"Водоворот" - читать интересную книгу автора (Бонд Ларри)

Глава 8 АЛМАЗНАЯ ВОЙНА

Сквозь плотно сдвинутые створки штабной палатки проникал слабый свет маленькой, питаемой аккумулятором лампочки. Но даже эта узенькая полоска казалась ярким лучом на фоне черного ночного неба. Луна уже зашла, до рассвета оставался целый час, и в этой кромешной тьме построенные в шеренгу бронетранспортеры и бронемашины были почти невидны — темные прямоугольники на фоне еще более темных глыб и разбросанных тут и там зарослей кустов, высокой травы и чертополоха. Они были хорошо замаскированы, и их неясные очертания полностью сливались с суровым каменистым ландшафтом, характерным для южной оконечности пустыни Калахари.

Над ровными рядами машин висела зловещая тишина. Не слышалось треска или шипения радиопередатчиков. Голоса звучали приглушенно; обычно резкие, команды теперь отдавались быстро, порывистым шепотом. Лишь иногда раздавался слабый хруст ботинка по камням, выдававший присутствие часовых, которые, не зная сна, мерили шагами границы лагеря. Личный состав 20-го Капского стрелкового батальона находился в состоянии полной боевой готовности.

А тем временем в штабной палатке подполковник Генрик Крюгер оглядел исполненные мрачной решимости лица, освещенные слабым, но ровным светом лампы. Он знал, что многие офицеры батальона разделяют его сомнения относительно политической мудрости принятого решения.

Но никто, и он сам в том числе, не ослушается приказа. Как только солдат начнет выбирать, какие приказы исполнять, а какие нет, пиши пропало. Шаткие, то и дело меняющиеся в результате переворотов коррумпированные режимы стран Черной Африки служили тому наглядным подтверждением.

Но ЮАР — совсем другое дело. Цивилизованная, законопослушная нация. По крайней мере, ему хотелось в это верить.

Крюгер очнулся от своих раздумий и обратил взор на испещренную надписями карту, лежащую перед ним. Командиры рот последовали его примеру.

Он указал на жирную черную линию, которой была обозначена ось наступления.

— Скорость — вот ключ ко всей операции, господа. Если мы с самого начала возьмем хороший темп, то победим быстро и легко. Сваповские ублюдки даже не успеют понять, что произошло. Но если мы промедлим, то просто потеряем скорость и завязнем, а этого мы никак не можем себе позволить.

Все закивали, выражая понимание. Данные разведки рисовали новоиспеченную намибийскую армию как сборище плохо обученных и неукомплектованных боевой техникой частей. Ее солдаты и офицеры никак не могли привыкнуть к тому, что из повстанческих отрядов, за которыми постоянно охотились, доводя их бойцов до полного изнеможения, они превратились в регулярные войска. Армии ЮАР с ее воздушно-десантными, бронетанковыми и моторизованными частями не составит никакого труда их сокрушить.

Но оккупация Намибии была гораздо более сложной задачей.

Страна протянулась на тысячу с лишним километров с севера на юг, и большую часть территории занимали никем не заселенные, пустынные пространства. Столица Намибии Виндхук, а также алмазные копи и урановые рудники находились в северных и западных районах, и дорога к ним лежала через сотни тысяч квадратных километров суровой, негостеприимной пустыни.

Только для снабжения продовольствием, горючим, водой и боеприпасами бригад и батальонов, осуществляющих вторжение, потребуется почти вся военно-транспортная авиация ЮАР и значительная часть наземного транспорта. Каждый лишний день в достижении главной цели заставит экономику ЮАР работать во все более напряженном режиме. Молниеносная война будет означать меньше потерь в живой силе, меньше финансовых затрат и менее бурный протест мирового сообщества. Жизненно необходимо осуществить все поставленные задачи в максимально короткий срок.

Крюгер обратился к невысокого роста, темноволосому майору — командиру приданной батальону разведроты.

— Твои ребята пойдут вперед, Даан. Будете двигаться на расстоянии шести-семи километров впереди основной колонны, подавляя огневые точки противника и все очаги сопротивления. Задание ясно?

Майор Даан Фиссер бодро кивнул. Его быстроходные, с мощным вооружением боевые машины «руйкат»[12] и «эланд»[13] идеально подходили для выполнения поставленной задачи. Они имели необходимую скорость и огневую мощь, чтобы без труда прорвать любую поспешно занятую оборону, а это было единственное, что при благоприятных для себя обстоятельствах, успеют организовать намибийцы.

Участие в подобных операциях для Фиссера — одно удовольствие, подумал Крюгер. Майор всегда гордился тем, что был отчаянно смелым разведчиком. Отвага и дерзость сквозили во всем, что он делал, говорил или даже носил, вплоть до ярко-оранжевого шейного платка, который он повязывал вместо положенного по уставу галстука, и лихо сдвинутого набекрень черного берета.

Крюгер восхищался храбростью этого человека, которую тот не раз демонстрировал в боях. Он надеялся только на то, что у Фиссера осталась хоть толика здравого смысла не лезть в самое пекло.

— А как насчет остального батальона, Kommandant. — подсказал начальник штаба майор Форбс.

Крюгер отметил про себя, как старается этот человек говорить на хорошем африкаанс, и едва сдержал вздох. Здесь было слабое звено как в его батальоне, так и во всей южноафриканской армии в целом — глубоко укоренившееся недоверие между урожденными африканерами и военнослужащими англо-саксонского происхождения.

Форбс являл собой наглядный пример того, какую цену приходилось платить за подобное недоверие. Он был храбрым воином и талантливым офицером, но кое-кто из твердолобых африканеров в батальоне отказывался признать в нем равного. И хотя его семья прожила в Кейптауне без малого сто лет, они называли его не иначе как выскочкой, зазнайкой, «красношеим» и аутсайдером. Догадываясь об их отношении, Форбс из кожи вон лез, чтобы завоевать доверие сослуживцев, причем до такой степени, что старался при каждом удобном случае говорить на африкаанс, которым владел в совершенстве. Но все тщетно.

Крюгер вернулся к действительности: сейчас предстояло решать более срочные проблемы. И потом, когда начнется настоящий бой, пусть только кто-нибудь попробует проявить неуважение к начальнику штаба или ослушаться его приказа — он быстро поймет, что Генрик Крюгер гораздо больше ценит компетентность, нежели общих предков.

— Пехота выступит следом за ротой майора Фиссера. Первая, вторая и третья роты. — Покрытый шрамами палец трижды ударил по складному столику, указывая положение каждого подразделения в главной колонне. — Будете двигаться в походном порядке, но охранение с флангов должно быть постоянно наготове. — Он слегка улыбнулся. — Бронетранспортеры «рейтел» — вещь дорогая. Только попробуйте позволить сваповским гранатометчикам подбить хоть один, и я прослежу, чтобы его стоимость вычли у вас из жалованья.

Нервный смешок показал, что его предупреждение было понято правильно. Броня «рейтелов» надежно защищала от пуль и осколков снарядов, но выстрел из реактивного гранатомета мог превратить их в горящие душегубки. Единственный способ противостоять вражескому гранатометчику — это обнаружить и уничтожить его до того, как он успеет выстрелить.

Крюгер обернулся к рослому плечистому офицеру со светлыми волосами, стоявшему справа от него.

— Четвертая рота будет идти сзади. Только без обид, Хенни, но, боюсь, у твоих ребят во время этой увеселительной прогулки будет немного работы.

Капитан Хенни Мэлдер, командир роты тяжелого оружия, мрачно кивнул. Его джипы с 81-миллиметровыми минометами и крупнокалиберными пулеметами «викерс» составляли основную огневую мощь батальона, но им требовалось какое-то время для организации огневых позиций. Расчеты четвертой роты понадобятся только в том случае, если батальон встретит серьезное сопротивление, а это будет означать, что операция «Нимрод» развивается не по плану.

— Kommandant?

Крюгер обернулся на голос, в котором слышалось сомнение. Роби Рикерт, самый молодой и неопытный командир роты, неуверенно поднял руку.

— Да, Роби.

— А как насчет артиллерийской поддержки? Нам будут приданы какие-нибудь орудия?

Крюгер покачал головой.

— Этого не предполагается. С Божьей помощью, мы должны слишком быстро продвигаться вперед. Но в следующей за нами колонне находятся две батареи самоходных орудий. Так что если мы наткнемся на серьезное сопротивление, то уж сможем угостить сваповцев парой-другой 155-миллиметровых снарядов.

Снова раздался смех, на этот раз более непринужденный.

Вдруг резкий, воющий рев заглушил их смех; сначала он нарастал, но потом пропал так же быстро, как появился. Несколько офицеров тревожно посмотрели на низкий потолок палатки, но едва они поняли причину шума, на их лицах появилось сконфуженное выражение. Только что у них над головой пронеслось несколько больших самолетов — они летели на запад, в глубь Намибии.

Крюгер посмотрел на часы: операция «Нимрод» развивается по плану. Он выпрямился, подтянулся.

— Итак, господа, теперь наша очередь. Можете начинать движение. Желаю удачи.

Створки палатки распахнулись и закрылись вновь — офицеры побежали отдавать приказания своим находящимся в ожидании ротам.

На этот раз полет проходил гораздо сложнее, чем когда они совершали рейд на Гавамбу. И на то были причины. Справочники ВВС сообщали, что тяжелый транспортный самолет «Си-160-Трансалл» «неустойчив при порывах ветра». В переводе с языка аэродинамики это означало, что на низкой высоте разнонаправленные потоки воздуха заставляют самолет подпрыгивать и трястись, как грузовик на неровной дороге.

Капитан Рольф Беккер поймал себя на том, что начал самонепроизвольно зевать и чуть не прикусил себе язык, когда «трансалл» неожиданно подпрыгнул, попав в очередной воздушный поток, поднимающийся от островерхих намибийских гор. Он закрыл рот и нахмурился. Уже два часа тянулся этот мучительный полет, начавшийся на запасном аэродроме в Блумфонтейне. Сколько им еще лететь, черт побери?

Он утомленно покачал головой. Усталость окончательно лишила его способности думать. А ведь он точно знал, сколько времени остается до цели. И еще он знал, сколько времени прошло с тех пор, когда у него в последний раз был хотя бы час на сон.

Беккер был слишком хорошим солдатом, чтобы жаловаться на приказ осуществить десантирование в то или иное время, но высадка на рассвете означала, что в полночь нужно собраться, а в четыре часа погрузиться в самолет. Срочные сборы предполагали, что они будут иметь возможность поспать не менее шести часов, но в последнюю минуту возникли какие-то сложности, в распорядок были внесены изменения, и ему удалось лишь ненадолго прикрыть глаза. А в этом самолете и думать нечего о том, чтобы вздремнуть, — тряска и жесткие металлические сиденья были совершенно для этого не приспособлены.

Вот так, подумал Беккер, придется вступать в крупнейшую военную операцию в жизни усталым и невыспавшимся. А когда он уставал, то становился раздражительным, что было, с другой стороны, совсем не так плохо.

Жаль только, ему не видно, что происходит внизу, на земле. Беккер предпочитал вертолеты — по крайней мере, их открытые люки обычно давали десантникам возможность сориентироваться на местности перед приземлением. А сейчас в его распоряжении имелся лишь один иллюминатор, да и тот не более прозрачный, чем донышко пивной бутылки. Им с ребятами придется довериться пилоту, положившись на то, что он видит зону десантирования и сможет выбросить их в заданном районе.

Беккер повернулся на сиденье, пытаясь, вопреки державшим его привязным ремням, выглянуть в окно. Там было лишь темное небо, начинавшее постепенно бледнеть, приобретая серый оттенок. Он даже не мог увидеть остальной батальон, распределенный еще по пяти самолетам.

В воздухе должны были находиться и другие машины: истребитель-бомбардировщик «Импала-II» для непосредственной авиационной поддержки и реактивные истребители «Мираж», обеспечивающие прикрытие с воздуха. Но ни один из них невозможно было разглядеть через грязное стекло. Ничего, кроме огромных вращающихся лопастей турбовинтового двигателя «трансалла» по левому борту.

Беккер отвернулся от окна и оглядел ряды металлических сидений, идущих вдоль обоих бортов переполненного десантниками фюзеляжа. Там разместилось более восьмидесяти человек; некоторые сидели молча, другие спали, беседовали или читали, ожидая когда наступит их черед рисковать жизнью. Он и его солдаты были одеты в тяжелые комбинезоны и двойные шлемы — такое снаряжение должно было смягчить силу удара при падении на землю со скоростью двадцать пять километров в час. Парашюты только увеличивали общий вес их оружия и снаряжения. У каждого был только один парашют: на такой малой высоте не будет времени открывать запасной, если первый подведет.

Восемьдесят человек, летевших в самолете, составляли ровно половину его роты. Остальные, под командованием старшего лейтенанта, летели на другом самолете, — он надеялся, где-то недалеко. Хорошо бы, чтоб было так: для выполнения возложенного на них задания каждый человек будет на счету.

Он вздохнул. Прыгая с небольшой высоты, да при автоматическом раскрытии парашюта десантники должны приземлиться кучно. Намибийцы будут застигнуты врасплох.

Заревела сирена, и над люком зажглась красная лампочка. Инструктор, ожидавший возле люка, весь подобрался. Подняв вверх правую руку с растопыренными пальцами, он крикнул:

— Пятиминутная готовность!

Наконец! Беккер отстегнул привязные ремни и поднялся с сиденья.

— Встать! Накинуть фалы!

Десантники бросились исполнять команду, поспешно надевая автоматы и запихивая книги в и без того оттопыренные карманы. Стоило им встать, как пол самолета подпрыгнул — начался резкий набор высоты с «крейсерских» ста пятидесяти метров до трехсот — минимального безопасного уровня при прыжках с автоматическим раскрытием парашюта. И мотор теперь гудел иначе: громкий монотонный гул, напоминающий жужжание, сменился зубодробительным ревом — перегруженный самолет поднимался вверх.

Беккер сидел в передней части фюзеляжа, в носу самолета. Когда его солдаты начали цеплять фалы, он прошел назад, оглядывая построенных в две шеренги десантников, стоящие каждая у своего борта. Он проследил, чтобы все фалы были нацеплены правильно, и начал проверять экипировку: личное оружие, гранаты, радиопередатчики, — все, что необходимо, чтобы выжить, оказавшись на земле или вступив в бой с противником.

Время от времени он хлопал кого-нибудь по плечу или обменивался короткой шуткой, но в основном шел молча. Все эти люди были закаленными в боях ветеранами, не нуждавшимися в ободрении. Не теряя времени, он возвратился в начало шеренги, повернулся и встал лицом к закрытому люку с левого борта. Сержант Роост занял место у люка на противоположной стороне.

Беккер зацепил свой собственный фал и принялся наблюдать, как его радист, капрал де Фрис, проверяет снаряжение. Потом радист произнес: «О'кей!» — и поднял вверх указательный палец.

Последние секунды, казалось, тянутся бесконечно.

«Трансалл» выровнялся, и двигатель теперь тихо, на одной ноте, гудел. Беккер знал, что пилот старается максимально снизить скорость, чтобы уменьшить перегрузку при прыжке. А тем временем инструктор открыл люки для десантирования.

В открытый проем ворвался холодный вихрь и рев двигателей. От порыва ветра Беккер едва устоял на ногах.

Инструктор кивнул, и капитан подошел к открытому люку, придерживаясь руками за фюзеляж.

Беккер посмотрел вниз, на серый, холмистый ландшафт. На юге виднелось высохшее русло реки, окаймленное пунктирной линией бледно-зеленых чахлых деревьев и кустов. Дальше, к юго-востоку бугрилась гряда каменистых холмов, вдоль которой протянулась дорога, ведущая прямо к цели их миссии — Китмансхупу.

В городке Китмансхуп не было никакой промышленности — ни алмазных копей, ни урановых рудников, одни лишь фермы, кормившие местное население в количестве пятнадцати тысяч душ. Но для сил вторжения ЮАР Китмансхуп был на вес золота.

С борта самолета Беккеру был хорошо виден город, аккуратно расчерченный на ровные прямоугольники. По клубам дыма, поднимавшимся от горящих домов, можно было определить кварталы, только что подвергшиеся атаке «импал», которые бомбили и обстреливали казармы и штабы намибийской армии. Он мог разглядеть и то, что делало Китмансхуп столь важным объектом, — паутину двухрядных шоссейных дорог и железнодорожные пути, ведущие на север, юг и восток. Но важнее всего был аэродром.

Какие-то две тысячи футов взлетно-посадочной полосы должны были стать тыловой базой, игравшей ключевую роль во всей операции «Нимрод». Без этого маленького аэродрома ЮАР не сможет своевременно обеспечить переброску в Намибию людей и грузов для поддержки наступления. Овладеть им было уже полдела.

У него словно камень с души свалился, когда он увидел саму полосу. На летном поле не было повреждений, на предангарной бетонированной площадке не стояло ни одного намибийского военного самолета. И что еще лучше, с защищенных мешками с песком позиций батареи противовоздушной обороны, устроенных вдоль небольшого, красного кирпича, здания аэровокзала, никто не стрелял.

Снова прозвучал сигнал, и красный свет над люком сменился зеленым. Инструктор хлопнул его по плечу — пора!

Первый в шеренге, лишенный каких-либо мыслей и чувств, он просто шагнул вперед. В легкие ворвался холодный воздух. Он полетел вниз, какую-то долю секунды находясь в захватывающем дух свободном полете, а потом почувствовал, как сработала система автоматического раскрытия парашюта.

Из ранца узкой лентой вылетел парашют, который тут же раскрылся, — натянувшиеся от резкого рывка лямки больно впились в тело. Он поднял глаза и увидел у себя над головой волнистый, песочного цвета купол, — значит, он может прибавить к своему послужному списку еще один удачный прыжок. Где-то высоко над ним все еще гудел огромный «трансалл», продолжая извергать из себя людей и коробки с боеприпасами. Показались и другие самолеты; от каждого тянулся шлейф парящих в небе парашютов.

Посмотрев вниз, Беккер почувствовал выброс адреналина в кровь. Пятьдесят метров. Тридцать. Двадцать. Вот ради чего стоило жить — находиться на гребне атаки, вести солдат в бой!

Земля стремительно приближалась; приземлившись, он согнул ноги и покатился по ней.

На безоблачном утреннем небе показалось солнце, заливая жгучим, безжалостным светом правительственные здания, магазины и ютящиеся в тесноте лачуги, обнажая кучи мусора и политические лозунги, написанные при помощи баллончиков с краской на некогда белых стенах. Столица Народной Республики Ангола все больше ветшала с каждым новым годом кровавой гражданской войны и марксистской политики централизованного планирования.

Госучреждения Луанды еще были закрыты, на дверях красовались висячие замки, в окнах было темно. Рабочий день чиновников никогда не начинался с восходом.

Но у собрата по социалистическому лагерю и военного союзника Анголы было несколько иное отношение ко времени. На руа Карл Маркс — улице Карла Маркса, во всех окнах обнесенной стеной крепости, каковую являло собой кубинское посольство, уже горел свет.

Генерал Антонио Вега одевался, чтобы идти на работу, когда раздался стук в дверь и в комнату, не дожидаясь приглашения, ворвался капрал Гомес.

— Товарищ генерал, звонят из нашего посольства в Виндхуке. Они говорят, что по городу только что нанесен воздушный удар!..

Вега, высокий, стройный мужчина с суровым, узким лицом и седеющими черными волосами, смотрелся в небольшое зеркальце, установленное на тумбочке. Он был полуодет, на его обнаженном плече виднелись тонкие швы — шрам, оставленный осколками мины. Этот шрам он получил более тридцати лет назад, когда командовал одним из отрядов повстанческой армии Фиделя Кастро, боровшегося против режима Батисты.

Явно недовольный тем, что его побеспокоили, Вега сердито рявкнул:

— Что? Не может такого быть! Этим идиотам уже начинает мерещиться всякое! — Тем не менее, он стал поспешно натягивать на себя форменную рубашку. — Да им не хватит ума распознать воздушный рейд, даже если он на самом деле произойдет!

Гомес покраснел. Вега был остер на язык и обладал незаурядным умом. Поговаривали, будто сам Фидель не раз испытывал на себе убийственный сарказм генерала. Хотя капрал в этом сильно сомневался. Высшие военные чины, позволившие себе хоть раз вывести Кастро из себя, жили так недолго, что не успевали сделать это вторично.

Гомес, с явным нетерпением ожидавший у двери, никак не выразил своего согласия или несогласия, а только сказал:

— Когда меня послали за вами, с Виндхуком разговаривал посол.

Вега застегнул рубашку, схватил мундир и ринулся вон из комнаты, не потрудившись даже закрыть за собой дверь или приказать Гомесу следовать за ним. Капрал сделал все это сам, без лишнего напоминания, а потом бросился вдогонку за генералом, который уже спешил по устланному ковром холлу в кабинет посла.

Посол Кубы в Анголе Карлос Луис Техеда стоял в окружении небольшой кучки яростно жестикулирующих дипломатов и офицеров. Он прижимал ухо к красной телефонной трубке, пытаясь сквозь все нарастающий шум помех и гомон собравшихся расслышать, что говорят на другом конце провода. Вега перешел на шаг.

Шум внезапно прекратился — все офицеры и советники замолчали и встали полукругом. Всем было известно, что генерал ненавидит пустую болтовню.

Техеда заметил Вегу и мрачно кивнул, но разговора не прервал. Вдруг возле генерала оказался услужливо подставленный кем-то стул, и Вега сел.

Техеда попросил невидимого собеседника каждый час докладывать ему обстановку и повесил трубку. Некоторое время он молчал, потом снял очки в золотой оправе и устало провел рукой по лицу.

Вега с удивлением отметил, что Техеда небрит и одет в домашние брюки, а его белая рубашка расстегнута на груди. За все годы, пока они работали вместе, генерал никогда не видел его в таком виде. Обычно посол был одет как денди. Судя по всему, дела действительно обстоят неважно.

Техеда немедленно подтвердил его догадку.

— Генерал, у меня неприятные новости. Мы только что получили подтверждение информации о том, что южноафриканские войска вторглись на территорию Намибии.

Вега слушал молча, пока посол обрисовывал ситуацию в том виде, в каком она представлялась по имеющимся у него отрывочным данным. Воздушный налет на Виндхук. Десант в Китмансхупе. Кроме того, по неподтвержденным сведениям, несколько колонн бронетанковой техники ЮАР пересекли границу Намибии.

— Крупномасштабное наступление, — прокомментировал Вега. — Это не обычный рейд через границу, товарищ посол.

Техеда снова надел очки.

— Согласен. Я уже заказал Гавану. Через полчаса надеюсь говорить лично с министром иностранных дел.

Вега с удивлением посмотрел на часы: в Гаване сейчас за полночь, безбожное время даже в покинутой Богом стране. Внешнеполитическое ведомство редко проявляло подобную оперативность.

Техеда кивнул.

— Да, Гавана весьма обеспокоена. Вот почему я хотел бы, чтобы вы представили министру свое мнение о ходе боевых действий в Намибии. Он ждет от нас совместных рекомендаций относительно реакции на эту агрессию со стороны ЮАР.

— Ждет от нас чего? — Вега был явно в замешательстве. — Рекомендаций на основании отрывочных сведений, переданных по телефону? — В его голосе звучало раздражение, даже злоба.

— Прошу вас, генерал, — попытался успокоить его Техеда. — На Кубе вы признанный авторитет в военных делах, и мы нуждаемся в вашей экспертной оценке. У меня в этой области небольшой опыт, а вы можете сделать глубокие выводы и посоветовать, как нам защитить свои национальные интересы.

Вега понимал, что его пытаются задобрить. Техеда служил в кубинской армии, и даже если сам не участвовал в боевых действиях, то вполне должен был представлять себе, что это такое. Впрочем, генерал не собирался становиться в позу, к тому же ему не хотелось вызвать на себя гнев министра, а тем более самого Кастро. Он встал и подошел к карте региона, висевшей на стене.

Как глава военной миссии Кубы в Анголе, Вега командовал кубинскими пехотными и бронетанковыми частями, а также силами ПВО, все еще остающимися в этой африканской стране. Численность кубинских войск в течение последних нескольких лет неуклонно сокращалась. После подписания браззавильских соглашений, которые предполагали уход ЮАР из Намибии в обмен на вывод кубинских войск из Анголы, генерал командовал контингентом численностью десять тысяч человек вместо пятидесяти тысяч, которыми он располагал всего несколько лет назад.

Он был уверен, что в Гаване уже начали жалеть о таком значительном сокращении своего военного присутствия в Анголе.

Вега занимал этот пост вот уже четыре года, сражаясь против УНИТА, повстанческого движения, находящегося в оппозиции не только к прокоммунистическому режиму Анголы, но отчасти и к своим южноафриканским покровителям. Генерал хорошо ориентировался в местных условиях, знал, кто его друг, а кто враг. В свою очередь, все стороны, участвующие в противостоянии, знали его как блестящего тактика и храброго солдата.

Несколько мгновений он в раздумье разглядывал карту, сознавая, что взгляды всех присутствующих устремлены сейчас на его спину. Наконец он постучал пальцем по пересечению дорог в нижней части карты, обведенному в красный кружок.

— Скорее всего, первый удар они нанесут по Китмансхупу, и этот удар будет далеко не последним. — Его палец проследовал вдоль линии, обозначающей дорогу на север, и остановился. — Вот. Для успеха операции они должны направить удар сюда. По Виндхуку, столице и экономическому центру Намибии. — Далее рука Веги двинулась на запад, к побережью. — Ни один грамотный военачальник не станет проводить такое наступление силами только одной ударной группировки. Наверняка еще одна колонна противника движется в глубь страны из анклава Уолфиш-Бей. Итак, две колонны. Обе направляются к Виндхуку, чтобы взять намибийцев в кольцо и сокрушить — вот так! — С этими словами он хлопнул в ладоши, так что несколько младших офицеров вздрогнули.

Остальные глубокомысленно закивали. Логика Веги была безупречна. Захватив Виндхук и разгромив или рассеяв намибийскую армию, ЮАР сможет снова контролировать три четверти добычи полезных ископаемых и транспортную сеть своей бывшей колонии.

Техеда поднял голову от блокнота, в котором только что поспешно делал какие-то заметки.

— А не было ли у нас каких-нибудь донесений разведки? Каких-то предупреждений?

Через Вегу проходили все донесения кубинской разведки, имеющие отношение к Африке. Генерал отрицательно покачал головой.

— Ничего, что указывало бы на характер операции или ее масштабы. Но мы, конечно же, еще раз просмотрим и проанализируем все отчеты, может, тогда что-то прояснится. — Он кивнул одному из офицеров, который, вскочив, вытянулся по стойке «смирно» и, повернувшись на каблуках, поспешно вышел из комнаты.

Теперь Техеда выглядел еще более обеспокоенным.

— А у южноафриканцев есть шанс победить?

— Безусловно, если Претории удастся собрать достаточно войск. Все решит численность сил вторжения. Возможно, Намибия и слаба, но она занимает большую территорию — в семь раз больше, чем Куба. — Вега помолчал, что-то рассчитывая про себя. — Форстеру с его кликой придется использовать практически все регулярные войска. Это значит, что он ослабит тылы. — Последнюю фразу генерал произнес задумчиво.

— А что можем сделать мы, чтобы остановить агрессию? — спросил Техеда.

— Прямо сейчас? — Заложив руки за спину, Вега смотрел на карту, изучая расположение войск. — Приостановить вывод войск. Нельзя отправлять на Кубу ни одной части, пока мы не увидим, как будет действовать УНИТА. Я уверен, что ЮАР попытается использовать своих марионеток, чтобы сковать наши силы.

Отвернувшись от карты, он обратился к начальнику оперативного управления штаба.

— Полковник Олива, немедленно поднять все наши части по тревоге. Объявите им, что ожидается активизация действий УНИТА. И предупредите ангольцев.

Олива направился к телефону.

Техеда подошел ближе к Веге.

— Уверен, что в нынешних условиях Гавана согласится приостановить вывод войск. В последнее время мы и так снизили темпы вывода.

Вега кивнул, соглашаясь, и тяжело опустился на стул.

— Еще год, и я мог бы быть дома. Эти проклятые буры никого не могут оставить в покое. И американцы. Они тоже стоят за этой агрессией. — Его лицо исказила гримаса. — Пока у капиталистов есть в Африке свои интересы, мира здесь не будет никогда.

Техеда казался обеспокоенным: Вега редко говорил о личном или выказывал сильные чувства.

— Какие-нибудь еще рекомендации, генерал?

— Пока нет, господин посол. — Неожиданно в голосе Веги послышались усталые нотки, словно мысль о том, что ему придется и дальше служить в этой проклятой Богом стране лишила его остатка сил. — Возможно, когда у нас будет больше информации, мне придет в голову что-нибудь еще.

Вошел секретарь Техеды.

— Звонит министр Фиерро, — сообщил он.

Посол снял трубку, и Вега покинул помещение. Ему надо было многое продумать.

Ведущий программы Си-Эн-Эн, находящийся в студии в Атланте, без какого-либо видимого усилия умудрялся создавать впечатление полной бесстрастности.

— Главное событие на этот час — вторжение ЮАР в Намибию. — В правом верхнем углу экрана, прямо над плечом ведущего, появилась стилизованная карта этой страны. — Восемь часов назад, на рассвете по местному времени, военно-воздушные, парашютно-десантные и танковые части ЮАР вторглись на территорию Намибии, недавно завоевавшей независимость. Идут тяжелые бои. По неподтвержденным данным, миротворческие войска ООН, расквартированные вдоль намибийской границы, обезоружены и содержатся в казармах под охраной южноафриканских солдат.

Изображение ведущего исчезло, сменившись кадрами хроники с одним из выступлений Форстера — он говорил напористо, зло, подкрепляя слова яростной жестикуляцией. Голос ведущего за кадром продолжал:

— Агрессия ЮАР застигла многих наблюдателей врасплох, несмотря на недавние заявления Претории о том, что на территории ее бывшей колонии укрываются черные террористы, которые совершают оттуда рейды на объекты, расположенные в ЮАР.

Теперь на экране появился человек с мрачным лицом, которого ведущий объявил как представителя намибийского правительства.

— Очевидно, что наступление предпринято с целью восстановления господства ЮАР в нашей стране. Но Намибия не сдастся. Нас не сломить. Мы призываем Совет безопасности ООН безотлагательно оказать нам помощь в отражении агрессии.

На экране вновь возник ведущий, на этот раз на фоне Белого дома.

— В Вашингтоне Государственный департамент выступил с заявлением, осуждающим действия ЮАР. Ожидается, что сегодня же Белый дом подготовит собственное заявление.

Сообщается также, что в результате введенных президентом Форстером усиленных мер безопасности в самой ЮАР происходит рост внутренней напряженности…

Ночь опустилась на Луанду почти незаметно.

Единственная лампа под абажуром отбрасывала тени на стены кабинета генерала Антонио Веги. Генерал ужинал в одиночестве, обдумывая последние разведданные, поступившие из Виндхука. Четкая картина еще не сложилась, хотя одно было абсолютно ясно: молодая намибийская армия терпела поражение, и ее полный крах мог наступить довольно скоро. И это в войне, которая началась всего день назад.

Он был страшно раздражен, когда в дверь просунулась голова капрала Гомеса. Капрал пришел сообщить, что генерала вызывает посол. Опять!

Вега тихо выругался, сложил в аккуратную стопку все донесения разведки и вышел за дверь. Гомес следовал за ним.

Окна кабинета Техеды выходили в освещенный электричеством внутренний дворик — надежная защита, если вдруг кому-то из многочисленных ангольцев, недолюбливавших своих так называемых союзников, захочется пострелять. Теперь посол был одет по полной форме, хотя выглядел гораздо хуже — сказывался недосып и тяжелая работа в течение дня.

Техеда поднял глаза от какой-то депеши, которую внимательно изучал.

— Мы получили новый приказ, генерал. — Голос его звучал высокопарно, почти комично, но Вега знал, что он говорит совершенно серьезно. Посол никогда не шутил по поводу распоряжений Гаваны — это было вредно для здоровья.

Вега взял у него телеграмму. Она была краткой, как все важные документы.

«Куба берет на себя обязательство оказать интернациональную помощь намибийскому народу для отражения империалистической агрессии ЮАР. В соответствии с договоренностью, достигнутой сегодня днем с правительством СВАПО, предполагается участие кубинских частей в боевых действиях против расистских оккупантов».

Техеда кивнул.

— Это сообщение передаст радио Гаваны, — он посмотрел на часы, — примерно через полчаса. У меня прямые указания для вас. Из министерства обороны.

Еще одна телеграмма. На этот раз немного длиннее.

«Район ответственности генерала Антонио Веги распространяется теперь и на Намибию. Используйте имеющиеся войска и подкрепление (см. Приложение) для помощи СВАПО в разгроме оккупационных сил ЮАР».

Далее следовал список частей и примерное время их прибытия. У Веги закружилась голова: истребители, бронетанковые силы и отборные части пехоты — Фидель явно решил бросить в бой против ЮАР цвет кубинской армии!

Но кое-какие проблемы все-таки оставались. Он поднял глаза и встретил внимательный взгляд Техеды.

— Товарищ посол, а русские согласились оказать нам поддержку? — Вега выдавил это сквозь зубы. Подобная постановка вопроса уже сама по себе подчеркивала зависимость Кубы от партнера, который становился все менее надежным.

Присутствие кубинской армии в Анголе было возможно лишь благодаря тому, что советская транспортная авиация и флот снабжали ее всем необходимым и тем самым поддерживали ее боевую мощь. У самой Кубы было всего несколько кораблей и небольшое количество легких транспортных самолетов — совершенно недостаточно для того, чтобы снабжать солидный военный контингент за тысячи миль от собственной территории. Так что ни одно из щедрых обещаний Кастро не могло было быть выполнено без широкой поддержки со стороны Советов. А у Веги практически не оставалось иллюзий относительно верности Москвы своим заморским братьям по классу.

Техеда едва заметно улыбнулся. Он разделял презрительное отношение генерала к советским оппортунистам.

— Как это ни странно, товарищ генерал, но Москва с пониманием отнеслась к нашей просьбе. Министр обороны Петров лично позвонил Фиделю и заверил его, что в наше распоряжение будут предоставлены четыре грузовых судна и двадцать транспортных самолетов «Ил». Из России нам направлены самые современные модели «МиГов» — они должны прибыть в течение двадцати четырех часов.

Невероятно! Весьма щедро с их стороны, особенно что касается истребителей. «МиГи», состоящие на вооружении кубинской армии, не были рассчитаны на такую дальность полетов, чтобы пересечь Атлантику, а переправка их на кораблях заняла бы не меньше недели, хотя нужны они уже сейчас.

Да, весьма, весьма щедро! Что на самом деле даже странно.

В последнее время поддержка СССР политики Кастро в Африке стала в лучшем случае вялой. Увязнув в болоте собственных внутриполитических и экономических проблем, Кремль постепенно начинал высказывать недовольство тем, что ему приходится платить за кубинский сахар намного выше мировых цен. А только это и удерживало на плаву разваливающуюся кубинскую экономику.

Так в чем же здесь подвох?

— А чего Москва хочет взамен?

— Ничего, по крайней мере, в данный момент. — Техеда пожал плечами. — Очевидно, они находят какую-то выгоду для себя в том, что помогают нам поддержать намибийцев в трудную минуту. Как сказали бы американцы, противостоять ЮАР сейчас считается хорошим тоном.

— Они могут себе это позволить. А вот мы? — задал Вега встречный вопрос. Ангола платила Кубе в твердой валюте за каждого кубинского солдата, находящегося на ее территории. Эти деньги, большинство из которых по иронии судьбы поступали от принадлежавшего американцам нефтеперерабатывающего завода, будут навсегда потеряны в случае полного вывода войск из Анголы. А Куба была бедной страной.

В течение многих лет, МВФ вместе с США и всеми остальными странами, не входящими в стремительно разваливающийся коммунистический блок, изо всех сил старались окончательно добить кубинскую экономику, и надо сказать, им это удалось. Куба отчаянно нуждалась в иностранной валюте. Принимая это во внимание, Вега сомневался, что его страна вынесет участие в большой войне.

Техеда нахмурился. Вопрос Веги не просто выражал пораженческие настроения — его можно было воспринять как прямую критику решений Гаваны. Это было совсем не похоже на генерала.

— Пусть вас это не заботит, товарищ генерал. Министр иностранных дел заверил меня, что уже ведутся соответствующие переговоры с Виндхуком, так что с финансированием проблем не будет.

— Отлично, — отозвался Вега. — Будете посредником в сделке с намибийскими алмазами. Только не говорите, что деньги кончились, когда я приведу войска в состояние боевой готовности.

Техеда покраснел как рак.

— Прошу вас, генерал! Фидель уже заявил о поддержке Кубой независимости Намибии. И мы выполним свой долг, даже если для этого нам самим придется отдать все, что у нас есть!

У Веги на лице появилось скептическое выражение. Фидель Кастро — преданный революционер, но не сумасшедший. Куба и так стоит на пороге нищеты. А революционный энтузиазм никак не заменит постоянные и дорогостоящие поставки вооружения, продовольствия и горючего.

Посол продолжал.

— Кроме того, в данной ситуации речь идет о наших геополитических интересах, которые тоже нельзя сбрасывать со счетов. Мы всегда старались оказывать влияние на общественное мнение в странах «третьего мира». Боевые действия, в которых мы рискуем жизнями кубинских солдат, чтобы отстоять независимость одной из этих стран, поднимут наш престиж за рубежом. Когда в следующий раз какая-нибудь западная держава обратит на нас свой взор, ей придется воспринимать нас такими, какие мы есть. По крайней мере, контролируемое Вашингтоном эмбарго ослабнет. А может, его и вовсе отменят. — Он улыбнулся. — Не волнуйтесь, товарищ! Победа в Намибии много нам даст, так что вы получите все, что вам только необходимо.

Вега, несколько приободренный, кивнул. Гавана, похоже, реально смотрит на вещи. Уже хорошо.

Оговоренный в соглашении вывод кубинских войск из Анголы, похоже, должен был положить конец влиянию Кастро на континенте. Новая утрата позиций в то время, когда коммунизм и без того капитулирует по всему фронту. Уход из Анголы означал бы утрату надежного источника твердой валюты для стагнирующей кубинской экономики.

Причины, по которым он готов был хоть сегодня бросить войска в Намибию, были намного проще. Вега давно мечтал нанести удар по ЮАР, смешать их карты: сбить спесь с тамошних военных. Он и его солдаты в течение многих лет вели войну против экспедиционных войск Претории и ее обосновавшихся в Анголе марионеток из УНИТА. Каждое столкновение пополняло список убитых и раненых товарищей, но ни одно из них не принесло убедительной победы. Война в Анголе была всего лишь серией бессмысленных боев без какой-либо конечной цели.

Утомленный годами бесплодного обмена ударами, Вега готов уже был вернуться домой, на Кубу, — греться под ласковыми лучами карибского солнца. Агрессия ЮАР против Намибии давала ему шанс принять участие в настоящей, решающей битве.

Он был готов к этому. Куба находилась в Анголе с 1975 года, и у него было достаточно опытных офицеров — закаленных в боях ветеранов, которые умели воевать и хорошо знали местные условия.

Вега понимал и то, насколько рискует руководство ЮАР, предпринимая попытку завоевать Намибию с ходу. Однако Претория сознательно шла на подобный риск, рассчитывая, что ее войска не встретят серьезного сопротивления. Но он еще заставит южноафриканцев горько пожалеть о том, что они отважились на такое.

В кабинете полковника Сезе Лутули раздался еще один телефонный звонок. Обезумевший голос в трубке прокричал:

— Говорит Джонас!

«Хоть у этого хватило ума использовать псевдоним», — подумал Лутули.

— Я получил донесения от всех боевых групп! Полковник, ЮАР двинула мощные силы! Лагерь на реке Гайяб полностью уничтожен!

Лутули подавил желание обрушить на говорящего весь накопившийся в нем гнев. Он хорошо знал этого «Джонаса», по происхождению овимбунду. Лет тридцати с небольшим, тот имел длинный послужной список, однако был глуповат, и в бою на него нельзя было положиться. Из-за этого его перевели на административную работу, что нынче, можно сказать, спасло ему жизнь.

Сообщенные им сведения устарели уже на несколько часов. Задача Лутули состояла в том, чтобы в двух словах ввести его в курс дела и при этом не повергнуть в панику. Никто не знал, насколько быстро продвигаются буры.

— Послушай, Джонас. Собери всех, кого только сможешь, и любыми путями уходите из Намибии! Южноафриканская армия наступает, и мы должны оставить все наши лагеря.

— Но, товарищ, без них наша организация попросту распадется! Наши запасы, средства связи…

— Их придется восстанавливать потом, — перебил Лутули. — Мы должны будем спасти, что успеем, и начать все заново. В штабе считают, что за пределы Намибии ЮАР не пойдет. Скройтесь в Анголе или в Ботсване — там вы будете в безопасности.

— Но ведь мы так много теряем! Почему бы нам не вступить в бой с противником?

Лутули улыбнулся про себя. Как мало в нем осталось энтузиазма!

— Это уже делается, товарищ, но твоя задача — организовать эвакуацию, да побыстрей! Мы должны выжить, чтобы сражаться! А теперь мне надо идти. Желаю удачи!

Уже собираясь повесить трубку, полковник слышал, как голос в ней что-то возбужденно говорил, требовал каких-то указаний. Он пожал плечами. Ведь сказано: спасайся кто может — какие еще указания ему нужны?

Полковник надеялся, что хотя бы в Ботсване и Анголе его людям окажут радушный прием. После операции «Нарушенный договор» международная поддержка АНК как-то увяла. Полностью прекратились денежные вливания из Америки и Европы; даже социалистические союзники остановили поставки вооружений. Учебно-тренировочные лагеря на территории Намибии давали лишь укрытие. Их обитатели только и делали, что рыскали в поисках боеприпасов и продовольствия. С помощью слов можно внушить людям какие угодно идеи, но этого мало, чтобы сражаться против ЮАР.

Лутули было неприятно еще и оттого, что пришлось солгать. Они даже не предприняли попытки оказать сопротивление наступающей армии буров. «Умконто ве сизве» была политическим ядром организации, а боевые группы насчитывали не больше пяти человек, вооруженных пистолетами и автоматами. Пулеметы и гранатометы приберегались для особых случаев, поскольку количество боеприпасов к ним было весьма ограничено. Для передвижений его люди использовали взятые напрокат гражданские транспортные средства или просто ходили пешком.

Разбросанные по всей ЮАР, повстанческие группы тратили гораздо больше времени на то, чтобы не попасться в руки форстеровских спецслужб, нежели на планирование и осуществление террористических актов. Все эти операции долго и старательно готовились, их планирование и отработка занимала обычно много дней. Но сражаться с регулярными войсками ЮАР было для них таким же безумием, как выставить ребенка против боксера-тяжеловеса. Да все его бойцы, вместе взятые не смогли бы сравниться по боевой мощи с одним батальоном армии ЮАР.

Лутули взглянул на висевшую в кабинете карту, пробежал глазами по лежавшим на столе документам. В его распоряжении остались лишь те, кто уцелел после репрессий, последовавших за приходом Форстера к власти. Проводимые Хеймансом реформы были настолько глубоки, что АНК вышло из подполья и многие его деятели перешли на легальное положение. Лутули резко возражал против этого, отчаянно настаивая на том, чтобы оставить «Умконто» сильной и хорошо законспирированной организацией. Но его не послушались, и теперь она была сильно потрепана, а большинство ее лидеров и добрая половина бойцов томились в застенках.

Лутули не собирался сдаваться. Хотя в то же время он был реалистом. Насилие, которое использовало «Умконто», всегда имело политические цели: оно было рассчитано на то, чтобы оказать давление на руководство страны и повлиять на мировое общественное мнение. Обстрел военной базы из минометов, взрыв на железнодорожной станции, даже политическое убийство — все было призвано продемонстрировать готовность чернокожего населения ЮАР сражаться, отвечая насилием на насилие.

Но в условиях войны это не годилось. Пять человек, погибших в результате взрыва в автобусе, не могут идти ни в какое сравнение с потерями на фронтах. Любая акция, предпринятая сейчас его людьми, приведет лишь к тому, что они станут одной из сторон вооруженного конфликта. Нынешние события застигли АНК врасплох.

Еще до того как ЮАР вторглась в Намибию, Лутули осознал необходимость реформировать свою раздробленную организацию, поскольку у него больше не было ни денег, ни оружия, чтобы сохранить ее в прежнем виде. Лишился он и политической поддержки, поскольку многие страны начали видеть в АНК виновника всех бед. Но даже если бы ему удалось переформировать свои боевые группы, понадобилось бы еще дополнительное время, чтобы обучить и вооружить их для ведения обычных, а не партизанских боевых действий. Но тогда проблема заключалась бы в том, что они потеряли базовые лагеря.

Настало время взывать о помощи и просить неизмеримо больше, чем им давали раньше. Он знал, что за все это впоследствии придется платить, но если «Умконто» в ближайшее время не получит крупной материальной поддержки, она просто прекратит свое существование, а вместе с ней умрет и борьба.

Оставалась только одна страна, к которой он мог обратиться за помощью. Там по-прежнему сохраняли верность марксистскому учению. И хотя она не так богата, как Россия, в Гаване еще горит революционный огонь.

Он снял трубку телефона.

Вдоль дороги стелились клубы дыма от горящей деревни, добавляя едкости к удушливым выхлопам работающих двигателей и тошнотворному сладковатому запаху бризантных взрывчатых веществ. Среди взорванных домов и почерневших от огня и дыма лачуг валялись обгоревшие трупы и куски человеческих тел. На некоторых сохранилась форма намибийской армии, но большинство погибших были мирными жителями. Несколько оставшихся в живых, обезумевших от пережитого людей спрятались за колодцем; на их лицах застыла маска горя и ужаса.

Слабая попытка сопротивления со стороны местной полиции дала майору Даану Фиссеру с его бронетранспортерами и боевыми разведывательными машинами повод применить силу. Пятиминутный пулеметный огонь и несколько осколочных выстрелов из 76-миллиметрового орудия превратили маленькое намибийское селение в сплошные руины. Затем, в свете позднего утра люди Фиссера двинулись на север, предоставив основным силам батальона осуществить черновую работу и взять в плен тех, кому удалось выжить.

Подполковник Генрик Крюгер устало покачал головой и отвернулся, пытаясь сосредоточиться на оперативно-стратегической ситуации, отраженной на карте. Пометки цветным карандашом показывали, какие позиции, согласно последним данным, занимают противостоящие части армий Намибии и ЮАР.

С момента пересечения границы, Крюгер со своим батальоном, сокрушая все на своем пути, безостановочно продвигался на запад, и дошел до Грюнау. Перевалив через Большие Карасовы горы, они повернули на север и устремились на соединение с десантной частью, удерживающей плацдарм в Китмансхупе. Они прошли более 280 километров за тридцать шесть часов, почти не встречая сопротивления. Разве что несколько очагов, которые они легко подавили, как, например, полицейский участок в этой деревушке. Колонна, двигавшаяся от Уолфиш-Бей, сообщала об аналогичном успехе.

Хорошо. Хотя и не очень. Резким, решительным движением Крюгер сложил карту и протянул ее стоящему рядом штабному офицеру, лейтенанту с детским лицом.

Они опаздывали на восемь часов по сравнению с графиком движения, составленным неисправимыми оптимистами там, в Претории. Этого следовало ожидать. Переброска людей и техники на большие расстояния всегда требовала времени, даже если противник не оказывает сопротивления.

Батальон Крюгера служил тому наглядным примером. Джипы и бронетранспортеры, на которых передвигался батальон, находились в пути уже около полутора суток, позволяя себе лишь редкий пяти- или десятиминутный отдых. И сейчас постепенно наступал час расплаты. Уставшие водители засыпали за рулем и становились все более раздражительными. В результате увеличилось количество незначительных дорожных происшествий и поломок, что еще увеличивало отставание от графика. Больше времени стали занимать остановки для заправки топливом. Усталым людям было все труднее справляться с подготовкой техники к дальнейшему переходу.

С этим надо было что-то делать.

Он прошел к боковому люку своего приземистого, облупленного командного БТР; молоденький лейтенант следовал за ним по пятам. По всей длине растянувшейся на многие сотни метров колонны, командиры экипажей заводили свои машины. Серо-голубые выхлопные газы растворялись в пропитанном дымом воздухе.

Все, решение принято. Как только они дойдут до Китмансхупа, где их ждут десантники, он устроит как минимум шестичасовой привал, чтобы люди могли отдохнуть и прийти в себя. Ему самому это было не особенно по душе, но он не видел разумной альтернативы. Конечно, это поможет его солдатам восстановить силы. Но в то же время каждый лишний час давал намибийской армии выигрыш во времени, чтобы организовать отпор. К тому же ходили слухи, что на стороне Намибии готовы выступить кубинцы.

Крюгер нахмурился: это была не самая радужная перспектива. Кубинцев он уважал. Они, конечно, коммунисты, но солдаты, тем не менее стоящие.

Он втиснулся в узкое пространство командного БТР. Несколько мгновений спустя колонна покрытых камуфляжем бронетранспортеров, джипов и бронемашин снова тронулась в путь, на север, продвигаясь на полной скорости к Китмансхупу и к обещанному отдыху. А разоренная деревня, оставшаяся позади, продолжала гореть.

Лейтенант Андрис Стегман любил летать, он наслаждался каждой секундой, проведенной в воздухе. А почему бы и нет? Он был одним из лучших пилотов южноафриканских ВВС. Иначе и быть не могло: ведь ему доверили летать на одном из тридцати реактивных истребителей-перехватчиков «Мираж-Ф1-Си-Зед», самой последней модели самолетов этого типа, имеющейся на вооружении ВВС ЮАР.

«Мираж» был красивым самолетом, быстрым и маневренным. Установленные на нем ракеты типа «воздух-воздух» южноафриканского производства были, возможно, не самыми современными в мире, но Стегман знал, что сможет одержать верх над любым противником.

Стегман и его ведомый, лейтенант Клаус де Ферт, находились в боевом дозоре над Виндхуком. Возможность свободно летать над намибийской столицей без какого бы то ни было противодействия со стороны противника свидетельствовала о полном превосходстве ЮАР в воздухе. Жалкое подобие военно-воздушных сил Намибии — доисторические самолеты с турбовинтовыми двигателями — были уничтожены в первый же день войны с легкостью, достойной презрения: они были либо расстреляны прямо на земле, либо подбиты, едва взлетев в воздух.

Расправив крылья, «Миражи» медленно барражировали на высоте одиннадцати тысяч метров, поверх легких, гонимых ветром облаков, находившихся в четырех тысячах метрах под ними. На такой высоте не было даже намека на воздушные потоки, а небо над головой было ярким и светло-голубым. В просветах между белыми заплатками облаков, Стегман мог видеть в радиусе трехсот километров характерную для Южной Африки покрытую коричневой пылью местность.

Это был не самый увлекательный полет в его жизни, но Стегману все равно нравилось.

Он попытался сосредоточиться на выполнении боевого задания. Естественно, в их задачи входило уничтожить любой самолет противника, но основной целью все же была блокада Виндхукского аэропорта. Если хоть какой-нибудь транспортный самолет попытается подняться в воздух или приземлиться, он станет для них с де Фертом хорошей мишенью.

Стегман поочередно то поглядывал на небо, то смотрел на экран радара, то бросал взгляд на приборы, и все в точно определенной последовательности. Эта привычка давно стала его второй натурой. Он налетал на истребителях более пятисот часов и даже имел на своем счету один сбитый самолет.

Он улыбнулся жестокой улыбкой под своей кислородной маской, вспоминая тот неистовый бой. Дело происходило над Анголой во время последней крупной наземной операции Вооруженных сил ЮАР. Они сражались на стороне УНИТА, помогая ее частям отразить наступление ангольцев и кубинцев на свои позиции. Стегман, тогда еще младший лейтенант, был ведомым у капитана де Клуфа во время обычного полета по поиску и уничтожению наземных целей над зоной боевых действий.

Их зажали два «МиГ-23», поднявшиеся с более низкой высоты с выключенными радарами по классическому сценарию. На самом деле они с Клуфом должны были погибнуть: русские истребители имели более высокую скорость и были вооружены ракетами с радиолокационным самонаведением. Но в тот день Стегман понял, что умение летать сводит на нет техническое превосходство.

В ожесточенной, головокружительной схватке де Клуф пошел на сближение и зашел «МиГу» в хвост. А потом — две выпущенные ракеты и к послужному списку Стегмана и де Клуфа прибавилось по сбитому самолету. Это было приятное воспоминание и хороший урок. Тогда поговаривали, что на ангольских самолетах летают кубинские летчики, но кто бы на них ни летал, они все равно не могли сравниться с южноафриканцами по мастерству.

Та победа и вывела Стегмана в ведущие. А майор де Клуф командовал теперь всей эскадрильей.

Стегман проверил остаток топлива. Они находились в шестистах километрах от базы, а истребители расходуют горючее быстро, особенно в бою. Один и тот же запас горючего позволяет продержаться в воздухе при обычном патрулировании — час, а в случае боя — всего три минуты.

Отлично. Они в небе уже половину положенного времени, а запас горючего — в норме.

Вдруг система бортового оповещения начала издавать прерывистые гудки. Стегман нажал кнопку, чтобы выключить сигнал, и посмотрел на экран локатора. Тот показывал расходящиеся узким веером линии на северо-западе. Каждая линия исходила от радиолокационной системы управления огнем находящегося в воздухе самолета, импульсы которой улавливали датчики, установленные на крыльях «Миража».

— Клаус, бандиты на три-два-ноль!

Стегман услышал, как два раза щелкнул микрофон де Ферта в знак того, что сигнал принят, и развернулся носом к приближающимся самолетам противника. Он знал, что его ведомый, не дожидаясь команды, уже снижается на сто метров, чтобы идти параллельным курсом на расстоянии полумили от него. В горячке воздушного боя у пилота нет времени для долгих раздумий и подробных объяснений. Все, что было длиннее односложной фразы, уже не годилось.

Каждый ведущий и ведомый проводили долгие часы до полета, отрабатывая тактику слаженного ведения воздушного боя. На этот счет существовали специальные рекомендации общего характера, но действуя в связке, летчики должны были учитывать степень мастерства и индивидуальный стиль ведения боя каждого из них. Существовавшая между ними договоренность, выработанная в результате многочасовых обсуждений и проверенная в ходе совместных вылетов, до мелочей регламентировала действия каждого из них в десятках различных ситуаций — действия, которые должны были выполняться автоматически, без раздумий. Летчик ведущего самолета скорее выберет смерть, чем предпримет непредусмотренный маневр, поскольку в противном случае он подвергает риску жизнь своего ведомого.

Сами цели на экране радара не просматривались, значит, самолеты противника находились как минимум в тридцати километрах от него. Установленный на борту «Миража» радар «Сирано-IV» французского производства позволял обнаруживать более крупные объекты и на расстоянии пятидесяти километров, но у транспортных самолетов нет радиолокационной системы управления огнем. Выходит, летят истребители.

Он снова проверил систему бортового оповещения — сигналы радаров противника исчезли. Интересно. Либо бандиты выключили свои радиолокационные системы, либо повернули назад.

Стегман надеялся, что они все еще здесь: он мечтал о новых сбитых самолетах.

Южноафриканский пилот переключил бортовую радиостанцию на другую частоту.

— «Спрингбок», я — ведущий «Пантеры».

Дежурный офицер, сидящий за восемьсот километров к югу от него, на базе ВВС в Апингтоне, ответил без промедления.

В нескольких скупых фразах Стегман описал ситуацию и подтвердил, что понял решение Апингтона прислать еще два истребителя для поддержки. Решение, конечно, хорошее, но лишенное смысла: от базы в Апингтоне было пятьдесят минут лету. Они с де Фертом могли рассчитывать только на себя.

Он решил не идти на сближение на большой скорости, слишком дорого было горючее, к тому же в его задачи входила блокада Виндхука. Может, это отвлекающий маневр, чтобы увести их в сторону и тем самым дать возможность, пока не обнаруженным транспортным самолетам приземлиться или взлететь.

Вот они. На экране радара появились четыре светящиеся точки: самолеты противника. Он скосил глаза на экран, пытаясь извлечь как можно больше информации из этих крохотных сигналов. Похоже, бандиты летят на меньшей высоте и с большой скоростью. С чертовски высокой скоростью. Даже при его относительно низкой крейсерской скорости они приближались со скоростью более двух тысяч километров в час! И тут он понял, что бандиты, должно быть, летят на форсаже.

— Собираюсь вступить в бой! Иду на сближение! Сбросить баки! — Резким движением Стегман перевел вперед рычаг управления двигателями и зафиксировал радар на головной машине противника. Когда шум мотора усилился, он нажал кнопку, сбрасывая пустые топливные баки, установленные на крыльях. Обычно их оставляли для повторного использования, но их размеры и вес снижали скорость истребителя. Так что вступать в бой, не сбросив пустые баки, было равносильно выходу на боксерский ринг с гирей на ноге.

Он проверил гашетки и выбрал для атаки установленную с левого борта ракету «кукри»[14] с тепловой головкой самонаведения, предназначенную для ближнего боя. Но чтобы выпустить ее, он должен подойти поближе. На «Мираже» было четыре таких ракеты и еще 30-миллиметровая пушка.

Система бортового оповещения опять запищала, снова заработали радиолокационные системы самолетов противника. Поскольку его наверняка засекли еще раньше, сейчас их включили для единственной цели — атаки ракетами с дальнего расстояния.

Надо предупредить де Ферта.

— Вертушка! Уходи!

Сделав быстрый, глубокий вдох, Стегман поставил на максимум рычаг управления двигателями, переходя на форсаж. «Вертушка» было кодовым названием, обозначающим ракетную атаку. Он почувствовал, как его тряхнуло и услышал мощный рев — это из реактивного сопла вырвался сноп пламени, придав машине ускорение. Скорость самолета резко возросла, достигнув тысячи двухсот километров в час.

Он оглядел небо в поисках следов от пролетевших ракет, лихорадочно вспоминая их характеристики. Согласно разведданным, они были достаточно эффективны, и уйти от них можно было с помощью совмещения действия дипольных отражателей с крутыми виражами.

Стегман надеялся, что его собственная скорость плюс скорость ракеты создадут такую суммарную скорость, что ракета не сможет среагировать на резкий вираж, совершенный в последнюю секунду. А если еще учесть покрытые металлом куски пластмассы, которые будут посылать ложные сигналы на РЛС противника, ракета наверняка потеряет цель. По крайней мере, так ему говорили.

Вот они! Он теперь ясно видел белые полосы, быстро приближающиеся снизу. Его палец уже находился на кнопке сброса дипольных отражателей, нажимая на нее каждые полсекунды. Одновременно он предпринял рад головокружительных виражей, начиная и кончая каждый вираж тем, что выпускал из носовой части самолета под большим углом дымовой след.

Он кинул через плечо взгляд на де Ферта и успокоился: его ведомый тоже разбрасывал отражатели и отчаянно кувыркался в воздухе.

При каждом новом вираже перегрузка вдавливала его в кресло, так что ему приходилось делать над собой усилие, чтобы держать в поле зрения приближающиеся ракеты. Он видел уже четыре полосы — две быстро продвигались в его сторону.

Стегман сделал очередной вираж — еще более крутой, чем все предыдущие. Ну, давай! Черт побери, пронесло! Одна ракета унеслась в никуда.

Но второй инверсионный след на его глазах изогнулся, продолжая целиться в его самолет. Черт! Оставались считанные секунды! Он снова нажал кнопку сброса отражателей и предпринял вираж, усилив перегрузку до такой степени, что, казалось, крылья заскрипели от напряжения. Он потерял ракету из виду и уже распрощался с жизнью.

Позади него громыхнул взрыв. И никакой взрывной волны, огня или мигающей красной сигнальной лампочки. Слава Богу! Возможно, ему удалось в последний момент увернуться. Стегман с облегчением втянул в себя воздух и выровнял машину, вертя головой в поисках самолета де Ферта. Но ни сверху, ни слева его не было.

И тут он увидел его. Шар оранжево-красного пламени, потеряв управление, несся к земле. Да, де Ферту не повезло, и теперь он мертв.

Но у Стегмана не было времени скорбеть о друге — надо было спасать собственную жизнь.

Он попытался обнаружить противника по легким, быстро рассеивающимся следам дыма, оставленным его ракетами. Бандиты должны находиться в радиусе видимости… Он прошел уже огромное расстояние за то время, что летел на форсаже.

Точно! Стегман заметил смутные серые пятнышки на фоне светло-голубого неба: впереди слева находились его враги. Их было четверо — по двое слева и справа; они постоянно менялись местами.

Он едва заметно улыбнулся. Они ошибаются: он не станет паниковать только из-за того, что их четверо против одного, а попытается уравнять силы, сосредоточившись сначала на ком-нибудь одном. Ведь когда в небе находятся четыре самолета, гораздо легче выбрать того, кто наиболее уязвим.

Стегман слегка опустил нос вниз, чтобы уменьшить перегрузку, и снова предпринял вираж, резко повернув влево. Но обратившись лицом к бандитам, он обнаружил нечто странное. «МиГи-23-флоггеры» были обтекаемой формы с одним килем и изменяющейся геометрией крыла. В боевой позиции «флоггер» прижимал крылья к фюзеляжу, как сокол, готовящийся ринуться на добычу. Но эти самолеты выглядели совершенно иначе. У них был широкий, почти плоский корпус, хвост с двумя килями и подрезанные, широко расставленные крылья.

Ближайшая нему пара истребителей повернула в обратную сторону, стараясь заманить его в ловушку. Черта с два!

Еще несколько секунд он находился в вираже, используя нашлемный прицел для наведения ракет. Один из бандитов попал в его прицел и в поле зрения инфракрасной системы самонаведения его «кукри».

Сигнал! Как только Стегман услышал, что головка самонаведения ракеты издала писк, он нажал гашетку на рычаге управления и резко взял вправо. Почувствовав толчок, он понял, что «кукри» благополучно отделилась от самолета и теперь идет к цели.

Два дальних истребителя быстро приближались, и он увидел, как из-под правого крыла головного самолета вырвалось пламя. Господи! Он развернулся к ним носом и сделал «бочку», чтобы уйти от летящей в него ракеты.

Огненная лента пронеслась мимо его кабины и пропала.

Несясь навстречу друг другу с суммарной скоростью более тысячи двухсот узлов, противники пролетели мимо в мгновение ока, впервые дав Стегману возможность получше их разглядеть. «МиГ-29-фалкрамы»! Но еще интереснее были их опознавательные знаки! Эти истребители имели серую маскировочную окраску и сине-красную эмблему на боку. Ангольские самолеты были обычно окрашены в песочный и защитный цвета и имели черно-красную эмблему. Что же, черт возьми, происходит?

Он принял вправо и нырнул в надежде хоть на короткое время слиться с пустынным ландшафтом, чтобы успеть выбрать новую цель. В этот момент сбоку показались клубы дыма и рыжий столб пламени — к ним вела белая полоса. Его «кукри» попала в цель! Один «МиГ» сбит! Это вам за де Ферта!

Стегман продолжал вглядываться в небо, осматриваясь по сторонам.

В стремительном поединке истребителей самое важное качество для пилота — это умение ориентироваться в ситуации: одновременно видеть в трехмерном пространстве собственный самолет, машину напарника и самолеты противников, быстро оценивать траекторию их движения и возможности маневра, с тем чтобы как можно скорее нанести по врагу смертельный удар.

Он знал, что два «МиГа-29» разворачиваются, чтобы зайти ему в тыл; третьего он хорошо видел — тот находился слева и сзади от него. Стегман зарычал. В воздушном бою и один противник достаточно опасен, а уж трое — это беда. И словно подтверждая его мысли, снова заработала система бортового оповещения, сообщая о том, что к нему приближается очередная ракета дальнего действия.

Стегман рванул рычаг управления вправо, перевернув самолет, затем резко толкнул его от себя. «Мираж» нырнул вниз, опасно набирая скорость, поскольку теперь к мощности двигателя прибавилось земное тяготение. Совершая маневр, он продолжал в целях предосторожности выпускать отражатели.

Он предпочел скорость высоте, придерживаясь распространенного среди летчиков-истребителей мнения, что скорость — это жизнь. В то же время, выполняя вираж, он пытался обнаружить противника.

Наконец он засек их — сначала одну точку, потом еще две; от пары, которая сначала летела прямо, а потом принялась бесцельно обшаривать небо, шли две неясные белые полосы. Следы ракет с радиолокационной системой наведения, сбитых с толку его неожиданным поворотом к земле и потому не попавших в цель. Все три «МиГа» находились в четырех тысячах метров над ним.

Стегман почувствовал боль в ушах и зевнул, чтобы нормализовать давление. Он потерял высоту, и теперь в считанные секунды должен был решить, как потратить оставшееся горючее. Сражаться дальше или покинуть поле боя?

Он хотел вернуться и попытаться сбить все три оставшиеся «МиГа» один за другим. Но шансов было мало: вражеские пилоты практически не совершали ошибок и по-прежнему численно превосходили его. Нет, надо проявить благоразумие.

Он пролетел еще немного, так что его фонарь теперь был обращен на юго-восток, и начал выходить из виража. Перегрузка пригвоздила его к сиденью, но он все же поднял голову, чтобы следить за показаниями высотомера. Три тысячи метров. Две тысячи. Тысяча пятьсот. Движение стрелки замедлилось, и на высоте тысячи метров он выровнял самолет, направляясь на северо-восток со скоростью более тысячи километров в час.

Он оглянулся, нет ли погони. Если «МиГи» хотят его поймать, им придется прибавить оборотов, сжигая все больше горючего и все сильнее удаляясь от базы.

Стегман сбавил обороты, переходя на крейсерскую скорость, и взглянув на уровень топлива, помрачнел. Эти чертовы «МиГи» смогут, пожалуй, записать на свой счет еще один сбитый самолет. До Апингтона еще более семисот километров, а он израсходовал в бою слишком много горючего. Он снова потянул на себя рычаг управления, на этот раз нежнее. Теперь он вне опасности, и пора снова набирать высоту. Это позволит ему растянуть запас топлива.

В крайнем случае, его «Мираж» может достаточно долго планировать, чтобы дотянуть до запасного аэродрома в Китмансхупе.

Продолжая мысленно извергать проклятия, Стегман достал карту и начал продумывать новый маршрут — на юг.

Так или иначе, это был не лучший день в его жизни.

В пятидесяти километрах от него на высоте одиннадцать тысяч метров кружили три «MuГ-29-фалкрам», качая крыльями в знак победы. Уцелевший южноафриканский «Мираж» оказался верен своему названию, исчезнув с поля боя после первого обмена ударами. Капитан Мигель Ферентес по радио пытался навести порядок.

— Тихо! Лейтенант Ривас, вы летчик, а не гладиатор! Хорхе, это тактическая сеть радиосвязи, а не громкоговоритель на стадионе! Приказываю немедленно замолчать!

Ответа не последовало, и Ферентес понял, что им стыдно за свои ребяческие восторги и поздравления, которые только что наполняли эфир. Гибель одного из товарищей ничуть не охладила их пыл. Они одержали свою первую победу.

Никто из них до этого не был в бою. Даже сам Ферентес, который отлетал весь свой срок в Анголе на «МиГ-21», никогда прежде не вступал в бой с вражескими истребителями. Но он обладал достаточным профессионализмом, чтобы не демонстрировать бурную радость по поводу успешного боя. Было еще много дел. Он взглянул на приборы.

Сдерживая ликование, он переключился на другую частоту, докладывая дежурному на базе ВВС в Ондживе, в шестистах километрах к северу, на территории Анголы:

— Виндхук деблокирован. Горючего осталось на десять минут в режиме патрулирования. — Через несколько минут прибудет новая четверка «МиГов» для прикрытия аэродрома, и они смогут вернуться на базу.

Ферентес жалел только, что второй «Мираж» исчез. Одним махом очистить небо над Виндхуком от южноафриканских патрульных самолетов — об этом можно только мечтать. И все же они справились с заданием. Тяжелогруженые советские транспортные самолеты с надежным эскортом истребителей должны были прибыть из Луанды через тридцать минут. Самолеты с солдатами, оружием и всем необходимым для того, чтобы усилить оборону Виндхука. Теперь они приземлятся без помех — и все благодаря его «фалкрамам».

Губы Ферентеса медленно растянулись в улыбке. Вряд ли Претория оставит без внимания тот вызов, который Куба бросила ее агрессии. Сегодняшний бой над столицей Намибии, оказавшийся столь успешным, будет далеко не последним.

Кабинет Эдварда Хэрли был заставлен книгами. В них можно было найти сведения по любому вопросу, но большинство были посвящены Африке. Хэрли старался поддерживать в кабинете порядок, но каждый раз у него в работе находилось одновременно до пяти проектов. Бумаги падали с приставных столиков, громоздились кучами на полу, как мины-ловушки подстерегая неосторожного посетителя.

Его стол, также заваленный бумагами, но гораздо более неотложного характера, был залит утренним светом, освещавшим и склонившуюся над бумагами фигуру Хэрли, пытающегося выстроить связную картину того, что происходит в ЮАР.

Хэрли потер глаза. С тех пор как началась война в Намибии, мало кто из известных ему людей мог позволить себе как следует выспаться. Лично он все три последние ночи пытался осмыслить происходящее. Мало того, что Вашингтон сошел с ума от недосыпа, так там еще и требовали ответов.

Слава Богу, в какой-то мере он может их дать. Постепенно выстраивалась ясная картина, хотя и составленная по большей части из каких-то обрывков информации вперемешку со слухами. Попытки в короткий срок, верно их истолковать были всегда рискованны. Если принять во внимание фотографии, сделанные со спутников, отчеты посольства и программы теленовостей, складывалось впечатление, что Форстеру удается вернуть Намибию — силой.

Он улыбнулся про себя: все их опасения сбылись. Вспоминая свое невольное предсказание, Хэрли думал, не будет ли это толчком к расчленению ЮАР. Впрочем, пока это было лишь очередным локальным конфликтом. Выясни как можно больше, а затем сложи все данные вместе. Если увидишь, что это может повредить Штатам, постарайся как можно дольше держаться от этого подальше. Он выполнял подобную работу уже много раз, и неплохо с ней справлялся.

Хэрли посмотрел на часы: через два часа состоится заседание Совета национальной безопасности. Как раз хватит времени для того, чтобы его заметки перепечатали начисто, а он сам успеет принять душ и перекусить. Он принялся собирать листки с записями, раскладывая их в нужном порядке и делая пометки для машинистки.

Он почти закончил, когда в дверь постучали. Билл Рок, долговязый вирджинец, был его референтом. Он не спал столько же, сколько и его босс, и это было заметно. Билл протянул Хэрли еще одну пачку бумаг.

— Просмотрите это, Эд. Здесь есть кое-что сенсационное.

Хэрли взял бумаги с явной неохотой и стал искать место, куда бы их положить. Уже поздно вносить в его доклад какие-то уточнения, и…

Рок угадал его намерения и поспешно произнес:

— Послушайте меня, босс. Наши системы ловят много радиопереговоров на испанском языке к югу от ангольско-намибийской границы. Я справился в кубинском отделе, и мне сказали, что там зарегистрирована повышенная активность.

Вздохнув, Хэрли принялся просматривать документы, сначала переворачивая страницы медленно, потом все быстрее, а к концу лишь прочитывая заголовки.

Затем он рассеянно посмотрел на Рока и сказал:

— Принесите еще, — и потянулся к телефону. Набрав четырехзначный номер, он подождал, пока там ответили, и произнес: — Это помощник госсекретаря Хэрли. Я должен немедленно поговорить с госсекретарем.