"Приключения наследницы" - читать интересную книгу автора (Кондрашова Лариса)

Глава седьмая

Пока я так стояла, погруженная в свои мысли, мои гости вежливо помалкивали, уважая задумчивость хозяйки, но первым, как я и ожидала, не выдержал Зимин:

– Если не возражаете, Анна Михайловна, я пройдусь пока к конюшне. – Он протянул руку к Ромодановскому и сказал некую фразу, отчего тот оторопел, но поручика послушался: – Не одолжите ли свою шпагу, милостивый государь? А то, знаете ли, разбойники саблю отобрали, а я без оружия чувствую себя будто голый. – Он скосил на меня глаз и поправился: – Пардон, в неглиже... Ваша конюшня?

Поручик вопросительно уставился на меня.

– Слева, за липовой аллеей, – объяснила я.

Все-таки в Зимине, по моим представлениям, маловато лоска настоящего аристократа. Он слишком порывист и грубоват, из-за чего так трудно представить его рыцарем какой-нибудь дамы.

Иное дело – Веллингтон. Недаром Хелен пусть и украдкой, но с таким обожанием смотрит на него. Сразу видно – человек из приличной семьи, чьим воспитанием занимались куда более дотошно, чем воспитанием поручика.

– Разбойники? Какие разбойники? – громким шепотом поинтересовался Кирилл, все еще глядя вслед Зимину. – Хотите сказать, что именно они закрыли вас в погребе?!

– Согласитесь, кузен, – невольно передразнила я его тон, – что мы сами этого сделать никак бы не смогли!

Задавать такие глупые вопросы! Мне «кузен» сначала показался умнее.

Но тем временем передо мной, стоявшей на крыльце, как полководец перед армией, стали собираться крепостные.

Мои гости держались несколько в стороне, понимая, что госпожа должна восприниматься своими слугами не в толпе.

В имении Дедово – по документам прошлого года – за князем Михаилом Болловским числилось 285 душ крепостных. Насколько я знала, примерно две сотни из них жили в двух близлежащих хуторах верстах в пяти от господского дома и занимались тем, что пахали землю и содержали скот. Значит, на подворье имения жили примерно 85–86 человек. А теперь – я быстро пересчитала – осталось едва ли 60. Нынче все они стояли передо мной и смотрели с такой надеждой, что я не выдержала.

– Здравствуйте, мои дорогие! – сказала я с нежностью в голосе и получила в ответ дружный облегченный вздох.

«Вот в чем дело, – поняла я, – крепостные думали, что я обвиню их в том, что долгое время имение находилось в руках человека негодного, такого же крепостного, который заставил их себе подчиняться, пусть и с помощью оружия. И они подчинились и не сделали ничего для того, чтобы уберечь господское добро».

– Я не виню вас! – горячо сказала я. – Мы и сами только что смогли освободиться... Совершенно случайно. Так получилось, что у вас не осталось господ, кроме меня, и мне придется управлять вами, хотя по российским законам я еще не достигла совершеннолетия... Что поделаешь, война! Мой отец, князь Болловский, погиб, мама... тоже умерла. Война всех нас заставила делать то, к чему мы не были готовы...

– Матушка!

Толпа качнулась, и мои крепостные один за другим стали падать на колени.

– Барышня! Княжна! Ваше сиятельство! – начали кричать они наперебой.

Потом на некоторое время замерли и стали один за другим поворачивать головы в сторону. Я тоже проследила за их взглядами.

По аллее шел поручик Зимин и нес на руках неподвижное тело Сашки. Умер! Я почувствовала, как все во мне оборвалось.

– Встаньте! Помогите поручику, – сказала я, не обращаясь к кому-то конкретно, но из толпы тут же вышли двое крепких парней и бегом направились к Зимину.

Они перехватили его тяжелую ношу и понесли, а поручик быстрым шагом пошел впереди. Я сбежала к нему со ступенек.

– Дышит, – сказал он на мой молчаливый вопрос, обогнул меня и пошел вперед, приглашая крепостных, несущих Сашку, следовать за собой.

Я уже не стала мысленно пенять ему на то, что он сам принимает решения – командует в моем имении – и не считает даже нужным предварительно ставить меня в известность. Да и глупо было говорить о чем-нибудь таком в то время, когда Сашка, возможно, находится на последнем издыхании...

Мне хотелось пойти за ними, но я подумала, что возле моего слуги достаточно народа, чтобы оказать ему помощь, тем более я ухаживать за ранеными совершенно не умела.

Пора было обратить внимание на моих крепостных, которые молча стояли передо мной и ожидали распоряжений. Ну да, иначе зачем бы я их всех собирала?

– Мне нужно назначить для вас старосту, – медленно проговорила я, подумав, что никого из них не знаю настолько, чтобы сделать это самостоятельно.

– Исидора назначь, – прошептала стоявшая ко мне ближе всех старушка.

Я посмотрела на нее. Кажется... она была еще кормилицей моего отца! «Егоровна», – вспомнила я.

– Исидор! – сказала я. – Выйди вперед.

Передо мной предстал мужчина средних лет, с седеющей шевелюрой и внимательными, умными глазами, одетый в отличие от многих чисто и опрятно.

– Слушаю вас, барышня! – сказал он, и я подумала, что этот мужчина – единственный в отличие от всех остальных – встал передо мной не на оба колена, а на одно, словно дворянин или средневековый рыцарь. Но не наказывать же его за это!

Надо будет постепенно разобраться с моими людьми. Я ведь ничего о них не знаю. Откуда, например, взялся Исидор? Он совсем не походил на остальных крепостных, темных и неграмотных.

– Ты будешь старостой, – произнесла я таким тоном, будто сама только что это придумала. Да и должна была разве я показывать всем остальным, что мной командует бывшая отцова кормилица?!

Надо же, он и поклонился вовсе не по-крестьянски, в пояс, а так, как кланяются благородные люди. Почему-то я сразу решила, что в случае чего на этого человека я могу положиться. Впрочем, покойный батюшка наверняка сказал бы, что я опять тороплюсь с выводами.

– Прежде всего нужно привести в порядок дом... Егоровна, – кивнула я в сторону кормилицы, которая, кажется, облегченно улыбнулась: она считала, что я ее не вспомню? – объяснит тебе, где и какая мебель должна стоять. А потом ты пройди в кладовые – возьми себе кого-нибудь порасторопнее в помощь – и посмотри, что у нас есть из провизии. Пусть повара сразу начнут готовить. И я, и мои гости еще не завтракали... Что ты так смотришь на меня? В имении нет поваров? Но кто-то же готовил еду для Осипа и его людей!

– Того, кто готовил, Осип забрал с собой, – заметил он. – Пахомыча. У самого Луи был в поварятах.

А вот про Луи я хорошо помнила. Когда-то давно был в имении у нас повар-француз. Его мой дедушка, князь Каллистрат Болловский, привез, кажется, из Лиона. Случались у нас в роду шутники, каковые даже своих детей старались назвать не так, как другие. Каллистрат. Я не знала, есть ли вообще такое имя в святцах. Зато знала его перевод с греческого. «Хорошая армия». Надо понимать, имя означало, что ее носитель из хороших солдат. Когда-то я открыла это и была страшно горда своим открытием. Правда, отец почему-то смеялся. Я хотела даже на него обидеться, но он посерьезнел и погладил меня по голове.

– Любознательность, доченька, двигает человека вперед. Мы с детства стараемся узнать, почему арбуз полосатый и что там, за горизонтом.

Я так и не поняла тогда, шутит он или говорит серьезно?

Так вот, повар Луи был достопримечательностью Дедова. Благодаря ему соседи всегда старались попасть к Болловским на обед, чтобы отведать очередного редкостного блюда. Уж на что у других повара были знатные, такие разносолы готовили, а переплюнуть Луи никто из них не мог. И теперь, значит, его ученика увел с собой какой-то Осип! Это возмутило меня больше всего. Мало того что я, не достигнув шестнадцати лет, осталась сиротой, мой прежде красивый и богатый дом в Москве являл собой одни только стены, теперь еще и повара не стало!

Свое раздражение я едва не выплеснула на слуг, но в последний момент спохватилась. Сказала Исидору:

– Ну, я не знаю, найди кого-то, кто умеет готовить для господ, а когда со всем разберемся, я пошлю привезти повара из Москвы... Занимайтесь делами, а я пойду... Мне надо посмотреть... В общем, работайте!

Я поднялась по лестнице в дом и сразу направилась влево, где прежде была людская, потому что уверилась отчего-то, что Сашку отнесли именно туда.

Оказалось, угадала. Потом мне стало понятно, что всему виной Аксинья, которая успела в людскую наведаться и понять, что оттуда почти ничего из мебели не взяли.

Еще бы! Наши доморощенные разбойники не хотели брать мебель из комнат дворовых людей, они хотели пожить как аристократы. Но их фантазии только и хватило на то, чтобы свезти всю мебель в танцевальную залу и устроить там нечто вроде казармы. Обустроенной, по их мнению, с особой роскошью.

Сашку положили на узкую кровать, застеленную серым одеялом, и теперь над ним склонялся Джим Веллингтон, заслоняя от меня лицо парня. Мой крепостной был почти полностью раздет, и даже моего взгляда мельком хватило, чтобы понять: Сашка просто зверски избит.

– Уйдите отсюда, княжна! – махнул на меня рукой Зимин, как будто я уже была не хозяйкой в своем доме, а так, любопытствующей ротозейкой!

– Надеюсь, я смогу помочь, – сказала я твердо, хотя до сего дня мне не приходилось видеть обнаженное мужское тело, а уж врачеванием заниматься – тем более. – Может, послать за врачом?

Я не хотела, чтобы меня оттесняли от какого бы то ни было дела. Я не маленькая девочка, а взрослая женщина, которая в состоянии отвечать за своих крепостных...

Другая радовалась бы, что кто-то берет на свои плечи ее заботы, а мне все казалось, что окружающие не принимают меня всерьез. Потому и старалась вникнуть во все сама.

– Не нужно, – услышала я голос Джима, на мгновение оторвавшегося от своих манипуляций. – Я учился на медицинском факультете три года, и, смею надеяться, моих знаний хватит на то, чтобы помочь этому молодому человеку.

Даже этот англичанин отказывался от моей помощи, в то время как – я заметила – Аксинья помогала ему осматривать несчастного Сашку.

Иными словами, я шла по коридору, обиженная на весь свет, пока не сообразила, что для обид сейчас просто нет времени. Мне надо было посмотреть, как выполняют слуги мои указания, и удостовериться в том, что мебель расставляют именно так, как бы мне хотелось.

Но когда я проходила мимо одной из комнат, услышала за приоткрытой дверью странные звуки. Кто-то будто подвывал: то ли ребенок, то ли женщина. Каково же было мое удивление, когда, открыв дверь, я увидела Хелен, сидящую на единственном стуле и, надо понимать, плачущую.

– Что с вами, Хелен? – спросила я.

Она вскочила со стула так поспешно, словно я застала ее за каким-то неприличным занятием.

– У меня болит голова, – пробормотала она, не глядя на меня.

– Сейчас я пришлю к вам кого-нибудь, – заторопилась я, представляя, как я обращусь к Исидору, и он наверняка найдет человека, который поможет больной голове нашей горничной.

– Не надо, – вскочила Хелен. – Скоро все пройдет. Это от перемены обстановки...

Надо же, какая нежная! Я ничего не понимала. Неужели головная боль может причинять такие страдания? Или причина совсем в другом? Ах, как это некстати! Мне сейчас совсем нет времени выяснять, отчего плакала Хелен.

– Тогда я распоряжусь, и сюда сейчас принесут кровать, – решила я. – Вас устроит эта комната как временное жилье?

– Устроит, – поспешно согласилась она. – Окно как раз выходит в сад. Наверное, летом здесь очень красивый вид... Но... я бы охотнее чего-нибудь съела.

От ее признания я не сразу пришла в себя. Вспомнила только, что, когда мы сидели в погребе и нам приносили еду, Хелен к ней едва притронулась. К тому же это было вчера, а сегодня мы еще ничего не ели!

– Пойдите на кухню, Хелен, там сейчас должен быть повар. Наверняка найдется что поесть. А в двенадцать часов у нас будет обед... Как я думаю.

Она согласилась и, оглянувшись на меня – мол, где находится кухня? – по моему кивку пошла в нужном направлении.

Подумав было, что надо хоть чем-то накормить остальных, я почти тут же забыла об этом.

И отправилась искать Егоровну, чтобы проверить, как там она командует крепостными и так ли расставляется мебель?

Егоровна оказалась вполне живой и подвижной старушкой. Когда я пришла в одну из комнат, бывшую прежде гостиной, я увидела, что папина кормилица толково управляется с двумя рослыми парнями, которые вешали на окна новые шторы. Где они только нашли эту ткань – я уже считала, что в доме не осталось ничего.

– Осип – он же мужчина, – Егоровна говорила «мушшына», – хватал что плохо лежит. Энти разбойники не заглянули в кладовую, где складывали материю. На постельное белье, на окна. Барыня-то была запасливая...

Моя покойная матушка и в самом деле любила запасаться впрок. Отец всегда пенял ей на это, а сейчас, я думала, ее запасливость станет для нас благодеянием.

– Егоровна, – сказала я, – закончите вешать шторы – возьмитесь за комнаты для гостей. Главное, чтобы в одну из них как можно быстрее поставили кровать. Нашей гостье – англичанке – нездоровится, она захочет прилечь.

Я не стала оповещать слуг о том, что Хелен тоже прислуга, хоть и из вольных. Потом, когда я наконец смогу поговорить с ней, выясню обстоятельства, при которых она устроилась к моей матери, а также причину, почему осталась со мной, и тогда уж решу, как с ней быть.

– Никанор! – крикнула Егоровна. – Сбегай Матрену позови. Скажи – нужда в ней появилась.

Итак, порядок в комнатах наводили быстро, руководила им женщина опытная, так что я пошла на кухню, чтобы уточнить, как обстоят дела с припасами и насколько умелым окажется повар, выбранный новым старостой для работы на господской кухне.

Оказалось, что на кухне приготовлением обеда командовала даже не повариха, а так, поваренок, тощее долговязое создание лет тринадцати от роду.

Хелен, примостившись в углу, жадно ела не то кашу, не то истолченную картошку и только исподлобья взглянула на меня, чтобы опять заняться едой.

– Это кто у нас повар? – поинтересовалась я, с недоверием разглядывая девчонку-подростка. Странно было видеть ее среди больших котлов и кастрюль.

– Я, Эмилия, – пропищало создание.

– Эмилия? – изумилась я. – Кто же это, бедняжка, тебя так назвал?

Отчего-то прежде я не задумывалась над тем, какие имена давали нашим крепостным, но в любом случае до сего времени ни одно из них меня так не удивляло, как это.

– Князь Михаил, – проговорила между тем юная кухарка и взглянула на меня отнюдь не смиренно.

– Ты имеешь в виду моего батюшку, Михаила Каллистратовича?! Но почему он должен был подбирать тебе имя?

Теперь понятно, почему в нашем имении крепостные чувствуют себя так вольготно. Папенька со своими революционными идеями, которые он привез из Франции, добился того, что теперь наши слуги забывают говорить о нем же «их сиятельство», а небрежно замечают всего лишь: «Князь Михаил», что можно назвать не иначе как амикошонством. Вот откуда растет неповиновение и где создается среда для произрастания того же Осипа и его компании!

Я была возмущена. Да и кто такая эта Эмилия! Разве могу я доверить ей приготовление пищи для меня и моих гостей?

Наверное, девчонка и сама поняла, что ведет себя чересчур вольготно и это может ей даром не пройти. Потому она перестала пялиться на меня своими почему-то странно знакомыми глазищами, а опустила их вниз и прошептала:

– Их сиятельство, Михаил Каллистратович, нарочно посылал меня работать на кухню к Пахомычу, чтобы я могла у него всему научиться и прислуживать господам так, как и должно.

– И долго ты училась? – поинтересовалась я.

– Два года, – пискнула Эмилия.

Это что же, в одиннадцать лет ее отправили на кухню? Но потом, приглядевшись, я поняла, что Эмилия просто чересчур худа для своего возраста, а так она довольно взрослая. Разве что немного моложе меня.

– Что у нас с продуктами? – спросила я, подождав, пока Эмилия не высыпет в большую кастрюлю капусту, нашинкованную каким-то пареньком, который куда больше походил на поваренка, чем Эмилия на повара.

Именно здесь, на кухне, меня, всю в думах и недоумении, отыскал прикомандированный ко мне своим московским начальством поручик.

– У меня такое впечатление, ваше сиятельство, – казенным тоном заговорил он, – что вы не торопитесь приводить в порядок свои документы.

Иными словами, он хотел сказать, что я занимаюсь всякой ерундой, вместо того чтобы искать бумаги отца.

Уж не знаю, каково было у него настроение, а мне он попал под горячую руку. Что он себе вообразил?

– Надеюсь, вы не думаете, будто я состою на службе у вашего графа Зотова? – поинтересовалась я, вложив в свою фразу максимум имеющегося у меня сарказма. – Вы зачем со мной поехали? Командовать? Так позвольте напомнить, что вы в Дедове просто гость, а я – его хозяйка, которой хотелось бы прежде всего разобраться, в каком состоянии у нее дела и как ей в дальнейшем строить свое будущее!

Он взглянул на меня с уважением.

– Позвольте заметить, Анна Михайловна, вы довольно воинственны. Странно, насколько может быть обманчивым первое впечатление. Мне вы показались наивной молоденькой девушкой, не способной себя защитить. Но чем больше я вас узнаю...

– А сейчас что это было? – холодно поинтересовалась я. – Ваш кавалерийский наскок. Чем его можно объяснить? Тем, что вы еще надеялись откопать во мне ту самую наивную особу?

– Вот! – торжественно сказал Зимин. – Вот именно об этом я и говорил. Вы воспринимаете окружающих не как своих друзей, а как потенциальных противников. В самых невинных словах вы видите попытку как-то вас задеть, обидеть. Вы напоминаете мне ежа, который сворачивается в клубок и выставляет наружу свои колючки, едва кто-то пытается его коснуться...

– У вас поэтическое воображение, – кивнула я. – Даже сравнение меня с ежом...

– Скорее, с ежихой, – сказал он, стараясь в эту минуту не смотреть мне в глаза.

По-моему, он пытался сдержать смех, чтобы окончательно не разозлить меня. Правда, я тут же постаралась себя одернуть. В самом деле, обвиняю Зимина в невоспитанности, а сама забываю, что он – мой гость и негоже хозяйке нападать на гостей по всякому пустяку. Пришлось, как говаривал мой папа, «собрать свои войска и незаметно отступить назад».

– Возможно, вы правы, – стараясь говорить помягче, откликнулась я. – Но согласитесь, не успела я въехать в свое имение, как попала – кстати, вместе с вами! – в такие обстоятельства, в которых уже не до наивности.

Поручик согласился:

– Да, это так. И должен заметить, вели вы себя прекрасно. По крайней мере ни паники, ни истерики я в вас не заметил.

– Конечно, я подумала, что вы поможете мне осмотреться и разобраться с такими неординарными событиями, а теперь выясняется, что вы торопитесь и решили побыстрее найти пресловутые документы, чтобы оправдать ваш поспешный отъезд из Дедова...

Он вспыхнул.

– Ненадолго вас хватило, ваше сиятельство, – проговорил он с горечью. – Вы отчего-то сочли мое намерение заняться поиском документов лишь замаскированным желанием побыстрее отсюда убраться. Но я бы непременно заехал в уезд и заручился помощью местных властей – вас не оставили бы одну... В то же самое время я прекрасно осведомлен, как обстоят дела в моем родном ведомстве, как занят полковник Зотов, в то время как я здесь...

– Прохлаждаетесь?

– Вот именно!

– Что ж, я вас не держу. И при всем уважении к вашей Особенной канцелярии мои дела видятся мне более важными. Я не могу бросить все ради каких-то мифических бумаг, когда в имении полный разгром, крепостные вышли из повиновения, и требуется крепкая рука, чтобы вернуть их к прежнему уважению своих хозяев!

– Тогда, может быть, вы позволите мне единолично заняться поисками документов...

– Ради Бога! – Я даже не дослушала поручика. – Вы можете делать все, что вам заблагорассудится! И если вы сами найдете какие-нибудь бумаги, то берите их себе, я не возражаю.

Трудно было осуждать Зимина. Кто я ему, чтобы входить в обстоятельства моих дел? Он хочет побыстрее разделаться с поручением своего начальства и вернуться в Москву. Где, наверное, думает, что без него все развалится! А я, значит, должна надеяться только на помощь уездных властей – больше не на кого! – хотя им, возможно, тоже будет не до меня.