"Искра" - читать интересную книгу автора (Корнилов Владимир Григорьевич)

«БОЖЬЕ ЧУДО»

Звали ее Искра. Рыжие, как огонь, ее волосы, откинутые, будто ветром, на сторону, светились даже в ночи.

В том уверял нас Серега, внук Таисии Малышевой, суровой, молчаливой женщины, чье слово для всех живущих в деревне с чистым, будто промытым, названием Речица, значило не меньше, чем слово, взятое из писаного закона.

То, что Серега вырос под суровым приглядом бабки Таисии, каким-то самостийным образом возвышало его среди деревенского мира. И когда Серега говорил, что видел, как жарко светились в ночном лесу волосы Искры, и вся она светилась, словно огонь, ему верили, потому что все мальчишки, как и сам Серега, были влюблены в нее.

Такая вот, на удивление, не знакомая нам Искра вдруг появилась перед нами. Встала, сощурив свои зеленые, нам показалось почему-то, золотисто-зеленые глаза, смотрела вприщур на наши тяжело отвисшие над штанами рубахи — у каждого была за пазухой наворованная с чужих огородов морковка.

— Так, — сказала Искра, глаза ее в гневе распахнулись, и вся зелень лесов, среди, которых мы жили, померкла перед зеленью ослепивших нас глаз.

— Так, — повторила тихо Искра. — Кто-то спину гнет над грядками, а кто-то, как лесные тати, крадут чужое добро себе на забаву? Это что, такой у вас закон — брать не свое?!

С минуту мы стояли, окаменев от ее дерзости. Самый маленький из нас, Колька-Горюн, заискивая перед Серегой, пискнул:

— Видали мы таких!.. — и мы дружно повторили: «Таких мы видали!»

А вотсейчас, из многих прожитых лет возвращаясь мысленно к тому дню, часу, минуте, честно скажу: в душе каждый из нас ошеломленно подумал. — Нет, такой мы еще не видали!..

Искру, как девчонку, мы знали, росла она в нашей деревне. И в классе с нами сидела — заморыш с конопушками на щеках, не пойми какого цвета волосами, заплетенными в две куцые косички, да еще с бантиками из пестрых лоскутков. Была она в классе, и вроде бы не была, по крайней мере, для нашей боевой мальчишеской ватаги. Мы жили водном мире, она — в другом. Больше на лавочке у дома с книжечкой сидела, да с сеструхой, что на учительницу в городе училась, по-за деревней в летнюю пору послушно гуляла, подлаживаясь под городскую. В общем, пока мы учились и вольничали, для нас ее не было.

И вот, пожалуйста, когда мы стали обходиться своим умом, явилось перед нами божье чудо!

— Иди-ка ты… — сказал сквозь зубы Серега, он был из мальчишек независимых, выше воли ничего для него не было. — А то…

— Что — а то? — Искра еще больше прищурилась, глаза ее снова вызывающе сверкнули. — Синяков навешаешь? Эх, ты, че-ло-век!..

В ту нашу первую встречу, состроив презрительные рожи, мы прошествовали мимо. Колька-Горюн в своем постоянном усердии даже толкнул Искру плечом.

Было у нас правило: все добытое на чужих огородах — моркву или репу — никто не смел съесть просто так, достать из-за пазухи и схрупать. Все добытое бросали в омут, где всегда купались. И только занырнув и подцепив содна добычу, каждый из нас мог распорядиться той же морковкой. Стараясь друг перед другом, мы с азартом ныряли, и минуты эти для нас были торжеством ловкости и силы.

В тот день, когда Искра встала на нашей дороге, все пошло наперекосяк: как ни старались мы шуметь и держать, как будто назло кому-то, — азарта не получалось. Будто защелка какая-то соскочила, прикрыла наше веселье.

Серега первым вышел из воды, уткнулся в траву, лежал молча. Притихли рядом и мы, ждали, что скажет Серега. Он ничем не сказал. Поднялся, бросил угрюмо:

— Ладно, пошли…

И увел нас от реки в луга, где мужики косили.

Во второй раз Искра перешла нам дорогу, когда мы только-только вошли в свое обычное, боевое, состояние. Из трубок дягиля наделали ружья и плотными, зелеными еще плодами рябины палили так ловко, что пришибали мух на бревенчатых стенах изб. Как-то, собравшись у реки, мы устроили настоящую войну со стрекозами. Колька-Горюн крикнул:

— Ребя! Это же фашистские самолеты!..

И в четыре рта мы стали палить по летающим стрекозам. Здорово было чувствовать себя метким пушкарем, когда выплюнутая через трубку тугая ягода хлестала по пролетающей стрекозе, и стрекоза, подогнув хвост, беспомощно падала в траву. У Сереги было уже десять сбитых самолетов, у Леньки-Ленички — семь, у меня — пять. Колька-Горюн гонялся за третьим, когда, словно из-под земли, выросла Искра.

Молча подошла к Сереге, взяла из его рук трубку, переломала и бросила с отвращением ему под ноги. Серега мог одной рукой швырнуть эту пигалицу на землю. Но не сдвинулся с места, стоял, опустив руки, и смотрел не моргая.

— Стрекозы самые полезные для людей. Они комаров побивают! — с негодованием она оглядела каждого из нас. — Они же живые!.. — крикнула она — А вы! — с презрением произнесла она свое загадочное слово: «Че-ло-ве-ки!..»

До сих пор не могу понять, как это случилось, но случилось: Серега уступил свое первенство Искре. И мы, не узнавая себя, подчинились рыжей девчонке.

Как-то Искра, когда уже верховодила, принесла из леса к нашему костру целую корзину черники. Поставила перед нами, сказала:

— Ешьте, каждый сколько хочет!

Мы не решались сразу наброситься на ягоды, переглядывались, Колька-Горюн крикнул:

— Сколько хошь?!

— Сколько хотите! — подтвердила Искра, но в глазах ее что-то промелькнуло. Она явно ждала, хотела что-то вызнать.

Однако соблазн был велик, и мы облепили корзину, как воробьи подсунутый ломоть.

— Ешь, давай! — шептал Колька — Даровая…

И мы, тесня друг друга, хватали ягоду горстями, пихали в рот, стараясь не упустить своей доли. Только один Серега, сглотнув слюну от вида нашего пиршества, остался в стороне, не протянул даже руки к корзине.

С измазанными лиловыми щеками, зубами, руками мы стали похожи на чертей, особенно, когда от сытого удовольствия гоготали, словно гуси у кормовой колоды. Запихивая в рот очередную горсть ягод, я вдруг увидел взгляд Искры. В ее взгляде было не то чтобы брезгливость — была боль. Искре как будто больно было за нашу жадность.

Я ссыпал обратно в корзину прихваченные ягоды, стыдливо стал вытирать о траву синие ладони. Смекнул и Ленька-Леничка, отвалился, пряча измазанное лицо в траве. Один Колька-Горюн, ничего не замечая, обеими руками запихивал чернику в рот.

Наконец и он оставил корзину, испуганно уставился на Искру.

Искра медленно нагнула голову, так, что рыжие ее волосы попадали, почти закрыли глаза, тряхнула головой, откидывая волосы на сторону, сказала:

— Теперь хотите — не хотите, а я скажу. Ты, Колька, человек не разумный. Сдерживать себя не умеешь. Как же дружить с тобой?! Ты думаешь — лишь бы животу было туго. А не думаешь, что другому надо то же, что и тебе.

Ты, Леничка, и ты, Саня, наполовину человеки. Себя вы не забываете, но о других все-таки немножко помните.

Ну, а ты, Серега, ты — настоящий. Вот тебе обе мои руки! — Искра протянула ему свои тонкие, загорелые, какие-то солнечные руки, и Серега, стушевавшись, неуклюже переступил, подставил свои ладони под ее нежные доверчивые пальчики.

Искра была нашей мечтой, знаменем, под которым собирались мы в своем пробуждающемся стремлении к добру. И не раз замирали от ее откровений, когда на лугу, у реки, у вечернего таинственного костра Искра, освещенная огнем, вдруг начинала размеренно и складно говорить:

Она говорила, глядя в огонь, и, улавливая наше удивление, какое-то время томила молчанием нас, верных своих мальчишек, потом не выдерживала, сама же и нарушала тишину.

— Эх, вы, Шерлоки Холмсы! — произносила она в радости приоткрыть еще одну неведомую нам тайну. — Шерлоки, вы, Шерлоки, — повторяла она, не отводя от огня своих обычно зеленых, теперь, в свете живого пламени костра, золотистых глаз, — такую надпись на будущее надгробье сочинил сам себе тот, кто создал Шерлока Холмса!

Искра предоставляла нам возможность вобрать в свои тугодумные головы удивительную новость, переводила глаза вверх, на звезды, говорила задумчиво:

— А какие слова могли бы придумать мы себе?

Никто из нас не знал таких слов. И тогда Искра, подняв голову к звездам, размеренным голосом произносила: «Мы счастливы были тем, что своим пламенным стремлением к лучшему освещали дорогу вослед идущим!»

Она ждала, что ответим мы, а мы, покоренные ее способностью считывать слова со звездных небес, молчали.

— Ну, как? — нетерпеливо спрашивала Искра, опаляя каждого взглядом. И мы дружно отвечали:

— Это же здорово, Искра! Мы согласны!..

Мы еще не знали, что последует за этой нашей готовностью. А Искра обошла костер, встала так, чтобы дым не мешал ей видеть всех нас, сказала вдруг низким, не знакомым нам голосом:

— Тогда, мальчики, мои дорогие мальчишки, каждый из нас должен дать клятву. — И, завораживая нас таинственностью придуманного обряда, все тем же низким, незнакомым голосом она размеренно произнесла:

— Я, друг и защитник всего живого, обещаю завтра быть лучше, чем был вчера. Мой девиз: «Через „не могу“ — к победе!» В том клянусь этой звездной ночью перед огнем костра, перед непрощающими глазами моих товарищей!

Наступило безмолвие. Потрескивали только горящие сучья. И все услышали, как далеко в урочище сдвоено ухнул, будто хохотнул, филин.

— Ты, колдунья! — прошептал маленький Колька-Горюн. Он испуганно оглянулся на лес, подтянул широкие на лямках штаны, переступил с ноги на ногу, как будто собрался удирать.

— А что? — вдруг встрепенулась Искра. — Хотите наколдую?..

Мне как-то не по себе стало от еехвастовства. Тихо, с вызовом, я сказал:

— Наколдуй!..

Тогда Искра широко раскрыла свои кошачьи, светящиеся во тьме глаза, отступила в ночь от высвеченного круга, позвала:

— Идите сюда…

Мы тесно встали на берегу Соженки, где на дне тихого плеса блестел звездами кусочек ночного неба, с неверием, в то же время и с тайным страхом смотрели на белеющую платьем Искру.

— Значит, наколдовать? — шепотом спросила Искра. — Тогдасмотрите. Видите звезду за сосной? Хотите — передвину ее вместе с небом?..

В оторопи мы дружно выдохнули:

— Хо-тим…

Искра поставила нас так, чтобы каждый видел одну и туже яркую, осторожно мерцающую звезду под отходящей от ствола сосны сухой веткой, приказала закрыть глаза и не двигаться. И начала вкрадчивым, каким-то колдовским голосом говорить:

Какое-то время она выдерживала нас в неподвижности, потом скомандовала:

— Теперь смотрите!..

Мы раскрыли глаза и в изумлении увидели: та звезда, про которую загадали, которая была ниже темной полосы ветки, теперь ярко, насмешливо сияла выше, над ней!

— Колдунья, колдунья! — закричал маленький Колька, придерживая штаны, он бросился бежать к деревне.

Мы было рванулись перехватить Горюна, но Искра остановила.

— Сам вернется. Он ничегошеньки не понял!.. А теперь, — приказала она, — распалите костер. И каждый пусть повторит клятву.

Такой вот выдумщицей была Искра. И выдумкам ее покорялись и Серега, и Ленька-Леничка, и я.

В один из дней Искра устроила испытание.

— Хочу знать ваше мужество! — сказала Искра. Где-то она вычитала, что в Африке, в каком-то племени, юношей испытывают на стойкость к боли, прежде чем вручить им оружие. К спине прикладывают сплетенное из веток решето с черными кусачими муравьями, и каждый из будущих воинов должен сколько-то времени выстоять, давая муравьям изгрызать свое тело.

В жаркий полдень Искра привела нас к муравейнику. Крупные рыжие муравьи все были в работе. Огромный лесной дом, сложенный из сухих сосновых игл, угрожающе шевелился от великого множества рыжих спин и голов.

Притихнув, мы молча глядели на муравьиное царство, не смея поднять глаза на Искру.

Искра подошла к подсыхающей без макушки елке, сломила свисавшую к земле лапу, осторожно положила на муравейник. В мгновение весь лесной город грозно заклокотал снующим туда-сюда муравьиным воинством. Еловую лапу вмиг они облепили. Запах едкой муравьиной кислоты защекотал нос.

— Кто первый? — спросила Искра тихо.

Мы опустили головы, дрожь прошла по нашим спинам.

— Первый — кто? — снова спросила Искра, в голосе ее звучала насмешка.

— Леничка? — позвала Искра.

По-девчоночьи нежное лицо Леньки-Ленички побледнело, в ямке между белыми бровями заблестел пот. Он судорожно вздохнул, покорно стал стягивать через голову рубаху.

— Возьми с муравейника ветку! — скомандовала Искра. — Теперь прикладывай!

Мы подняли глаза и увидели Искру. Она стояла к нам спиной, спустив до пояса свой цветастый сарафанчик. Впервые так близко я видел оголенную немальчишескую спину, и эта худенькая девичья спина с обозначенными, словно крылышки птенца, лопатками, с впадинкой позвонка, плавно изгибающейся и уходящей под рыжее пламя волос, эта обтянутая нежной загорелой, мне все казалось, золотистой кожей спина не была предназначена для такого страшного испытания.

То, что перечувствовал за эту минуту я, пережил (я это видел) и Серега. Он шагнул к муравейнику, сдернул с себя рубаху, встал между Искрой и Ленькой-Леничкой.

— Ты не имеешь права принимать на себя нашу боль, Искра, — сказал он с твердостью вдруг повзрослевшего человека. — Это не для тебя. Это — для нас.

Леньке-Леничке, растерянно державшему еловую лапу, он тихо приказал:

— Прикладывай!

Ознобно дернулись Серегины плечи, когда лапа прижалась к его спине, но тут же он словно закаменел. Я видел только крепко стиснутые толстые его губы и черноту широко раскрытых зрачков.

Муравьи расползались, вгрызались в кожу, лезли под волосы, спина как будто сочилась кровью.

Сереге было тяжко, и все-таки он медленно поднял вровень с плечом руку с сжатым кулаком. Это был жест Искры, мы все знали его. Поднятой правой рукой, сжатой в кулак, она утверждала свою непреклонную волю «Погибаю, но не сдаюсь!»

Искра накинула лямки сарафан пока на плечи, вырвала пук травы, отобрала у Леньки еловую лапу, которую он все еще прижимал к Сереге. Травой смела муравьев с воспаленной его спины, и в глазах ее, в заботливом движении рук было столько переживаний за причиненную Сереге боль, что я от зависти готов был лечь на муравейник. Серега молча, в какой-то счастливой покорности принимал прикосновение оглаживающих рук Искры, и я уже не мог сдержаться. Подошел, сдернул с себя любимую полосатую тенниску, в которой сам себе казался красивым, сказал угрюмо:

— Моя очередь. Пытай меня, Искра!

Я и сейчас помню долгий взгляд Искры, которым она словно коснулась дрогнувшего моего сердца.

Еще не впился в меня ни один мураш, а взгляд ее уже сострадал, она смотрела на меня, как только что смотрела на истерзанную спину Сереги. Но колебалась она мгновение. Глаза ее сощурились в знакомой непреклонности, она положила страшную лапу на муравейник, с минуту выждала, подняла. Огонь опалил мою спину, кожа стала пухнуть, как будто ее живую отрывали от моего тела.

Исступленно, до крови прикусил я губу и, помня, что за моей спиной Искра, поднял сжатую в кулак правую руку.

Леньку-Леничку Искра пожалела, приставила к нему ветку уже с моей спины. Потом сунула орудие пытки в самую плотную рыжую кипень муравейника, сбросила лямки с плеч.

— Ну! — сказала она требовательно. Никто из нас не шевельнулся. — Ну, мальчики! — подбодрила Искра, нетерпеливо тряхнув головой.

И тогда снова выступил вперед Серега. Он подошел к Искре, осторожно, стараясь не коснуться оголенной девчоночьей спины, натянул лямки сарафанчика на плечи, Искра резко обернулась, зеленые ее глаза потемнели от гнева.

— Это что — предательство?! — крикнула она.

— Послушай, Искра, — тихо, но твердо сказал Серега. — Мы испытывали себя на мужское достоинство. У тебя — достоинство другое, ну, не мужское! Мы знаем — ты можешь все…

— Я прошу вас, мальчики… — голос Искры дрожал от обиды.

Серега не уступал, будто и впрямь повзрослел в перенесенном испытании.

— Мы же договорились, Искра, когда трудно, решать большинством. Нас — трое. Ты ведь, Санька, согласен? — он посмотрел на меня. — А ты, Ленок? (Леньку за его белые волосы он звал Ленком). Мы, разумеется, были согласны.

Искра с досадой, как своенравная лошадка, ударила по земле босой ногой. Постояла в раздумье, покусывая губы, вскинула голову.

— Хорошо. Я подчиняюсь, — сказала она. — Но испытание — за мной!..

В этот ясный, тихий летний день мы не знали, какие страшные испытания ждали Искру и всех нас, мальчишек, ждавших от жизни только радости и добра.