"С папой на рыбалку" - читать интересную книгу автора (Караславов Слав Г.)Глава вторая, в которой рассказывается, как мы с папой очень рано встали и с удивлением обнаружили, что в Софии живут одни рыбаки; как мы весь день ловили рыбу в прудах чепинского кооперативного хозяйства и какие с нами случились приключенияВ воскресенье, когда мы с папой собрались идти на рыбалку, я, наверное впервые в жизни, поднялась с постели в такую рань. Мне так сладко спалось, и вдруг меня кто-то начал тормошить. Я сквозь сон чувствовала, что это папа. У него такая привычка: чтобы скорее разбудить, он щиплет меня за нос. Я улыбаюсь и слышу мамин шёпот: — Куда ты её тащишь? Дай ребёнку выспаться! Я уверена, что в эту минуту он смотрит на маму с укором и недовольно качает головой. Раз папа пообещал взять меня с собой, ради какого-то сна он от своего слова не отступится. Папина рука снова тянется ко мне, только я уже открыла глаза. Высокий, худощавый, сейчас он мне кажется таким смешным в этой тирольской шляпе и брезентовой робе. У его ног готов распороться по швам переполненный рюкзак, к рюкзаку приставлены удочка и садок. Мне приходится надевать рейтузы и тёплый свитер, на ноги я натягиваю зимние сапоги. Всё это по настоянию мамы. Мы быстренько позавтракали и вышли на улицу. Молчаливые дома казались строже и выше, чем обычно. Мы торопливо обошли детскую площадку, обогнули киоск и очутились на трамвайной остановке. Там было пусто. Но палатка уже открылась. Папа купил две сдобы и два марципана. Вдруг послышались шаги, и из темноты выплыла фигура ещё одного рыбака. Я невольно обратила внимание на то, что ранец у него очень потёртый и старый, а выцветшая шляпа до того захватана, что лоснящиеся пятна на ней видны даже при тусклом свете уличного фонаря. Незнакомец подошёл к нам в тот момент, когда папа закуривал, и жёлтый огонёк осветил его лицо. — Желаю удачи! — по-свойски бросил он. — И вам также! — ответил папа. — Куда? — На Чепинцы. — За окунем, что ли? — Там посмотрим… — Чепинцы вам ничего не сулят! — убеждённо заявил владелец захватанной шляпы. — Один пескарь. Махните-ка вы лучше на И́скыр. Там, у моста, целую торбу можете натаскать. — И туда доберёмся. Нынче мы вот с малышкой да ещё с одним дружком. Так, ради баловства! — начал объяснять папа, и в его голосе зазвучали извинительные нотки. — Если усача хотите поймать, поезжайте на Палика́рию! Вот где настоящий усач водится! — Незнакомец не удержался, чтобы не показать традиционную рыбацкую мерку — где-то между кистью и локтем. — В прошлое воскресенье я вытащил шестьдесят четыре штуки. Мы слушали разинув рот и, конечно, верили каждому его слову. Откуда нам было знать, что ради достоверности рыбак никогда не назовёт круглую цифру. — А две недели назад такой ловился клень — закачаешься. Вот эта кошёлка была полным-полна, да ещё в рюкзаке немного принёс. Но мы ездили аж под Бата́к. Мы с папой прямо-таки рты разинули от изумления. Вот это мастер! Что-то мы будем рассказывать про свою рыбалку — сегодня мне предстоит сделать первую запись. Я слушала этого человека и представляла себе, как мы когда-нибудь в таких же вот выцветших робах и захватанных шляпах тоже будем небрежно говорить: «Велика важность, в прошлое воскресенье мы поймали двадцать три карпа». Но ни я, ни папа ещё не знали, что когда речь заходит о карпе, то счёт ведут не на штуки, а на килограммы. Рыбак ограничивается одним-двумя карпами, зато каждый весит четыре-пять кило. Век живи, век учись! Итак, подошёл первый трамвай. Нас было только трое, но пока мы доехали до Крытого рынка, вагон наполнился до отказа. И были в нём одни рыбаки. Какой-то толстяк с седыми усами, сидящий спереди, обернулся к папе и спросил: — Вы на озёра? — Да нет. Тут, рядышком. А что? — Экипировка у вас по меньшей мере дня на два. Вот я и подумал, что вас форель позвала. Только сейчас я заметила, что такого огромного рюкзака, как наш, нет ни у кого. У всех остальных они неказистые, с запасом на один день, а многие и вовсе без рюкзаков — только с удочками да садками. Одеты все были очень легко. Кто в резиновых сапогах, кто в сандалиях или кедах. Только один рыбак был в охотничьих сапогах с завёрнутыми книзу голенищами. Он рассказывал своему другу, что собрался на Алдоми́ровское озеро и что ему придётся побродить по камышам. Возле Крытого рынка нашим глазам открылась целая выставка рыбачьих костюмов, удочек, чехлов, садков… — Алдомировское озеро. — Стру́ма! — Фу-ты, такого окуня ты и во сне не видал. — Пе́тырч! Возле свинофермы. — Вы на белого червя? — Только на белого. У тебя что? — Мамалыга. И немного навозного. Названия снастей, водоёмов, рыб самых разнообразных так и сыпались со всех сторон. Окунь, пескарь, усач, карась, карп, клень, бычок, плотва, форель штуками и килограммами. Пока мы ехали на «двойке», я окончательно убедилась, что в Софии живут одни рыбаки. И оставалось только удивляться, что мы так поздно присоединились к этой основной части городского населения. Военное кладбище. Там, у памятника Неизвестному солдату, нас ждал дядя Рангел. Он был одет так же, как папа, только вместо тирольской шляпы на голове у него была соломенная шляпа с большими полями. — Борислав! Какой же ты копуша! Дядя Рангел ворчал по поводу нашего опоздания, хотя, как оказалось, первый автобус на Чепинцы отправился только через полчаса. — Червей везёшь? — спросил папа. — Везу. — А белые есть? — Ты что, рехнулся? Где ты видел белых червей? — В трамвае все толковали о белых. Говорят, будто некоторые рыбы клюют только на белого. — Глупости! — отрезал дядя Рангел. — Черви бывают только красные. Некоторое время длилось молчание. Затем папа спросил: — А что мы будем ловить? — Там увидим. Что попадётся. Неплохо бы напасть на карпа, конечно. Вот и автобус пришёл. Мы уселись на передних сиденьях, чтобы заранее увидеть, где нам высаживаться. Северные пригороды Софии не отличаются красотой, а в такое раннее утро они кажутся особенно унылыми и непривлекательными. Папа объяснил мне, что в былое время тут селилась одна беднота — беженцы, грузчики, рабочие литейных мастерских, вконец разорившиеся крестьяне. Десятки лет сюда стекались гонимые нуждою люди. Приземистые, покосившиеся хибарки тонули в грязи. Теперь здесь каменные мостовые, канализация, то тут, то там вырастают новые современные дома. Дядя Рангел сказал, что скоро все старые постройки снесут и на их месте вырастут целые жилые массивы вроде нашего. Старенький автобус с рёвом и пыхтением выскочил на переезд окружной дороги, оставив позади последнюю тесную улочку — мы выехали из города. Теперь перед нашими глазами простиралась Софийская равнина. Я впервые видела такое, и мне было так интересно! Впереди возвышались синие цепи Ста́ра-планины́. Вершины её уже порозовели, а внизу, у самой долины, склоны были тёмно-сине-фиолетовыми. Позади громоздилась Витоша, такая знакомая и близкая с давних пор. А между горами — долина, ровная, как противень. Над ручьями и небольшими речками пышно зеленели вербы, склоняя над прозрачными водами свои нежные ветки. Среди равнины матовыми пятнами отчётливо проступали топи, а на них белые, словно капельки, важно расхаживали аисты. Автобус покачивался, чихал и мчал нас всё дальше и дальше под пышными кронами тополей и орехов. Папа и дядя Рангел непрерывно глядели в окно, чтобы не пропустить нужную нам остановку. С обеих сторон дороги появились домишки; они ютились у подножия холмов. — Село Пять курганов, — предупредил дядя Рангел. — Ага! — согласился папа. — Скоро будем на месте! И действительно, не прошло и пятнадцати минут, как справа заблестела водная гладь. Автобус остановился возле моста, ведущего в Чепинцы. Мы торопливо вышли. Вместе с нами вышли ещё несколько рыбаков. Итак, приехали. Папа и дядя Рангел посмотрели вокруг и зашагали по просёлочной дороге к воде. — Сколько рыбы, должно быть, водится в этих камышах! — мечтательно заметил папа. — Ничего подобного! — авторитетно возразил дядя Рангел. — В поисках пищи рыба выходит на простор. А в камышах только крючки люди зря теряют. В конце концов мы выбрали удобное местечко на самой оконечности уходящего далеко в воду широкого мыса. Наши ноги подминали невысокую мягкую траву. Снарядив удочки, мы наживили по червю и забросили. Забросили, конечно, папа с дядей Рангелом, а я только смотрела во все глаза. Из-за Стара-планины выплыло солнце, гладкая и спокойная вода перед нами заблестела, как мамино зеркало в спальне. А на поверхности ярко алели два поплавка. — Слишком близко мы забросили, — сообразил папа полчаса спустя и потянул на себя удочку. — Рыба имеется всюду! — заметил дядя Рангел. Папа поднёс к глазам крючок и недовольно нахмурил брови. — Каких ты червей накопал, Рангел? Рыба даже нюхать их не желает! — Черви первоклассные. Я аж в Семёново за ними ездил. Папа взмахнул удилищем, леска засвистела в воздухе, и соломенная шляпа дяди Рангела плюхнулась в воду метрах в трёх от берега. — Нельзя ли поаккуратней? — возмутился дядя Рангел. — Теперь я должен лезть в воду. Дядя Рангел разулся, подвернул штаны и побрёл к плавающей шляпе. Но, не сделав и двух шагов, он поскользнулся и мигом погрузился в воду по самые плечи. Мы бросились на помощь, а уже через минуту они вдвоём выкручивали мокрые штаны дяди Рангела. Увлечённые рыбалкой, мы не заметили, как солнце вскарабкалось на Витошу. Мы аппетитно пообедали, и папа с дядей Рангелом улеглись отдохнуть на травке в тени верб, а я отправилась ловить бабочек. Когда я вернулась, папа с дядей Рангелом сладко спали. Я их разбудила. Они спешно уложили рюкзаки, собрали удочки, и мы пошли обратно. Возвращались, как и все прочие рыбаки, с пустыми руками. Говорили, будто иным повезло. Не знаю, может быть, и правда. — В будущее воскресенье ты свободен? — спросил дядя Рангел, когда мы расставались возле Крытого рынка. — Да. Только теперь махнём на Челопечене! — заявил папа. — Решено. До воскресенья! — До воскресенья! Дядя Рангел поехал дальше, а мы с папой стали дожидаться трамвая. |
||||
|