"Польский вопрос" - читать интересную книгу автора (Спесивцев Анатолий Фёдорович)

Противостояние

— …нашёл его с трудом. Очень сильно Истамбул пострадал, половина города сгорела, не меньше. От наших казарм один пепел остался, теперь выжившие воины Аллаха в Еникале расположились, крепость уцелела.

— И как он тебя встретил? — поинтересовался новый великий визирь Зуграджи-паша, не так давно возглавлявший оджак.

Стоявший перед всей верхушкой армии оджака и новоизбранным султаном Исламом янычар чуть замешкался с ответом. Молодой, с ещё скудной бородой, не успевший обзавестись дорогим трофейным оружием и роскошной одеждой, в которой пристало появляться перед глазами светоча вселенной падишаха. Стоял он, разумеется, вполне свободно, тянуться, как гяуры в своих новомодных войсках, янычары не могли в принципе. Больше всего ему хотелось сейчас побыстрее отсюда выйти. Вздохнув, янычар ответил:

— Настороженно. Удивился, когда увидел. Прав был чорбаджи,[3] когда предупреждал об осторожности. Уж не знаю как, но всех янычар, что выжили при пожаре Истамбула или пришли из Буды, убедили, что новым султаном должен быть сумасшедший Мустафа, да продлятся годы его. Хотя все знают — управлять страной он не может. О Вас, великий и непобедимый, — янычар упал ничком на ковры в султанском шатре и закончил фразу, уткнувшись в его ворс, — и слушать не хотят. Готов понести наказание за такие дерзкие слова.

— Не за что тебя наказывать, воин. Ты выполнял волю пославших тебя командиров и слова передаёшь чужие, о которых нам надо знать! — милостиво ответил ему Гирей. Правда, даже в неверном свете масляных светильников было видно, что ответ его не порадовал. — Можешь встать на ноги и продолжить рассказ. Мы не гневаемся на тебя.

Янычар быстро выполнил приказ султана и продолжил рассказ.

— О, повелитель мира, я честно рассказал своему бывшему другу, что весь оджак, всё вышедшее в поход с прежним султаном войско, единодушно поддержало выполнение его воли, избрание Вас падишах, халифом и султаном. Но он, порождение рака и собаки, осмелился лить на Вас слова хулы, повторить которые мои уста не способны!

Янычар опять бухнулся лицом в ковёр. Храбрец, как и большинство янычар, он сейчас трусил, как никогда в своей короткой жизни. Знал — случалось, султаны отправляли на казнь и за меньшие дерзости.

— Прекрати падать на ковёр! — прорезалась в голосе Гирея нотка недовольства. Не успевший обжиться в новом, сверхвысоком ранге, он прекрасно понимал чувства разведчика, вынужденного докладывать ТАКОЕ самому султану. — Мы уже высказались, что на тебя не гневаемся. Продолжай.

— Объявленный в Румелии султаном Мустафа, как все там говорят, ничем не правит. Сидит в своём дворце у окна на Белое море и бросает в воду золотые монеты, думая, что кормит рыб чем-то особо вкусным. Правят, так мне сказали, Еэн-паша, бывший бейлербей Румелии, объявивший себя великим визирем, и каймакам Стамбула Мусса-паша. Он как был каймакамом, так и остался, только ещё и должность сердара (главнокомандующего) себе присвоил. Большая часть янычар, будто заколдованные, им верны. И… — янычар помялся, собираясь с духом, — они готовы воевать с нами.

— Ты не опасался, что он тебя попытается схватить и выдать своим командирам, порождениям нечистого животного в человеческом облике? — вступил в разговор новый великий визирь, даже не испросив на это разрешение у султана. Несколько зорких глаз в шатре заметили при этом тень неудовольствия мелькнувшую на полном султанском лице.

— О, нет! — без раздумий и сомнений ответил воин. — Мы ведь в аджеми оглан[4] из одного села попали, всю учёбу рядом спали и ели из одного котла, в поход на бунтовавших арабов вместе ходили. Не мог он так поступить!

Султан и визири улыбнулись наивной горячности молодого человека. О способности человека, вроде б самого храброго и верного, к предательству, причём коварнейшему и подлейшему, они знали не понаслышке.

— Так возвращаться к границе, которую он призван охранять, Еэн-паша не собирается? Никто о таком не говорил?

— Нет, повелитель! Наоборот, войска к проливу подтягиваются, появилось много татарской конницы, буджакская орда пришла, ходят там слухи, что они в Добруджу перекочевали, там теперь живут. А узурпаторам трона за разрешение поселиться на тех землях они обязались служить. В городе много гяуров из окрестностей появилось, с жалобами на бесчинства ногаев, но Еэн-паша и Мусса-паша ничего для наказания грабителей, убийц и похитителей людей не делают. А тут ещё по Румелии пошли отряды ростовщиков, собирающие особый военный налог, отбирают у людей последнее. Если нечего отбирать, хватают и увозят детей. Стон и плач по всей Румелии стоит. Они ведь заплатили недавно покойному султану, урожай ещё не вызрел, очень плохо местным райя приходится.

— Хорошо. Мы довольны тобой. Можешь идти. Распорядитесь там кто-нибудь, чтобы помощники бейтюльмаджи[5] нашему верному слуге выплатили достойную его службы награду.

Янычар в низком поклоне, пятясь, покинул шатёр, там осталось только новое руководство султаната. Одно из трёх самопровозглашённых. Халифат, конечно, был велик и богат, но три султана и халифа и для него было многовато. Определённо, двое были лишними. Тут считали, что лишние — Мустафа и Ахмед. Но как и в какой очерёдности избавляться от ненужных — здесь были варианты. Два войска стояли в виду друг друга. Казалось бы — атакуй, если не боишься, и одним соперником в схватке за власть станет меньше. Однако существовало толстое, жирное НО.

Видеть-то друг друга вражеские, чего уж там, армии видели. Кое-где даже имели возможность перестреливаться из пушек, чем, впрочем, воспользоваться не спешили. А сойтись в рукопашной им было крайне затруднительно. Узкий, но бурный пролив надёжно их разделял. И средств переправиться через него быстро ни у кого не было. Шайтановы выродки, в зачатии некоторых проклятый как бы сам не поучаствовал, спалили или украли всё, что плавает. А переправляться маленькими отрядами — обречь себя на поражение. Гяурская пословица "Близок локоть, да не укусишь" очень точно отражала ситуацию.

О чём думали Еэн и Мусса, здесь не знали, учитывая относительную слабость их армии, по сравнению с армией оджака, вероятно, радовались возможности собрать силы. Исламу и его помощникам приходилось сомневаться. Стоять ли здесь, надеясь, что рано или поздно верфям Трапезунда и Синопа удастся произвести достаточное количество переправочных средств. Или оставить для проформы малый заслон и двинуться на стремительно увеличивавшуюся восточную армию, провозгласившую султанами Ахмеда Халебского и его сына от сестры султана Мурада, Моххамеда.

— Что докладывают из Трапезунда и Синопа?

— Ничего нового и обнадёживающего, о великий султан. Даже если будут работать с величайшим усердием, к осени сделать достаточное для переправы количество судов не успеют. И там тоже не хватает денег.

— Разве есть какое-то место, где их хватает? Так, может, и не будем сейчас с этим спешить? В Армении Ахмед армию собирает, ты сам говорил, она больше и румелийской, и нашей.

— Больше — не значит сильнее, падишах.

— Если соберёт очень большую, то нас и ярость воинов оджака может не спасти. Задавят толпой, затопчут. Думаю, и они сейчас деньги собирают?

— Точно не скажу… но куда ж без денег?

— Да… серебро всем нужно. Бейтюльмаджи, а насколько у нас плохо с деньгами?

— Совсем плохо, о светоч нашей жизни. В поход мы выступили с немалой казной, султан Мурад собрал с райя особый военный налог. Но время идёт, войско ест и пьёт, скотину тоже без кормов не оставишь, от той казны меньше трети осталось. Султан рассчитывал на прибытие денег из Сирии и Египта, но, боюсь, арабы нам, пока всех лжесултанов не поубиваем, ничего не заплатят.

— И Мустафе? Слышал, что его и наши янычары весьма уважают.

— Оджак при нём очень хорошо жил — службой не перетруждали, за грабежи в Стамбуле не спрашивали… только для халифата это могло плохо кончиться! — за казначея ответил великий визирь.

— Так?.. — проявил настойчивость султан.

— И ему.

— А потом?

— Он умрёт от горя из-за сгинувших в междоусобице воинов Аллаха. Не сразу после того, как попадёт в наши руки, а через два-три месяца. Есть медленные яды, а покушать последний Осман очень любит.

— Хорошо. Я неодобрительно отношусь к убийствам царственных особ, особенно после того, как сам стал халифом.

Присутствующие вежливо заулыбались шутке султана. В его шатре, ранее принадлежавшем Мураду IV, могло бы разместиться и заметно больше людей, но сейчас здесь оставались только те, кто реально определял линию поведения армии. Нетрудно было заметить, что при соблюдении внешней почтительности слово султана здесь не является решающим, и халиф об этом прекрасно знает. Да и великий визирь вынужден прислушиваться к словам своих соратников очень внимательно. Довольно скудное освещение светильников хорошо подходило к атмосфере заговора, в шатре доминировавшей. Ясно было, что после победы часть из присутствующих сцепится в смертельной схватке за власть уже между собой, однако сначала эту самую власть необходимо было добыть. Разбить конкурентов.

— Значит, решено, идём на восток? — прервал небольшую паузу султан.

— Да! — твёрдо ответил на вопрос повелителя великий визирь Зуграджи-паша.

— Да! — поддержал его новый сердар, Силахдар-паша.

— Да! Согласен! Немедля! — вслед за лидерами высказались и остальные члены дивана.

— Бейтюльмаджи, хватит ли нам денег на поход, хотя бы… до Эрзерума?

— Боюсь, нет, падишах. На оставшиеся средства нам и до Анкары не дойти. А перед боем стоило бы поощрить воинов. Малыми деньгами здесь не обойтись.

— Есть у кого мысль, как нам пополнить казну?

В шатре возникла недолгая, но очень неприятная пауза. Здесь собрались воины, "люди пера", как называли в халифате гражданских чиновников, ещё не успели завоевать значительного влияния при новом султане.

— Ко мне подходили вчера… — бейтюльмаджи тщательно подбирал слова, — несколько евреев-ростовщиков…

— Из Истамбула? — встрепенулся Зуграджи-паша.

— А?.. Не знаю, может, и из столицы, я не спрашивал.

— Напрасно. Они могли бы много чего рассказать о состоянии дел у наших врагов.

— Особенно если поднести огонька к пяткам! — отозвался кто-то из второго ряда.

— Нам эти сведения важнее, чем деньги, которые мы собираемся просить у них? — ядовито поинтересовался Гирей. Взгляд на отозвавшегося он бросил совсем не дружественный. После чего обратился к бейтюльмаджи. — Я так понимаю, эти ростовщики пришли к тебе с предложением?

— Да, падишах. Они сказали, что готовы выкупить за полцены особый налог на вилайеты Западной и Центральной Анатолии.

— То есть земель, нами на данный момент контролируемых. А Восточной и Румелии?

— Нет. Я спрашивал.

— Чем же он обосновывают такой отказ? Неужели сказали, что не верят в нашу победу?

— О нет, что вы, халиф! Разве кто посмеет так сказать, даже если в его дурную башку такая глупая мысль залетит? Они сказали, что почти разорены набегом казаков на город. Многие дома и семьи потеряли.

— После чего выкупили у Еэна военный налог на Румелию, а нам предлагают деньги за две трети Анатолии. Сколько же денег у них до разорения было? Хотел бы я быть таким бедным, как они сейчас.

— Вы, султан, будете самым богатым человеком мира, дайте только срок.

— Да услышит тебя Аллах! Что думает диван? Будем брать деньги?

— Чего тут думать? Брать надо! — не побоялся высказаться первым сердар.

— Действительно, без денег у нас скоро столько бед вылезет… надо брать. Только не слишком ли для них жирно будет, половина? Всегда раньше выплачивали полную стоимость, а уж потом сдирали с райя вдвое больше. Половина — это слишком мало. Надо требовать не менее трёх четвертей и соглашаться на две трети.

— Пока султан Ислам Гирей не сядет твёрдо на трон в Истамбуле, не займёт Сераль, никто нам полной доли вперёд не даст! — назвав самого себя как бы со стороны, высказался халиф.

Остальные согласились брать у ростовщиков деньги в счёт особого военного налога, обязав только бейтюльмаджи выторговать больший процент от него. Интересоваться экономической стороной вопроса, смогут ли нищие крестьяне и затюканные иноверцы выплатить такую подать, никто и не подумал. Кому какое дело до райя?

Всего на день раньше подобное совещание было и в Восточной армии. Разве что не в шатре, а в большом зале одного из дворцов Эрзерума. И там пришли к выводу, что ни о какой победе и мечтать нельзя, если срочно не раздобыть деньги. После долгого обсуждения и в Армении решили, что кроме как у ростовщиков, за несобранные налоги, их взять быстро негде. Естественно, и к важным людям из окружения нового падишаха Ахмеда Халебского подкатывались ростовщики с деловым предложением. Разве что были они не евреями, а армянами. В связи с резким порицанием такого промысла в Коране в халифате это совсем не уважаемое дело контролировали иноверцы. Армяне также отказались от соблазнительного права собирать налоги в провинциях, Ахмедом не контролируемых, ссылаясь на разорение от набегов персидской конницы. Но содрать деньги с запада Грузии, востока Анатолии и Сирии они были готовы. На чём стороны полюбовно и договорились. Мнение и без того находившихся на грани голодной смерти крестьян никого и там не заинтересовало.