидал такой реакции.

Юлия резко, с отчаянностью беспомощности развернулась. И без замаха, так как боялась высоко поднимать руку, чтобы он не успел перехватить ее, изо всей силы ткнула туда, где должен был быть глаз, острым концом металлического корпуса фонарика.

— Ой! Блин!!! М-м-м…

Маньяк застонал, согнулся, схватившись за лицо, споткнулся, заскользил на влажном укатанном снегу и упал.

Сейчас бы бежать. Самое время. Но она почему-то на секунду застыла на месте, сама, наверное, изумившись от неожиданности и шока. Этой секунды хватило, чтобы он вцепился пальцами в ее рукав, потянув резко вниз с такой силой, что она тоже чуть не упала.

И произнес сдавленно, неожиданно умоляюще:

— Подожди…

При этом он, не отпуская, тянул ее вниз. Юлия изо всех сил упиралась ногами в снег, замерев в нелепейшей позе.

— Пусти!

— Подожди, дура…

— Отстань.

— Я знаю, кто ты!

— Мама!

— Я все знаю про тебя!

— Мама, а-а-а, помогите!!!

— Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ АНГЕЛ!

У Юлии подкосились ноги, теперь по-настоящему. Она даже не поняла, как очутилась коленями в мокрой, ледяной, хлюпающей грязи.

Тогда он отнял ладони от лица. Поднял голову, все еще не отпуская ее рукав.

В сине-мертвенном свете единственного фонаря Юлия увидела очень бледное лицо с темной длинной ссадиной, кровоточащей на лбу. Он все-таки успел увернуться, и удар пришелся не в глаз, а в лоб. Ссадина была отчетливо видна под белой смешной шапочкой. И еще — четко, как во вспышке фотокамеры, навсегда запечатлелись в памяти родинка над левой бровью и разгневанные глаза-хамелеоны.