"Водоворот" - читать интересную книгу автора (Бонд Ларри)

Глава 5 ЗАКРУЧИВАНИЕ ГАЕК

На высоте тысячи футов, над засушливым, холмистым вельдом Намибии летал одномоторный «Цессна-185», делая бесконечные круги в хрустально-голубом небе. Его тень от восходящего зимнего солнца ложилась на невысокие бесплодные холмы и отвесные склоны оврагов, поросшие деревьями, лишенными листвы, и бурыми, усеянными колючками зарослями кустарника.

Подполковник Генрик Крюгер сидел на месте наблюдателя в тесной кабине и смотрел в бинокль на блеск раннего утра. Он щурился, и это подчеркивало морщинки, лучиками разбегавшиеся от его глаз цвета стали, — они появились на его мальчишеском лице от солнца и ветра, неизменных спутников полевого офицера. Это были отметки, оставленные почти двумя десятилетиями военной службы, которую он исправно нес во имя своей страны.

Он потер затекшую шею — слишком долго пришлось сидеть в полусогнутом состоянии, выглядывая в окно самолета. При росте в сто восемьдесят два сантиметра Крюгер всегда испытывал неудобство, когда ему приходилось ездить на военной технике или летать на самолетах ЮАР. Он предпочитал работу на открытом воздухе.

Ничего. По-прежнему ничего. Он облизал губы. Пересеченная местность внизу затрудняла обнаружение людей и транспорта, которые он искал, но следы их движения по вельду было не так-то просто скрыть. Надо было только смотреть в оба.

Ага! Он заметил узкую полоску на желтоватой, выгоревшей траве, бурой земле и сероватых камнях. Именно это он и искал с того момента, как можно было хоть что-то различить на лежавшей под постепенно светлеющим небом черной земле.

Крюгер почувствовал, как по его жилам разнесся адреналин, и его вновь охватило нервное возбуждение. Возможно, то, что он увидел, оставлено каким-нибудь стадом, пасущимся здесь, на юго-востоке Намибии. Надо посмотреть поближе.

Не отрывая глаз от бинокля, он протянул руку и похлопал пилота по плечу, показывая тем самым, что нужно развернуться и лететь в обратном направлении. Пилот, молоденький лейтенант ВВС ЮАР, кивнул и бросил машину в пике, одновременно сбавляя ход, чтобы его пассажир мог лучше разглядеть то, что заинтересовало его на земле. Обнаруженные Крюгером следы стали крупнее и отчетливее, когда «цессна» подлетела ближе на скорости сто узлов. Конечно же, это были следы шин: глубокие, неровные борозды, оставленные на земле двумя или тремя тяжелогружеными «лендроверами», которые ехали, не разбирая дороги. Без лишних указаний пилот выровнял самолет и полетел вдоль оставленных следов на высоте пятьсот футов на запад, вглубь территории Намибии.

Крюгер опустил бинокль и разложил на коленях карту, одновременно нажав клапан микрофона на своем радиотелефоне.

— «Папа-Фокстрот-два», говорит «Папа-Фокстрот-один». Прием.

— «Папа-Фокстрот-один», продолжаем двигаться вперед. — Голос заместителя командира, майора Ричарда Форбса, казался усталым. Еще бы: Форбс со своими ребятами полночи потратил на то, чтобы отыскать группу боевиков АНК, пытавшихся пересечь границу на длинном участке, который прикрывал 20-й стрелковый батальон под командованием Крюгера.

Лицо подполковника исказила гримаса: прикрывал — это сильно сказано. Граница между ЮАР и недавно обретшей независимость Намибией, протянулась более чем на шестьсот километров по пустыне и бесплодному вельду. Это значит, что каждый из восьми пехотных батальонов, расположенных вдоль границы, должен был нести охрану семидесяти пяти и более километров границы. Задача практически невыполнимая, даже при постоянном патрулировании, дневном воздушном наблюдении и электронных системах обнаружения в местах наиболее вероятной инфильтрации.

Крюгер нахмурился, вспоминая события последних нескольких часов. Произошедшее в полночь столкновение между боевиками и одной из патрульных групп на бронемашинах вылилось в ожесточенный и кровавый бой, в котором один из его людей был убит, а двое тяжело ранены. Но что хуже всего, в начавшейся неразберихе группа боевиков оторвалась от преследования и укрылась в горах, не оставив на поле боя ни одного убитого или раненого.

Когда передовая разведгруппа донесла, что они направляются на территорию Намибии, Форбс с ротой мотопехоты начал преследование, стараясь идти за ними по пятам, пока было светло и можно было вести наблюдение с воздуха. Пока Форбсу это удавалось, и теперь Крюгер должен был указать им направление последнего, решающего удара.

Он вновь нажал клапан микрофона.

— Второй, Второй, говорит Первый. Следы шин, ведущие на восток, всего в пяти километрах к югу от ваших позиций.

Форбс ответил немедленно — теперь он не казался таким утомленным, как всего несколько секунд назад.

— Первый, вас понял. Мы выступаем. План развертывания — «Индия-3». Идем через «Новембер-Браво». Прием.

Крюгер дал добро и вновь обратился к карте. Кодовое название «Индия-3» означало, что четырнадцать бронемашин «Рейтел-20»[10] под командованием Форбса будут двигаться параллельно следу, оставленному боевиками, чтобы не попасть в засаду и не подорваться на минах, установленных специально для незадачливых преследователей. Теперь, когда Крюгер засек отступающие силы АНК, Форбс изменит курс и пойдет на полной скорости, чтобы вывести пехоту, пулеметные расчеты и минометы вперед. Если им повезет, они сами смогут устроить боевикам засаду и перебить всех до одного.

Крюгер кивнул собственным мыслям. План должен сработать, причем с минимальными потерями. Но есть и осложнения — международного характера. Кодовое название «Новембер-Браво» означало намибийскую границу. Его люди находились теперь на чужой территории. Если их обнаружат патрули ООН или СВАПО, прежде чем они разделаются с боевиками АНК, им несдобровать. Мировая печать вновь поднимет шумиху относительно того, что ЮАР в очередной раз «вторглась» на территорию соседней страны.

Он снова нахмурился. Хотя ЮАР действительно не могла допустить, чтобы противник находился так близко от ее границ, воинственные заявления нынешнего правительства только затрудняли подобные рейды. Конечно, необходимо как следует проучить этих боевиков и их покровителей, но зачем поднимать вокруг этого такую шумиху? Лучше следовать старинной мудрости: меньше слов — больше дела.

— Пыль на горизонте, Kommandant! Справа под углом 90 градусов.

Слова пилота вернули Крюгера к реальности. Он солдат, и впереди его ждет бой, а политика подождет. Он вытянул шею, пытаясь получше разглядеть местность через плексигласовые окна «цессны».

Самолетик слегка подпрыгнул, попав в воздушную яму, но лейтенант тут же выровнял его, и Крюгер увидел смутное желтоватое облачко, о котором говорил пилот. На горизонте виднелись шесть или семь облачков пыли, поднимаемые какими-то машинами, двигавшимися по пересеченной местности на большой скорости.

Крюгер озадаченно покачал головой. Слишком много пыльных облачков. Неужели отряд АНК оказался многочисленнее, чем они предполагали? Или он был усилен позже? Но Крюгеру не давала покоя гораздо более неприятная мысль. Он еще сильнее подался вперед.

— Давайте подлетим поближе.

Лейтенант кивнул и слегка развернул самолет вправо. Крюгер снова взялся за бинокль.

Темные точки, скрытые пылью, быстро увеличивались и неожиданно превратились в большие, укрытые брезентом грузовики, направляющиеся на юг. Впереди шел ослепительно белый джип под огромным бело-голубым флагом ООН. Такие же флаги были на каждом грузовике.

Крюгер тихо выругался. Будь они трижды прокляты! Миротворческие силы ООН, патрулирующие этот участок границы, были неспособны предотвратить проникновение бойцов АНК на территорию ЮАР, но вполне могли заставить остановиться любого, кто преследовал нарушителей. Этот конвой ООН оказался как раз между ротой Форбса и преследуемым отрядом. Он еще сильнее сжал бинокль.

На борту «цессны» неожиданно заработала рация.

— Капитан Роальд Педерсен, начальник контрольной группы ООН вызывает неопознанный самолет. Вы меня слышите? Прием.

По акценту Крюгер понял, что этот офицер войск ООН норвежец. Повесив бинокль на шею, он включил микрофон.

— Капитан, слышу вас хорошо.

— Прошу вас, назовите себя. — Вежливый тон Педерсена не мог скрыть звучавшее в его голосе напряжение.

Какое-то мгновение Крюгер боролся с искушением отдать пилоту приказ просто развернуться и улететь, но тут же передумал: такое наглое поведение ничего не даст. Со своих грузовиков наблюдатели наверняка давно уже заметили опознавательные знаки «цессны». Никто не поверит, что это заблудившийся гражданский самолет, совершающий увеселительную прогулку. Кроме того, с этим норвежским миротворцем, возможно, удастся договориться.

— Говорит подполковник Генрик Крюгер, Вооруженные силы ЮАР.

Слова Педерсена сразу же развеяли теплящуюся в нем надежду.

— Вы нарушаете воздушное пространство Намибии, подполковник. Я приказываю вам немедленно покинуть пределы этой страны.

Какие могут быть приказы? Вот ублюдок! Подавив раздражение, Крюгер сказал:

— Прошу вас пересмотреть свое «предложение», капитан. Я преследую отряд террористов, проникших на нашу территорию и убивших одного из моих людей. Имеем мы право защищаться или нет? — С этими словами он отпустил клапан микрофона.

— Извините, Kommandant. — Так-то лучше: в голосе норвежца звучало искреннее сочувствие. — Но ваша юрисдикция, больше не распространяется на эту сторону границы. Я настаиваю, чтобы вы немедленно повернули назад, иначе мне придется принять более решительные меры.

Крюгер размышлял: какие еще решительные меры? Вряд ли войска ООН откроют стрельбу, тем более, если их не спровоцировать на это. Но что он сможет предпринять, если они по-прежнему будут находиться между его подходящим отрядом и боевиками? Выбить их силой? Не получится. Если, конечно, он не хочет международного скандала, что, безусловно, нанесет урон авторитету его страны и его собственной карьере.

Он посмотрел на карту, лежавшую у него на коленях. Через несколько минут Форбс со своими БТР окажется в поле зрения конвоя ООН, что значительно осложнит ситуацию. То, что сейчас является нарушением воздушного пространства со стороны одного самолета, сразу же превратится в крупномасштабный рейд боевых машин и пехоты ЮАР.

Он выругался про себя: куда ни кинь — всюду клин. Он до боли сдавил клапан микрофона.

— «Папа-Фокстрот-два»! Говорит «Папа-Фокстрот-один». Прием.

Приглушенный голос Форбса наполнил радиоэфир.

— Первый, Первый, Второй слушает!

— Преследование прекратить. Повторяю: преследование прекратить! Возвращайтесь на базу. — После этих слов Крюгер почувствовал неприятный привкус во рту. Одно дело — потерпеть поражение от превосходящих сил противника. Но когда тебя обращают в бегство неизвестно откуда взявшиеся миротворцы — это уж вообще ни в какие ворота не лезет!

Он не сомневался, что норвежский капитан со своими людьми, во что бы то ни стало, попытается задержать отступающих боевиков: у частей ООН были свои понятия о чести. Но им не хватало боевого опыта и мастерства, чтобы сделать все как надо. Террористы ускользнут от них и будут продолжать совершать убийства. Мысль о том, что ему придется несолоно хлебавши вернуться на пыльную посадочную площадку возле окруженного долговременными огневыми точками лагеря 20-го стрелкового батальона, ужасно угнетала его.

Сквозь рев бронемашин и полицейских сирен пробивались крики и звуки стрельбы.

— Черт побери! — Иэн Шерфилд, что есть силы, наподдал комок грязи, давая выход своему отчаянию и гневу. Но это не помогло.

Собственно говоря, сегодняшний день должен был дать самую интересную информацию за все время его пребывания в ЮАР. Несколько намеков со стороны знакомого полицейского, и вот они с Ноулзом находятся на месте событий. Только что, военизированные правительственные формирования по поддержанию порядка наводнили кварталы черного пригорода Ньянга. Но если не удастся заснять зверства полиции ярдов с двухсот или трехсот, их пребывание здесь окажется пустой тратой времени.

А этого-то как раз им никто не хочет позволить. Дорога, ведущая к Ньянге, была полностью блокирована спецподразделениями по борьбе с беспорядками, колесной бронетехникой и злобными немецкими овчарками, так что толпа иностранных журналистов оказалась отрезанной от места событий.

Иэн с Ноулзом слышали стрельбу и видели маслянистые клубы черного дыма, поднимающегося из горящих домов, но с того места, где их остановил полицейский кордон, ровным счетом ничего невозможно было разобрать.

Службы безопасности Форстера не оставляли иностранным корреспондентам ни малейших шансов заснять на пленку свидетельства полицейского террора. А нет пленки — нет репортажа, по крайней мере, в тех выпусках новостей, которые собирают у телеэкранов жителей Америки и Европы. Ведущие информационных программ в Нью-Йорке, Лондоне или Париже не станут тратить драгоценное эфирное время на сообщения, не подкрепленные впечатляющим видеорядом.

— Так-так-так… А знаешь ли ты, что есть еще один способ туда попасть?

Иэн занес было ногу для удара по очередному комку, но остановился и посмотрел на своего оператора.

Ноулз склонился над капотом их микроавтобуса, изучая залитую кофе и потертую от частого употребления карту пригородов Кейптауна. Иэн присоединился к нему.

— Что ты задумал, Сэм?

Короткий палец Ноулза прочертил по едва читаемой карте извилистый, кружной маршрут.

— Смотри! Эти ублюдки заблокировали основные подъездные пути, впрочем, и второстепенные тоже, но вряд ли у них хватит людей, чтобы поставить заслоны у каждого закоулка.

Иэн посмотрел туда, куда показывал Ноулз. Промышленная зона «Филиппи». Скопление пакгаузов с алюминиевыми стенами, фабрики, склады.

Иэн сокрушенно покачал головой.

— Боюсь, нам это вряд ли удастся. — Он посмотрел на линию, отделяющую тауншип от промышленной зоны. — Там глухой забор с колючей проволокой.

Ноулз ухмыльнулся и, просунув руку в окно, взял что-то с сиденья. Развернув сверток, он быстро показал Иэну ножницы для резки металла.

— Заборы, мой друг, для того и созданы, чтобы через них перелезать…

Иэн никогда не видел, чтобы его коренастый напарник был до такой степени похож на Чеширского кота. Он ответил Ноулзу такой же широкой улыбкой и полез в машину.

Двадцать минут спустя друзья уже пробирались через ряды ржавых мусорных баков — до забора, отделяющего убогие хижины Ньянги от механических мастерских и складов промышленной зоны, оставалось каких-нибудь пятнадцать футов. Ветер доносил с севера дым и приглушенные крики, звуки стрельбы и душераздирающий визг, — яркое доказательство того, что спецподразделения ЮАР продолжали операцию по «подавлению мелких беспорядков», как они это лицемерно называли. Иэн, конечно, собирался дать этому совершенно другое название. Но прежде надо было проникнуть в тауншип, отснять пленку и выбраться назад, что было не так-то легко сделать.

Он бросил быстрый взгляд в сторону ближайшего полицейского поста, располагавшегося ярдах в двухстах, если идти вдоль забора. Десять вооруженных карабинами полицейских, охранявших свой окруженный мешками с песком пост, были начеку, но смотрели в другую сторону. Они следили, чтобы никто не выбрался наружу, а не чтобы журналисты не проникали внутрь.

Иэн заглянул за бак и осторожно развернул сверток с ножницами. Ноулз стоял на коленях позади него, перекинув через плечо видеокамеру и звукозаписывающее оборудование.

— Все спокойно? — спросил оператор сдавленным голосом, словно у него перехватило дыхание. Это от возбуждения, а не от страха, подумал Иэн.

— Порядок, — кивнул он.

— Тогда давай!

Сердца рвались у них из груди, аппаратура громыхала; наконец они добежали до забора и прижались к нему, ожидая резкого окрика, который свидетельствовал бы о том, что их заметили. Но окрика не последовало.

Тогда Иэн лег на бок и ухватил ножницами ржавую металлическую полоску в нижней части забора, но первая попытка разрезать металл оказалась безуспешной. Он предпринял вторую попытку, но ножницы опять соскочили. Господи. Ему казалось, что пальцы распухли и сделались втрое больше, чем всегда. Словно в них ввели повышенную дозу новокаина.

Ноулз заерзал, но ничего не сказал.

Иэн вытер руки об штаны и попытался вспороть забор в третий раз, с силой сжимая рукоятки ножниц. Давай, режь, ты, дурак! На этот раз забор поддался и с легким звоном разошелся в две стороны. Наконец-то!

Иэн продолжал врезаться в забор. Режь этот чертов металл! Не думай о полицейских всего в нескольких ярдах от тебя! Режь, как следует режь. Переходи к следующей металлической полоске и начинай все сначала!

Он даже не успел сообразить, что закончил.

— Отлично, — прошептал Ноулз, беря ножницы у него из рук.

Иэн изучающе посмотрел на дырку в заборе. Похоже, оператор был прав: она достаточно велика для того, чтобы в нее пролезть, и все же не так широка, чтобы её можно было заметить на расстоянии.

Он кинул еще один осторожный взгляд в сторону полицейских: бойцы спецподразделения по-прежнему смотрели в другую сторону. Пора было действовать, пока кому-нибудь из полисменов не надоело торчать на месте и он не решил произвести обход.

Иэн лег на спину и пролез в образовавшуюся щель. Ноулз последовал за ним, но сначала аккуратно переправил туда аппаратуру.

Они оказались внутри.

Не мешкая ни минуты, Иэн вскочил на ноги и бросился в узкий проход между жестяными стенами домов. Ноулз побежал вслед за ним, на ходу расчехляя камеру.

Они немного постояли, пытаясь сориентироваться, и побежали дальше, на шум и крики, быстро распространявшиеся по городу. Стараясь быть начеку, они продвигались вперед, перепрыгивая через кучи мусора, и тут Иэн глубоко втянул в себя воздух. Это была его большая ошибка. Груды гниющих, месяцами не вывозившихся отходов, нечистоты, выливающиеся на поверхность из-за неисправности канализационной системы, и доносимый ветром слезоточивый газ, — все сливалось в единый тошнотворный запах. Он стиснул зубы, пытаясь подавить приступ тошноты.

Переулок, в котором они находились, пролегал между двумя рядами ветхих, без окон домов и шел параллельно одной из центральных неасфальтированных улиц Ньянги. Здесь царило полное безлюдье, если не считать тощих крыс, выскакивающих у них прямо из-под ног.

После нескольких минут бега Ноулз остановился у перекрестка и обернулся к Йэну.

— Куда теперь, приятель?

Иэн вскинул голову, прислушиваясь к звукам царящего вокруг хаоса. Впереди и чуть левее шум казался громче. Они выскочили из переулка и побежали туда.

Почти тут же они увидели спасающуюся бегством толпу. Позади нее шло скорее какое-то побоище, нежели обычная, пусть и жестокая, полицейская облава. Большинство бегущих составляли женщины и дети; некоторые держали в руках узелки с незатейливым скарбом, другие бежали с пустыми руками; все они кричали и плакали.

Иэн увидел, как Ноулз поднял камеру и принялся снимать. Сам он снова бросился вперед; маленький, коренастый оператор следовал за ним по пятам. Вид бегущих в панике людей, несомненно, произведет впечатление на телезрителей, но репортер обязан быть в самой гуще событий. Его соотечественники должны увидеть, от чего именно пытаются спастись жители Ньянги.

Американцы побежали по запруженной народом улице навстречу людскому потоку, уворачиваясь от перепутанных мужчин, женщин и детей, выносящих из облавы то, что только могли унести. Запах дыма и слезоточивого газа усилился, и Иэн разглядел красно-оранжевое пламя, вырывающееся из крыш горящих домов, которые стояли дальше по улице.

Теперь в толпе преобладали мужчины. Многие были ранены или сильно избиты, кого-то тащили на руках, других попросту волочили по земле. У Иэна закружилась голова от мельтешения порванных и окровавленных рубах, испуганных глаз и угрожающе сжатых кулаков, многие из которых грозили им с Ноулзом.

Эта неприкрытая ненависть неприятно поразила Иэна, но тут он вспомнил о своем цвете кожи. Обитатели Ньянги вполне могли принять их за сотрудников службы безопасности, снимающих сцену бегства для дальнейшего судебного преследования или тайной мести участникам беспорядков. Иэн чувствовал, как по лбу и по спине у него течет пот. Как это ему не пришло в голову, что со стороны этих людей им, возможно, угрожает еще большая опасность, нежели чуть раньше со стороны полиции. Эта мысль не подняла ему настроения.

Он сунул руку в карман, инстинктивно стараясь нащупать журналистское удостоверение, словно это был какой-то талисман. Впрочем, Иэн вполне отдавал себе отчет в том, что оно будет ему слабой защитой, если озлобленная происходящим местная молодежь вознамерится отомстить ему за неправильный цвет кожи.

Ноулз тронул его за руку, и он вздрогнул, испытывая смущение оттого, что невольно выдал свое волнение.

Оператор указал рукой вперед.

— Думаю, нам надо туда. Кто бы ни гнал этих несчастных, им еще придется преодолеть вот это.

Иэн взглянул туда, куда указывал Ноулз, и кивнул. Его друг, как всегда, прав. Местные парни устроили баррикаду из перевернутой машины, автомобильных покрышек, старой мебели и картонных коробок, вытащенных из соседнего магазина. Липкий черный дым от горящих шин заполнил улицу, закрыв солнце, и все вокруг погрузилось в унылый полумрак.

Журналисты подбежали поближе к баррикаде, подыскивая себе удобную позицию в укрытии.

Теперь им были отчетливо видны защитники баррикады. Юноши. Подростки. И даже несколько мальчишек не старше десяти-одиннадцати лет. Все они стояли, держа в руке камень, ножку стула, железный прут или другое импровизированное оружие, которым они могли бы сражаться с теми, кто вероломно напал на их семьи и дома.

— Сюда! — Иэн подтолкнул Ноулза к ржавому остову машины. Они находились всего в двадцати ярдах от баррикады.

Ноулз устроился на коленях за машиной, положив камеру на ее искалеченный капот. Иэн, пригнувшись, стоял за ним, чувствуя себя в большей безопасности, чем раньше.

Над улицей повисла мрачная тишина. Из-за дыма от горящих покрышек и домов невозможно было разглядеть, что происходит за баррикадой. Впрочем, в черном мареве уже не было заметно даже движущихся фигур, меньше стало выстрелов и криков. На мгновение Иэну показалось, что полицейский рейд завершен или отбит.

Неужели жителям Ньянги удалось одержать победу над вооруженными до зубов спецподразделениями?

Ревущий, грохочущий, скрежещущий звук вернул его к действительности, и он с ужасом увидел, как огромный БМП на полной скорости врезался в баррикаду, так что покрышки, мебель и коробки, как в замедленной съемке, полетели в разные стороны. Ударяясь о железные бока бронемашин, камни не причиняли им ни малейшего вреда, и те продолжали неуклюже двигаться по улице, оставляя за собой лишь раздавленную, горящую рухлядь.

Неожиданно из-за дыма появились цепочки полицейских, бросившихся в расчищенную бронетранспортером брешь. Противогазы с пластиковыми очками и напоминающими луковицу фильтрами придавали им жуткий вид. Вдруг один упал прямо в груду хлама, сбитый с ног угодившим в него камнем. Бросивший камень чернокожий подросток издал победный клич и наклонился за новым, но радость его была недолгой.

Иэн вздрогнул, увидев, как выстрел в упор превратил юного метателя в сплошное кровавое месиво. Он сглотнул, пытаясь избавиться от горького привкуса во рту.

Этот выстрел послужил полиции своего рода сигналом, и она открыла ожесточенную и беспорядочную пальбу, усеивая пулями все пространство улицы и близлежащие дома. В воздухе свистели осколки гранат, взорванные дома разлетались на сотни обломков, осыпавшихся вниз смертоносным дождем. Иэн почувствовал, как что-то просвистело у него над головой и резко пригнулся. Господи, в него никогда прежде не стреляли.

Он высунулся из-за машины, отметив про себя, что Ноулз не переставал снимать. Казалось, никакая опасность не может заставить его отказаться от своего дела.

Улица напоминала скотобойню. Отдельные участки ее утрамбованной земляной поверхности были сплошь залиты, даже пропитаны кровью. Повсюду валялись тела — одни лежали неподвижно, другие бились и корчились в агонии. Несколько юных бойцов Ньянги продолжали держать оборону, отчаянно отбиваясь от хлынувших в проем полицейских, но большинство защитников баррикады обратились в бегство. Их преследовали, по ним стреляли с бедра, на них обрушивались дубинки и длинные кнуты.

Иэн потряс Ноулза за локоть и кивнул головой в сторону отходившего от центральной улицы переулка. Они отсняли все, чтобы сделать неслыханный репортаж об этой мясорубке. Было рискованно оставаться здесь дольше — они могли попасть в руки полиции. Надо было уходить.

Ноулз повесил камеру на плечо и побежал вслед за Иэном в переулок. Они мчались изо всех сил, перепрыгивая через кучи мусора и продираясь сквозь заросшие высоким бурьяном пустыри. Позади них высоким, нарастающим крещендо звучала полицейская стрельба, заполняя собой окрестности. При звуке ее они ускорили ход в надежде вырваться из этой готовой вот-вот захлопнуться мышеловки.

Иэн ощущал острое жжение в горле и груди, каждый вздох причинял боль. На ногах, казалось, висели пудовые гири. Ноулз чувствовал себя не намного лучше — он сильно отстал. Но Иэн продолжал бежать, держа курс четко на юг, к лазу в заборе, к машине, к безопасности.

Но меньше чем в сотне ярдов от забора удача отвернулась от них.

Четверо здоровенных детин в коричневых рубашках и брюках военного образца перегородили им путь, держа наготове ружья и дубинки. Лица у всех были тяжелые, лишенные всякого выражения.

Иэн резко остановился прямо перед ними, сердце его готово было выскочить из груди. Ноулз на полном бегу врезался ему в спину и отступил на шаг, тяжело дыша открытым ртом.

Иэн поднял руки вверх ладонями вперед и подошел ближе к перегородившим дорогу людям. Ему показалось странным, что одеты они вовсе не в серые брюки и серо-голубые мундиры, какие носили регулярные полицейские части. Кто же они такие?

— Мы с коллегой журналисты. Пожалуйста, разрешите нам пройти.

Никакой реакции. Иэн предпринял еще одну попытку объясниться — теперь уже на ломаном африкаанс.

Самый крупный, отталкивающей внешности краснорожий детина с приплюснутым носом ухмыльнулся:

— Любите каффиров, красношеие ублюдки?

Иэн понял слово, которым презрительно называли англичан, и почувствовал, что дело плохо. Он покачал головой.

— Нет, мы американцы. Послушайте, мы просто выполняем свою работу.

Даже ему самому это показалось малоубедительным. Четверо коричневорубашечников угрожающе приближались.

Вдруг Иэн услышал у себя за спиной шаги.

— Не оборачивайся, но мне кажется, мы окружены, — прошептал Ноулз.

Здоровенный бур протянул к ним огромную, мозолистую лапу.

— Давайте-ка сюда вашу чертову камеру, и может, мы отпустим вас подобру-поздорову. Чертовски выгодная сделка, ja?

Его дружки заржали.

Отлично. Просто отлично. Прищурившись, Иэн разглядывал мужлана-африканера. Ну, он наглец. А сам-то ничего особенного. Иэн не сомневался, что легко сможет его уложить. Правда, оставалось еще трое впереди и неизвестно, сколько сзади.

Но лежащая в камере видеокассета хранила самый интересный репортаж за все время его пребывания в ЮАР. Неужели вот так просто ее отдать? Нельзя сдаваться без боя, хотя бы и словесного. Он медленно покачал головой.

— Послушайте, ребята, я бы и рад подчиниться, да камера принадлежит не мне. Это собственность компании. Кроме того, ваше же собственное правительство дало нам разрешение на съемки в этой стране. Так что, пытаясь нас остановить, вы нарушаете собственные законы. — Он замолчал в надежде, что они клюнут на приманку и вступят с ним в пререкания. С каждой минутой росла надежда, что появится какой-нибудь полицейский чин, и молодчики ретируются, независимо оттого, у кого на службе они состоят.

Но тех было не так-то легко провести. Иэн увидел, как громила кивнул кому-то, стоящему сзади, и мгновение спустя услышал, как Ноулз вскрикнул от боли и возмущения. Иэн повернулся на крик.

Сзади стояли еще двое подонков в коричневой форме и самодовольно ухмылялись. Один победоносно размахивал перед лицом Ноулза его видеокамерой, другой заламывал оператору руки за спину. Из разбитой губы американца текла кровь.

Это было слишком! Иэн сделал шаг к ним, зубы плотно сжаты, лицо перекошено от гнева.

Ноулз выплюнул небольшой сгусток крови и быстро произнес:

— Не надо, Иэн. Они только того и ждут.

Иэн. покачал головой: ему больше нечего терять. Кто-то из них еще пожалеет, что вывел его из себя. Но стоило ему поднять руку…

Краем глаза он заметил какой-то взмах. Дубинка? Он попытался увернуться, понимая, что заметил ее слишком поздно.

Приклад громилы-африканера обрушился ему на голову, отозвавшись пульсирующей, горячей волной боли. У Иэна помутилось в глазах, все закружилось, и он почувствовал, что падает. Господи, почему так больно? Ему никогда не приходилось испытывать такую боль. Солнечный свет, только что казавшийся смутным, теперь нестерпимо резал глаза.

Он слышал, как Ноулз что-то кричал, но из-за шума в ушах не мог разобрать слов. Попытавшись приподнять голову, он увидел тяжелый башмак, нацеленный ему в лицо.

На этот раз судьба была милостива к нему, и он потерял сознание.

Длинные, пустые коридоры тюремного корпуса никогда не погружались в темноту; тень не падала на стальные решетки и бесконечные ряды маленьких, квадратных камер. Под потолком здесь всегда горели люминесцентные лампы, распространявшие вокруг резкий беспокойный свет. Этот вечно горящий свет лишал заключенных, равно как и стражей, ощущения времени.

Лежа на спине на бетонном возвышении, служившем кроватью, Иэн вдруг заметил, что белый, в трещинах потолок, наконец перестал кружиться и встал на место. А голова, хотя и по-прежнему болела, уже не напоминала раздувшийся, наполненный болью воздушный шар. Он улыбнулся от этой пришедшей ему на ум неожиданной метафоры. Может, ему досталось больше побоев, чем он помнил?

Но главный симптом улучшения, решил он, — это возвратившаяся способность размышлять. В течение нескольких часов он находился в каком-то бредовом состоянии, и в голове его возникали только разрозненные обрывки разумных мыслей, теряясь и появляясь вновь среди мешанины воспоминаний, снов и полузабытых песен. Но теперь он мог собрать все эти осколки воедино и выстроить из них более-менее реальную картину того, что с ним произошло и как он оказался в этой маленькой и безобразно грязной конуре.

Он вспомнил, например, что видел, как Сэма Ноулза посадили в такую же конуру дальше по коридору. Иэн снова улыбнулся, припомнив, какой поток проклятий и изощренных ругательств извергали уста его оператора. Даже истекая кровью, Ноулз оставался несломленным.

Это воспоминание было приятным, в отличие от мрачных, гнетущих мыслей о том, что их ждет в будущем. У Иэна не было никакой надежды на то, что его начальство проявит великодушие или хотя бы сочувствие. Репортер, избитый и высланный из страны с сенсационным репортажем, был бы принят с распростертыми объятиями. Но репортер, выкинутый властями и вернувшийся домой ни с чем, за исключением разве что пары синяков, был отработанным материалом, годящимся лишь для свалки.

Иэн тихо застонал. Мало того, что его вышибут из ЮАР, и он больше никогда не увидит Эмили, но еще и зашлют куда-нибудь в Нижнюю Лимонию читать сводки погоды! Эта мысль была для него просто невыносима.

— Эй, ты! Amerikaan! Вставай! С тобой хочет познакомиться новый начальник.

Иэн повернул голову: в дверях камеры стоял надзиратель, на его жирной руке болтались ключи.

Иэн медленно сел и затем с трудом поднялся со своей цементной лежанки; в голове снова застучало. Дверь камеры распахнулась.

— Давай, выходи. Не заставляй начальника ждать. Ты и так попал в незавидное положение. — Надзиратель вывел его в коридор, где уже ждал Ноулз в сопровождении еще троих охранников.

Пятнадцать минут спустя арестанты стояли перед блестящим полировкой, огромных размеров столом начальника тюрьмы. По обе стороны от него вытянулись два стражника, по виду напоминавшие медведей. Интересно, подумал Иэн, неужели они, правда, думают, что он с Сэмом может совершить покушение на жизнь их бесценного шефа, или эти детины поставлены здесь для вящего устрашения? Скорее последнее, решил он.

На первый взгляд новый начальник больше напоминал какого-нибудь младшего референта, добродушного малого с приятными манерами, нежели работника тайной полиции. Но при более близком знакомстве иллюзия исчезала. Бледно-голубые, как у рептилии, глаза не мигая глядели из-за толстых очков. На одутловатом лице с тонкими губами застыло мрачное выражение. На его обычного покроя форме не было никаких знаков различия, только на мундире красовался красно-бело-черный значок. Листая папку с документами, лежавшую перед ним, африканер барабанил пальцами по столу.

В глазах Иэна все еще стоял туман, но он напряг зрение, пытаясь разглядеть, что изображено на значке. С минуту изображение расплывалось, а потом он узнал трехцветную свастику Африканерского движения сопротивления, АДС. О Боже! Он сделал над собой усилие, чтобы ничем не выдать своего удивления. АДС была лишь небольшой группой фанатиков, к которой относилась с презрением не только правящая Националистическая партия, но и все в ЮАР. Так какого черта высокопоставленный чиновник нацепил этот знак? И он не просто носил его, а носил с гордостью, — решил Иэн, глядя на самодовольный профиль тюремщика.

Теперь ему открылась вся страшная правда. Избившие их коричневорубашечники — не кто иные, как члены хорошо вооруженной военизированной организации АДС «Брандваг», или «Часовой». Лидеры АДС когда-то поклялись, что будут использовать собственную армию штурмовиков против тех, кого они заклеймили как смутьянов и коммунистов. Похоже, они начали выполнять свое обещание, и к тому же при активной поддержке нового кабинета.

Перед мысленным взором Иэна предстала картина, как тупоголовые молодчики из АДС с зажженными факелами врываются в тауншипы, маршируют по улицам городов, и он внутренне содрогнулся. Какой же безумец может дать этим негодяям карт-бланш? Подняв глаза выше, Иэн увидел суровое, неулыбчивое лицо Карла Форстера, глядящее с портрета на стене.

Господи, пронеслось у него в голове, они уже успели растиражировать льстивые портреты новоиспеченного президента! И впервые он вдруг осознал, что Форстер может оказаться гораздо страшнее, чем выглядел на первый взгляд, а не просто прямолинейным сторонником жесткой линии.

— Ай-ай-ай, господин Шерфилд, да у вас тут целый букет преступлений! Нарушение полицейского кордона, драка с представителями законной власти, несоблюдение положения Закона о чрезвычайном положении относительно ограничения деятельности прессы… Что же мне с вами делать? — Сухой и язвительный голос начальника тюрьмы вернул Иэна к размышлениям о собственной судьбе.

Да, время решать. Может, стоит проявить осторожность, вести себя покорно и просить прощения в надежде, что его не вышлют из страны? Или показать этим негодяям, что его нельзя напугать, и таким образом оказаться на борту первого же самолета, летящего в США? Решение пришло само собой. Мысль о том, что надо пресмыкаться перед этим надутым неонацистом, показалась ему до того отвратительной, что он даже не стал ее серьезно рассматривать, а просто мысленно распростился с Эмили и дальнейшей карьерой.

Он наклонился ближе к столу.

— Я вам скажу, что вы можете сделать, вы… — Он замолчал, так и не сказав слова, которое намеревался произнести. Даже в том состоянии бешенства, в каком он находился, вряд ли было бы разумно называть начальника тюрьмы сукиным сыном прямо в лицо.

Он снова выпрямился.

— Хорошо, вот что я предлагаю. Вы выпускаете нас из этой чертовой тюрьмы и арестовываете ублюдков, которые напали на нас. — Иэн сделал неглубокий вздох и немного успокоился. — А потом мы с вами поговорим о том, как вы можете возместить ущерб, причиненный нашему оборудованию и здоровью. — Он осторожно потер пальцами болезненный отек над левым ухом и замолчал, ожидая взрыва и приказа о его немедленном выдворении из страны.

Но взрыва не последовало.

Вместо этого тюремщик холодно улыбнулся.

— Я не стану обсуждать с вами подобные вопросы, господин Шерфилд. Это возможно только с равными. А вы ни в коей мере не являетесь мне ровней. — Говоря, он медленно поглаживал гладкую поверхность стола. Потом посмотрел Иэну прямо в глаза. — Вы гость в этой стране, сударь. И ваше пребывание здесь полностью зависит от моего долготерпения. Советую учесть на будущее.

У Иэна перехватило дыхание, и от удивления он замолчал. Неужели ему позволят остаться?

Холодная усмешка сошла с тонких губ начальника тюрьмы.

— Вам нужно еще многое узнать о той роли, которая вам теперь отводится в ЮАР, господин Шерфилд. Мы, африканеры, — это не какие-нибудь слабохарактерные и нищие негры, почитающие вас, журналистов, за богов. Нам глубоко плевать, что вы и вся ваша братия бумагомарак думает о нас и нашей политике. — В бледных, немигающих глазах тюремщика появился фанатичный блеск. — Лишь Господь Бог может судить нас за наши действия, совершаемые нами во имя спасения народа.

— В таком случае, почему бы вам не вышвырнуть всех нас из страны и разом покончить с этим? — Иэн слышал, как Ноулз что-то пробормотал, призывая его помолчать.

Африканер набычился.

— Заверяю вас, сударь, что если бы мне предоставили право решать, я с удовольствием отправил бы вас в вашу забытую Богом страну первым же рейсом. Но… — Он развел руками. — Похоже, у вас и вашего приятеля нашлись высокие покровители. Так что на этот раз я буду милостив. Вы можете идти. И немедленно! — Тюремщик кивнул на дверь и тут же опустил глаза на папку с документами, лежавшую перед ним.

Все еще не веря своему счастью, Иэн бросился к выходу, но по пути вспомнил о поврежденном оборудовании. Зеленоглазые ребята в Нью-Йорке будут очень недовольны, если они с Ноулзом не приложат все усилия, чтобы найти способ оплатить необходимые запчасти и ремонт. Это старая песня: если ты ходишь у боссов в любимчиках, то можешь отправиться во Францию на курорт, оформив это как исследовательскую работу. Но горе тому, кто, находясь на плохом счету у начальства, запросит больше, чем обед в местном «Макдоналдсе».

И тогда он решил снова испытать судьбу. Резко обернувшись, он слегка отступил в сторону, чтобы следовавший по пятам охранник не налетел на него.

— Еще одну минуту, господин начальник. А как будет с камерой и звукозаписывающим оборудованием? Кто заплатит нам за вещи, которые уничтожили ваши головорезы?

Бур резко вскинул голову. Хотя и до этого он не проявлял особой любезности, всячески демонстрируя свое презрение к американцам, Иэна потрясло выражение дикой ненависти у него на лице.

— Немедленно убирайтесь отсюда! И скажите спасибо, что поломали только ваше проклятое оборудование. Его-то можно починить, а вот головы и ребра чинить гораздо сложнее. — Гневное выражение сошло с лица тюремщика, уступив место спокойной, холодной злобе. — И не попадайтесь мне больше, господин Шерфилд. Это будет весьма глупо с вашей стороны. Надеюсь, я ясно выражаюсь? — Он повернулся к охране, стоявшей по обе стороны от него. — Вышвырните их вон, пока я не передумал и не приказал бросить их обратно в камеру!

Ненавидящие блеклые глаза бура следили за ними, тока у них за спиной не захлопнулась дверь.

Оба молчали, пока не оказались за главными воротами полицейского суда. Молчание нарушил Сэм Ноулз.

— Боже мой, Иэн. Напомни мне подарить тебе мой экземпляр книги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», прежде чем нас обоих не отправили на тот свет!

Иэн выдавил из себя невеселый смешок.

— Извини, Сэм. Я научился пользоваться ножом и вилкой в приличных ресторанах, но никто и никогда не научит меня держать язык за зубами перед начинающими гестаповцами, вроде этого ублюдка.

— Да. — Ноулз легонько похлопал его по плечу. — В следующий раз, когда нам в грудь упрется дуло автомата, помни, что осторожность всегда считалась лучшей добродетелью. Сделай это для меня, хорошо?

Иэн кивнул.

— Хорошо.

Оператор быстро перевел разговор.

— Как ты думаешь, кто это в Претории так тебя любит, что вытащил нас из этой передряги?

Иэн подождал, пока они прошли вооруженных часовых и остановились, щурясь от яркого зимнего солнца. У обочины стояло такси.

— Вряд ли это кто-то из окружения Форстера, но вообще-то такой человек есть, — произнес Иэн.

Дверца такси распахнулась, и оттуда выпорхнула красавица с золотистыми волосами. Ноулз даже присвистнул от восхищения.

— Понял. Кажется, я все понял.

Прищурившись, коротышка-оператор наблюдал, как его напарник и друг бросился вприпрыжку навстречу Эмили ван дер Хейден.

Громкоговоритель трещал и гудел, когда сухой, лишенный выражения и искаженный микрофоном голос делал какие-то объявления для пассажиров. Впрочем, нечто подобное можно было услышать во всех аэропортах мира.

— Объявляется посадка на рейс сто сорок восемь компании «Саут-Африка Эруэйз», следующий до Йоханнесбурга. Пассажиров, прошедших регистрацию, просим пройти на посадку.

У Иэна чаще забилось сердце, когда Эмили в последний раз крепко поцеловала его на прощание.

Он протянул руку, чтобы ее удержать, но она печально покачала головой.

— Мне пора. — В глазах ее показались слезы. — Надо идти.

Иэн полез в карман за платком, но потом передумал: Эмили уже повесила сумку на плечо.

— Послушай, если тебе не хочется лететь, оставайся. Будешь жить со мной.

Она снова покачала головой, на этот раз более решительно.

— Я не могу, как бы мне этого ни хотелось! Мой отец — тяжелый человек. Для него сделка есть сделка. Так что, если я не вернусь, как обещала, он опять засадит тебя в тюрьму и вышлет из страны. А я не могу этого допустить.

Иэн посмотрел себе под ноги, на обшарпанный каменный пол. То, что произошло с нею, — это полностью его вина. Она узнала о его аресте, когда в тот самый день он не пришел на свидание. Вне себя от волнения, она совершила поступок, о котором в иных обстоятельствах и помыслить не могла: позвонила отцу и попросила его о помощи.

Заместитель министра правопорядка в новом правительстве, Мариус ван дер Хейден обладал достаточной властью, чтобы вызволить из тюрьмы назойливых американцев. Но он был хитрый шантажист, злобно подумал Иэн. В качестве платы за их освобождение он заставил ее пожертвовать с таким трудом завоеванной независимостью — независимостью, которая далась ей ценой бурных споров и семейных сцен. Как сказал ей отец, она должна стать «послушной».

Эмили нежно коснулась его руки.

— Ты меня понимаешь? Он был в отчаянии.

— Господи, ведь сейчас не средние века! Что, по его мнению, ты станешь делать дома — готовить, стирать, вести хозяйство, как подобает добродетельной бурской девушке?

На лице Эмили появилось некое подобие улыбки.

— Нет, он достаточно хорошо меня знает. Он просто хочет уберечь меня от тебя и твоего «тлетворного» влияния. — Ее улыбка исчезла. — Хотя еще он хочет, чтобы я помогала ему по дому. Чтобы выступала в роли хозяйки на всяких приемах и braais. — Она употребила словечко на африкаанс, означающее «барбекю».

Иэн взял ее чемодан, и они вместе пошли к очереди на посадку.

Эмили продолжала болтать, словно эта болтовня могла помочь ей забыться.

— Видишь ли, нынешнее положение отца вынуждает его больше вращаться в обществе. И ему важно продемонстрировать своим сослуживцам дом, который считается в их среде «нормальным».

Иэн кивнул, но не нашелся, что ответить. Он знал, как Эмили ценит свою свободу и как ненавидит крайне правые взгляды своего отца. И вот теперь она сознательно возвращается туда, откуда когда-то бежала.

И все это ради него.

Его собственные неприятности показались ему пустяком в сравнении с ее жертвой.

— Ваш посадочный талон, пожалуйста.

Он поднял глаза: они стояли у самого выхода на посадку. Юная девушка в форме протягивала руку за билетом.

— Послушай, а можно, я напишу или позвоню? — В его голосе ясно слышалось отчаяние.

Эмили перешла на шепот, так что ему пришлось напрячь слух, чтобы услышать ее слова.

— Ни в коем случае! Мой отец должен считать, что я окончательно с тобой порвала!

— Но…

Она нежно поднесла палец к его губам, заставляя его замолчать.

— Я знаю, Иэн, все это ужасно. Но надо смириться. Я позвоню тебе, как только будет возможность. Как только я смогу сделать это без ведома отца. — Она убрала руку от его лица.

Стюардесса слегка кашлянула.

— Мне нужен ваш посадочный талон.

Эмили молча протянула ей билет и пошла к самолету. Вдруг она обернулась.

— Я люблю тебя, Иэн Шерфилд. Помни об этом.

У него перехватило дыхание, но прежде чем он успел что-то сказать, она скрылась за поворотом.

Иэн продолжал стоять, пока её самолет не взлетел, держа курс на восток, — солнце больно било в глаза, отражаясь от его серебристых крыльев.