НАБОР В ТЕАТРАЛЬНУЮ ШКОЛУ

Если бы у меня спросили, существует ли модель идеального творческого взаимодействия режиссера и актера, момент идеального их содружества, я бы ответил: «Это набор».

Набор нового курса — интереснейшее дело, замечательный процесс. Это такое творческое предприятие, которому, пожалуй, нет аналогов в театральной реальности. К сожалению, режиссер и актеры редко бывают в таком единодушии, в таком одновременном азарте, в таком напряженном творческом контакте,' как набирающий педагог и абитуриент. Вроде бы, и неудивительно, что процесс этот похож на работу режиссера с актером. Так же первый дает задание, так же второй стремится его выполнить. Но возникает какая-то особая связь, особое взаимопонимание, особое, я бы сказал, напряжение интуиции с той и с другой стороны. Здесь не задают лишних вопросов и не объясняют слишком долго того, что должно быть понято с полуслова. Абитуриент задавать лишние вопросы не имеет права в силу своего абитуриентского положения. А педагогу некогда, ему не до слов. Он сосредоточен на стремлении выявить творческий потенциал данного молодого человека.

Те из них, кто потом стали студентами, о приемных экзаменах вспоминали так.

Миша К.: «Экзамены — это ураган, круживший постоянно, не давая ни на минуту расслабиться, отдохнуть или опомниться».

Маша Ж.: «Экзамены — это была такая карусель, которая закрутила голову, душу и тело. Экзамен — это море чувств: азарта, страха, желания творить, добра, радости, сопереживания…»

Миша П.: «Все это было как аттракцион для любителей острых ощущений. С одной стороны, — страшно, с другой, — очень интересно. Во время экзаменов, выходя из аудитории в коридор, я ловил себя на мысли, что мне снова хочется попасть в экстремальную ситуацию, что снова хочется на сцену… Я вдруг понял, что мне это нравится, что я не могу без этого жить, что я, несмотря на страх, волнение и переживание, получаю от этого удовольствие».

Андрей П.: «Во время вступительных экзаменов я больше руководствовался ощущениями, нежели мыслями. Где-то за неделю до консультаций я начал чувствовать какие-то потусторонние импульсы. Сейчас, оценивая эту ситуацию, я могу сказать, что это была моя интуиция, которая работала очень сильно вследствие общего рабочего настроя».

Маша Л.: «После каждого вступительного тура и репетиции я испытывала особую усталость, какую не чувствовала никогда. Я поняла, что, по большому счету, актеры работают не ради успеха у публики, а ради радости от процесса работы».

Витя Р.: «На приемных экзаменах было так много всего того, чего нет в жизни!.. Если бы мне предложили еще раз поступать, то я согласился бы с удовольствием».

Мастера, ведущие прием, не жалеют сил. С огромной самоотдачей действуют абитуриенты. К тому же, мастер работает не один. Он окружен квалифицированными советниками — соратниками по будущему классу. Это педагоги актерского мастерства, специалисты по сопутствующим дисциплинам: хореографы, речевики, музыканты, студенты старших курсов, которые тоже помогают… Казалось бы, такое содружество должно сработать на стопроцентный результат… Казалось бы, не может быть ошибок. Увы, ошибки, тем не менее, случаются…

Что это означает? Что нет объективных законов набора? Может быть… Во всяком случае, сразу же бросается в глаза разноголосица оценок абитуриентов у разных мастеров… У тебя человек «слетает» с набора, а к другому мастеру поступает. Ну, ладно, он у тебя «слетает» с третьего тура, из нескольких способных студентов ты выбрал не его, а другой педагог его взял. Это еще можно понять. Но когда со второго тура, и даже с первого кто-то «слетает» и легко поступает тут же к другому мастеру? Более того, есть случаи, когда абитуриент не проходит в одной мастерской даже отборочную консультацию, то есть наглядно профнепригоден, а к другому мастеру все-таки попадает… Значит, мы по-разному разгадываем загадки человеческой личности… Или не разгадываем… Например, берешь человека после полуторамесячных труднейших для него творческих испытаний, а он уходит из института, даже не приступив к учебе. Другой начинает вроде бы неплохо учиться, но через две недели уходит в какой-то рок-ансамбль. Или, молодой человек поступил с блеском, причем на экзаменах проявил невероятную волю, сделал все, что мог. Цеплялся, как говорится, зубами за каждое задание, ловил каждое замечание и вот — поступил! И вдруг этот парень уже в середине первого семестра начал прогуливать, пить… Что это значит? Ведь эти счастливчики были избраны каждый — порой из ста или, по крайней мере, из восьмидесяти человек.

Я сейчас не говорю про ошибки, которые обнаруживаются позже… Девушку взяли безоговорочно, с восторгом, а она, закончив институт, стала продавщицей. Молодой человек учился на актера, а стал заведующим автобазой. Не означает ли все вышесказанное, что набор — лотерея?

Кстати, у одной абитуриентки описано сходное ощущение.

Ольга Р.: «Когда я пришла на отборочный тур, мне не было страшно, и я почти не волновалась. Было очень весело и интересно. Мне казалось, что я не поступаю в институт, а играю в кегли. Я — кегля, все абитуриенты — кегли, а все преподаватели — шары. Стою я однажды в коридоре, катится на меня большой шар. Я спрашиваю соседнюю кеглю: «Это кто?» А она мне говорит: «Это Галендеев». Я увернулась, а соседку сбили».

Значит, игра? Лотерея? Нет, конечно! Ведь если мы даже ошибаемся в пяти процентах, в остальных девяноста пяти мы правы. Но чего же нам стоят эти девяносто пять процентов?! Вот поэтому так хочется в этом полуинтуитивном процессе приема в театральную школу найти закономерности, логику, чтобы в следующий раз было меньше ошибок.

Задолго до начала консультаций начинается игра двух «интересов» — абитуриентов и набирающих педагогов. И те, и другие, оставаясь внешне невозмутимыми, тем не менее, нервничают. И приглядываются друг к другу… На Моховой появляются молодые девушки и юноши, которые робко подходят к серому зданию, открывают тяжелые двери, спрашивают об условиях приема, шепотом говорят друг другу о проходящем мимо седом человеке: «Это Петров» или «Это Красовский».

С другой стороны, и ты, набирающий педагог, не без волнения смотришь на молодого человека, подошедшего к тебе на Моховой улице.

— Простите, вы такой-то?

— Да. А что вы хотели?

— Я хотел бы поступить к вам. Я, правда, еще учусь в военном училище, но должен демобилизоваться…

— Ну что ж, действуйте, время еще есть. (Говоришь нарочито спокойно, а сам уже жадно отмечаешь: хорошее лицо, низкий голос, неглупые глаза…)

Или подходит молодой финн, и идет знакомство на корявом английском языке, однако сквозь этот спотыкающийся разговор ты все же улавливаешь серьезность намерений этого юноши.

Но вот приближается момент консультаций. Волнение абитуриентов нарастает. Потом они написали об этом так:

Миша П.: «Очень страшно идти на прослушивание. И, честно говоря, я как можно дольше оттягивал этот момент… И вот, когда наступил этот день, я шел и думал, что мне нужен случай, удача…»

Галя О.: «Четырнадцатое мая — день консультации. Утро. Меня бьет отчаянная дрожь».

Что такое консультации? В небольшой комнате сидит педагог (реже двое), в коридоре теснятся абитуриенты. Лаборант кафедры разбивает их на десятки. И вот в комнату входят десять взволнованных, притихших разнокалиберных, разношерстных, одетых кто как (один принарядился, другой чуть не в уличной куртке) мальчиков и девочек. Кто смотрит испуганно, кто нервно улыбается, но спокойных нет — все напряжены. Первое дело (как, впрочем, во всяком творческом процессе) успокоить их, расслабить. Предлагаешь сесть поудобнее, шутишь, долго записываешь фамилии, спрашиваешь отчества, «наивно» интересуешься: «Что это вдруг вы собрались в театральный институт?» Сам тем временем, разумеется, рассматриваешь, ловишь искорки обаяния, привлекательности, ума, эмоциональности.

Официальная программа знакомства на консультации: стихотворение, басня, отрывок из прозы. Бывает, что абитуриенты предлагают исполнить какой-нибудь монолог из пьесы, сыграть сцепку из своего самодеятельного репертуара — это отвергаешь (во всяком случае, поначалу). Вышеозначенных трех жанров вполне достаточно. Тут уникальное сочетание. Стихи дают возможность оценить чувство поэзии у поступающего, темперамент, возможность надбытового сценического существования. Проза преимущественно выявляет ум, логику, самообладание, возможности воображения. Басня — юмор, живость и характерность (то есть потенциальную способность к перевоплощению). Разумеется, по репертуару сразу видно, есть ли у абитуриента какая-то культура, какое-то общее воспитание…

Так складывается первое впечатление об абитуриенте. Естественно, проще всего с теми, кто наглядно не имеет права на профессию. Их отсеиваешь с облегчением. А вот остальные… Тут педагог выполняет одновременно три дела.

Первое: общается с абитуриентом.

— Стихи!.. Басню!.. Прозу!.. Достаточно… Извините, что прерываю… Начните снова вот с этого места… А нет ли еще стихов? А другой басни? А кто с вами разучивал стихи? Сами? А басню? Играли в драмкружке? А что вы там еще играли?..

Второе: смотреть, смотреть и смотреть, подстерегать, как я уже говорил, «искры»…

Третье: хоть коротко, хоть в двух-трех словах успеть зафиксировать свои впечатления, что-то записать, иначе забудешь или перепутаешь.

Некоторые листочки у меня хранятся до сих пор.

«Глухой голос…

небольшое обаяние…

человечески мила…

жантильный…

маленькая голова…

большелобая, поступала в прошлом году, романтизм и свежесть

потеряны, ума не прибавилось…

скучна, одинакова, говор…

танцует плохо, но приятно стесняется…

характер, видимо, ужасный, играет на рояле…

робка в чтении — сидела смелее, нужно раскрутить…

аморфный, без темперамента…

небольшой лирический порыв есть…

какой-то ум, улыбка; слух под вопросом…

речевые дефекты…

сумасшедший…

смешная, надеть другую кофту…

столяр-краснодеревец…

лентяй? или не проснулся, нет впечатлительности…

серый, приплюснутое лицо…

мелкое лицо…

потасканная…

о, если б нашлась лирика!..

троечник по литературе и истории…

травести?..

длинная, рыжая, нелепая, песни из репертуара Анны Герман…

нет энергии, воли…

скучен, но есть иррациональность… юмор?..»

и т. д.

Хорошо, что абитуриенты никогда не прочтут этого. Здесь много обидного… Но это лучше, чем, не заметив человеческих несовершенств, обидеть будущих зрителей. И тут, кстати, пет никакого пренебрежения к абитуриентам как к людям. Более того, когда отказываешь кому-то после консультации, обязательно говоришь: «Вы на себе крест не ставьте, у нас идет соревнование, мы выбрали не вас, но вполне возможно, что вы понравитесь другому мастеру или в другом театральном вузе…».

Консультации в институте продолжаются, по одновременно с основным потоком мы просматриваем и разные любительские студии, литературные и гуманитарные классы и т. п. Как только мы слышим, что где-то есть группы ребят, нацеленных на театральный институт, мы сразу туда бросаемся — боимся упустить что-то ценное, способного человека. Однако на самих консультациях (так как очень много поступающих) мы в то же время себя несколько ограничиваем.

Вот идет очередная десятка, и уже сам себе ставишь преграды. Настраиваешь, например, себя: «Ой, слишком это много — пять человек из десяти пропускать». А когда только два или три человека проходит из десятки, то даже как-то внутренне радуешься. Даже (парадокс!) радуешься, когда идет явно неподходящий человек с плохими данными, слишком маленький, например, или с неприятным лицом… Почему? Потому что боишься «замусорить» первый тур. На первом туре желательно, чтобы было уже сравнительно немного народу, чтобы каждого можно было рассмотреть подробнее. Вот и начинаешь на консультации немножко механически, торопливо отсеивать. Конечно, помнишь, что у Станиславского написано: «…долой спешку, заставляющую в несколько часов пропускать десятки людей». Но что делать, если у тебя счет идет на сотни. А иногда отсеешь какую-нибудь девицу, а она все равно не выходит из головы. И вот ходишь несколько дней и жалеешь о какой-нибудь Ивановой: «Что же я наделал! А вдруг? А вдруг она не Иванова, а Комиссаржевская?!» И готов за ней чуть ли не гонцов посылать, чуть ли не телеграммы ей слать: где эта Иванова, есть ли в картотеке ее адрес? И снова своих коллег-педагогов предупреждаешь: при малейшем сомнении решайте вопрос в положительную сторону, пропускайте абитуриента на первый тур.

Первый тур по сравнению с консультацией — это совсем другое дело. Перед нами уже обозримое количество людей, триста человек. И мы видим их уже не в первый раз. К тому же первый тур — акция не только нервная, но и немного торжественная.

Первый тур проводится уже в сравнительно приличном помещении, в большой аудитории, а не в комнатенках, как консультации. Включаем дополнительный свет, на столе появляются цветы, вокруг собирается много любопытных… И, самое главное, мастер теперь не один, а в окружении других специалистов. Это еще не вся приемная комиссия, как будет впоследствии, но все-таки, имея рядом советчика, прием, конечно, вести легче. С другой стороны, начинается новая степень сложности. Уже нет отрицательных случаев, по явным показаниям уже не отсеешь, как на консультации, — по лицу, рукам, ногам, по голосу, по явной глупости абитуриента. Тут более тонкие ситуации. Исследуешь не спеша, советуешься с педагогами. Но и сами эти советы тоже по-своему не просты. Возникает борьба мнений, их соотнесение, начинаются уже «влияния» на мастера: слева говорят одно, справа — другое. Но, в конце концов, конечно, ему решать, кого пропустить дальше. Еще нюанс. Появляются молодые люди, за которых хлопочут. Это актерские дети, либо приближенные к актерским семьям девушки и юноши. Возникают дополнительные проблемы. Конечно, мы не возьмем кого-то только потому, что он сын такого-то, но, тем не менее, этих мальчиков и девочек изучаешь особенно тщательно, — что ни говори, в генах у них должно что-то быть, и тут «да» и «нет» должны быть особенно обоснованы.

Первый тур — это и подробная беседа с абитуриентом у педагогического стола.

— Расскажите про себя… Вы уже занимались театром где-нибудь?.. В любительском театре? В каком — студенческом? Народном? Где он находится, кто им руководит? Что играли? А папа, мама кто по профессии? Как они относятся к вашему стремлению стать актером? А вы еще что-нибудь приготовили? Отлично. Впрочем, сначала повторим, что было. Напомните нам, что вы читали в прошлый раз. Начните с басни.

Разумеется, у педагога записано, что абитуриент читал на консультации, что было хорошо, что плохо, что ясно, что невнятно. Но ведь прошло время. Если человек способный, что-то должно было измениться в исполнении.

— Теперь читайте новое… Спасибо. А еще какие-нибудь стихи знаете? Еще какую-нибудь прозу? А Гоголя, которого вы читаете, любите? За что? Не очень любите? Ах, вы вообще-то больше Пушкина любите? Зачем же вы читаете Гоголя? Вам посоветовали? Кто же это такой авторитетный у вас советчик? Нет уж, давайте читайте то, что вы любите. То, что вы очень любите.

Говоришь с абитуриентами, шутишь, споришь, провоцируешь на новые и новые проявления. Но, главное, повторяю, смотреть. Смотреть и записывать.

Эти записи немного другие, они менее категоричны, чем записки на консультациях. В них все время причудливо переплетаются плюсы и минусы. И часто встречается обнадеживающее «НО»!

«Кривляется, но заданиям поддается…

маленький, но будет расти…

сидел убого, но встал хорошо…

тупой, но нервный…

то визжит, то завораживает…

кривонога, но хорошие низы в голосе…

живая, хотя и не раскручивается…»

Однако иногда подтверждаются и недостатки:

«зажим в верхней части тела… слишком бойка…

наглость, сухость, подозрительное непроста и тазом дергает… капризная хабалка-курящая, красоты не хватает… раскоординироваи… скороговорка…

чудовищная неорганизованность… склонна к полноте… вяло-кокетливая… горласта… противный характер… все-таки тусклая

обаяние»…

игрун, а нужна настоящая лирика… маломощная… хамоват…

стала бабой, кокетничает (это по отношению к абитуриентке, которая поступала уже второй год)… нарочито пучит глаза…»

Но вот снова надежда:

«уродка, но светится…

чем-то волнует…

не хотелось прерывать…»

Первых туров было несколько. 1-й первый тур, 2-й первый тур… Иногда их восемь. На 1-м первом бываешь еще сам зажат, торопишься, потом себя же ругаешь, мол, не нужно было спешить, того или иного абитуриента внимательнее смотреть, энергичнее «раскручивать», с таким-то больше повозиться, а на такого-то не надо было тратить времени. Потом, перед следующими первыми турами уже берешь заранее списки десяток, которые намечены на очередной день, вглядываешься в них, заранее настраиваешься, изобретаешь задания:

— Вы в лесу. Наклоняетесь, чтобы срезать подберезовик, — и вдруг видите — граната!

— Молодой человек, снимите пиджак и читайте проще, а вы, девушка, встаньте на каблуки… Возьмите туфли у соседки… Тянитесь вверх и читайте…

— Вы выбегаете из горящей квартиры — «Пожар!»

— Попробуйте эти стихи петь… Да, да, как в опере…

— Пожалуйста, читайте стихи с грузинским акцентом… С китайским акцептом… а теперь по-вологодски…

…Но вот закончились и первые туры. Готовимся ко второму туру. На руках список из ста пятнадцати человек. На их изучение есть три дня…

Перепечатываем списки. Читаем-перечитываем. Обсуждаем, и хотя путаем порой фамилии, облик каждого абитуриента уже помним. Ребята нам нравятся, но все же сто пятнадцать — много.

В желании разгадать, дифференцировать эту сотню даем домашнюю письменную работу. Тема: «Люди, которых я люблю».

У этого задания есть недостаток. Как всякое домашнее задание оно дает возможность абитуриенту, желающему «хорошо выглядеть», посочинять да политературничать. Однако есть и достоинства. Во-первых, задание все же предполагает лирику, рассчитано на то, чтобы высветить лучшее в человеке. Второе: это задание в ситуации, когда второй тур еще не скоро, поддерживает и стимулирует непрерывную духовную жизнь абитуриента. А это очень важно…

Впрочем, вслушаемся в голоса абитуриентов и постараемся заранее прикинуть, брать ли автора работы в театральную школу или нет. Итак…

Татьяна Б. написала: «Я очень люблю мою маму с вечно молодой душой, и с радостью возвращаюсь в милый семейный уголок, где тебя всегда поймут, где надеются и ждут, что ты забудешь о плохом. И еще я люблю Андрея Миронова, Сергея Есенина, Владимира Высоцкого…». Не правда ли, выспренная инфантильность? Конечно, эта девочка у нас потом не прошла.

Светлана П. Эту девушку мы долго держали, что называется, «на мушке», пытались из нее что-то «вытащить». Но что выжмешь из человека, который начинает сочинение эпиграфом: «Я думаю о вас ночами. И днями думаю о вас. И вырастает за плечами Подобье крыльев каждый раз». А кончается сочинение так: «И наша нежность, наша дружба сильнее страсти, больше, чем любовь».

Однако были не только поверхностные работы. Очень часто сквозь общие фразы, поверхностность, литературность прорывались сильные чувства.

Игорь К.: «И я разозлился на всех: на Катю, на брата Олега, на художников, на Зарецкого. Я ненавидел их в эту минуту. И мне стало так жалко себя, что я заскулил, выплескивая накопившуюся во мне тоску, завсхлипывал и, наконец, не выдержал, завыл в полный голос, поднялся с кровати и поволочился в ванную. Как там это делается — набирают воду, кажется, берут лезвие…. Я представил себя лежащим в полной ванне. Бр-р-р! И тут я вспомнил о родителях. Да нет же! Я никогда не сделаю этого. Я люблю их и никогда не сделаю этого. Я люблю их и не могу принести им такого горя. И все еще люблю Катю и не сделаю так, чтобы она обвиняла себя. Я люблю Илью. И художников своих тоже люблю. Я всех их люблю. Господи! Ты обрек меня любить. Ты дал мне дар — или, может, несчастье — любить этих людей. Я не хочу, чтобы им было больно. Спаси же нас, Господи!»

Ксения Р. Ее сочинение написано интересно, с чувством. В нем, например, есть образ отца: «Я сама знаю, что мне нужно, чтобы уснуть. Папа, дай мне свою руку. Нет, не так, ладонью вверх. Вот теперь я положу ее под щеку и усну».

Миша Т.: «Очень сложно писать о любви. Казалось бы, самое теплое, родное состояние, а вот написать об этом сложно. Понял, что говорить об этом можно только одному человеку. Тому, кого ты любишь. Это какие-то очень интимные слова. Слова, которые показались бы, наверное, очень смешными, нелепыми на бумаге. Многих людей люблю. Люблю свою девушку безумно. Просто за то, что она есть. За то, что встретил ее однажды… За бесконечные ссоры, за слезы, за молчание в телефонной трубке, за ее глупые вопросы, за то, что ей постоянно не везет. Люблю свою маму. Наверное, самый близкий человек мне — это она. Люблю за то, что ждет. Когда меня но ночам не бывает дома, она сидит и ждет, спать не ложится. Вот так. А мне уже 20 лет! Люблю за то, что она все знает про меня, про друзей моих. Я ей об этом не говорю, но она знает. Во сне, что ли, видит… люблю свою маленькую сестру. За слезы, сопли, слюни, за то, что до сих пор писает в штаны, и никакие угрозы не помогают. Люблю за то, что она самый естественный, добрый и безобидный человек на земле…».

Ольга Р.: «Был у меня человек, которого я очень любила. Он был для меня самым умным, самым красивым, самым великодушным, самым мужественным. Звали его Саша… И вот мой Саша стал колоться. Новое увлечение захватило его всерьез. Мне было страшно, а ему интересно. Наркотики уводили его все дальше от меня, в другой мир. Когда первая эйфория прошла, Саша понял и сам, что дело приняло серьезный оборот. Вот тут-то по-настоящему стала нужна ему я. Я забыла все на свете, родителей, работу, себя. Я жила только им, только его болью. Я сторожила его сон, когда ему удавалось заснуть, я его убаюкивала, как дитя, когда ему было плохо, придумывала и рассказывала ему о нашем чудесном будущем, о том, что скоро наступит весна, но это не помогало. Все шло по-старому. Я разыскивала его по притонам, вытаскивала из РОВД. Я превратилась в надежного, преданного, как собака, друга. Но Саша устал бороться и искал смерти. Мне несколько раз удавалось убедить его не делать этого. А потом он мне предложил вместе покончить жизнь самоубийством. Я не хотела умирать, потому что молода, во мне еще много жизни и сил… Я отказалась. Было ли это предательством — не знаю…».

Какой драматизм! И какая хорошая память на жизненный опыт…

Катя Р.: «Рано. Восходит солнце, пустой пляж, и мы с папой во весь дух бежим по воде вдоль моря. А еще мы плавали вдвоем очень далеко за буек, и я держалась за его плечи и болтала ногами, а он плыл часами неутомимо, как кит… много всего было…».

Катя — девочка с поэтическим внутренним миром. И умная, и одаренная… Увы! Лицо и фигура подкачали.

Но вот начинается…

Мизансцена меняется. Дело переносится уже на Малую сцену. И комиссия увеличивается.

Рекомендуя абитуриента на третий тур — пропускать или не пропускать, — чью-то судьбу решаем сразу после десятки, а относительно кого-то тянем до последней минуты, давая себе еще одну возможность подумать, оставляем фамилию в своих списках «до конца дня». Колебания, колебания…

Второй тур — это еще более углубленное изучение личности поступающего. Но это и изучение профессиональных возможностей абитуриента. Каков, скажем, диапазон голоса у юноши или девушки? Или диапазон возбудимости? Диапазон заразительности, наличие воображения, фантазии и т. д.

На втором туре нужно уже не просто расслабить, освободить абитуриента от скованности — нужно «раскачать» его. А это не так просто. Очень помогают, наряду с другими приемами, музыкальные задания. Они ведь нужны не только для изучения вокальных или танцевальных возможностей поступающего. Музыка «раскачивает» весь творческий организм абитуриента.

Задания, задания…

— Сережа, подойдите ближе, еще ближе, совсем близко, читайте негромко… шепотом… Не торопитесь… С паузами…

— Татьяна, отойдите дальше, еще дальше, в самую глубину… Вас не слышно! Громче… Еще громче. В три раза громче…

— Михаил, сядьте, пожалуйста, поближе к нам, к столу… Расскажите-ка еще раз, зачем все-таки вы хотите стать артистом…

— Кирилл, станцуйте нам, пожалуйста, адажио… Можно с Машей… Да, из «Лебединого озера»…

— Алеша, побудьте, пожалуйста, зайцем… а теперь черепахой… а теперь пауком… а попробуйте петилопой… Что это за зверь? А вы не задумывайтесь, играйте петилопу все. Мы и сами ее никогда не видели…

— Андрей, вот вам ситуация: вы — вещий Олег. Пришли на могилу своего копя, видите его череп… И вдруг!.. Да, «из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем, выползала». Действуйте… Смелее!..

«Скучноват. Глаза? Тусклый!..

Рыжая, все в восторге, что она, мол, возбудима…

Голос +, конкретность +, характер?..

Трагичности нет. В Мандельштаме иллюстративен…

Играет на флейте, искренна, но чудовищный страх…

Пусть подрастет…

Надоедает…

Рациональна…

Глуп (глупо читает Светлова)…

Что-то прокисшее в ней, как выразился Галендеев…

?.. Оставить до конца дня…

Закрывает глаза. Психопат?..

Пискля…

Тусклый…

Бывает красив…

Неритмичное дыхание…

Есть какая-то острота. Недостает смешного, трогательного…

Маленький…

Стоит — жлоб, начинает читать — не жлоб…

Пропустить дальше по просьбе брата, выпускника прошлого курса…

Что-то в ней есть, смотреть на третьем туре…

+, но студентам-режиссерам всем почему-то не нравится…

Перестала нравиться, но для танца вышла полуголая, в купальнике, и наивно искала, куда включить шнур магнитофона, подкупила своей непосредственностью…

Одно плечо выше другого. Всем правится…

Посмотреть в отрывках (Галендеев прав…).

Раньше казалось — нет самосознания, теперь — есть самосознание…

Абстрактна…

Нет настоящего обаяния…

Любит собак, но лоб —?..

Зажат…

Лучше стал во всем…

Маленький резкий голос, сильная мутация. Кот в мешке…

Оставить до конца дня…

Мелкое лицо и вообще не возвышается…

В резких красках противен…

Суетится, стала чирикать, нет голоса…

В этюдах стал почему-то грузинов вдруг играть…

Делал пародии на педагогов, на Ельцина…»

Надо сказать, что в этих записях, в основном, все новое, то, что раньше замечено не было. Отмечу также, что во второй тур вошло и чисто музыкальное испытание — абитуриенты пели, танцевали, импровизировали под музыку. Но вот и второй тур позади.

Это уже немного, но все же в два раза больше, чем надо. Они должны будут предстать перед нами на третьем туре ровно через педелю. Эта неделя похожа на хороший, неторопливый (однако с ускорением) разбег для решающего прыжка. В эту неделю должно быть проделано много работы.

Абитуриентам предстоит трудиться над отрывками, которые мы им объявляем через два-три часа после окончания второго тура. Это будет их главным практическим испытанием. Но у них много и других дел. Тут и движенческая проверка, и психологическое обследование, и медицинская комиссия, и коллоквиум.

Она не дала нам какой-то новой важной информации. Единственное, у Миши Т. слабое зрение и линзы. Врач настаивает: «Он может быть принят только с условием но 93 статье». Учитываем «статью», но кардинально изменить судьбу абитуриента этот факт не может.

Это более существенно. Проверка проводится кафедрой сценического движения[1]. Абитуриентов просят раздеться, остаться в купальниках и плавках. Смотрят подробно: в статике, в движении. Кого-то педагоги по движению похвалили за прыгучесть, кому-то поставили за общее движенческое состояние плюсы, кому-то минусы…

Андрей 3. с их точки зрения, большой, но приземистый.

Кирилл У. получил плюс за прыгучесть.

Кирилл Б. тощ и «скелетен», на их взгляд.

Ксения Р. получила плюс за шпагат.

Оля Я. получила минус за тяжелый низ.

В силу нашей — педагогов актерского мастерства — самонадеянности, решающим образом мнение мастеров сценического движения на нас не влияет. Вернее, так: когда они льют воду на нашу мельницу, мы их приветствуем, а когда противоречат нашим соображениям, тогда мы их игнорируем. Нас тоже можно понять. При идеальном уровне абитуриентского состава мы могли бы выбирать и по признакам движенческой состоятельности будущих студентов. Но в сегодняшней ситуации это роскошь.

Наиболее принципиальным был момент с Галей О. Святослав Петрович Кузнецов (увы, ныне покойный) справедливо заметил, что она не попадает в такт, что она трусиха в движении. Мы ее взяли, однако два года спустя мы все-таки убедились в правоте С. П. Кузнецова[2].

Обследование проводилось под руководством вдумчивой и опытной Натальи Всеволодовны Рождественской. И здесь были интересные наблюдения специалистов. Начну с девушек.

Психологи сказали: Маша Л. — эмоциональна, чувствительна, способна увлекаться, по малоэнергична и трудна в переключении.

Галя О. — работоспособна.

Женя Ф. — малоэнергична, хотя, возможно, есть темперамент. Будет быстро уставать. Воображение хорошее.

Вероника Д. — хочет, может и будет работать.

Ольга Д. — очень активна, но, при полном отсутствии воспитания, будет суетлива от большой энергии. Воображение банально.

Юля К. — между средними и слабыми. (Нам показалось странным это заключение психологов.)

Вика Б. — эмоциональна, энергична, работоспособна.

Маша Ж. — истеричность осталась (это по сравнению с прошлым поступлением), но все остальное — плюс.

Теперь о юношах.

Андрей П. — внутреннее неблагополучие, грозящее нервным срывом, хотя работоспособен, эмоционален.

Миша Ч. — энергетика — плюс, способность к переключению — плюс, эмоциональная чувствительность — минус. Интроверт, трудно открывается.

Кирилл Б. — плохо управляем. Высоко тревожен. Работоспособен. Где-то гнездится страх.

Кирилл У. — энергия, оптимизм, желание деятельности. Однако эмоциональность — минус. Скромный диапазон переживаний.

Саша И. — размах переживаний и переключений очень большой…

Один парень так и остался для нас загадкой. Это Юра Е. Психологи сказали: «Работоспособен. Воображение — плюс, эмоциональность — плюс, энергетика — плюс, темперамент — плюс, ранимость — минус. Тонкая душевная организация. Самолюбие». Уважая такое высокое мнение психологов, мы решили его взять, но он выбыл, так и не приступив к занятиям. Может, слишком уж тонкая душевная организация сыграла роль? Или самолюбие? Не знаю, но он выбыл.

Так что, психологи не боги, как и мы все.

Перед коллоквиумом я мысленно готовил вопросы абитуриентам. Меня интересовало, в какой пьесе хотел бы сыграть Володя Б. Вообще, что он думает о своем будущем в театре. Иногда это важно — внутреннее ощущение самого студента, хотя речь, конечно, идет о далеких прогнозах…

Мише Т. — вопрос о кино: что оно значит в его жизни… Решил спросить у Саши Ч., почему он не работает, ведь у него есть среднее театральное образование… Думал, зачем идет в театр Дима И.

Готовился к разговору с Викой Б., хотелось понять, достаточно ли у нее ума и глубины. И т. д.

Нельзя сказать, что коллоквиум разрешил все сомнения, упрочил все симпатии, но кое-что новое там мелькнуло. Что касается общей культуры абитуриентов, тут нам помогли замечательные профессионалы. К коллоквиуму мы привлекли и Льва Иосифовича Гительмана — специалиста но зарубежному театру, и Юрия Николаевича Чирву — великолепного знатока русской литературы. Конечно, абитуриенты подвирали, немного красовались, но все-таки кто-то был искренен.

Кирилл Б. признался, что ни Астафьева, ни Распутина не читал, что для него Лев Толстой сложен, но зато на другие вопросы отвечал интересно.

Вероника Д. Оказалось, что ее мама — художница по головным уборам в Кировском театре, и потому девочка часто ходила на балеты.

Ольга Д. Понятия не имеет, что это за романы «Анна Каренина» и «Воскресение». Но зато когда-то пела в детском хоре радио.

Володя Б. Прямо сказал, что никаких пьес не читал. Из крупных городов только в Киеве был один раз.

Жанна П. Обнаружила хорошую зрительную память.

Гриша 3. Честно сказал, что автора «Илиады» и «Одиссеи» не знает.

Илья Ш. Не глуп. Очень много знает про театральные декорации, про свет на сцене.

Вика М. Была с танцевальным ансамблем в Париже. Ольга Р. Ей нравятся Васнецов, Шагал. Денис С. Католик.

Галя О. Начитана. Хотела бы играть Гертруду, леди Макбет и Нину Заречную.

Разумеется, это была не только проверка культуры абитуриента, а еще одна возможность посмотреть на них вблизи, увидеть крупным планом. Скажем, у Сережи К. оказался дергающийся глаз, чего раньше не замечалось…

Катя Р. огорчила неподвижным, неинтересным лицом.

Это еще одна письменная работа. Но теперь она пишется в классе. Задачи этого сочинения: продолжить проверку человеческой содержательности абитуриентов, жизненного опыта, их склонности к психологическому анализу, к самоанализу. Это была более показательная работа, чем домашняя, потому что надо было, получив тему, тут же на нее откликнуться.

Костя X. «Мой крест». Сочинение о том, как от волнения он упал в обморок, когда его крестили (уже во взрослом возрасте).

Маша Ж. «Роды собаки». Много деталей, свидетельствующих о ее наблюдательности.

Андрей П. «Ностальгия по Парижу». Парень был в Париже!

Илья Ш. «Как я родился». Соригинальничал, конечно, но написал с воображением. Он, мол, помнит момент своего рождения.

Многие работы были по-настоящему сильные.

Вот опыт переживания у Владимира Т.:

«Ну что ж! Есть в моей жизни грех, вспомнить который не очень-то приятно. Это было со мной на службе в военно-морском флоте. Тогда я был уже переведен на берег, служил в штабе чертежником-делопроизводителем. В этот вечер я сидел у себя в кабинете и чем-то занимался. Вдруг из фойе меня позвал мой сослуживец. Хорошо помню его радостный вопль, выражавший неожиданность и азарт. Я, разумеется, выскочил из кабинета. Я увидел радостную физиономию моего друга, потом — в узком коридорчике — загнанную в угол крысу. Она вся съежилась и ожидала дальнейшего. Деваться ей было некуда — с трех сторон были стены, а четвертую закрывал собой мой друг. Я сразу сориентировался и бросился за шваброй. Мы развлекались минут десять. Потом полудохлую крысу выбросили на улицу, на снег. Я вернулся к себе и почувствовал себя как-то неуютно. Чуть погодя я понял, из-за чего это было. Вышел на улицу в чем был. Крыса лежала на снегу, свернувшись клубочком, и попискивала. Я попытался подобрать ее, но она заковыляла от меня в сторону. За ней по следу на снегу тянулась ленточка крови. Я приволок ее в дом, в тепло. Пытался ухаживать, как за больным человеком. Помню, я сидел напротив коробки с нею и проклинал, как мог, себя самого. Представлял свое лицо в момент, когда играл в хоккей с крысой вместо шайбы — озверевший, одичавший, оболваненный. И вспомнил я тогда свое обещание матери перед уходом в армию: вернусь таким же нормальным, как был…». Миша Т.:

«В феврале 1987 года я был на съемках в Таджикистане, в городе Душанбе. Работал в картине «Афганский излом». На Востоке я был первый раз, все интересно, необычно. Экзотический базар с ослами и верблюдами, жара в феврале. Мы отработали дней пять, и вдруг началась война. Началось все очень неожиданно, никто даже и не подозревал. Мы приехали со съемок в 16.00. И дальнейшее сначала наблюдали из гостиничного окна, как по телевизору. Здоровое такое окно… Часов в пять на площади вдруг появились небольшие группы людей. Они сходились на площадь со всего города, с цепями, палками, камнями. Мы сначала подумали, что это какой-то национальный праздник или какая-нибудь демонстрация, но они начали избивать людей, в основном, русских. Разгар дня — на площади было много людей, которые шли с работы, гуляли, отдыхали. А таджики перекрыли площадь со всех сторон и начали их избивать жестоко. Били молоденьких девушек. Те катались по земле и кричали. Били их ногами. Я помню, они перевернули детскую коляску, ребенок покатился по земле, они его не тронули почему-то, избивали мать. Потом они перекрыли движение и стали крушить машины, автобусы, троллейбусы. Они остановили автобус, разбили камнями стекла и приказали русским оставаться в автобусе, а остальным выйти. Потом автобус подожгли. Их было очень много потом… Они шли по площади. Сплошная такая черная масса крушила все на своем пути. Я первый раз в жизни видел толпу, это страшно. У них было оружие, они стреляли. А еще у нас на глазах убили администратора съемочной группы выстрелом в голову. А через неделю после приезда в Ленинград умер от инфаркта оператор-постановщик. Я не хочу думать, кто во всем этом виноват. Просто мы потеряли Бога».

Увидеть такое, пережить и запомнить! Кажется, Миша Т. может стать хорошим актером…

Абитуриентам был предложен заранее обдуманный нами список отрывков. Цель — доразгадать, выявить, представить актерские индивидуальности абитуриентов в лучшем свете. Набралось двадцать отрывков.

Здесь были Островский, Чехов, а также «Слуга двух господ», «Преступление и наказание», «Трактирщица», «Жаворонок», «Безумный день», «Пигмалион», «Челкаш», «Ревизор». В общем-то, традиционный набор, но вот кому какую роль дать — для этого нужна точность предположения…

Программа третьего тура — «отрывки» — не всеми принимается безоговорочно. Хотя это придумано самим Станиславским. Причем, он предлагал проводить такого рода испытание со всей тщательностью, то есть не просто (как это делаем мы) смотреть отрывки в подборных, приблизительных костюмах, на малой сцене, а в скрупулезно точно пригнанных костюмах, в гриме (!), при полноценном театральном освещении, на большой сцене, в присутствии полного зала зрителей. Правда, на практике это не удавалось осуществить даже самому Константину Сергеевичу.

Авторитетнейший педагог, профессор В. В. Петров предлагает после второго тура не отрывки делать, а проводить особые контрольные уроки со всеми абитуриентами сразу. Такая методика подробно описана им в статье «Мастер набирает курс».[3] Как рассказывается в этой интересной статье, мастер и его помощник организуют веселую театральную игру, в ходе которой абитуриенты расковываются и проявляются очень свободно и разнообразно. Кроме того, тут есть и дополнительный эффект. Поступающие взаимодействуют в этой игре, смотрятся так или иначе вместе и представляют, таким образом, некую пробную модель будущего курса… Этот опыт, конечно, заслуживает внимания.

Однако проанализируем подробно наш третий тур. Итак…

На третий тур было допущено сорок пять человек. Надо выбрать из них двадцать. Можно сказать, судьба молодых людей в наших руках… Вот приметы особой торжественности заключительного тура. Огромное количество болельщиков. (Пришли посмотреть как на интересное захватывающее зрелище). Приемная комиссия в полном сборе, представители ректората, телевидение. Как руководитель будущего курса обращаюсь к гостям с просьбой поддержать творческие поиски абитуриентов на площадке и к самим абитуриентам — чтобы были внимательнее. Надо находиться в зале даже в тех случаях, когда идет не твой отрывок, потому что можешь понадобиться в любой момент. В итоге создается особая атмосфера творческого напряжения, особая праздничность. Поехали!

Проще всего — с прямыми попаданиями, то есть со случаями, когда нами были верно угаданы роли для абитуриентов. Тут сразу возникал эффект заразительности, талантливости. С радостью мы убеждались: этот парень или девушка могут быть актерами.

«Преступление и наказание». Маша Ж. — Сопя, Сережа К. — Раскольников. Несмотря на то, что отрывок очень сложный, мы попали точно в цель, и душа за этих двоих уже была спокойна — их нужно брать. А ведь про Машу порой говорили до этого: «Ну да, способный человек, А кто она с ее данными? Маленькая и ноги не ахти. Что, только травести?» Нет, уж если девушка может быть Соней Мармеладовой, то, значит, она многое может!

«Медведь» Чехова — попадание, что называется, «в десятку». Миша П. превзошел все наши ожидания по раскованности, по заразительности, по энергии. Юля К. этим отрывком тоже себя защитила. Впрочем, чтобы убедиться, что в ней есть не только инженюшная заразительность, но и воля, я еще предложил ей читать (заранее просил приготовить) стихи Ольги Берггольц. Юля это сделала хорошо, обнаружив и нерв, и волю, и страсть.

«Дядя Ваня». С Шурой Е., как и ожидалось, возникли проблемы. А вот Илья Ш. — Астров убедительно доказал, что с ним все в порядке.

Отрывок из «Леса» (Аксюша и Петр). Оба абитуриента до этого были сомнительны: и Андрей 3., и Вика М. — оба в середняках. Непонятно, что они такое. И вдруг сильный комедийный эффект. Оба оказались смешные, оба характерные. Они буквально ворвались в состав будущего класса.

Вероника Д. в «Безумном дне» проявила волю и самообладание. Судьба девочки была решена. В этом же отрывке, но уже в отрицательную сторону, решилась судьба Зои Ж. Она оказалась безвольной, незаразительной…

Ольга Р. В «Слуге двух господ» все признали, что она очень живая. Даже ее профиль, сильная курносость, нас смущавшие, были ей «прощены». К тому же куратор отрывка сказал, что она умная, работоспособная, обучаемая.

Ксения Р. В «Хористке» понравилась всем. Проявился темперамент, в отсутствии которого ее подозревали.

Но не все попадания прямые. Вот тут-то начиналась самая работа. Нужно было «достать» студента, взорвать его спящую природу, обнаружить его заразительность, создать для него экстремальные условия, которые вывели бы его из бытового самочувствия и бросили в самочувствие творческое. Это, собственно говоря, и есть сердцевина всего набора. Он невозможен без импровизации.

Но сначала слово абитуриентам.

«Самым сложным на экзамене было моментально перестроиться. Перестроиться на задание педагога. И выполнить его. Я всегда боялся таких заданий. И вот какая странная вещь. Именно во время таких заданий рождались какие-то удачные моменты. По-моему, самыми выигрышными моими местами были такие задания. Не будь их, я бы провалился. Даже отрывок не спас бы». Это пишет Миша Т.

Галя О. «Все хорошее, что получилось у меня на экзаменах, относится к неожиданным заданиям. Не к тому, что долго вынашивала, о чем думала, что пробовала дома, а к тому, что просили делать сейчас, немедленно, когда сложно спрятаться за готовое и будто бы выгодное для себя. Оказывается, это совсем не страшно — пробовать на глазах у всех, а очень интересно. Какая я была счастливая, когда читала «Москва — Петушки» и мне подсказали: «Галя, она же пьяная!» Пусть, наверное, это было не так здорово, как мне кажется, но я чувствовала, что у меня получается, и люди смеются».

Женя Ф. «Никогда в жизни не видев кадрили, я ее танцевала. И даже балет, к которому я не имела никакого отношения, тоже танцевала».

Итак, импровизация. По-моему, без импровизации педагога невозможен экзамен, невозможен набор. Если ты правилен, логичен и только, если ты всего лишь вдумчив, у тебя ничего не получится. Значит, ты еще зажат. Если ты только оценщик того, что делает абитуриент, и советчик, пусть даже не глупый, — ничего не получится. Ты должен расковаться, должен сам начать импровизировать, вовлечь в импровизацию абитуриента, и только тогда вместе с ним вы что-то создадите. Это неоднократно подтверждалось на опыте. Особенно на третьем туре. В самом деле, тут ведь уже абитуриента знаешь, он сыграл какой-то отрывок (скажем, неплохо), но ты понимаешь, что тебе нужно еще проверить, есть ли у него воля. Или тебе нужно дополнительно проверить, есть ли в девочке настоящая нежность. Есть ли в мальчике мужское сексуальное начало? Есть ли эксцентрика? Есть ли характерность? Действительно ли девочка глупа или просто перенапряжена? Действительно ли парень «деревянный» или просто у него не получается публично проявить свою живость? И т. д. Тогда ты бросаешься импровизировать. И тут две быстрые мысли нужны. Точнее, две вспышки педагогического воображения. Во-первых, угадать будущие возможности этого человека, представить его облик в будущих дальних ролях. А вдруг он — Хлестаков, а вдруг он — «мужественный человек», а вдруг он может быть заразительным в трогательном, страдательном или, наоборот, — выразительно ничтожен. Вдруг эта девочка в будущем «тихая героиня» или «любовница», или «мать»… И второе. Как только у тебя в голове возникает фантазия о нем или о ней — будущих, моментально возникают и средства испытания. Можно сказать, что этот процесс — своего рода кастинг — проба абитуриента на гипотетические амплуа, соединение его с наивозможнейшими ролями.

Я уже не говорю о том, что есть приемы, которые многие педагоги используют с успехом уже давно. Скажем, испанский танец, когда надо проверить резкость, способность к волевому жесту. Цыганский танец, когда проверяется распахнутость, эмоциональная раскрытость. Или когда нужна нежность, даем адажио, просим танцевать или петь классическую музыку. Когда нужно проверить, может ли человек вживую общаться, подсылаем партнера в танец.

Русская песня, хорошо спетая, намекает на возможность дальнейшей самореализации студента, когда он станет актером, в русском репертуаре, например, в Островском. Очень сильный прием — эстрадная песня, направленная непосредственно в зал, рассчитанная на прямую заразительность, на волевой контакт со зрителем.

Или такие задания абитуриентам:

— гуляя по саду, найдите в траве птенчика, выпавшего из гнезда, возьмите его в руки… Осторожнее… (проверяем нежность, лиризм);

— читайте, пожалуйста, Пушкина (ясность, свобода);

— читайте Лермонтова (нервность, экспрессивность);

— читайте Некрасова (человеческая сострадательность).

Обычно в репертуаре студента есть басня. Но как ее использовать? Из одного «Волка и ягненка» столько можно выжать! Если перед нами талантливый человек, то обязательно талант проявится, когда он, к примеру, читает басню с точки зрения правоты Волка или с точки зрения правоты Ягненка. Или ему предлагается, чтобы Ягненок был хам, а Волк, наоборот, трогательный. Или пусть это будет встреча у реки двух шпионов, у которых слова Волка и Ягненка — это особый пароль. И т. д. Тут сразу проверяется юмор, сообразительность, переключаемость. Или говорим абитуриентам: «Волк и Ягненок очень-очень маленькие, они у вас на ладони сейчас, как у Гулливера лилипуты… Читайте, разглядывая их на своей ладони…»

Когда у абитуриента задавленное дыхание или стучащая речь — предлагаешь петь стихи и прочее.

Импровизация снимает излишнее напряжение, высвобождает и нашу, и их интуицию.

Если человек был способен к импровизации, то из него что-то обязательно выплескивалось. Но если он неталантлив, то в импровизации оказывается бессилен.

Саша И. С ним была проблема. Он получил отрывок из «Леса». Сыграл Несчастливцева без всякого успеха, был скучен, да и до этого не блистал. Но чувствовалось, что его нужно как-то сдвинуть, что в нем что-то есть. Уже после отрывка просим его еще что-то почитать. Читает отрывок из «Полтавы»: «Горит восток зарею новой…». Читает заученно. Тогда предлагаю ему читать и курить. Кованый стих читать куря… Читает. Ага, уже высвободило, сбило с дежурной манеры. Создался какой-то странный, но живой эффект… Покуривает… «Горит восток…» — затягивается, «Зарею новой…» — выпускает дым, «Уж на равнине по холмам…» — смотрит на колечко дыма, «Грохочут пушки…» — снова закуривает и т. д. Потом прошу его читать и есть. Дали ему кусочек хлеба. Читает. Освободился совсем. Стало ясно, что эти замечательные стихи могут быть у него живыми, он может их читать в обстоятельствах, рождать новый подтекст, быть неожиданным. Хорошо… Но что с темпераментом, с волей, с энергией? Предлагаю ему быть кинорежиссером на съемочной площадке — снимать фильм «Полтава». Он должен командовать массовкой, а в данный момент именно съемкой сцены «Полтавская битва». «Горит восток зарею новой» — это сигнал осветителям включить все юпитеры. «Уж на равнине по холмам грохочут пушки» — приказ пиротехникам. «Дым багровый» — мол, давайте дым… Дальше приказ массовке: «Нависли хладные штыки» _ обращение к одной части массовки. «Швед, русский» — распределение ролей в другой группе. «Колет, рубит, режет…» — указание киноактерам, что они должны делать… Это произвело большое впечатление. Абитуриент начал в этом задании азартно существовать, блестяще импровизировать. Это было необыкновенно энергично и гомерически смешно. Благодаря этой импровизации и был принят Саша И.

Галя О., бесславно сыгравшая отрывок из «Чайки», получила задание через полчаса приготовить и показать нам отрывок из «Месяца в деревне», где она — Наталья Петровна, а Женя Ф. — Верочка. И та, и другая на этом импровизационном задании очень выиграли. Потому что, во-первых, это оказалось более точное задание, чем предыдущие отрывки, хотя те были срепетированы заранее, и, во-вторых, у девочек было мало времени, текст освоить они не могли, и просто вынуждены были находиться в импровизационном самочувствии. То же самое — Галя правильно вспоминает — предложение ей читать «Москва — Петушки» от имени пьяной, надорвавшейся, с трагическим мироощущением женщины… Это была ее удача.

Относительно Миши Т. Нам надо было обязательно понять про этого комика и характерного актера — есть ли в нем человеческое содержание? Ему было предложено читать своими словами Пушкина. Помогло то, что он знал текст стихотворения, мягко говоря, частично. И он начал: «Я вас люблю, любовь еще, быть может, в душе моей и теплится. Но я не хочу надоедать вам, потому что…» Он был так беззащитен, растерян и нежен, когда это читал! Все малейшие сомнения относительно Миши Т. были рассеяны.

Была пара: Маша Л. — Костя X. Они сыграли отрывок из «Жаворонка» Ануя. Это было средне — и не плохо, и не хорошо. Между ними не возникло того, на что был рассчитан отрывок. Тогда им было предложено сходу импровизировать сцену Гамлета и Офелии. Они импровизировали, но тоже мало что вышло. Особенно нас беспокоила Маша Л. — ее какая-то сухость, деревяшюсть. «Маша, но ведь принц сумасшедший!» И опять ничего. Тогда предложили простое — принц не сумасшедший, а просто болен, лежит с высокой температурой, и надо ему подать пить, дать лекарство… Получилось! Оказалось, что в этой девочке есть нежность.

Мы предлагали ребятам все новые и новые неожиданные задания. Это выручало их и выручало нас. Выручало, конечно, одаренных. А вот, например, целый каскад интересных импровизаций, которые были предложены Шуре Е., как раз обнаружили, что ее брать не следует… Порой мы давали задания очень кратко, на «птичьем языке», подробно ничего не объясняя. Но одаренные быстро понимали смысл того, чего от них ждут, о чем с ними уже месяц разговаривают…

И вот, наконец, наступает самая нервотрепка — подведение итогов. Двери запираются. Остается приемная комиссия, педагоги, кураторы отрывков, представители ректората. Начинается напряженное обсуждение, последняя дискуссия. Нужно ставить точки над «i», решить, кого допускать к общеобразовательным экзаменам, кого — нет. План набора у нас двадцать один человек. Мы с запасом должны пропустить двадцать пять, но кто эти двадцать пять из сорока пяти?

По поводу безусловных пет споров: такие-то должны, с нашей точки зрения, учиться, а такие-то не должны. Но что делать с абитуриентами, которые имеют и плюсы и минусы? Здесь положение мастера, набирающего курс, самое трудное, самое ответственное и самое нервное. Как поступить и верно, и по совести, точно профессионально и по-человечески? После третьего тура ты физически ощущаешь всю серьезность твоей миссии — ты должен сейчас либо поддержать человека в его жизненных устремлениях, либо отбросить.

Четыре кандидатуры — Галя О., Женя Ф., Дима И., Коля Е. — трудно обсуждались, и но ним очень тяжело принималось решение.

Галя О. Действительно плохие данные. Ужасные впечатления от нее у кафедры сцендвижения — не танцующая, не пластичная, плохо двигающаяся. В то же время — два попадания: «Москва — Петушки» и Наталья Петровна из «Месяца в деревне». Студенты-режиссеры знают ее лично и говорят о ее глубине и содержательности. Страсть учиться — необыкновенная. Я прикинул, спроецировал ее на какие-то в будущем трагические возрастные роли и, несмотря на отчаянное сопротивление кафедры движения, решил ее пропустить.

Женя Ф. С тяжелым чувством рассматривался этот вопрос. К концу третьего тура мне она стала неинтересна. Но данные: «дворянский» облик, молоденькая… Почти против совести я ее оставил, как бы цепляясь за сильные впечатления на консультации и на первом туре (ведь они же были!).

Дима И. То же самое. Его данные: наследственная красота, музыкальность при больших подозрениях относительно «нутра», создали сложное ощущение. Но пропустили.

Коля Е. Я поставил вопрос так: есть ли кто-нибудь в комиссии, кто за него подаст голос? Все молчат. Тогда психологи говорят: «Мы!» И вот единственный голос психологов подтолкнул меня к положительному решению.

Гриша 3. Случай, который не обсуждался широко, но душа на этот счет была у меня не на месте. По всем актерским испытаниям, по творческим показателям он был интересен, но что-то сильно настораживало в его характере, в его человеческом существе. Это невозможно было сформулировать… Его пропустили на общеобразовательные экзамены…

Шура Е. Мнение кураторов, что она надменна, заносчива и человечески неконтактна, окончательно склонило меня к негативному решению.

Двадцать пять человек вышли на них. Эти экзамены нам кое в чем помогли. «Слетели», получив двойки но сочинению и по истории, Дима И. и Гриша 3. И мы испытали внутреннее облегчение. Судьба за нас довершила процесс селекции. А, впрочем, может быть, тут и не судьба, а тоже некая закономерность. Ведь эти двое оказались еще и безграмотны, не проявили воли, хотя могли бы хоть что-то выучить по истории за эти три дня.

Итак, перед нами двадцать два человека. Студенты будущего курса. Набор позади. При всей пестроте, иногда суетности, сумбуре это был замечательный творческий процесс и, по существу, уже первый этап обучения. И, надо сказать, этап замечательный. Если бы удалось и нам, и студентам что-то в дальнейшем делать на уровне набора! — думали мы. Да и потом, в течение года, студенты неоднократно вспоминали набор, охали и вздыхали — почему мы так замечательно учились (они так и говорили!) во время набора, и почему так размагничивается и провисает воля потом, в процессе обучения?

Почему? Конечно, тут проблемы, прежде всего, психологические: исчерпывается ситуация, когда человеку нужно что-то доказать и во что бы то ни стало утвердиться. А когда уже поступил, чего там напрягаться… Но, конечно, есть здесь и чисто творческие проблемы. Эффект первого раза, первого знакомства, первого творческого рывка — он еще по-настоящему не исследован. Каковы источники эффектности «первого раза»? Это ведь в будущем проблемы первой пробы, которая всегда получается, и первой читки пьесы, которая всегда интересна, и срочного ввода на роль, и, вообще, первой реакции, о чем так замечательно написано у выдающегося педагога Николая Васильевича Демидова. Но, к сожалению, мы, повторяю, энергию первого раза не научились использовать и поддерживать…

Набор 1991 года был позади. Это было трудно и увлекательно. А впереди уже маячили новые, еще более трудные вопросы: «Чему учить? Как учить?»