Глава десятая

— Я вас провожу, — после встречи с Лэнсом тактично предложил Маузер.

Я пожал плечами, мне все равно.

— Тут одна девушка хочет с вами поговорить, — чуть смущено проговорил он.

— Я примерный семьянин, — легонько вздохнул я, — все остальное уже в прошлом. Девушки тоже.

— Ее зовут Якут, — улыбнулся Маузер, — та еще оторва, а вашей добродетели ничего не угрожает, у нее парень есть.

— Если даже добродетели ничего не угрожает, — засмеялся я, — то к чему эта встреча? — и уже серьезнее, — знаете я сегодня устал от разговоров и вообще устал.

— Ее прадедушка по материнской линии был снайпером и Героем Советского Союза, — усмехнулся Маузер, — так что подумайте прежде чем принять окончательное решение.

— Ну если так, — еще печальнее опять вздохнул я, — то боюсь отказываться, девушка потомственный снайпер это очень серьезно и опасно.

— Она не снайпер, — успокоил меня Маузер.

— Тогда кто?

— Специалист по дифференциальным вычислениям, — улыбнулся Маузер, — имеет и научную степень.

Математику я знаю на уровне: Если у Феди два яблока, а у Сережи банковская карта, то к кому пойдет на свидание Таня? Ответ: Таня придет на свидание к Вове с которым уже встречается. Поэтому в достаточной степени заинтригованный встречей с интегральной подпольщицей я поплелся по городу за Маузером.

— Знаете, что меня настораживает? — пока мы шли на станцию метро сказал я.

— Что?! — не глядя на меня, а привычно как просеивая взглядом потоки людей у станции, негромко спросил Маузер.

— Вы мне показываете, так сказать неплохо образованных ребят. Они даже разговаривают почти без сленга и можно подумать, что у вас собрался цвет будущей интеллигенции страны. Но это же не так?

— Не совсем так, — вздохнув подтвердил Маузер, — вы встречаетесь с ребятами с которыми хоть понимаете друг друга и говорите с ними на одном смысловом языке, хотя как я вижу психологически вы достаточно далеки от них, а они от вас.

Мы остановились у киоска с прессой стоявшего рядом со станцией метрополитена. Красивые глянцевые обложки журналов, за отличными фото сессиями пустота содержания и рекламный гон, рядом кипы газет с кричащими заголовками, смакуют сплетни, убийства, извращения, практически нет серьезной аналитики. Зачем? Нет спроса, в метро это не читают. Как все это похоже на нашу жизнь. Хотя почему похоже? Это ее часть. Перед спуском в станцию я закурил, Маузер неодобрительно на меня покосился, сам он был некурящий. Чуть поодаль от нас стояла компания молодежи. Парни и девушки курили, пили пиво, что-то обсуждая матерились, смеялись. Отдельные слова я понимал, а смысла их так сказать беседы, нет. Их мат и сленг, это уже совершенно другой язык и можно подумать, что мы уже живем в разных странах. А мы и живем в разных странах, тут дело не в разнице поколений, я родился и получил воспитание в одной стране, они выросли в другой и эту границу уже трудно перейти.

— Все эти встречи, — тихо сказал Маузер, догадавшийся о моих мыслях, — для нас с вами как бессрочная виза и постоянный вид на жительство в их страну, ее гражданами нам не стать, но… — не договорив он в нитку сжал тонкие губы, а потом, с жесткой откровенностью продолжил:

— Вы правы, в группе Макса и в других группах есть совсем иные ребята. Плохо образованные, агрессивные, матерящиеся, с трудом выражающие свои мысли. Но вы поймите, у них нет другой реальности, а только: низкооплачиваемый труд; отсутствие перспектив и как результат бутылка или шпиц наркомана. Они пока не могут это ясно и вразумительно сказать, но зато очень хорошо все это чувствуют. Они не хотят спиваться, не хотят стать торчками, они борются за эту страну и за своё будущее в этой стране. И в этом плане, да! Как это странно не прозвучит, эти люди будущая нравственная элита. Но не такие как сейчас, а уже получившие образование, обретшие жизненный опыт и еще в юности понявшие, что кроме них этот народ и их родина никому не нужны. Нам, извините за жаргон, втюхивают, впаивают или вбивают в сознание идею народа — быдла и даже подводят под это «теоретическую» базу, дескать в XX веке в годы революций и войн была уничтожена лучшая часть народа ее пассионарная составляющая, осталась его худшая часть и именно она дала сегодняшнее потомство. Если эту «теорию» по другому сформулировать, нам прямо и открыто утверждают: вы выродки, недочеловеки. Холуи теоретики этих и других аналогичных воззрений, дают сегодняшней правящей «элите» своего рода моральную индульгенцию, дескать нечего с этими недочеловеками церемонится, все равно выродки это не оценят и не поймут. Это откровенный бионацизм в его наихудшей форме по которому: те у кого деньги и власть это раса господ, а все остальные их рабы. Но это не так. То что вы видите говорит об обратном, народ уже поднимается с колен. Пока немногие. Я поэтому и попросил ребят рассказать вам, о себе. Надеюсь вы не побоитесь и сумеете об этом написать.

— Вы оптимист и романтик, — с тяжелой грустью отметил я, — А вот я реалист и не верю, что эти мальчики и девочки, — я кивнул в сторону беззаботно гогочущей молодежной компании, — что — то смогут свершить в своей жизни и в будущем страны.

— Романтики всегда двигали общество вперед, — серьезно ответил Маузер, — а реалисты плетутся сзади.

— Зато они остаются в живых, — с горечью сказал я, — и пользуются тем, что сделали романтики.

— И кто из них счастливее? Кто наиболее полно и с интересом прошел свой путь? Кто полной мерой в равной степени испил горечь и сладость жизни?

— Вы мне не сказали, как сложилась судьба той девушки Маши с «Уралмаша», — пытаясь сменить тему разговора спросил я, — она тоже в подполье ушла? Или своего друга вы пожалели и не стали втягивать в эти дела?

— Она в Европе, — чуть запнувшись сказал Маузер, — я оплатил ей учебу и стажировку в университете. Маша обещала вернуться, а нашей стране очень скоро будут нужны порядочные и хорошо образованные люди.

— Скажите Маузер, — в упор посмотрел я на него, — А вот вы счастливый человек?

— Я стою у истока и делаю, что могу, — помедлив ответил он.

Теперь уже Маузер смотрел на меня в упор. Так мы и стояли глядя друг другу в глаза, настоящий человек оставшийся верным своим идеалам и я тварь дрожащая в розницу торгующая на судах своим знаниями.

— Если вы покурили, то может быть пойдем? — через несколько таких долгих и томительных секунд предложил он.

Метро, пересадка, переход, другая линия метро, выход, трамвайная остановка, трамвай, поездка, выход и вот мы черт знает где. Такое впечатление, что это уже родная провинция с ее старыми блочными домами, дворами которые окрестные жители самовольно заставили облупленными железными гаражами и скамейками у подъездов.

У одного из гаражей с распахнутой дверью грелась разговором и водочкой компания. По виду мои сверстники. Тоже примета провинциальной родины, у нас также дворовой гараж и машина это всепогодный мужицкий клуб для бедных. Все при деле, рядом с домом, практически безопасно от недоброго постороннего вмешательства, можно спокойно поговорить и с удовольствием выпить. Маузер попросив недолго его подождать ушел. Я остался мерзнуть на улице, раз за разом недобрыми словами поминая националистов, конспирацию, Маузера, Якута, дифференциальные исчисленья и любопытных девушек.

— Эй мужик, ты чего тут все топчешься? — окликнул меня гаражный клубмэн, — Может выпить хочешь?

— Если для сугреву и горячего чаю, тогда конечно, — слабо откликнулся я.

— Чаю? — удивился второй клубмэн и вылез из ворот гаража посмотреть на этакое диво, — ты чего не русский что ли?

— Китаец, — огрызнулся я, — что сразу не видно?

— Ну если китаец, — расхохотался третий появившийся клубмэн в рабочем комбезе, — то заходи. Мне жена термос с собой дала, там чай и как раз китайский.

— Да навечно пребудет с тобой милость Дэна последователя великого кормчего Мао, — с благодарностью принял я приглашение.

— По-китайски, — хрипловато и беззлобно рассмеялся клубмэн в комбинезоне, — это все равно что на… послать.

— Да ну? — удивился первый клубмэн.

— Дэн Сяопин это руководитель начала рыночных реформ в Китае, — объяснил любопытному его единоклубник и уже доставший термос мужик, — а у китайцев есть проклятье: Чтоб ты жил в эпоху перемен.

— Позвольте господа, — испугавшись, что мне за китайский посыл на… прямо тут же нанесут оскорбление действием, — я имел в виду только, что благодаря рыночной экономике мы свободно имеем возможность пить китайский чай.

Наверно я что-то явно не то сказал, подумалось мне, когда увидел как помрачнели лицо собеседников.

— За господ и рынок ты тут можешь по ушам схлопотать, — врастяжку цедя слова вдыхая при этом нечистый кислород, а выдыхая сивушный запах предупредил второй клубмэн, — господа в ядре сидят, но мы желаем им пребывать в очке рыночного сортира.

— Пока это они нас в это место с головой окунули, — буркнул я.

— Так ты будешь чай пить? — спроси клубмэн с термосом.

Термос из которого вился завлекательный парок, был металлическим, большим и отечественного производства.

— С удовольствием, — принял я приглашение.

Федя предложивший мне чаю был местным, гараж и поддержанная машина в нем принадлежали ему, второй Петр с двухдневной щетиной на щеках приехал в столицу на заработки из Твери, третий клубмэн Серега, белый немолодой морщинистый русский гастарбайтер из поселка под Тамбовом. Это была бригада электриков работавших по внутридомовым инженерным сетям.

— У нас еще один мужик в бригаде есть, Алишер из Ташкента, он по заказам бегает, так сказать наш менеджер, — рассказывал сидевший на маленькой табуретке Федя и грустно засмеялся, — сначала я этим занимался. Теперь он.

— А почему? — грея ладони о кружку с горячим крепким чаем, спросил я.

— Азиатам теперь проще заказы получать. С местными работягами наши подрядчики в последнее время иметь дело как правило не хотят. Пришлым платить можно меньше, требовать больше, послать их на… проще, — зевая объяснил Серега.

— Рынок рабов под такую мать, — хрипло засмеялся Петя, — мы на этом рынке уже не нужны. Приходится приспосабливаться и косить под гастеров. Так выпьем же ребята за погибель нашего народа.

Пить никто не стал, я тоже поставил кружку с чаем на пустой верстак. В полутьме гаража было холодно.

— Нас просто потихоньку, полегоньку под убаюкивающие обещания удавливают, — невесело заметил Федя, — обменяли нас на более дешевую и выгодную рабсилу. Двенадцатичасовой рабочий день уже фактически ввели, отпуска и выходные дни скоро совсем урежут, не нравится? Пошел вон! Вот на пороге полно таких кто на всё согласен. Еще после выборов пенсионный возраст увеличат, чтобы уж наверняка никто до обычной пенсии не дожил, деньги фонда разворуют. Медицина уже вся платная, скоро и это все окончательно узаконят и работаешь? работай, нет сил, сдохни. Только тихо сдохни без шума и не забудь похороны оплатить.

— Алишер рассказывал, — обращаясь ко мне заговорил Петя, — у них дома после распада Союза все разом до средневековья опустилось. Вывеска современная, а по сути… образование для избранных, медицина для них же, кланы баев правят, народ еще терпит, но уже с большим интересом поглядывает в сторону радикалов. Аллах Акбар! А рядом Афганистан, американцы оттуда уйдут, талибы вернутся к власти и попрут вперед, граница их не остановит. Там все так взорваться и полыхнуть может, что всю Среднюю Азию затрясет.

— Вот они к нам заранее и бегут, — ухмыльнулся Серега.

— А кто в основном бежит? — спросил глядя на бутылку с водкой Федя, — из молодых мало кто русский язык знает, профессиональных знаний почти ни у кого нет. Ну заменят нас на них и мы кто доживет, тоже вмести с ними до уровня средневековья опустимся. Тем более образование в стране тоже забьют до смерти. Дальше то чего? Ну вымрем мы, вы то дорогие ядреные господа кому будите нужны? Они же у вас все отберут и еще пинков под жопу надают. А к этому времени лет эдак через двадцать полиция из них же и будет состоять, армия если она вообще останется тоже. Кто вас защитит? Кому вы на хер нужны? Нашим отставным чинушам, полицаям на пенсионе и прочим… ядреным господам кто платить и охранять их усадьбы будет? Верхушка то сбежит, а эти самые усердные исполнители они то кому будут нужны? Их кто примет и пустит в свои дома?

— Умри ты нынче, я завтра, — пробормотал я, — их трупы просто сгниют на развалинах, а если кто и пристроится то только баранов пасти. Только об этом они просто боятся думать вот и давят нас прессом… умри ты нынче. Каждый из них уверен, что он то сумеет извернуться, приловчится, убежать, пристроится. Только предавший и обрекший на гибель свой народ, ты кому будешь нужен? Кто тебе поверит?

Звякнул в куртке мобильник.

— Вы где? — спросил голос Маузера в аппарате.

— В гараже с ребятами, — ответил я, — чай пью.

— С какими еще ребятами? — отрывисто заговорил Маузер, — У вас тут что знакомые есть?

— Теперь вроде есть, — не совсем уверенно ответил я, — подходите и вы. Познакомитесь, это наши сверстники, очень милые люди. Это местные белые рабы которые уже вполне успешно маскируются под гастарбайтеров, так сказать проекция нашего возможного будущего.

— Хорошо, — помедлив ответил Маузер, — я подойду.

Войдя в гараж вместе с Маузером Якут сверкая глазищами первым делом строго всех спросила:

— Может уже хватит бухать?

И вероятно узнав меня по описанию Маузера, укоризненно посмотрела в мою сторону:

— От тебя я такого просто не ожидала, — свирепо заявила она и стала покрикивать как на родного, — В гараже? Водку! С алкашами!? Блеск!

— Это твоя, что ли? Подруга али дочка? — хрипловато засмеялся Федя рассматривая злую девицу.

Довольно симпатичная девушка, но уж больно сердитая, а это баб, они же женщины, они же девушки, они же прекрасная половина человечества, совсем не красит.

— Племянница, — отрезала Якут, впервые увиденная мною «племянница» и неприязненно добавила — Еще какие вопросы будут? — и мне решительно, — Быстро пошли отсюда!

— Знаешь, что девушка, — демонстративно взяв кружку с чаем разозлился я, — ты это чего командуешь? Сама не пошла бы отсюда?

— Фи как грубо, — скривила в гримасе свое лицо «племянница», — а еще книжки пишешь.

— Ты чего писатель? — удивился Серега и смачно выразил свое мнение, — О…еть!

— Ну какой из меня писатель, — стыдливо пробормотал я, — так… любитель, до сих пор с ошибками пишу.

— А так то чем занимаешься? — поинтересовался от верстака Петя пока разливал пойло в антикварные граненые стаканы.

Признаваться в основном роде профессиональной деятельности в кругу этих мастеровых ребят было неловко, но Маузер меня мигом разоблачил:

— А он юрист, — весело брякнул он.

— А с виду на порядочного человека похож, — вздохнул Федя.

— Вот и верь после этого людям, — весело поддержал его Петя.

— О…еть! — снова, но уже с другой интонацией сказал Серега.

— Как колбасу нарезал? — отвлекая внимание на себя рявкнула Якут на Федю, — это что за ломти? Ты еще руками наломай. Дай сюда нож.

Не дожидаясь ответа подошла к верстаку, взяла ножик и быстро, ловко стала нарезать закуски, Маузер пошел к ближайшему магазину подкупить продуктов. Я стоя у двери гаража перекуривал с ребятами. Как-то незаметно нас приняли в этот гаражный клуб. Мы стали своими, а может и были ими всегда, просто встретились только сейчас.

Девушка подрезая еду и сервировкой превращая верстак в стол, рассказывала. И не только мне, Федя, Петр, Серега тоже ее внимательно слушали.

Ее подругу изнасиловали толерасты, насильников установили, задержали и отпустили. Они поймали свою жертву, избили и изнасиловали ее второй раз. Девушка пришла домой и выпрыгнула из окна восьмого этажа. Ей повезло, она умерла сразу. Священник отказался отпевать самоубийцу и ее хоронили по гражданскому обряду. Все знакомые и родственники плакали, жалели, несли цветы, помогли с похоронами, и только. Родители девушки бегали, бегали по инстанциям и ничего не добились, уголовное дело в связи со смертью потерпевшей было вообще прекращено. Дочь была у них одна, а они были уже немолодыми людьми. Взявшись за руки они ушли из жизни добровольно. Еще одна полностью уничтоженная семья.

Знакомый ученый криминалист рассказал Якуту о скрытой латентной преступности, когда люди просто не заявляют о совершенном против них преступлении. Избитые, ограбленные, изнасилованные они молчат. Молчат потому, что не верят государству, боятся преступников и знают, что их защитить некому. А что будет когда их подавляемая ненависть, неутоленная злоба, обида станет сильнее страха? Что начнется когда они с отчаянием загнанной в угол крысы станут защищать свою жизнь?

Якут была математиком и провела расчет. За основу она ввела данные установленные по открытым источниками: убийства, тяжкие телесные повреждения повлекшие смерть, самоубийства, количество лиц пропавших без вести. В уравнение вставила условную цифру скрытой преступности, добавила данные о естественной убыли населения и росте рождаемости, сведения о наркоманах уже обреченных на бесплодие и быструю смерть. Установленные данные даже с учетом математических погрешностей рисовали жуткую картину. Потери в стране в мирное время стали сопоставимы с ведением войны. Кто систематично ведет тихую и беспощадную войну против народа? Ей как математику было все абсолютно ясно, кто и зачем. Все было вполне логично. Даже с учетом только арифметической прогрессии эту страну и ее народ обрекли на уничтожение. Девушка не захотела в отчаянии выпрыгивать из окна, она ушла в тень. И там ее приняли.

Отсканированную и распечатанную фронтовую фотографию снайпера защищавшего Россию и имевшего на личном счету триста пятьдесят два уничтоженных оккупанта, девушка вставила в рамку и поставила ее на стол. Под фотографией сделанная от руки надпись: «Ты защитил страну, теперь моя очередь».

Чем она конкретно занимается девушка не сказала, а ее никто и не спрашивал.

— Да вроде не женское это дело, этими делами заниматься, — дослушав осторожно заметил Федя.

— А что нам остается, когда вы мужики только водку жрете да по углам как побитые дворняжки скулите, — зло отрезала Якут.

— Да мы… — вскинулся Серега.

Девушка его прервала:

— Вот именно вы, сами добровольно рабами стали, — жестко неприязненно сказала почти как выкрикнула она, — и молчите в тряпочку когда насилуют ваших дочерей и избивают ваших сыновей.

С покупками вернулся из магазина Маузер, молча поставил пакеты на верстак. Девушка выкладывала покупки, остальные ей помогали, верстак-стол быстро как по праздничному наполнился яствами. Только настроение было далеко не радостное.

— И что же дальше то делать? — грустно спросил Федя.

— Ты мужик? — холодно с легким оттенком презрения спросила Якут, — и что ты у меня женщины спрашиваешь?

Все промолчали. Выл за дверью гаража ветер, мела снежная поземка, это только начало зимы, весна еще не скоро наступит. Да и вообще наступит ли?

— А почему у тебя имя такое: Якут? — только чтобы разорвать гнетущее молчание поинтересовался я.

— Прадедушка якутом был, — негромко ответила девушка, — после войны в столице прижился. Институт окончил. В школе математику преподавал. С тех пор у нас хоть один из семьи, но обязательно математикой занимается.

— Думаю ты не права, — глядя на девушку тихо сказал Петр, — не надо нас так уж… обвинять не надо. У тебя небось еще деток нет, а мы ради них вот…

— У меня детей нет, — как судорога прошла по лицу девушки, — это правда. Рожать новых рабов я не буду. И многие девушки сейчас так же думают. Не хотят рожать. Сейчас даже одного ребенка обычной молодой семье и то не под силу растить. Малыш еще в чреве матери, а на него уже воронье слетается. И клюют, клюют: Дай денег на обследование, дай денег на роды, дай денег на все пеленки распашонки, кроватки, коляски дай… дай… дай… денег. Экология отвратительная, много детей больными рождаются. И их заклевывают до смерти: дай денег на лечение, а нет так пусть твой ребенок дохнет, и вообще, нет денег и нечего нищету платить. Ясли и детсады платные да и в них мест даже за деньги не хватает, школы давно все платные только эти поборы по-другому называют, но скоро и это узаконят и цены мигом поднимут. На улицах разгул преступности и вечно трясись чтобы твоё дитя не избили и не убили. Отдельная квартира для молодой семьи это уже из разряда фантастики. Молодые или с родителями по разным углам жмутся, или на съемные квартиры уходят. А аренда жилья сейчас о-го-го какая. Цены на все постоянно растут, с нормально оплачиваемой работой одни проблемы, и тоже вечный ужас, что уволят, оставят без куска хлеба. Вот мы и не рожаем. Ты мужик! Обеспечь безопасность, дом построй, накорми подругу пока она твоё дите носит, а уж за нами дело не станет, нарожаем. А пока, — помрачнев девушка поочередно посмотрела на сидевших в гараже немолодых мужчин, — хрен вам, а не дети, — и с беспощадной матерно циничной насмешкой закончила, — а если вы не мужики, то значит пидорасы, вот друг друга и сношайте.

Все она преувеличивает, этот Якут математик, есть конечно проблемы и все такое… но их надо мирно и спокойно решать. Ну например обратиться к наимудрейшему, любимому нареченному отцу россиянских народов. Он же у нас всего этого не знает… пусть издаст указ, примет закон, поручит разработать программу, мы его поддержим и все будет хорошо. Вот именно так и надо поступать. Именно так… и поэтому горят от стыда щеки и трудно посмотреть в глаза этой девушке. Якуту из тени не желающей обрекать на рабство еще не рожденных детей.

— У меня сестра дома, — после молчания как давясь горечью слов стал рассказывать Петр, — она в девяносто третьем с юга сбежала. Рассказывала, как там русские до последнего часа не верили, что их вырежут. Дескать не может такого быть, мы же рядом живем, мы же ничего плохого не делаем, нас не бросят, защитят. Дождались. Резня началась. Грабили, насиловали, убивали, в рабов превращали. Никто их не защитил, на хер они никому были не нужны. Кто успел детей похватали и сбежали. Теперь те кто русских тогда резал уже на наши земли пришли. Сплоченные, все вооруженные, а им еще за переезд деньги платят и на обустройство дают. Власти их по головке гладят, делайте чего душе угодно наши любимые самые толерантные россияне, мы вас во всем поддержим. Скоро тут нас вырежут и понемногу в открытую режут уже. Приучают потихоньку, дескать не дергайся, убьем. А нам все сверху п…т: не верьте это не правда, никто вас не режет. Все хорошо. А если чего иногда бывает то вы же в этом и виноваты, и помните это они становой хребет государства, пропадем мы без них все сразу рухнет, так что терпите. И не верьте провокаторам, не верьте проклятым националистам которые кричат об уничтожении русского народа, это плохие необразованные не толерантные мальчики и девочки, мы их пересажаем. Только мы все такие ядреные знаем чего делать. Вот нам и верьте. И мы слушаем их и молчим. Права ты девушка. Мы уже не народ, а скот, и не просто скот, а беспородное обреченное на убой стадо баранов.

Как заплеванная его словами установилась подавленная тишина. Все именно так, а не иначе, это если злодеев слушать, которые не понимают всей глубины державной мысли руководства страны. А слушать надо не злодеев, а телевизор, там в голубом экране каждый день этих злодеев умнейшие люди разоблачают. Ишь чего злодеи захотели! Порядка? Закона? Справедливости? Может вам еще и власть отдать? А мы чего тогда делать будем? Нет уж, лучше дубиной тебе в морду, мало? посадим, все еще мало? перестреляем.

— Значит так, — подумав спокойно сказал Федя, девушке — во всякие тени вступать не буду, мне работать надо. Но… — сделал паузу и глубоко вдохнул он, — вот тебе мой номер телефона, если чего надо звони, на митинги ходить не буду, а по делу позовешь, поднимемся. Оружие есть пока охотничье, другое добудем. Знакомые служившие и воевавшие мужики имеются, с нашего только дома минимум с десяток стволов за час организуем. А там глядишь и остальные подтянутся, а нет, так пусть дальше скулят и тихо по одному дохнут.

— Вернусь домой со своими в поселке переговорю, — ни на кого глядя бросил Серега, — там еще не все спились.

— У меня друган в деревне под Тверью живет, — уже успокоившись со злой усмешкой проговорил Петя, — а леса там густые… у него там еще дед покойник лесником работал, до этого на войне в полковой разведке служил. Друган когда в возраст вошел, дед ему показал, что на память от войны себе оставил, схоронил и хорошо смазал. Пора дружка навестить, в баньке попарится, о жизни поговорить, тропинки лесные вспомнить.

— Ты чего скажешь? — повернулся в мою сторону Федя.

— Я лучше напишу, — избегая его взгляда сказал я и добавил, — и обязательно уточню, что поднимитесь вы только по призыву нашей любимой ядреной и…ной партии и строго в соответствии с действующей конституцией.

— Это правильно, — усмешливо одобрил Федя, — вот это по нашему, голой рукой провод под напряжением не хватай, одень резиновые перчатки бери кусачки и режь его к… матери.

— Ну что мужики, — по доброму улыбнулась девушка Якут, — может теперь вам уже и выпить пора, водка то выдыхается?

— А за что пьем? — нейтральным тоном спросил Маузер.

— Может… За победу? — смущенно предложил Федя.

— Не — а, — отказался Серега, — Лучше за то чтобы наши бабы рожать не боялись.

— Значит все-таки За Победу, — очень серьезно сказал Петр.

Все также зло выл за дверью гаража ветер, мела снежная поземка, это только начало зимы, весна еще не скоро наступит. Но она придет, обязательно придет. Крокодилам не сожрать солнце нашей земли.