"Участок" - читать интересную книгу автора (Слаповский Алексей Иванович)Глава 5 Холодильник без мотораНе успел Шаров-старший, то есть Лев Ильич, вернуться из больницы, как у него стащили кондиционер, который стоит столько, сколько, по выражению Читыркина, сам Шаров не стоит. Несмотря на это, кража не произвела на анисовцев никакого впечатления. У них своя система ценностей, которая выражается не в деньгах, а в сути той или иной вещи. Кондиционер в глазах анисовцев – вещь никчемная. Свежего и чистого воздуха вокруг и так хоть залейся. Правда, Лев Ильич намеревался поставить кондиционер в новом двухэтажном доме, который вот-вот достроит. Такой коттедж из красного кирпича с довольно небольшими окнами. Там, возможно, свежего воздуха окажется маловато. Но опять же, кто тебе виноват? Кто тебя просил хоромы строить? Кто просил дорогущий кондиционер покупать? В этих вопросах гнездится вековая мысль анисовцев: не хочешь, чтобы у тебя крали – не заводи лиш-него! Такова система их ценностей. Приоритетов, как теперь любят говорить. Вот, к примеру, Желтяков Борис, кладоискателя Желтякова отец, лет тридцать, кажется, назад купил в городе тоже предмет бытовой роскоши: стиральную машину «Рига-7». Купил, повез домой на своих «Жигулях», которые честно приобрел, будучи крепко зарабатывающим комбайнером, а зимой строителем. Было начало марта. Желтяков спешил домой, чтобы порадовать жену, поэтому поехал не в объезд, по мосту, а по зимнику через реку Курусу. Но на спуске завяз в талых сугробах. Тогда он достал саночки из багажника, поставил на них стиральную машину и повез в село, чтобы взять там трактор и вызволить свои «Жигули». Зачем прихватил стиральную машину? Во-первых, опять-таки, хотел быстрее порадовать жену, а во-вторых, боялся, что без присмотра сопрут. Куруса – речка неглубокая, но быстрая, к весне часто с подталинами. И Желтякову не повезло: лед подломился, санки с машиной ушли в воду. Не очень далеко от берега при этом. Желтяков мигом разделся, нырнул. Вынырнул пустой. Еще раз нырнул, еще. На пятый раз вынырнул торжествующий, держа в руках бутылку водки, которую положил в машину, чтобы дома обмыть обнову. Мог бы и сам механизм вытащить, учитывая, что в воде всякая тяжесть становится гораздо легче, но побоялся простыть. Выпил махом бутылку, оделся и побежал в село. А стиральную машину так и снесло течением. Вы скажете: неправильно. Машина ценней бутылки водки и в смысле денег, и в смысле пользы. Ответим: как сказать! Не выпей он водку, мог бы замерзнуть насмерть! А жизнь ценней не только стиральной машины «Рига-7», но даже и «Жигулей», тут уж вряд ли кто будет спорить. Никто также не удивился, когда при пожаре своего дома Читыркин бросился в огонь и, здорово обгорев, вытащил оттуда не деньги, не облигации, не телевизор и даже не жену Риту (которая, правда, вскоре сама выползла из окна, полузадохшаяся), а свою охотничью лайку Стрелу; она в ту ночь была дома из-за болезни лапы, Читыркин накануне ее лечил и бинтовал. От огня и дыма Стрела ошалела, выла и не могла найти выход, вот Читыркин и рискнул. Потому что деньги, облигации, телевизор и даже, извините за откровенность, жена – дело наживное, а второй такой собаки, такой умной и находчивой, не сыскать нигде и никогда. Без нее Читыркину охота не в охоту, а без охоты ему вообще не жизнь, следовательно, речь шла опять-таки не о собаке, а о жизни. И наконец, никого не поразило, когда проходящие цыгане выменяли у однорукого бывшего гармонис– та Репчина его корову на отличную, хромирован– ную, настоящую импортную губную гармошку; подобной Репчин в жизни не видел, вот и соблазнился. И играл, не переставая, дня три, уйдя из дома и бродя вдоль Курусы, пока жена не настигла его, не отобрала и не сломала гармошку. Но Репчин об этом обмене все равно никогда не жалел и считал, что поступил правильно. Короче говоря, вернемся в качестве примера к одному из самых верных приоритетов: если вы встретите анисовца в чистом поле и скажете: вот тебе тысяча рублей, а вот тебе бутылка водки, выбирай! – он в ста случаях из ста выберет бутылку. Он, конечно, понимает, не дурак, что за тысячу рублей этих бутылок можно купить целый ящик – но до этого ящика надо еще добраться, а бутылка – она уже тут, во всей своей реальности, ценность ее осязаема и несомненна. Поэтому, повторяем, кража кондиционера показалась анисовцам пустяком. Кража кондиционера показалась анисовцам пустяком, но не пустяком она показалась Льву Ильичу Шарову. В ней он увидел общую тенденцию. Впрочем, началось все чуть раньше, еще до кражи, с момента, когда вернувшийся из больницы Шаров-старший на правах директора ОАО «Анисовка» начал ревизовать хозяйство и в первую очередь винзавод. Там он нашел множество упущений, а главное, что его возмутило, – падение производительности. – Почему выход сока меньше, чем в прошлом году? Жмете плохо? – спрашивал он Геворкяна. – Жмем хорошо, – ответил Геворкян. – Яблок меньше, Лев Ильич. Урожай меньше. Год такой. – А у меня договора! И заказчикам все равно, какой год! – Я отвечаю за технологический процесс, Лев Ильич, – заметил Роберт Степанович. – Я за урожай не отвечаю. У вас ко мне лично есть претензии? – Не болеете вы за производство! – укорил Лев Ильич. – Я делаю оптимально, что могу. А болеть за производство или нет – это дело моей совести. Если бы мы производили не эту отраву, а то, что я предлагаю, то есть приличное вино, я за такое дело не только заболею – я за него умру, если хотите! И Геворкян ушел в цех. Лев Ильич поехал в сады, и там ему показалось, что люди не бойко работают, без души. Поругался. Заехал в мастерские: Микишин с Савичевым в домино играют среди бела дня, ссылаясь на обеденный перерыв. Заглянул на строительство дома – и окончательно взбеленился, когда нанятый им в городе опытный бригадир Бычков пожаловался, что каждую ночь со стройки тащат доски, кирпичи и шифер. Лев Ильич прыгнул в свой джип марки «Лендровер» и помчался к администрации. В администрации Андрей Ильич и Кравцов играли в шахматы. Играли они не на одной доске, а каждый на своей. Это Андрея Ильича придумка. – Ты милиционер, – сказал он Кравцову. – Когда ты сидишь и ничего не делаешь, никто не удивится. А когда я сижу и ничего не пишу или бумажек не ворошу, народ подумает: власть бездействует. Всем не объяснишь, что у власти тоже есть право на отдых. Тем более умственный. Поэтому, когда кто-то входил, Андрей Ильич тут же убирал доску на тумбочку стола. Но сейчас никого не было, милиционер и глава администрации предавались умственному отдыху. – Дэ-два – дэ-четыре, – осторожничал Шаров. – Ну вот, брат приехал, мне теперь полегче. – Аш-семь – аш-шесть, – тоже не спешил Кравцов. – Заходил ко мне. Заботливый и энергичный мужчина. Сразу спросил, не нуждаюсь ли в чем... – Это он молодец, умеет. Проявляет заботу... А-два – а-четыре, – развивал тактическую постепенность Шаров. – Слон эф-восемь – бэ-четыре, – решился Кравцов. – А почему иногда говорят – село, а иногда – деревня? – спросил он вдруг. – Цэ-два – цэ-три, – не поддался Андрей Ильич на провокацию. – Почему село, говоришь? Вообще-то у нас было как? Если нет церкви – деревня, если есть церковь – село. У нас церковь есть. Тут он глянул в окно, убрал доску и углубился в толстую амбарную книгу. В администрацию стремительно вошел Лев Ильич. Кивнул брату и подсел к Кравцову. Не рассусоливая, начал разговор жестко: – Значит, так, товарищ старший лейтенант! Кублаков, ваш предшественник, работал лениво, плохо и грубо. – За это его утопили? – спросил Кравцов, продолжая изучать положение фигур на доске. – Кто утопил? – удивился Лев Ильич. – Это у него такая идея, – объяснил Андрей Ильич. – Не у меня, – поправил Кравцов. – Народ говорит. А народ зря не скажет. – Народ! – возмутился Лев Ильич. — Я вам сейчас расскажу про народ! В деревне процветает мелкое воровство! Оно еще в советское время укоренилось, но сейчас надо в людях чувство своей собственности развивать – раз! И чувство уважения к чужой собственности – два! Я не хочу сказать, что Андрей Ильич попустительствует... – А ты попробуй, скажи! – ввернул Шаров-младший. – Но в одиночку он ничего сделать не может! – гнул свою линию Лев Ильич. – А Кублаков, как я говорил выше, своей должности не вполне соответствовал! Вам надо развить такую деятельность, чтобы все четко усвоили: неотвратимость наказания за любое правонарушение! Это самый важный милицейский принцип, не так ли? Вор должен сидеть в тюрьме! Правильно? – Не совсем. Самый важный милицейский принцип не неотвратимость наказания преступника, – с некоторым трудом выговорил Кравцов, – а неотвратимость защиты населения. Да, вор должен сидеть в тюрьме. Но честный человек – не должен. – Пожалуйста, без теории! – запротестовал Лев Ильич, хотя сам в нее и завел. – Я хочу, чтобы в Анисовке у людей кончилась психология безнаказанности, понимаете? Пример нужен! Надо просто-напросто поймать кого-нибудь и устроить показательный процесс! – Как при Сталине? – уточнил Кравцов. Лев Ильич отмахнулся: – При чем тут Сталин? Вы политику не припутывайте мне! Я не из Сталина исхожу, а вообще, между прочим, из Библии! И Андрей Ильич, и Кравцов посмотрели на Льва Ильича с удивлением. И Цезарь, лежавший тут, тоже поднял голову и слегка склонил ее вбок, словно удивляясь. – Да! – продолжил Лев Ильич. – Там ясно сказано: не укради! Без комментариев! То есть украл человек миллион или доску – все равно украл, пошел на преступление! И надо, чтобы до людей это дошло! Вот возьмем одного, поставим перед всеми – сразу станет ясно! Я проехался сегодня по хозяйству, и у меня волосы дыбом встали! Андрей Ильич и Кравцов посмотрели на облысевшую голову Льва Ильича, размышляя, что он имел в виду. Цезарь, казалось, размышлял над тем же воп-росом. Лев Ильич кипел: – С завода оборудование тащат! Пусть по мелочи – гайки, гвозди, но тащат! Из сада яблоки волокут ящиками и мешками! С ферм корма прут! А дом мой? – Лев Ильич достал листок и начал зачитывать. – Восемнадцать листов шифера! Полторы сотни декоративного кирпича! Четыре мешка цемента! Рулон линолеума! Доски обрезной непрофильной метров двести... – Постой, брат, постой! – поднял руку Андрей Ильич. – Это уже мне обида! Получается, я тут без тебя отдал дом на разграбление? У тебя там забор, колючка и два сторожа посменно сидят! Вот с них и спрашивай! И с бригадира своего, жулика! Сам его привез из города, сам и расхлебывай! – Он честнейший человек! Я ему столько плачу, что ему шифер продавать смысла нет! Короче, с чего-то надо начинать! Я предлагаю: найти это все! – и Лев Ильич положил перед Кравцовым лист. Кравцов изучал список долго. Но, похоже, думал о чем-то другом. Возможно, о том, как быстро у него в селе меняются воззрения на преступление и наказание. Вот, казалось бы, при поимке Евгения Куропатова он вел себя совершенно правильно. Надо было догнать? Надо. Надо было выстрелить? Надо. Однако по селу бродит мнение, что Кравцов хотел Евгения из пистолета до смерти убить, чтобы получить награду и вернуться в Сарайск с почетом, но промахнулся. Михаил Куропатов при встрече отворачивается, здороваться не хочет. Юридически Михаил не прав. А человечески? Неизвестно... И в этом вот случае с Шаровым-старшим... Юридически все ясно: человека обворовали, надо принять меры. Но в Кравцова проникла уже инфекция, если так можно выразиться, анисовского мировоззрения, один из постулатов которого: у вора воровать не грех. Но кто сказал, что Лев Ильич вор? Он просто хороший хозяин! Он руководитель! За что и получает по справедливости больше других. Так? Не так! – возражает голос анисовского разума, внедрившийся в Кравцова. Легко сосчитать, что Лев Ильич получает не в пять, не в десять, а в тысячу раз больше любого анисовского трудящегося. Следовательно, он должен в тысячу раз лучше работать, что невозможно. Ну, хорошо, он трудится головой, мозгами, это ценнее, чем бить зубилом по железу или тяпать мотыгой по грядке. Но не в тысячу же раз ценнее! Нет, надо отбросить эти ложные рассуждения. Следовать букве закона – и все будет в порядке, и совесть будет спокойна. Правда, каким-то образом на этот раз буква закона совпала с анисовской логикой. И Кравцов, отодвинув листок, сказал: – Прошу прошения, не по форме. Это просто список. Даже подписи нет. – Ладно, вот подпись! – Шаров-старший достал ручку и расписался. – Извините, все равно не по форме. Положено составить заявление, приложить акт, желательно с подписями свидетелей, если таковые имеются, желательно также приложить товарные чеки на все украденное или его часть, которые доказывали бы, что это украденное в свою очередь не украдено, а приобретено честным путем. А после этого... Лев Ильич перебил: – Ты что, старшой, издеваешься, что ли? – Таков порядок. Заявление при этом лучше направить в райотдел милиции, он в положенный срок рассмотрит и спустит мне на исполнение. И уж тогда райотдел с меня три шкуры сдерет, если я не исполню. Понимаете? Лев Ильич долго смотрел на Кравцова, изучая прозрачность его ясных глаз. И повернулся к брату: – Слушай, откуда этот гусь? Ты кого пригрел тут? Заявление ему, товарные чеки – это что еще за бюрократия? У нас, товарищ старший лейтенант, сельская специфика! Все видели этот кирпич, эти доски, что они мои, без всяких чеков! Их надо элементарно найти, а воров наказать! – Да что ж вы сердитесь? – сердобольно спросил Кравцов. – Я же не против найти, я прошу только заявление по форме! – Ладно! Будет тебе по форме! Лев Ильич резко встал и вышел. Андрей Ильич проследил, как он садится в свой «Лендровер» и отъезжает, и достал доску. Вдумываясь в позицию, сказал: – Вот как бывает. Мамы у нас с ним разные. Моя была резкая, с голосом. А его тихая, молчаливая. А папа был гордый начальник сельского масштаба, но пьющий. Что в результате? Я получился вот такой, а он другой. Но мы друг друга любим. Твой ход. – Конь эф-шесть – е-четыре! – стукнул по доске Кравцов. – Опасно играешь! – Знаю. Кравцов не знал, что неприятности Шарова-старшего на этом не кончились. Ужиная, Лев Ильич спросил жену Галину насчет кондиционера: не привезли без него, случайно? – Нет. А какой он? Как в городе? – Больше. Это я для нового дома, не кондиционер, а целая установка искусственного климата. С ионизатором, увлажнителем, пятьсот кубометров охватывает! Должны же были привезти. – Может быть. – Ну, позвонила бы! – рассердился Шаров. – Галя, я же весь в работе, хоть какая бы помощь от тебя! В городе вон женщины банками управляют! Галина спокойно ответила: – Я тоже банками управляю. С огурцами и помидорами. Она, к сожалению, догадывалась, что мужу городские женщины нравятся не потому, что они банками управляют. Видела она городских его друзей. Каждый, как только в силу и в деньги вошел, поменял себе жену, у всех молоденькие, ножки и талии тоненькие, глаза голубенькие независимо от цвета, в глазах преданность и ласковая жадность, от которой мужики млеют. Вот и ее Лев, наверно, жалеет, что не хватает духу поменять жену, поэтому и злится, и упрекает в дело и не в дело. Лев Ильич глянул на жену и будто понял ее мысли. И хотел утешить ее и сказать, насколько она ему дорога, несмотря на возраст и частичную потерю фигуры. Но к таким нежностям он не привык. Поэтому высказался обиняком: – Да... Домашняя пища, она все-таки... Спасибо, Галя. Стемнело. Умиротворенный Лев Ильич сидел перед огромным телевизором с Галиной и сыном Ленькой, а в это время к Анисовке со стороны межобластной трассы свернул грузовичок. «Газель» называется. Машина заковыляла по деревенским ухабам, остановилась у дома старухи Квашиной. Квашина давным-давно, в глухое советское время, однажды на собрании высказалась, что неправильно грузовики разъезжают прямо по помидорному полю, давя колесами помидоры, вполне можно им и сбоку постоять, а ящики к ним поднести. Несмотря на утверждение бригадира, что, если не давить помидоры, а собирать все, никакого транспорта не хватит вывезти, Квашину за рационалистическое предложение сильно хвалили и сделали звеньевой. Но товарки почему-то смеялись над нею, носили ящики лениво, в результате половина урожая осталась на поле и сгнила или погибла от ранних заморозков, за что Квашину тут же наказали деньгами – и вообще чуть до суда не довели. Она испугалась на всю жизнь и поняла: лучше казаться дурее, чем ты есть. В таком духе с людьми и общалась, часто, правда, путаясь: то, что ей казалось глупым, люди принимали за умное – и наоборот. Шофер, высунувшись из кабины, спросил Квашину, сидящую на завалинке: – Бабушка, где Шарова найти? – Который, что ли, глава адмистрации? – А я знаю? Я знаю, что Шаров! Груз у меня. С документами! – Если с документами, тебе в адмистрацию. Вон она, отсюда видно. Вон та здания! Не которая с забором, а после забора. Она без забора потому что. Прямо к ней и подъезжай! Машина направилась туда. Шофер вышел, подошел к двери. Закрыто. Обошел здание. Никого. Он плюнул с досадой. А в это время мимо прогуливались довольно веселые, хоть и трезвые, друзья: Володька Стасов и Колька Клюев. Колька женатик, постарше, но ростом пониже, телосложением худее и помягче характером, он при Володьке на второй роли. Володька же парень крупный, энергичный и, главное, неженатый, что дает ему возможность гордиться своим умом и по праву играть первую скрипку. – Парни! – обратился к ним шофер. – Где Шарова найти? Я и так задержался, а тут черт не разберет! – По какому вопросу? – спросил Володька. – Да какой вопрос, груз у меня! Холодильник, что ли, судя по коробке! – Ха! – обрадовался Володька. – Ай да Андрей Ильич! Спасибо! Сдержал слово! И он объяснил Кольке, что, когда строил Андрею Ильичу летнюю кухню, баню и омшаник, тот предложил на выбор заплатить деньгами – но потом, или, например, холодильником – тоже потом, но раньше. Володька выбрал холодильник. – И смотри – вот он! – Эй, иди сюда! – позвал он шофера, который продолжал бесплодно ходить возле администрации. – Где расписаться? Имею полное право! Шоферу было все равно. Он помог выволочь картонный яшик, сунул Володьке документы и ручку: – Давайте расписывайтесь, мне некогда! А сам стал закрывать машину. Володька царапал, царапал ручкой – не пишет. Плюнул: – А, ерунда! Главное – получил. Отпираться не буду. Шофер, взяв накладную, не поинтересовался подписью, сунул листок в карман и залез в кабину. – Пока, дяревня! – попрощался он с юмором. – Будь здоров, сяло! – ответил Володька не менее остроумно. Машина уехала, а Колька сказал: – Глупость мы сделали. Зачем тут-то сгрузили? Надо было к тебе сразу домой! – Все учтено! – успокоил Володька. – Я хочу не просто так, а сюрпризом! Родители проснутся, а холодильник стоит! Тележка твоя на ходу? – Понял! Жди! И Колька побежал за тележкой. Колька побежал за тележкой и надолго пропал. Дело в том, что, когда он уже собирался вывезти со двора большую тележку на дутых колесах, из дома вышла жена его, Даша. Она с виду сама мягкость и улыбка. Но Колька знает подоплеку этой мягкости. Поэтому он сразу же притормозил. – Ты куда это, Коля? – ласково спросила Даша. – Зачем тебе ночью тележка? – Даш, это я это... Помочь там... Я прямо пять минут... – Помочь? За бутылку, да? Ты постой, постой! – говорила Даша, приближаясь. Колька, впрочем, и так стоял. – Даш, ты прямо вообще... Какая бутылка?.. – Такая. В глазах у тебя светится. Ну-ка, марш домой! – Ласковость и напевность исчезли из голоса Даши, появилась решительность. Подтверждая ее, она схватила палку. – Марш, или я тебя так оглажу сейчас! Я тебе спиться не позволю! Тебя мать не воспитала человеком быть – я воспитаю! Домой, я сказала! – Да не пил я и не собирался! Даша не намеревалась спорить. Легонько хлопнув палкой по руке, она пропела с прежней ласковостью: – Коля, ты меня знаешь!.. Еще бы Колька ее не знал! Даже рука невольно потянулась к затылку где это знание зафиксировалось неделю назад большой шишкой. – Знаю, – сказал он обреченно. – Тогда иди, пожалуйста, домой. Иди, мой хороший!.. Володька ждал, ждал, не выдержал, пошел ко двору Кольки. Увидел брошенную тележку. Все понял. Зашел, взял тележку, покатил к администрации. Там кое-как угромоздил коробку и повез. Пути было два: по дороге или по тропинке над оврагом. По тропинке ближе, но крутовато. Ничего, руки крепкие, удержат. И руки действительно не подвели. Осталось самое неприятное место, где тропинка ныряет вниз, а потом резко поднимается. Володька осторожно скатил, придерживая, а потом, пыхтя, вкатил на подъем, вытер вспотевший лоб, не прекращая движения. Тут тележка подпрыгнула на камне, рука отцепилась от поручня, Володька цапнул второй рукой, но поймал лишь воздух. Подскакивая, тележка помчалась вниз. Коробка на полпути свалилась и кувыркалась самостоятельно. И оказалась вскоре в самом низу, в кустах. Володька скатился кубарем, кинулся осматривать коробку. Она была порвана, сквозь дыру виднелся помятый белый бок. А у тележки оказалось погнуто колесо. Не свезти ее теперь. Володька принялся закидывать тележку и коробку ветками, бормоча: – Ничего... Поправим! Завтра с Колькой вытащим... Главное, Андрею Ильичу не говорить, а то обидится... Вот беда-то, ё! Лучше бы деньгами согласился... Ничего. Придем с утра пораньше... С утра пораньше Кравцова вызвали в администрацию. Там были братья Шаровы и капитан Терепаев, приехавший по просьбе Льва Ильича. – Что же это ты, Кравцов? – с ходу начал Терепаев. – Тебе Лев Ильич заявление сделал, а ты как этот! Лев Ильич, чувствуя свою победу, решил быть милосердным. – Формальности надо соблюдать, конечно, – сказал он, подавая Кравцову листок. – Вот, как положено! Терепаев одобрил это проявление миролюбия: – О, это правильно! По дружбе надо жить, а не как эти! В самом деле, воровства в районе – море! Пора порядок наводить хоть какой-то. Короче, Кравцов, займись и о результатах доложишь. Строго, но по закону. Верней, по закону, но строго. Вместе со списком предъявлен был для помощи Николай Павлович Бычков, бригадир, пожиловатый человек со скромным взглядом. Терепаев удалился ко Льву Ильичу завтракать, а Бычков начал комментировать список: – Значит, что получается? Цемент, значит, был в бумажных мешках. Но его же пересыпать могли! Проблема, понимаете ли! Кирпич – он сам по себе, без упаковки. Он желтоватый такой, с дырками, значит. Но в Анисовке некоторые сами такой покупали, понимаете ли. Опять проблема! А с досками и говорить нечего! Доска она и есть доска, она вся на одно лицо, понимаете ли! Так что, понимаете ли, вот такая, значит, история. – Тоже проблема? – подсказал Кравцов. – Именно! – И как будем ее решать? – Ты, Сергеич, тоже не это... Не бери близко к сердцу! – посоветовал Шаров. – Ну, пройдите просто по улицам, посмотрите, может, где что увидите... Или не увидите... – Шифер можем увидеть! – обрадовался Бычков. – Он видный такой, декоративный такой, зеленоватый, верней, даже желтоватый, короче, с продрисью, понимаете ли. Точнее сказать: с пропоносинкой как бы такой. Кравцов, идя по улице с бригадиром, не мытарил его служебными расспросами, а заговорил про жизнь: – Вот тоже несправедливость, Николай Павлович! Платят копейки, а считают, что ты должен прямо горбиться на работе! – Это правда, это правда! – сокрушался Бычков. – Да еще гордятся, что тебе копейки платят, еще считают, что много! – Прямо очень мудро говорите для молодого человека! Действительно говорите! – вздыхал Бычков. – Крутись на зарплату – а если семья? У вас семья есть? – Даже две. И обе содержу. Одна старая, там жена больная, как бросишь? А вторая – там жене двадцать восемь и детишкам пять и три. Кравцов одобрил: – Вы молодец, я смотрю! – Просто... Живу с интересом, понимаете ли... – застенчиво признался Бычков. Они миновали несколько домов, украденных материалов пока не увидели. Зато встретили Людмилу Ступину. И Кравцов остановился на минутку, поговорил с ней. Он всего лишь извинялся за ночной визит, который был вынужден нанести, когда искал незарегистрированное оружие. Людмила извинения приняла. После этого они поговорили о преимуществах передвижения на велосипеде и о том, что в Кукушкином омуте купаться гораздо лучше, чем в речке у села, только вот дно там такое, что босиком не войдешь. Ничего вроде особенного, но Цезарю, при этом присутствовавшему, разговор не понравился. А когда продолжили движение, Бычков сказал: – Плохо холостому одинокому мужчине в деревне. Да и женатому тоже не сладко, если он тут один... Мужчина один не должен быть уже потому, что он мужчина. Правильно? Кравцов глянул на вспотевшую лысину мужчины, обрамленную седоватыми волосами, и сказал: – Внимательней смотрите. Где тут ваш шифер с продрисью? Или все-таки с пропоносинкой? – С пропоносинкой. То есть зеленоватый, но с желтоватинкой такой. Шло время, а следов воровства пока не обнаруживалось. Следов воровства пока не обнаруживалось, а Лев Ильич, угощая Терепаева, уже мечтал, как он будет наказывать преступников. – У меня какая идея? Человек, допустим, украл. Его взяли, увезли, где-то там судят. А надо – при всех! Публично! Вплоть до того, что обязать народ при этом присутствовать! Терепаев одобрил: – Правильно! Я вон читал, в какой-то стране на площади расстреливают, чтобы неповадно было! А еще лучше – голову рубить. Это страшнее. Согнать народ, чтобы смотрели, и вору по голове – тюк. Сразу будут как эти! А на совесть давить, скажу тебе как профессионал, бесполезно! – А как на нее давить, если ее нет? До чего приятна беседа двух людей, во всем друг с другом согласных! Но идиллию нарушила жена Льва Ильича, Галина. Нарушила, правда, с благими намерениями. Она с утра вспомнила вчерашние упреки мужа и решила позвонить в фирму, которая должна была доставить кондиционер. Позвонила. Ей сказали: товар доставлен еще вчера и сдан получателям. Не совсем поняв, Галина передала эту информацию мужу. А тот и совсем не понял: – Каким получателям? Что за чушь? Извини, Илья Сергеевич! – и, достав мобильный телефон, начал выяснять. По мере выяснения лицо его мрачнело. Ему сообщили, что установка искусственного климата действительно была вчера привезена в Анисовку. Ее приняли под роспись. – Какую роспись? Чью? На том конце побежали звать шофера, а Лев Сергеевич вкратце описал загадочную ситуацию Терепаеву. Шофера нашли. Выяснилось, что он каким-то образом привез накладную без подписи. Лев Ильич потребовал к телефону шофера и долго его расспрашивал, не стесняясь оценивать его действия такими словами, что Галина ушла: она не любила матерщины. – Представь, Илья Сергеевич! – воскликнул Шаров, закончив разговор. – Шофер вчера привез кондиционер к администрации, потому что думал, что надо моему брату, он же тоже Шаров, свалил на руки каким-то двум пьяным скотам, которых в потемках толком не разглядел, и даже расписки не взял! А они, само собой, уперли! И даже ведь не знают, что это такое! – Дорогая вещь? Оглянувшись на дом, Лев Ильич сказал: – Жене даже не уточнял, чтобы не взъелась. Две тысячи пятьсот, извини, пожалуйста. В долларах если. Терепаев присвистнул с невольным восхищением. – Ну, скоты! – злился Лев Ильич. – Всё! Кончилось мое терпение! Ответят за все сразу! Поголовно. Надо будет всех посадить – всех посажу! Кондиционер не иголка, так просто не спрячешь! Кондиционер не иголка, так просто не спрячешь и с места на место не перенесешь. Володька собирался прийти пораньше, но его после вчерашних неприятностей сон разобрал. Потом он завтракал. Плотно, как всегда. Потом за Колькой ходил. И они пришли к кустам, где хранился агрегат, уже довольно поздно. Колька сокрушался насчет тележки: – Дашка меня убьет теперь! Она и так с утра начала: куда ночью тележку дел? Я говорю: дура, я же спал рядом все время! А она говорит: сама, что ли, тележка, уехала? Я про тебя, конечно, понял, но промолчал. Как же тебя угораздило? Ну, чего там? Цел он хоть? Володька сквозь дыру пытался рассмотреть: – Вроде цел... Но помялся... Я чего-то не вижу, где у него мотор? – Может, это какой-то новый холодильник? Без мотора? – предположил Колька. – Это как же? – Ну, не знаю. Что-нибудь там по трубам течет – и холодит... – А течет-то от чего? Само по себе, что ли? – Ну, может, и не течет, а просто в трубах стоит – и холодит... – Ну, ты умный, прямо как я! – с досадой сказал Володька. Немного надорвав упаковку, он продолжал недоумевать: – Ладно, без мотора, – согласен. Но у него и дверки, похоже, нет! Это – бывает? – Может, чего-нибудь выдвигается? – Ничего тут не выдвигается! И только тут Володьке вошло в ум воспользоваться десятилетним школьным образованием. Он начал читать по слогам латинские буквы на упаковке: – Кон-ди-ти-он... сис-тем... Кондиционер это, вот это что, ты понял? Колька удивился: – А почему? – Что почему? – Тебе же холодильник обещали. Зачем тебе кондиционер? – Значит, это не мне. – А кому же? Володька сел на траву. Колька посмотрел на него, на помятую тележку, на агрегат и начал понимать, что произошла какая-то большая неприятность. Но не мог сообразить, какая именно. Разъяснение последовало очень скоро. Сверху послышался рев мотоцикла Геши. Друзья забросали тележку и коробку ветками и отошли в сторонку. Геша смело спустился к ним по крутому склону, потому что считал свой мотоцикл вседорожным, хотя не раз у него выворачивало руль, вышибало детали, а однажды на полном ходу отскочило заднее колесо. Геша не унывает, ремонтирует и совершенствует мотоцикл, но мечтает о настоящем гоночном. Например, неплохие мотоциклы – «Судзуки», «Хонда» или старый добрый «Харлей-Дэвидсон»... – Слыхали? – закричал Геша. – У Шарова Лёвы кондиционер какой-то сперли! Стоит, говорят, как новая машина! Бешеные деньги! Лёва рвет и мечет, мента из района вызвал, Кравцов деревню прочесывает! Лёва со злости даже премию объявил: кто, говорит, укажет на вора или найдет кондиционер, две тысячи рублей получит! А вора или воров, если несколько, грозится на площади к столбам привязать и выпороть! А потом в тюрьму на пять лет! – А если они вернут? – спросил Володька. – Кто? – Ну, кто взяли. Может, они как-то по ошибке? – Ты чумной какой-то! Какая разница – по ошибке или нет? Украдено! Я кино видел по телевизору: он, значит, банк ограбил, а она, ну, жена, говорит: иди и верни. Ну, он пошел возвращать. А его схватили. А он говорит: я же вернул! А они говорят: мало ли что вернул, но украсть-то украл! Нет, две тысячи, надо же! Вы, кстати, ничего не видели? – Нет! – сказал Колька. – А чего вы тут вообще делаете? – оглядел овраг Геша. – Червей копаем! – ответил Володька. – А ты тут тарахтишь, распугиваешь! – Червей? Ну вы даете! Засмеявшись, Геша уехал. А Колька сел на траву и обхватил голову руками. – Все. Влипли! Пять лет! Только мне не грозит, меня Дашка до этого убьет. Может, все-таки вернуть? – Поздно. Это все равно что признаться. Ты слыхал: сам признался человек, а его повязали. Вот что. Давай получше закидаем. Может, не найдут? А найдут, не догадаются, что мы. – Ага. Геша нас видел. А Геше деньги нужны, на мотоцикл копит. За две тысячи он нас с потрохами сдаст. За две тысячи если не с потрохами, то с другими жизненно важными органами сдали бы Володьку с Колькой и многие другие. Все село, прельстившись обещанной наградой, искало пропажу. Затруднение было в том, что не знали, как он выглядит, этот кондиционер. Старик Хали-Гали объяснял желающим, но всем почему-то по-разному. Одним сказал, что он такой длинный и плоский, вроде доски, но в картон обернутый, другим – что квадратный, вроде телевизора, третьим – что не сильно длинный, но объемистый, вроде корыта. Самое интересное: про награду Лев Ильич не говорил! И про привязывание к столбу и порку тоже не говорил! Он, выйдя из себя, кричал только угрозы по поводу посадить негодяя (или негодяев) на пять лет. Откуда взялись две тысячи рублей, неизвестно. Но поверили в них сразу и непреложно – как и в возможность публичной порки. Побросали работу и прочие дела, рыскали по селу и окрестностям. Две тысячи – это очень нешуточные деньги! А Бычков и Кравцов все ходили и ходили без толка, пока Кравцов не заметил на крыше одного из домов (это был дом Микишина) несколько листов нового шифера зеленовато-желтого цвета. – Не этот? – показал он Бычкову. – Наш вроде пожелтее был, – засомневался Бычков. Это сомнение Кравцова насторожило. Обычно человек, обвиняющий кого-либо в чем-либо, скорее перегнет палку, чем недогнет. – Зайдем! – сказал он. Во дворе Микишин строгал доску. Собираясь женить сына Андрея, он не только думал о том, чем угощать гостей, но решил и дом привести в достойный, предпраздничный вид. Кравцов заметил, что веранда была покрашена свежей синей краской, на полу веранды – новый линолеум, дорожка вокруг дома новыми кирпичами выложена... Бычков неожиданно оживился и сам начал задавать вопросы: – Мы вот видели, у вас на крыше шифер новый. А Лев Ильич считает, что у него немного шифера взяли со стройки. Но такой шифер ведь и в городе тоже можно найти, если на Кривом рынке, например. Вы где взяли? Микишин сразу же все понял: – Там и взял. И Кравцов тоже все понял. Поэтому спросил вполне утвердительно, зная ответ: – Доски тоже оттуда? – Оттуда. – И линолеум, и кирпичи? – Все там купил! И Кравцов с Бычковым ушли. Казалось, Кравцов был даже доволен: – Хорошо, что так получилось. А то заподозришь, обидишь человека! – Именно, именно! Очень правильно говорите! – поддакнул Бычков. – Так, может, и не искать? – Вам виднее, вы милиция! Лично я не в претензии. Я тут человек чужой, должен соблюдать равнодушие! Но равнодушие Бычкову соблюсти не удалось. Он увидел нечто, что его вдруг взволновало: на крыше сарая во дворе Кублаковой красовались заплаты из шифера, как и на доме Микишина. – А это откуда? – С Кривого рынка, наверно, – догадался Кравцов. – С какого Кривого рынка? Там такого шифера нет! – Но Микишин же купил. – У него другой! – не согласился Бычков. – Он только с вида на наш похож. А этот прямо точно, как наш! Я считаю – интересный факт, товарищ участковый! Это надо обязательно спросить, откуда взяли! И Бычков решительно свернул во двор Кублаковой и решительно спросил у Натальи, которая сидела в старом кресле под деревом, в саду, и смотрела телевизор, стоящий в доме, на окне: – Здравствуйте, девушка! А скажите, откуда у вас шифер на сарае? – Здрасьте, дедушка, – ответила Наталья. И улыбнулась Кравцову: – Здравствуйте, Павел Сергеевич! – Здравствуйте, Наташа. – Так откуда шифер, интересно? – настаивал Бычков. – Ой, откуда я знаю? Какие-то вы глупости спрашиваете! Вон мать идет, у нее спросите. – Ага! – пошел Бычков навстречу Кублаковой. И еще издали закричал: – Здравствуйте! Нельзя ли поинтересоваться, откуда у вас на сарае шифер такой? – Это кто? – спросила Люба Кравцова. – Бригадир, дом Шарову Льву Ильичу строит. Шифер у него разворовали, вот он и ищет... – Я не утверждаю, конечно... – пробормотал Бычков, внимательно следя за действиями Любы. А она взяла грабли и медленно пошла на Бычкова. – Я вот сейчас этими граблями и прямо, извините, по роже! Если женщина без мужа осталась, можно клепать на нее? Бригадир, говоришь? Да твои же сторо– жа этот шифер собственными руками и приволокли и за две бутылки продали! Понял? Так что уплачено, только квитанции нет! Надо квитанцию? Надо, я спрашиваю? – Да ничего мне не надо, чего вы угрожаете вообще? Нервная какая женщина! – отступал Бычков. Споткнулся, упал, тут же вскочил и выбежал за ворота. Люба усмехнулась. – Говорите, сторожа принесли? – уточнил Кравцов. – Ну. Бери, говорят, у нас все равно излишки. – Ясно. Кравцов глянул на белье, которое сушилось на веревках в дальнем конце сада, и сказал: – До сих пор ничего в деревенском укладе не понимаю. – А чего в нем понимать? – Ну, вот такая простая вещь: белье и на воздухе сушат, и в сарае. Может, чтобы оно в сарае не выцвело? – Никто в сарае не сушит. – Да? А вы, я видел, сушили. Мне показалось, одежду мужа, нет? – Вон вы о чем... Ну, было дело. Да, решила постирать. В сарай повесила, чтобы от людских глаз. Не люблю, когда ворошат. – Я тоже ворошить не хочу. Но странно. Сколько времени прошло – и вы вдруг решили постирать. – Может, вы как некоторые другие думаете? – А как некоторые другие думают? – Ну, будто Вячеслав не утонул, а где-то прячется. Для Кравцова это было неожиданной версией. Но он сказал на всякий случай: – Нет, я так не думаю. – А мне хоть думайте, хоть нет. Форму его постирала, потому что раньше тронуть не могла. А теперь лежит чистая, глаженая. Если в самом деле вернется – готова. Если найдут, – всхлипнула Люба, – будет в чем похоронить. – А искали хорошо? – Водолазы приезжали... Там глубина такая, что... И тина. И течение по низу идет, утащить могло... Кравцов хотел еще кое о чем спросить, но тут за ним прибежал Вадик. За Кравцовым прибежал Вадик, который все больше увлекался ролью добровольного сыщика, и сообщил, что участкового ждут возле администрации. Там было довольно много народа: братья Шаровы, Хали-Гали, Квашина, Терепаев. – Привет, Цитрус! – поздоровался Хали-Гали с Цезарем. Ни Кравцов, ни Цезарь уже не поправляли его. То есть Цезарь, сами понимаете, и не мог. А Терепаев с азартом следопыта хлопотал над дорогой, что-то рассматривая. – Видишь, видишь, Кравцов? – указал он. – Колеса какие-то ясно пропечатались! – Судя по протекторам – двухколесная садовая тележка! – отчеканил Вадик. Терепаев продолжил умственную деятельность: – Ага, ага... Тут его загрузили и туда вон повезли! Ясный след, повезло тебе, Кравцов! Я бы сам в пять минут нашел, но некогда! Так что ищи – и доложишь. Поймаем паразита и в самом деле показательный суд устроим! И даже не здесь, а в районе. С афишами, понимаешь, как это... Как кино! С этими словами Терепаев сел в машину и напоследок еще раз восхитился масштабом содеянного: – Две с половиной тысячи! Богатеем, однако! В отсутствие Терепаева руководство решил взять на себя Лев Ильич. – Вот она все знает! – показал он на Квашину. И обратился к ней довольно вежливо, даже уважительно. Ибо хоть он человек и хамоватый, скажем прямо, но какой бы он был руководитель, если б не умел общаться с народом? – Кого, говоришь, видела вечером, бабуля? – Ну, кого... – задумалась Квашина. – Кублакову видела. – Так! – Девчонок видела, Нинку с Наташкой. – Так! – Мурзин с Суриковым проходили. – Ага! Уже ближе! – Потом эти... Володька Стасов с Колькой Клюевым. – Очень хорошо! А машину видела, бабуля? – А как же. Он у меня дорогу спрашивал. Шофер. – А кто после машины проходил? Понимаешь? После? – Шаров-старший торжествующе взглянул на Кравцова: ты, дескать, груши околачиваешь, а я сейчас имя преступников узнаю! Квашина вспоминала. Все ждали. – После? – уточнила Квашина. – После! – Как машина, то есть, проехала, после, значит, нее? – Точно! – нетерпеливо подтвердил Лев Ильич. – То есть кто до машины, того не считать совсем? А только после? – Точно! Ну? Квашина огорчилась: – Не знаю, милый. – Это как же? – изумился Лев Ильич. – А я сразу после машины спать пошла. Вот и не знаю. – Тьфу! – сплюнул в сердцах Лев Ильч. – Ладно, спасибо, бабуля. – И повернулся к Хали-Гали: – А ты, дед, что видел? Хали-Гали ответил уклончиво: – Может, что и видел, а не то! – Ты скажи, что не то, а мы разберемся! – заверил Лев Ильич. – Это конечно. Но бывает ведь как? – рассуждал Хали-Гали. – Видишь одно, а на самом деле – другое. А оно, может быть, какое-нибудь третье! А приглядишься – его и вовсе нету! – Чего – его? – терял терпение Шаров-старший. – Вот чудак человек! – удивился Хали-Гали его непонятливости. – Раз его нету, значит – ничего! Лев Ильич некоторое время стоял как бы ушибленный. Анисовскую логику он переварить был явно не в силах. И единственное, что смог вымолвить, обращаясь к Кравцову: – Нет, народ надо менять! Кравцов неопределенно пожал плечами. То ли соглашался, то ли молча возражал, то ли был третьего мнения, но такого же неопределенного, как слова Хали-Гали. Потолковав со стариком еще пару минут, он догнал братьев Шаровых и Вадика, которые решили пойти по следу тележки. Они шли по ясному следу тележки. Вадик держал в руках блокнот, куда записывал результаты наблюдений. – Вот тут он чуть не уронил. А вот по краю колесо прошло, – комментировал он. – А тут еле удержал... А тут... Тут следы оборвались, повернув вниз, где трава была явно примята. Все спустились. Увидели множество следов и обрывок упаковки. – Ясно! – сказал Лев Ильич. – Тут прятали. Но отсюда-то куда дели? Сюда полно следов, а обратно – нету! – Может, – предположил Андрей Ильич, – они по своим же следам обратно уволокли? – Не похоже! – сказал Вадик. – Круто слишком. И зачем? Дорога рядом! Дорога была рядом. Но в том-то и фокус, что от места, где хранился кондиционер, до дороги никаких следов не отыскалось. Вадик увидел лишь в кустах сломанную ветку и задумчиво на нее уставился. Кравцов подошел и, доламывая ветку, спросил: – Есть соображения? – Это же улика! – вскричал Вадик. – Да? – Кравцов повертел ветку в руках и бросил в кусты. – Вряд ли. А скажи лучше, Вадик... – Кравцов присел на корточки, что-то рассматривая. Вадик напрягся, готовясь ответить на вопрос так, чтобы не ударить в грязь лицом. – Скажи, Вадик, что это за цветочек такой? – показал Кравцов на довольно скромное соцветие бордового оттенка. – Кровохлебка. Хорошее желудочное средство, кстати. А почему вы спросили? – Просто интересно. Кровохлебка... Жутко звучит, а цветочек приятный... И Кравцов ушел с места предполагаемого преступления, а Вадик долго раздумывал, с какой стати Павел Сергеевич заинтересовался пустяковым цветком. Вадик лег на землю, побоявшись сорвать кровохлебку, осмотрел ее, обнюхал, но загадки не разгадал. И решил так: это метод опытного оперативного работника – переключить внимание подозреваемого на что-то постороннее, усыпить его бдительность, а потом ошеломить неожиданным вопросом. Но ведь Вадик-то не подозреваемый и ошеломлять его не надо! Непонятно... И все же прием Кравцова Вадик решил взять на вооружение. Он приступил к самостоятельному расследованию. И результаты сказались очень скоро: на дороге рядом с кустами Вадик обнаружил свежие следы от больших колес и обрывок картонной упаковки. Потом вернулся и осмотрел те следы, которые поменьше. Предвкушая раскрытие, Вадик ничего не сказал братьям Шаровым. Сначала надо наведаться к Кольке Клюеву и Володьке Стасову. А Володька Стасов в это время ехал с Колькой на сенопогрузчике. Это трактор такой, у которого впереди устройство с длинными штырями – для захвата сена и подъема его при стоговании. Там сейчас было что-то, завернутое в брезент. То есть ясно что – кондиционер. Такой Володька и Колька придумали способ: с дороги, не заезжая в кусты, протянуть подъемник и погрузить кондиционер, чтобы куда-нибудь вывезти. Сначала решили – в пещеры. Туда, на высокий каменистый берег Курусы, где когда-то жили монахи. Колька, правда, сомневался: – Найдут! Если везде искать будут – обязательно найдут. – Мы до ночи только! – успокоил Володька. – А ночью что-нибудь придумаем! – Меня ночью Дашка не отпустит. Слушай, давай в воду с обрыва – и все! – предложил Колька. – И никто никогда не найдет, там же омут! – Можно попробовать. Хотя за две тысячи и в омут полезут! В омут не в омут, а к дирекции ОАО «Анисовка», располагавшейся на территории винзавода, где была резиденция Льва Ильича Шарова, пришло довольно много анисовцев. Они что-то там между собой сварливо шумели и норовили все вместе проникнуть в дирекцию. Стелла, секретарша Льва Ильича, несимпатичная, но ярко накрашенная девушка лет тридцати пяти, долго сдерживала их напор, а потом, заглянув в кабинет руководителя, пожаловалась: – Прутся, как бешеные! Чего с ними делать-то? – А чего хотят? – Две тысячи получить. – Какие две тысячи? – Ну, им сказали, что тому, кто на воров покажет или кондиционер найдет, две тысячи заплатят. – Кто? – Вы. – Вот болтать горазды! А что, они все кого-то видели? – Будто бы. Лев Ильич заинтересовался и вышел на крыльцо. Его дожидались бойкая Желтякова, похмельный Савичев, взбаламученный Геша, прихорашивающаяся Нюра, старуха Акупация и жаждущий правды Дуганов. – Только по очереди! – предупредил Шаров-старший. Все согласились и заговорили разом. – По очереди, я сказал! – крикнул Лев Ильич. Начали говорить по очереди. Желтякова заявила, что украл кондиционер Читыркин. Он у нее с огорода пленку парниковую унес в прошлом году, а в этом два бревна стащил с-под сарая, а у Клюквиных упер деревянные формы для делания кизяков, так что если кто и стащил кондиционер, то это он! – Ясно, – сказал Лев Ильич. – Дальше! – Как это дальше? А деньги за информацию? – взвилась Желтякова. – Эту информацию я и так знал. Желтякова взялась было спорить, но перебил Савичев. Он зычно пообещал Льву Ильичу, что лично он, Савичев, готов воров поймать своими собственными голыми руками в течение часа, но с условием: тысяча – авансом! Лев Ильич попросил его удалиться, употребляя неделикатные выражения. Савичев поскреб в затылке и ушел. Если честно, он ни на что и не надеялся. Геша сказал, что возле места, где, как все уже знают, прятали кондиционер, он сегодня кое-кого видел. – Кого? – ухватился Лев Ильич. – Извините, но я тоже без аванса не скажу! Тысяча! – уперся Геша, зная по опыту, что обещанного три года ждут. Он понимал, что, скорее всего, вторую тысячу ему не отдадут, но одну рассчитывал получить твердо. На его беду Лев Ильич ему не поверил. – Ага! – сказал он. – Сейчас каждый мне скажет, что там кого-то видел. – Каждый скажет, а я видел! – Ну, кого? Скажи – и выдам аванс! А покажешь, где спрятано, сразу выдам всю сумму! Это Лев Ильич сказал неосторожно. Геша тут же рассудил: в самом деле, зачем тратить ценные сведения? Лучше уж найти Володьку и Кольку, которые, как он легко догадался, сейчас перепрятывают кондиционер, застать на месте преступления и получить за это полную сумму! С этой идеей он укатил. Жеманно отмахиваясь от вонючего дыма мотоцикла, Нюра сообщила, что она никого не видела, но воспользовалась моментом и пришла ко Льву Ильичу насчет работы. Муж у нее, как известно, в отсутствии, а ей жить на что-то надо. При этом, само собой, тяжелой работы она выполнять не может в связи с некоторыми особенностями организма. – А что бы ты хотела тогда? – Ну, секретаршей у вас, – улыбнулась Нюра свежему, крепкому еще Льву Ильичу. – Секретарша, между прочим, уже есть! – высунулась из-за спины Шарова Стелла. – И не просто секретарша, а секретарь-делопроизводитель! А у тебя восемь классов всего! – Буквы писать хватит, – успокоила ее Нюра. – И дела производить тоже. Секретарше еще внешность нужна. – У меня внешности нету? – возмутилась Стелла, искренне считающая себя красавицей и полагающая, что местные мужики до сих пор этого не поняли из-за грубости вкусов, а замуж не зовут потому, что просто боятся к ней подступиться. – Внешности у тебя полно! – согласилась Нюра. – Даже слишком. Один нос... – Что?! Лев Ильич не дал вспыхнуть бабьей сваре, попросил Нюру зайти в другой раз. Остались Дуганов и Акупация. Дуганов завел речь о том, что в воровстве виноваты не те, кто украл, а социальные условия, поощряющие воровство. Если бы людям платили вовремя зарплату... – и далее минут на пятнадцать. Лев Ильич, как ни странно, выслушал. Он был руководитель все-таки из прошлого времени. Он это время помнил хорошо. Он помнил, каким незыблемым оно казалось. Да, сейчас остались только руины. Сейчас кажется крепким то, что пришло на смену. Но и оно ведь может рухнуть, а прежнее – вернуться. И бог ведает, где тогда может оказаться Дуганов, а где сам Лев Ильич. Поэтому он поблагодарил Дуганова и пообещал принять возможные меры. Акупация же сразу потребовала две тысячи. – За что, бабушка? – Мне сказали, ты всем даешь. – Я никому не даю. И не собираюсь. – Ладно. Обойдусь на самом-то деле. Мне надо, – заглянула Акупация в памятную бумажку, – тысячу двести сорок шесть рублей двадцать восемь копеек! – Ишь ты! А меньше никак? – С какой стати? Это моя пенсия! На два месяца, паразиты, задерживают! – А я при чем? Жалуйся моему брату, он власть! – Да какая он власть? Деньги-то у тебя! Акупация была по-своему права. Сколько она себя помнит, в совхозе были сельсовет и дирекция. Сельсовет считался властью, но, действительно, кроме выдачи справок ничего не мог. Председатель сельсовета был фигурой уважаемой, но беспомощной. В руках же директора была власть настоящая, серьезная. Экономическая – сказала бы Акупация, если бы знала это слово. Работой, финансами, строительством, хозяйством, то есть жизнью как таковой ведал именно директор. Была еще одна голова этой трехголовой гидры: парторг. Но кроме того, что он проводил какие-то собрания и заставлял совхозных рабочих подписываться на газету «Правда», Акупация о нем ничего не помнила. Из этого можно сделать неожиданный, но закономерный вывод: на селе советской власти в последние десятилетия фактически не было, партийная существовала бледной тенью, была одна лишь экономическая с худосочно социалистическими признаками; следовательно, социализм кончился раньше, чем нам об этом объявили (при этом есть сомнения: а был ли он вообще?). Пересказывать прения Акупации и Льва Ильича не будем. Свои кровные тысячу двести сорок шесть рублей двадцать восемь копеек она из директора не выбила, но двести рублей он, между прочим, ей все-таки дал – и даже без расписки. Анисовка же, одержимая алчностью, продолжала искать воров или кондиционер. Анисовка продолжала искать воров или кондиционер, а Вадик зачем-то пришел к дому Кольки Клюева. Даша купала во дворе грудного младенца. – Привет, Даш! А Колька где? – поинтересовался Вадик. – Шатается где-то. А может, на работе, в садах. Чего надо-то? – Да я дорожку у себя в саду насыпать хотел щебенкой. А у вас тележка же есть. Не дашь на полдня? – Если б я знала, где она! Вчера он на ней хотел что-то возить, но передумал, а ночью она взяла и пропала. Вадик обрадовался, но вида не подал. – Что значит – хотел возить? – Да пришел, дурачок, и говорит: помочь, говорит, просят. Он же безотказный. Ну, я не пустила, конечно. А ночью пропала тележка! Да вернут, я думаю. А ты у Микишиных возьми. – У них не тележка, а тачка, она неудобная. Таких тележек я только три знаю: у вас и по одной у Шаровых. – Шаров Андрей Ильич ему ее и дал за работу. Вечно он натурой платит, а не деньгами. Возьми у самого Шарова, он не гордый, даст. А ты все-таки медперсонал, человек уважаемый. – Спасибо на добром слове. Значит, ночью исчезла тележка? – Ну. – Ясно... Вадик побежал домой, схватил мопед и помчался в неизвестном направлении. В таком же направлении мчался и Геша. Но ему повезло больше: он увидел возле реки сенопогрузчик. Геша пришпорил свой мотоцикл. Сейчас он их с поличным – и две тысячи у него в кармане! Да, но свидетелей же нет! Геша сбавил скорость. Вот проблема! Поедешь за Шаровым-старшим – эти уедут. Подъедешь к ним – они от всего отопрутся, ему же по шее накостыляют, а улику уничтожат. Или скажут, что нашли и везли сдавать. Именно! – пришла в голову Геше мысль! Они же не дураки, в самом-то деле! Трудно разве сообразить: мы, дескать, ни при чем, ехали, увидели, подобрали, везем сдавать. И Геша решил не предпринимать пока мер, а вести наблюдение. Кружить вокруг и около, следить за их действиями и улучить момент, чтобы взять их с поличным. Думать на ходу, да еще на таком зверском мотоцикле, – опасно. Геша недоглядел, колесо попало в выбоину, мотоцикл подбросило, он полетел в одну сторону, а Геша в другую, хотя и параллельно. К счастью, остался жив и здоров, но мотоцикл оказался неездоспособен. Геша огляделся. Сенопогрузчик исчез. Сенопогрузчик не исчез, а стоял над обрывом, и Володька готов был сбросить в омут несчастный кондиционер. – Стой! – вдруг закричал Колька. – Отец твой идет! В самом деле, снизу поднимался с удочками старший Стасов. Спросил: – Чего это вы делаете? Володька не растерялся: – Да вот мусор убрали в мастерских, велели свалить где-нибудь. – И ты в реку решил свалить? Умный! – иронически похвалил Стасов. – И в кого пошел, даже интересно? У тебя даже и мать не дура, между прочим, не считая меня! – А куда же его? – Забыл, где помойка у нас? – У нас, дядь Слав, везде помойка! Совсем нет благоустройства на селе! – пожаловался Колька. – Вот вы бы и благоустроили. Трепачи! – осудил молодежь Стасов. И научил Володьку: – Вези во Вшивую балку. Туда даже из города возят, паразиты! – Пусть возят! А мы потом утилизуем! – показал сообразительность Колька. Стасов пошел к селу, а Володька с Колькой поехали к пещерам. – Сразу надо было, – говорил Володька. – А ночью придумаем что-нибудь. Они сволокли кондиционер к пещерам, занесли в одну из них, стали забрасывать вход ветками, впопыхах не сообразив, что от этого вход сразу станет заметным, слишком отличаясь от других. Колька работал быстро и все время озирался. – Слушай, давай быстрей. Не люблю я тут бывать... – Дикого Монаха, что ль, боишься? – поддразнил Володька. – Что я, дурак, в него верить? – не сознался Колька. – И зря. Ему сто с лишним лет, и он тут в самом деле где-то живет. Не просто так у нас всякие штуки случаются. То картошку кто-то роет, то гусей недосчитываются. – Ладно тебе. Это строители из «Поля чудес» промышляют, знаешь же. – Мы вот с тобой говорим, а он слушает! – подначивал Володька. – Может, позвать его? Сигареткой угостим. А? – И вдруг закричал в пещеру: – Эй, Дикий Монах! Ты в каких штанах? Неожиданно послышался странный звук: что-то глухо гукнуло. И не надо говорить, что это эхо – Володька и Колька тут с малолетства ошиваются, никакого эха тут не водится – по крайней мере, когда надо. Они испугались, отпрянули, тут опять что-то гукнуло – и они помчались вниз по склону, спотыкаясь, падая, ушибаясь, и очнулись только в самом низу. – Ты чего побежал, чудило? – спросил Володька, потирая локоть. – Это ты побежал! – Я тебя догонял, чтобы ты не сбежал совсем! Я же один не управлюсь! – А почему ты меня впереди догонял? – удивился Колька. – Почему, почему... Потому! Дорогу тебе, дураку, загораживал! Ладно, будем считать, что спрятано. Надо погрузчик на место вернуть. Володька поехал возвращать погрузчик на машинный двор, Колька по пути соскочил и отправился домой, а Кравцов, потеряв интерес к прогулкам с бригадиром Бычковым, один навестил Стасовых с целью найти Володьку. Володьки не было, а Нина лежала под яблоней на раскладушке и читала книжку под названием «Дикое пламя любви», на обложке которой были изображены красивый мужчина и красивая женщина, не вполне одетые и обнявшиеся. Книжка была глупая, но интересная; к тому же Нине было приятно осознавать, что она понимает в любви и жизни гораздо больше, чем писательница, написавшая этот роман. Увидев Кравцова, она застеснялась и бросила книгу под раскладушку. Кравцов поздоровался и спросил про Володьку. – Он работает, – сказала Нина. – А где, не знаете? – Я как-то не интересуюсь. – Ясно. Вот что. Когда появится, пусть сейчас же найдет меня. Передадите? – Мне не трудно. – Спасибо. И скажите так: по интересующему его вопросу. Запомните? – Конечно. По интересующему его вопросу. А что за вопрос? – Он знает. Извините. Кравцов ушел, а Нина очень рассердилась на себя. Наверняка он заметил, какую дурацкую книгу она читала. Подумает теперь: деревенщина, глупенькая, ей бы только про выдуманную любовь... И говорила она с ним слишком как-то робко, будто в чем виновата. И смотрела так, будто заигрывает; вообще противно вспомнить. В общем, когда появился брат Володька, она пребывала в сумрачном расположении духа. – Нин, дай пожевать чего-нибудь! – попросил Володька. – Сам возьмешь, все на виду. К тебе Кравцов заходил. – Зачем? – Чтобы ты его нашел срочно. – Зачем? – Диктую по памяти: по интересующему его воп– росу! – А что его интересует? – Глупый какой-то! – рассердилась Нина. – Это я пересказала. По интересующему тебя! – Меня ничего не интересует. – Это я давно знаю. Короче, я передала, и все. – Так... – сказал Володька. И пошел обратно со двора, чтобы рассказать об этом Кольке. Но Колька и сам уже примчался, страшно напуганный. – Этот гад, сыщик доморощенный, Вадик-фельдшер приходил! Тележкой интересовался! Ты понял? Вычислил он меня! – Меня тоже, – вздохнул Володька, – только не он, а Кравцов. – Пусть, говорит, придет по интересующему меня вопросу. На допрос зовет, ты понял? – Дашка меня убьет теперь! – А меня посадят, как пить дать! Слушай, бежать надо! И прямо сейчас! – Куда бежать? А Дашка? А ребенок у меня, ты забыл? – Дашке объяснишь! Ты ей на свободе нужен или в тюрьме? – Дома я ей нужен! Знаешь что? Пошли все-таки признаемся. Мы же не украли, мы же по ошибке! Ты думал, что холодильник же! Володь, пошли! – Вообще-то холодильники тоже без спроса не берут... Ну, иди, сдавайся. И меня продавай. А я сбегу! – твердо сказал Володька. – Нет, надо что-то придумать... – Тогда давай думать. Пошли заодно поедим чего-нибудь, – пригласил Володька. – Ты жрать можешь сейчас? – поразился Колька. – Жрать я всегда могу. И вообще, может, еще обойдется как-то... – Как? – Как-нибудь. Похоже, Кольку этот ответ успокоил. Он вспомнил, что в его короткой жизни было уже довольно много неприятностей, но большинство из них в самом деле как-то сами по себе рассасывались. А поесть никогда не мешает. Заодно и подумать. Подумать только! – радовался Вадик, стоя в машинном дворе у сенопогрузчика и доставая очередной обрывок упаковки. Он, всего лишь фельдшер, фактически раскрыл преступление во всех подробностях и с неопровержимыми уликами! Попляшут теперь Володька и Колька! Если надо, он сумеет и пробы грунта с колес взять, и отпечатки пальцев! А пока надо все задокументировать. И Вадик пошел в медпункт, где долго сидел, записывая схему раскрытия воровства, не упуская ни одной детали, не выпячивая себя, но и не умаляя своей роли. К чести его надо сказать, что о двух тысячах он в этот момент даже и не вспомнил. Во всеоружии явился он поздно вечером к Кравцову. – Павел Сергеевич! – сияя, заявил он. – А я знаю, кто украл кондиционер! И доказательства есть! Вадик ожидал если не изумления, то удивления с последующей похвалой. Но Кравцов как лежал на кровати, читая книгу, так и остался лежать. Сказал только: – Вадик... Во-первых, не надо путать преступление с элементарной дурью или ошибкой. Во-вторых, не надо суетиться. Я понимаю, азарт правого дела... Но, знаешь ли, в этом азарте можно наделать очень много неправых дел. Что ты мне предлагаешь – в тюрьму Володьку с Колькой посадить? Тут явно недоразумение. – Так вы... Что Колька и Володька... А вы как узнали? – Неважно. – И что теперь делать? – Да сделано уже все. Потерпи до утра. – Да? Ладно. Как-то... Как-то я, в самом деле, засуетился... Даже неловко... Нет, но все-таки, как вы узнали?.. – Утром, Вадик, утром. Утром коробка с кондиционером, подклеенная и подлатанная, оказалась у дома Шарова-старшего. Тот, выйдя, бросился к ней, осмотрел. Разорвал упаковку, обследовал корпус. Вроде повреждений незаметно. Но, приглядевшись, Лев Ильич что-то обнаружил. Прикоснулся пальцами и понюхал их. Он ворвался в здание администрации так быстро, что Андрей Ильич не успел спрятать шахматы. – Это как понимать? – спросил Лев Ильич Кравцова. – А что? Все ведь на месте? – Его явно в порядок приводили! Там даже следы покраски! – выставил испачканные пальцы Лев Ильич. – Еще неизвестно, работает он или нет! А главное: даже если вор вернул ворованное, он остается вором! Так или нет? – Не всегда, – уклонился Кравцов от прямого ответа. Андрей Ильич пришел ему на выручку. – Лёв, да пустяк дело, – сказал он брату. – Вовка Стасов думал, что это холодильник, который я ему обещал. Элементарная ошибка. Считай, что я виноват. Не судить же парня за то, что обознался! – Так, значит? Хорошо! Простим вора за кондиционер. А всех других воров тоже простим? Кто доски и шифер разворовал? – Тут сложнее, – сказал Кравцов. – Ангелов в селе, может, и нет, но с вашей стройки украсть трудно. – А что же тогда? Бригадир, что ли, продавал, получается? Я же говорю: он столько получает, что ему смысла нет! – Сколько волка ни корми, а ему все мало! – произнес Андрей Ильич рассеянно, глядя на доску. Лев Ильич рассердился: – Вот я сейчас позову его – и попробуйте предъявите ему свои обвинения в глаза! – Позвать его трудно, уехал он, – сообщил Кравцов. – Куда? Когда? Кто разрешил? – Моя вина, спугнул жулика, – признался Кравцов. – Поговорил с ним вчера предварительно, хотел еще побеседовать... А он почему-то взял и уехал... Цэ-шесть – цэ-семь, Андрей Ильич! Лев Ильич посмотрел на Кравцова, на брата, круто повернулся и, выходя, произнес свою любимую фразу: – Нет, народ надо менять! Кравцов и Андрей Ильич переглянулись. Кроме них, здесь никого не было. Следовательно, на этот раз они оказались в роли народа, который надо менять. Но вслух эти мысли они обсуждать не стали. Андрей Ильич, кстати, даже не поинтересовался, каким образом Кравцов все раскрыл. Вопрос этот не давал покоя Вадику. И так голову ломал, и эдак, не выдержал, пришел вечером к Кравцову и взмолился: – Павел Сергеевич, но как вы все-таки догадались? Вы ведь сразу догадались, я понял. Но как? – Элементарно, Вадик, – ответил Кравцов. – Слушай внимательно. Их... – Бин! – подхватил Вадик, подумав вдруг, что Павел Сергеевич зачем-то начал говорить на немецком языке. – Да нет. Их видел Хали-Гали, он вечно по ночам шатается. Ну, и мне сказал. – И все?! – разочарованно вскричал Вадик. – И все. На самом деле это было не все. Когда Колька и Володька пришли-таки вечером рассказывать Кравцову то, что он и так знал, когда он посоветовал им незаметно вернуть кондиционер, Колька на радостях выпалил: – Ты, Володь, вечно вот так: не виноват, а другие думают, что виноват! С Кублаковым точно так же! – Это как же? – спросил Кравцов с веселым любопытством, будто хотел услышать забавный анекдот. – Да тоже ерунда была: Кублаков Володьку у магазина Клавдии-Анжелы чуть не пристрелил, а Володька его утопить грозился за это! Ну, его потом, когда Кублаков утонул, таскали, допрашивали. – Да ладно тебе, – неохотно сказал Володька, а Кравцов понял, что имеет дело С ОЧЕРЕДНЫМ ЗВЕНОМ В РАССЛЕДОВАНИИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ГИБЕЛИ КУБЛАКОВА. |
||
|