"Ритуальные грехи" - читать интересную книгу автора (Стюарт Энн)

Глава двенадцатая

Рэйчел изнывала от жары. Постель оказалась слишком мягкой, она приняла девушку в свои жаркие объятья и погрузила в опасные пучины дремы. Отбросив в сторону одеяло и зарывшись в пуховую перину, Рэйчел все глубже погружалась в сон. Стояла непроглядная ночь, ее душный, черный кокон засасывал жертву в мир, в котором царили то ли сны, то ли кошмары.

Она ощущала присутствие Люка в комнате, ноздри ловили его запах. Но она не могла раскрыть глаза. Где-то в глубине сознания яростным молоточком билась мысль — если она раскроет глаза, значит, ему удалось ее напугать, убедить, что все в этом мире возможно, что он покинул монашескую жизнь и последовал за ней в этот липкий, похожий на трясину ночной кошмар. А если она будет держать глаза закрытыми, позволив телу пребывать в полудреме, то докажет, что он не в силах ее напугать.

До нее доносились странные, приглушенные звуки. Телевизор Эстер продолжал работать, тем самым доказывая реальность бытия. Она слышала, как на краю города чавкает болото. Как откуда-то издали доносится эхо близкой грозы.

Она беспокойно заворочалась, думая о том, что ничего не случится, если она на секунду откроет глаза, просто, чтобы почувствовать себя спокойней. Но веки словно налились свинцом, и она еще глубже погрузилась в сон.

На нее тут же нахлынул ворох ненужных воспоминаний, только на этот раз она старалась не подавить их, а наоборот, извлечь из подсознания. О том, как гадкий старик приходил к ней в кровать, пока она спала, как он гладил ее, нашептывал на ухо разные словечки. Она хотела, чтобы к ней вернулось ощущение страха и омерзения. Однако время было другое, и мужчина был другим, и ее тело об этом знало. Вот кончики пальцев легко, будто перышком, коснулись ее кожи. Руки скользнули ей между ног, погладили ее там, и от смущения она неловко заерзала. Проснись, сказала она себе. Но продолжала слышать лишь звуки грозы и ощущать сгустившуюся вокруг нее тьму.

Она его не чувствовала, значит, здесь никого не было. Оставалось лишь касание его рук — прекрасная чувственная фантазия. Ее ласкал бесплотный дух, он старался услужить ей. Это создание ночи не могло причинить ей зла. Сейчас она это знала и лежала спокойно, позволив телу получить то, в чем оно так отчаянно нуждалось.

Кроме рук были еще и губы. Вот они прижались к ее шее, язык лизнул нежную кожу. Она задрожала от жара, держа руки вытянутыми вдоль тела, в то время как его голова опустилась ниже. Она не чувствовала тяжелого водопада волос, значит, эти дивные, щедрые губы не могли принадлежать Люку. Жадный рот захватил ее сосок под тонкой маечкой и втянул в себя.

И тогда раздался звук. Конечно же, этот низкий страстный стон не могла издать сама Рэйчел. Она не нуждалась в страстных порывах и не желала, чтобы мужской рот ласкал ее грудь. У нее не могло быть такого низменного чувства.

Когда он выпустил сосок изо рта, тот налился, разбух и немного побаливал. Тогда за дело взялись тонкие умелые пальцы, а рот переместился ко второй груди, захватив в плен другой сосок. Она снова застонала, выгнув спину, желая, чтобы его руки снова оказались между ног, на этот раз под тонкой тканью трусиков. Ей хотелось, чтобы он забрался к ней на кровать.

И вдруг прикосновение исчезло. Она ждала, что раздастся шелест снимаемой одежды или что-то другое, что говорило бы о том, что все еще только началось. Но в это время вспышка молнии ярко озарила комнату, и Рэйчел открыла глаза. На один краткий, безумный миг она увидела его, а затем комната снова погрузилась во тьму, и раздался удар грома.

Сдерживая крик негодования, она бросилась на кровать, дотянулась до лампы и включила свет. Дверь была по-прежнему закрыта, ее надежно подпирал стул. Окно, которое ей удалось приоткрыть с помощью пилки, было узким, в него не мог пролезть взрослый мужчина. Тогда каким образом, скажите на милость, она могла увидеть Люка Берделла в своей спальне?

Рэйчел снова упала на подушки и, чтобы успокоиться, заставила себя дышать ровно и глубоко. Ничего не было. Ровным счетом ничего. Ее и раньше навещали эротические сны, хотела она того или нет. В прошлом она тут же просыпалась, чувствуя, как тело охватывает сладостная истома. Сейчас случилось то же самое, только гроза пробудила ее до того, как тело получило желанную разрядку, в которой ей отказывал холодный рассудок.

Нет, Люк Берделл никак не мог оказаться в Алабаме, тем более в доме своего заклятого врага. Конечно, все это ей приснилось.

А потом она посмотрела вниз и увидела на груди два влажных пятна.

Люк Берделл двигался в ночи, словно тень. Он возбудился до чертиков, но решил пока оставить все, как есть. В этом была какая-то ирония судьбы. Если бы Рэйчел Коннери узнала, до какой степени смогла его возбудить, она, наверное, съехала бы с катушек. Или побежала бы в ванную и вырвала, как это случилось в Санта Долорес.

Ах, но когда она спала или находилась под воздействием лекарств, все обстояло совсем иначе. В его руках она мурлыкала, словно кошка, выгибала спину, предлагая свое бесстрастное, девичье тело, которым в последнее время он просто бредил.

Он не знал, почему случилось так, а не иначе. Рэйчел нельзя было назвать красавицей, к тому же она была женщиной нервной, а от таких в постели толку мало. Но для него это было неважно. Он старался убедить себя, что Рэйчел бросила ему вызов, и в этом все дело, но в глубине души знал, что это не так. Кого он только ни соблазнял в свое время — и девственниц, и лесбиянок, женщин, которые считали себя уродинами и женщин, холодных, как лед. Он спал с женщинами, которые его любили и с теми, кто его ненавидел. Если он заставит Рэйчел Коннери испытать оргазм, то ничего нового не узнает.

И все же он очень хотел это сделать. Господи, да он только об этом и думал. Самое странное заключалось в том, что живой интерес в нем возбуждало вовсе не ее тело, а затравленный взгляд, появлявшийся в ее глазах, когда она думала, что на нее никто не смотрит.

Черт, он слишком долго прожил в пустыне. Он знал об этом, и теперь собственное тело напоминало ему о том же. Он собирался убраться оттуда еще до того, как все рухнет, имея в запасе кругленькую сумму, которая позволила бы ему жить припеваючи лет эдак пятьдесят. Он хотел исчезнуть и начать новую жизнь. Не будет больше Люка Берделла из Коффинз Гроув, штат Алабама. Не будет Люка Берделла из Братства Бытия. Не будет ни плохого парня, ни мессии. Он собирался прожить остаток жизни как обычный мужчина. Ни больше, ни меньше.

Замедлив шаг в темноте, он закурил сигарету и жадно затянулся. Запах дома Эстер Блессинг пробудил страстное желание закурить, и он решил немного себя побаловать. В то время, как Люк Берделл находился в духовном уединении, вливая в душу новые силы с помощью медитаций, плохой парень из Коффинз Гроув вышел на охоту. Почуяв это, его добыча потеряла покой.

Он бросил взгляд на дом Эстер Блессинг. Свет в окошке Рэйчел продолжал гореть, наверное, он испугал девчонку до чертиков. Он очень удивился, увидев, как крепко она спала, поэтому не сдержался и пустил в ход руки и губы, просто чтобы узнать, как далеко он сможет зайти, прежде чем она с воплем проснется. Если бы не дурацкая молния, он, скорей всего, успел бы стянуть с нее трусики.

Колтрейн, наверное, разыскивал Люка, поэтому должен был находиться где-то неподалеку. Да его бы кондрашка хватила, узнай он о том, что Люк побывал в доме Эстер. Никому не станет лучше, если злобная старуха исполнит свою мечту и продырявит «внуку» голову. Кроме Рэйчел Коннери, конечно.

Люк двигался в темноте, тихо насвистывая. Он сам не знал, почему мотивчик песни «Дьявол явился в Джорджию» крутился у него в голове. Какая разница? В темноте он был невидимкой, никто не знал, где он находится, и он был свободен. На короткий, благословенный отрезок времени он был, наконец-то, свободен.

— Не похоже, что тебе хорошо спалось, крошка, — Эстер шмякнула перед ней тарелку с каким-то жирным варевом. Желудок Рэйчел сжался от ужаса при виде ярко-желтых яиц, сосиски и белого вещества, сильно напоминавшего застывший жир.

— Я не могла заснуть из-за бури, — промямлила она, потянувшись за чашкой кофе и тщетно пытаясь не клевать носом. Остаток ночи она провела, лежа в кровати и напряженно всматриваясь в каждый угол тесной комнаты, ожидая, когда же появится назойливый призрак. Чем больше она всматривалась, тем больше убеждалась, что его там никак не могло быть. Комната ломилась от множества безделушек, Люк не мог ни зайти в нее, ни выйти, чтобы не смахнуть хоть одну из них на пол.

— Ничто на свете не сможет потревожить мой крепкий сон, — ухмыльнулась Эстер. — А все потому, что моя совесть чиста.

Рэйчел с сомнением взглянула на самодовольную старуху.

— Я хочу сегодня уехать, — сказала она, водя вилкой по тарелке с едой. Ей удалось проглотить кусочек гренки, и это было все, на что согласился ее привередливый желудок.

— Ты уже узнала, все что хотела? Быстрый из тебя работник.

— У меня такое чувство, что здесь мне не рады.

Эстер фыркнула.

— А вот здесь ты права. Город живет, спекулируя именем этого дьявольского отродья. Люди не хотят, чтобы ты совала нос, куда не следует.

— А как же вы? Мне казалось, вы рады тому, что я хочу показать миру истинное лицо вашего внука.

— Он мне не внук! — рявкнула Эстер. — Слава Богу, что мы вообще с ним не в родстве, и я уже об этом говорила. Так или иначе, но мой час придет. Мне не нужна твоя помощь, чтобы свершить правосудие. Я жду уже двадцать лет с тех пор, как убили моего Джексона, могу подождать еще немного.

В горле у старухи что-то булькнуло, она закашлялась и потянулась за пачкой сигарет.

Язвительный ответ так и вертелся на кончике языке у Рэйчел. Вот они оба и будут бегать друг за дружкой, и вопрос лишь в том, кто умрет первым — Эстер от своего курева или Люк от запоздалого правосудия.

— Как хотите. У вас случайно не сохранилось старых фотографий Люка? А может, вы хотите поделиться какими-то историями из его детства?

Она спросила просто так, на всякий случай. Не хотелось покидать город, не узнав все, что можно.

К ее удивлению, Эстер придвинула стул и села с ней рядом.

— Фотографий осталось не так уж много, но я их всех сожгла, — сказала она. — Что же касается историй, то я могу рассказать такое, от чего волосы встанут дыбом. Бывало, уставится на меня своими безумными глазищами, будто это я исчадие ада, а вовсе не он. А еще он никогда не плакал, когда получал от меня хорошую взбучку. Даже тогда, когда в четыре года я отлупцевала его отцовским ремнем. Мальчишка был аж синий, еле ходил, но и тогда не пискнул ни слова. Разве это нормально?

Рэйчул чуть не стошнило.

— В четыре года? — тихо спросила она.

— Да, он был дьявольским отродьем с малых лет. Ничего на него не действовало — ни то, что его пороли, ни то, что закрывали в шкафу на целую ночь. Он никогда не выказывал слабости. Я видела, как он плакал один-единственный раз — когда хоронили его маму, но это тоже случилось по его вине.

— Почему? Вы думаете, он ее убил?

Эстер презрительно усмехнулась.

— Если он кого-то и любил, то только свою маму. Она была глупой шлюшкой, с разумом, как у ребенка. Даже в четыре года Люк казался смышленей, чем она.

— Тогда в чем же он провинился?

— Да в том, что существовал, крошка! Ему и рождаться-то не следовало. Если бы Мэриджо была порядочной девушкой, какой ей и полагалось быть, мой мальчик относился бы к ней с уважением. Но она принесла ему в подоле ублюдка, и он не смог ее простить. Он старался выбить порок из них обоих, да только ничего хорошего из этого не вышло. В конце концов, Мэриджо сделала то, что и должна была сделать. Повесилась в старом амбаре Джексона.

— Значит, ей нужно было сделать аборт и никогда не говорить об этом Джексону, так что ли?

— Аборт — это грех. Нельзя причинять вред неродившемуся ребенку, — назидательно сказала Эстер. — Ей следовало блюсти чистоту до того времени, когда Джексон созрел для женитьбы.

— Глупышка Мэриджо, — тихо сказала Рэйчел.

— Мне кажется, в конце она все же получила по заслугам. А теперь жарится в аду.

— Почему вы так говорите?

— Она наложила на себя руки. Думаешь, после этого ее взяли на небеса? Лживая маленька тварь, вечно глядела на нас с сыном так, будто боялась нас до смерти. А ведь Бог свидетель, мы бы и мухи не обидели.

Рэйчел бросила взгляд на сильные, узловатые руки Эстер, которыми та порола четырехлетнего ребенка, да так, что он не мог после ходить, и вздрогнула от отвращения.

— Ты знаешь, а ведь это он ее нашел, — спокойно продолжала Эстер. — Дело было в День Благодарения, она поставила еду на стол и вышла. Джексон приказал Люку сесть и съесть свою порцию, поэтому, когда тот ее нашел, прошло четыре часа. Слишком поздно, чтобы чем-нибудь помочь. Что и говорить, в том году праздник был испорчен.

— Могу себе представить, — тихо сказала Рэйчел.

— С той поры он изменился. Раньше это был тихий мальчик, можно сказать, не от мира сего. После того, как он нашел свою маму и обрезал веревку, он стал совсем странным. Дерзким, лукавым. Учителя стали его бояться. Черт, даже я его побаивалась, а ведь мальцу в то пору было только восемь годков. Не знаю, правда, сколько истинного зла скрывалось в его сердце. Джексон старался выбить из него эту дурь, да все напрасно. Джексон был как отец маленькому ублюдку, хотя после того, как Мэриджо умерла, он никакой ответственности за него не нес. И чем же отплатил ему мальчишка? Взял отцовское ружье и снес ему голову.

— Но ведь полиция пришла к выводу, что это тоже было самоубийство.

— Мой сын слишком себя почитал, чтобы уйти из жизни таким недостойным образом. К тому же, он с детства знал, что это — смертельный грех. И уж, конечно, ему чертовски не хотелось провести возле Мэриджо еще целую вечность. С него хватило и шести лет несчастного супружества.

— Погодите, вы сказали, что Люку было восемь, когда его мать умерла?

— Так и было. Джексон женился на Мэриджо, когда Люку исполнилось два года.

Ход мышления старухи не поддавался никакой логике.

— Так что же случилось с этим исчадием ада после смерти вашего сына?

— После того, как Люк его убил? Мальчишка взял да уехал, и скатертью ему дорога. Он знал, что у Джексона осталось здесь много приятелей и все они не питали особой симпатии к маленькому гаденышу, кроме нескольких сердобольных учителей. Хотя не могу понять, по какой причине, ведь он-то и в школе отродясь не бывал. Вобщем, после расследования Люк скрылся из города. Даже не зашел попрощаться.

— А если бы он это сделал, как бы вы поступили?

— Убила бы, — просто сказала Эстер. — Наверное, он это понял.

— Уж это точно, — отозвалась Рэйчел. — И больше вы о нем ничего не слышали?

— Не-а. Пока не прочитала о нем в одной из газет, знаете, таких, которые валяются на прилавках в супермаркете. Он убил какого-то парня и угодил в тюрьму. Где ему самое место. А сейчас поглядите-ка, тысячи дураков вручают ему свои денежки, приняв его за Иисуса Христа или еще кого. Да его полагается прибить за одно только богохульство, не говоря уже о прочих грехах.

Эстер выглядела как женщина, готовая на столь богоугодное дело.

Рэйчел снова почувствовала позыв на рвоту. Тем не менее, на ее лице засияла самая любезная улыбка, одна из тех, которыми так славилась Стелла. В свое время мать учила ее светским манерам и твердила, что женщина должна улыбаться, даже если весь мир летит ввех тормашками.

— Я уверена, что он получит по заслугам, — мягко сказала она.

— Вы ведь собираетесь это сделать, да, милочка? Исправить зло, причиненное моему сыну много лет назад?

Рэйчел бросила на нее быстрый взгляд.

— Мне кажется, лучше оставить это вам, — сказала она.

Эстер хмыкнула.

— Думай, как хочешь, крошка, но готова побиться об заклад, что ты станешь его погибелью, хочешь ты того или нет.

— Я не желаю ничьей смерти, — тихо сказала Рэйчел.

— Не всегда получаешь то, чего хочешь, — заметила Эстер. — Все закончится тем, что ты его убьешь. Полностью уничтожишь. Все будет так и не иначе.

Рэйчел с радостью покинула дом Эстер, хотя ее тут же окутала знойная духота. Казалось, испанский мох пустил корни в ее легких, но ей было все равно. Она чувствовала облегчение только оттого, что перестала дышать одним воздухом со старой ведьмой.

Она не хотела разрушать чьи-то жизни, даже если дело касалось такого негодяя, как Люк Берделл. Пускай у него было тяжелое, несчастливое детство. И что с того? У большинства ее знакомых семейная жизнь тоже была не сахар. Пускай он убил кого-то, может быть, даже не раз и не два.

Может, он и Стеллу убил, напомнила себе Рэйчел. Может, ему нравилось убивать, и он не мог с собой совладать.

Вот и она не могла ничего с собой поделать. Как бы ей ни хотелось уехать из Коффинз Гроув, подальше от детства Люка Берделла и чувства жалости, которое она начала к нему испытывать, пока что она была к этому не готова. Хотя она знала, что он не нуждается в ее жалости, и благодарности от него не дождешься.

К тому же ей бы не помешало приберечь чувство жалости для себя самой, горько усмехнулась она. Ах, бедная, несчастная Рэйчел!

Ей не хотелось ехать по городу, чтобы ненароком не наткнуться на защитников Люка или же его противников. Если на то пошло, ей вообще не следовало здесь появляться, потому что решимость ее таяла с каждым часом.

Где-то здесь должен был быть окольный путь до автострады. На карте значилась серая пунктирная линия, обозначавшая щебеночную дорогу. Она по ней поедет и вернется обратно по кругу, минуя центр города. Когда она вышла из дома, Эстер по близости не было. Не долго думая, Рэйчел сорвала несколько белых роз с тугими бутонами, поранив при этом руки о шипы, и кинула цветы на переднее сиденье. Она ехала по тихим раскаленным пустынным улицам и вдыхала искусственный стылый воздух из кондиционера, мечтая о том, чтобы машина наполнилась ароматом роз. Но цветы Эстер не источали никакого запаха.

Она не очень хорошо разбиралась в картах — Стелла всегда говорила, что Рэйчел в географии полный профан — поэтому не сразу поняла, что едет по дороге, которая пролегала вдоль кладбища. Не задумываясь над тем, что делает, Рэйчел остановила машину и вышла из нее, захватив с собой колючие цветы. Она направилась в сторону могилы Мэриджо и по дороге бросила взгляд на розы. В их лепестках кишели крошечные черви, вгрызаясь в нежную шелковую плоть лишенных аромата цветов.

С криком отвращения она отбросила их прочь, подальше от прекрасных полевых цветов, украшавших мраморную табличку. И только тут заметила, что цветы были свежими. Кто-то навестил могилу после вчерашнего дня. Она осмотрелась кругом, внимательно изучая темный болотистый лес, простиравшийся неподалеку от маленького опрятного кладбища. Никого не было видно, никто за ней не следил. Ну что же, придется ехать через этот дремучий лес и надеяться, что она верно прочитала карту. Может быть, она даже наткнется на призрака, который нанес ей визит прошлой ночью.

Рэйчел снова забралась в машину, прочно закрыв все двери. Врубив кондиционер на полную мощность, она включила радио и тронулась с места. Она попала на передачу какого-то христианского рок-канала, где кто-то истошным голосом вопил о сатане, вонзившем в тебя свои когти. Вздрогнув от ужаса, Рэйчел быстро выключила радио. Сказать по правде, она не верила ни в Бога, ни в дьявола. Однако она верила в то, что зло существует, и не где-то там, а здесь, в Коффинз Гроув, в доме Эстер Блессинг. А еще оно пустило корни в изувеченной душе Люка Берделла.

Было далеко за полдень, и над ней по-прежнему возвышались мрачные сосны. Несмотря на включенный кондиционер, она ощущала тяжелую влагу болота, ее преследовал запах болезней и тления. Дорога сузилась, и Рэйчел увидела между деревьев небольшие озера со стоячей водой. Ей стало интересно, водятся ли в них крокодилы.

Наверное, ей следовало повернуть назад. Стелла была права хотя бы в одном — Рэйчел совершенно не умела ориентироваться на местности. Может, эта узкая дорога — тупик, который кончается болотом, машина нырнет прямо на дно и утащит за собой Рэйчел, да так, что и следа не останется.

— Дура, — громко сказала она, замедляя ход и продолжая двигаться вглубь леса с черепашьей скоростью. Вековые деревья нависали над ней, словно великаны, превращая болото в мрачную обитель страха, столь непохожую на светлый чистый воздух Нью Мексико. Нельзя было вообразить два столь различных места. И может, именно здесь и таился ключ к разгадке таинственной натуры Люка Берделла. Его мрачная, похожая на болото, душа прижилась в знойном климате пустыни.

Она бы пропустила дом, если бы ехала чуть быстрей и не осматривалась по сторонам в надежде найти место, где бы она смогла развернуться и поехать обратно. Дом был очень старым, и лес уже начал наступать на него, заявляя о своих правах. Боковые стены сплошь увил дикий виноград. С огромных деревьев, окружавших дом, словно бархатный занавес, свисал испанский мох. Когда-то дом покрасили, но краска давно облезла, и все окна были разбиты, как будто здесь прошла банда хулиганов.

Это был всего лишь дом, заброшенный дом посреди болотистого леса. И все же Рэйчел, не задумываясь, притормозила машину на краю этого царства сорняков.

Она выключила двигатель, и ледяное кондиционирование, устало содрогнувшись, умолкло. Когда Рэйчел открыла дверцу, ее накрыла волна влажного зноя, будто укутала в мокрое одеяло. Останавливать машину было чистейшим безумием с ее стороны, но она ничего не могла с собой поделать.

Она знала, кому принадлежал этот дом. Знала, кого нашел висящей в разрушенном амбаре восьмилетний сын; знала, кто умер в доме. Но, несмотря на обвинения Эстер, она не знала, кто его убил.

Рэйчел шла к дому медленно, осторожно пробираясь сквозь заросли сорняков. Джинсы набухли от влаги и неприятно холодили кожу, даже свободная майка, и та прилипла к телу. Несмотря на жару, она чувстовала, что ее пробирает озноб, холод и страх сковали душу. И все же она продолжала идти вперед.

Входная дверь давно исчезла. Создавалось впечатление, что много лет назад ее вышибли ударом ноги. Может, это сделала полиция, прибывшая на место очередного самоубийства. А может, это сделал сам Джексон Берделл, когда искал оставшегося у него ублюдочного сына странствующего проповедника.

Внутри дома было тихо, как на кладбище, пахло плесенью и прелой травой. Даже в лучшие времена этот дом, должно быть, наводил тоску, а сейчас он напоминал чудовище, пожиравшее все вокруг.

Дом состоял из множества крохотных комнат, в которых не было ничего, кроме мусора. Самая большая комната располагалась в конце узкого коридора. Тусклый свет, сочившийся из разбитого окна, растекался мутной лужицей на запятнанном полу.

Она посмотрела вниз. Нетрудно было догадаться, что это за пятно, чья кровь пролилась на истертые половицы. На этом самом месте умер Джексон Берделл — то ли от своей руки, то ли от руки жившего с ним байстрюка.

Ее внимание привлек не шум, а шестое чувство, то самое, от которого по спине ползут мурашки и все внутри холодеет. Рэйчел подняла глаза — и вот он уже стоял перед ней, как будто возник из воздуха. Вот и вчера ночью он столь же загадочным образом появился в ее тесной спальне.

— Привет, Рэйчел, — тихо произнес Люк Берделл. И шагнул к ней, наступив на старое кровавое пятно.