Нисхождение к сакральному

Вероятно, религии перебрали все возможности, предложили все символы, исчерпали все фантазии вплоть до замалчивания темы. За каждой из теологий, одна из которых - атеизм, стоят миллионы апологетов, еретиков, мучеников, отступников и ниспровергателей. Выбор рецепта - вопрос пристрастия, Бог каждому предстаёт в своём обличии: от кривой сабли, воткнутой в конский помёт, - до алтаря, от прозрачных притч Учителя - до изощрённой риторики богословов. Века сменяли кровожадность богов их неизреченной мудростью, жестокость - милосердием, чтобы на новом витке лицемерия возвратиться к насилию апостольского посоха. Сегодня от богословских прозрений мир повернулся к пифагорейской метафоре цифр. «Бог - это наша дискуссия о Боге», - помещаем мы в центр мироздания гордыню, уставшие от прений, возвещаем гибель богов. Зарывшись в песок привычек, мы обрекаем себя на нищету слов, утешение сентенций, горсть профанирующих фраз. Ища забвение в череде метафизических истин, мы имеем дело со следствиями, паутина причин, свивших узелок явления, ускользает от нас. Пребывая в себе, Бог для нас - это комментарии о Боге, где новые идеи возвращают к списку традиционных (откровения и цитаты, слова и безмолвие одинаково лживы).

«Всевышний - это наше неуёмное стремление к небесам, неистребимая жажда абсолюта», - считают некоторые иудейские теологи. «Он - отброшенная из бесконечного далека (ведь время в Божественных чертогах исчезает) тень нашего технократического завтра, воплотившееся желание стать богами», - заявляют оседлавшие острие железной цивилизации.

Музей восковых истин пестрит экспонатами. Так Мейстер Экхарт утверждает, что Всевышний не неблагой, не немилостивый, не невселюбящий. Его эпигоны приписывают Богу все качества, таящиеся в языке, и ещё бесконечно сверх того. Бог обладает атрибутами, невыразимыми в лингвистике, любой эпитет характеризует неизмеримую сущность не хуже другого, любая метафора подчёркивает Его совершенство и всеполно-ту. Он и благ и не благ, и всевидящ и слеп, Он может быть и безумием эллинов, и соблазном иудеев, и слабым, как ребёнок, и всесильным, как Бог (опровергая тавтологию, Бог допускает сравнение с самим собой). И в самом деле, Бог, живущий в каждом атоме, Галактике, вздохе новорождённого, предсмертном хрипе, Бог, ведающий боль эпох, равно как и боль сорванного цветка, вряд ли умещается в построения вроде «любит правду», «любит мудрость», «любит кротких», «любит любить».

Или Бог - только штрих на мировом полотне, сноска в книге бытия, ключ к головоломке, осмысляющий значение вещей? Быть может, мы постигаем чужую тайнопись, разгадываем шифр, частью которого являемся сами, замурованные, блуждаем внутри его скорлупы? Тогда наши достижения - скрытое цитирование, в мировом кроссворде нам уготован лишь поиск подсказок: найти больше того, что спрятали, невозможно. Мы изучаем не прошлое, но - книги о прошлом, не минувшее, но - мифы о минувшем, мы находимся в вымышленном поле истории, культуры, в пространстве, созданном мертвецами, и, возможно, точно так же бродим внутри придуманной Реальности, сферы Паскаля, будучи жертвами одной из ловушек одного из лабиринтов.

Очевидное торжество случайности не оставляет и следа от веры в закономерность, царящий произвол -от поклонения порядку. Бог, если Он есть, разрушает выверенное, делает ожидания несбывшимися, а расчёты - мечтами. Успех - всегда экспромт, опыт - всегда разочарование. У Юма есть сильное высказывание, что Вселенная являет собой неудачный набросок, эскиз ребячливого Бога. И действительно, мы не видим изнанки вещей, суть их - насмешка. В отместку мы не хотим быть Божьими детьми, называя себя детьми эволюции, её венцом. Наш бунт - ответ на Его вызов, но свобода воли заканчивается осознанием кабалы.

И это тоже насмешка.

А разве ближний не подчёркивает одиночества? Разве пристальный взгляд на мир оставляет что-то кроме иронии? Разбрасывая стрелки событий, жизнь пародирует самоё себя, будто на что-то смутно указывая, обещая нечто, что вот-вот схватишь. Но это - черепаха в рассуждении элеатов, морковка впереди бегущего осла, это - бесконечная отсрочка награды. Наши гадания, грёзы, метания между добром и злом предстают в суете формулировок одинаково жалкими.

У Божественной игры свой жанр. Но какой - драмы, аллегории, водевиля?