"Дети погибели" - читать интересную книгу автора (Арбенин Сергей Борисович)Глава 3Во время панихиды, когда Маков, чувствовавший себя неуютно среди нескольких сослуживцев Филиппова, вышел из церкви подышать свежим воздухом, кто-то тронул его сзади за локоть. Лев Саввич обернулся. Перед ним стоял невысокий, с большой лысиной человек, одетый в чёрное пальто, с чёрной шляпой в руке, – и оттого похожий на гробовщика. – Лев Саввич! – голос был глухим, замогильным, – Маков даже слегка вздрогнул. – Прошу прощения, Бога ради… Но другого случая увидеть вас наедине у меня, скорее всего, не будет… – Кто вы такой, милостивый сдарь? – почти сердито спросил Маков. – Я работаю… работал с господином Филипповым. Иногда выполнял его поручения. – Поручения? Какого рода? – Всякого. Чаще всего довольно деликатного-с. Маков молча смотрел на лысого господина, пытаясь припомнить: не встречалось ли ему это желтоватое бритое лицо раньше. – Я, видите ли, телеграфист. При Главном жандармском Управлении… Маков насторожился. Даже слегка покосился по сторонам: не видит ли кто. Но вокруг было пусто, в церкви еще пели покойный тропарь. Чуть поодаль начиналось кладбище, торчали потемневшие кресты среди тёмных хилых сосенок, на оградках, утопавших в рыхлом снегу, висели чёрные высохшие венки с выцветшими лентами. – Пойдёмте, – кратко сказал Маков и зашагал, не оборачиваясь, по первой попавшейся дорожке между могил и склепов. Странный телеграфист торопливо шёл следом. Говорил глухим голосом в спину Макова: – Я служил еще при Николае Павловиче. Знаком с телеграфными аппаратами Якоби, Морзе, Юза… Почти сорок лет беспорочно… Имею два ордена… В Турецкую войну состоял при генерале Дрентельне в тыловом штабе по снабжению… Тропка закончилась. Маков оказался в тупике, где снег уже никто не чистил. Остановился перед старым полуобвалившимся склепом, повернулся. – Так вы, сударь, выходит, многое знаете, – сказал Маков. – О! Действительно, много. Я даже записи веду. Ко мне на службе-с хорошо относятся. К начальству вхож, разговоры слышу… – Что же вы слышали? Незнакомец надел наконец шляпу на посиневшую, озябшую лысину и произнёс совсем просто: – Покушение на генерал-адъютанта Дрентельна было инсценировано. Маков молчал. Незнакомец понял его молчание по-своему, заторопился: – Вот, я нарочно взял сегодня с собой некоторые документы… Тут копии донесений, телеграмм, мои личные записи о беседах с разными чинами Третьего отделения. Мне кажется, это как раз то, что вы ищете… Он совсем смешался и начал совать в руку Макова туго перевязанный бечёвкой свёрток. Маков посмотрел на свёрток, но не взял. Сделал полшага к телеграфисту и прошипел ему в самое лицо: – А откуда вам известно, сударь, что именно я ищу? Телеграфист попятился. – Господина Филиппова убили… – пролепетал он. – И я знаю, кто убил. И знаю, за что… И кто отдал команду убить – тоже знаю. Телеграфист быстро огляделся по сторонам, снова повернулся к Макову. Лев Саввич пристально поглядел ему в глаза. – Фамилия? – Моя-с? – телеграфист чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Акинфиев. Иван Петров. Из дворян-с. – И с генералом Дрентельном, значит, вы давно знакомы? – Точно так-с. Только раньше, осмелюсь сказать, шапочно, когда они ещё Измайловским полком командовали. – Измайловским, значит… Ну, так вот что я вам скажу, любезный: подите прочь. Телеграфист на секунду онемел. Потом отшатнулся, выговорил побелевшими губами: – Да-да, я понимаю-с… Время такое… Никому верить нельзя… – Вы – провокатор, – перебил его Маков. – Ни с каким Акинфиевым Филиппов не работал. А с кем он работал – я вам не скажу. Понятно вам? – Понятно… – прошептал Акинфиев. Съежился, начал неловко и торопливо засовывать свёрток в карман пальто. Свёрток почему-то никак не хотел умещаться в кармане. – Простите, Бога ради… Я ведь от чистого сердца… Душа болит от всего, что замышляют эти. Он потоптался, развернулся, и сделал несколько неровных шагов, – сапоги утопали в снегу выше щиколотки. И вдруг обернулся. – Господин Филиппов, земля ему пухом, работал с Петенькой. Он как-то жалко улыбнулся и неровной, подпрыгивающей походкой устремился между оградок к тропинке. Маков негромко сказал: – Постойте. Телеграфист замер. – Петенька – это вы? – Я-с… Сынок у меня был – Петенька. Погиб на Кавказе, в стычке с горцами. Подпоручика только, по выходе из Инженерного училища, успел получить… – Хорошо, – проговорил Маков, всё еще сомневаясь. – Дайте мне эти ваши бумаги. И учтите: я шуток не люблю. Бумаги Петеньки, которые Маков просмотрел вечером в своём домашнем кабинете, оказались такими, что, будь в них правды даже только десятая часть – и этой части хватило бы, чтобы взорвать всю Россию. И куда могли повести ниточки дальше? Страшно подумать. И ещё одна мысль не давала покоя: почему эти бумаги Петенька не передал Филиппову? Господи, – Маков перекрестился. Вот времечко: никому нельзя верить. Ни-ко-му. А потом похолодел от другой мысли: ведь Филиппова сначала допросили перед тем, как убить. Что именно они успели выпытать у Филиппова? Знал ли он, что везут его убивать? Если знал, – то, конечно, мог рассказать о многом… Маков долго не мог уснуть в эту ночь. Утром Макова ждала еще одна неприятная новость: в МВД поступила записка из жандармского СПб Управления с уведомлением о том, что дело об убийстве Филиппова должно быть передано из ведения судебного следствия в Третье отделение «ввиду явно политического характера преступления». Бумага была подписана полковником Комаровым и завизирована Дрентельном. Никаких обоснований того, что убийство совершено по политическим мотивам, не указывалось. Маков, читая записку, багровел. «Политические мотивы! Именно политические! Рыльце, видно, сильно в пушку! Ну да мы еще посмотрим…» Маков приказал составить подробное изложение мотивов, опровергающих политический характер убийства и доказывающих, что Филиппов был убит грабителями. Начальник департамента полиции Извеков стоял навытяжку, а Маков, расхаживая по кабинету, говорил: – Копии протоколов свидетельских показаний. Копию первичного досмотра. Всех свидетелей перечислите поимённо, с указанием адресов. Опись украденного у Филиппова имущества. Характер ранения, – он ведь ножом зарезан, как мне сказали? Обычным ножом, с каким на Обводном каждый второй бродяга ходит. Всё это приложите к записке. Снеситесь с полицией при градоначальнике, затребуйте все сведения об убийстве. А также с судебным следователем. И, сделайте одолжение, Иван Иванович, – составьте записку как можно скорее. – На высочайшее имя? – Да. С копией для министерства юстиции, графу Палену – лично. Извеков удивлённо приподнял брови, но промолчал. – Вероятно, Лев Саввич, раньше сегодняшнего вечера не успеем… А то и до утра… – До утра? Утром уже поздно будет! – повысил голос Маков. – Если сегодня в полиции появятся жандармские ищейки, – они вытащат все бумаги, – и потом их уже не разыщешь! – Немедленно распоряжусь, ваше высокопревосходительство! – официально ответил Извеков. Глядя ему в спину, Маков подумал: «Нет, этот не выдаст… Разве что… купят?» Дежурный адъютант доложил: в приемной дожидается городовой по фамилии Кадило. – Ах, да!.. Совсем из памяти выпало… Пусть войдёт. Маков ещё не решил, что делать с этим каретником. Но, едва вспомнив это слово – «каретник», – тут же и понял, что нужно сделать. Кадило был свеж, румян и бодр, как и положено петербургскому городовому. – Ну, как служба, Кадило? – спросил Маков. – Служу царю и Отечеству! – Молодец! – Рад стараться! – гаркнул Кадило так, что стакан на подносе звякнул о графин. Маков показал ему жестом: садись, мол. Кадило снова присел на самый краешек кресла, да так осторожно, словно боялся провалиться в мягкую бездонную обивку. – Значит, вот что… Опиши-ка мне ещё раз ту карету, в которой Филиппова увезли. – Каретка, значит, так себе, видно, что нанятая. Дверка ободрана… – Кадило замолчал, морща лоб. – Темно было, ваше высокопревосходительство. Да я и не очень смотрел: слышу, вроде знакомцы господина Филиппова, приглашают к ним в карету присесть. – Та-ак… – Маков встал, опершись руками о стол. – Значит, эту карету ты уже отличить не сможешь? Кадило помялся. – Должно быть, не смогу. Обычная городская, чиновники для выезда нанимают… – Чиновники-то – те с кучером нанимают. А тут что за кучер был? Лицо Кадило внезапно просветлело: – А ведь и правда! Кучером-то был не простой извозчик! Я их, извозчиков, навидался! Сидят на облучке – кулём, руки между колен. Когда седока ждут – завсегда так сидят. Так, извиняюсь, легше нижнему, значит, месту, и спина не затекает. А тот сидел прямо, даже не смотрел, кого в карету сажают. Должно, из военных… – Из военных. А не из жандармов? Маков снова сел, побарабанил пальцами по столу. – М-да… – сказал. – Значит, в этом деле ты мне не помощник… Кадило стоял прямо, – подскочил ещё одновременно с Маковым, извиняющимся голосом пролепетал: – Ну… Разве ещё что… В карете женщина была. Духами дамскими больно уж несло. Маков внимательно посмотрел на Кадило, думая уже о чём-то другом. Снова поднялся: – Женщина, говоришь? Не из панельных ли девиц? – Не могу знать! А только духи не простые, не те… – Вот как. А! Ты же проституток, как и извозчиков, много перевидал… Ладно, Кадило, ступай на службу. Квартальному скажешь: вызывали в министерство показания сверять. Пропуск у дежурного подпишешь, – покажешь квартальному. И вот что… О том, что было здесь… – Маков взглянул в лицо Кадило, – …и когда вы с Филипповым по каретным дворам ходили – никому ни слова. Понял? Это государственная тайна. Даже своей вдовушке… Чухонке, как бишь её… Ни гу-гу. Понял ли? – Понял, ни гу-гу! – зардевшись, но браво ответил Кадило. – Не извольте беспокоиться, а дальше меня не выйдет. Маков обошёл вокруг стола, подал серый канцелярский конверт. – Это – за службу. Купишь новую шинель, сапоги… Конфект чухонке своей… – Рад стараться! – ещё громче гаркнул Кадило, и ловко спрятал конверт – Маков даже не заметил куда. Пока бумаги будут ходить в Зимний и обратно, Маков должен был сделать ещё одно необходимое дело. Он вызвал правителя канцелярии, но получил известие, что правитель прихворнул. Пришлось иметь дело с его заместителем Зайцевым. – Необходимо произвести выемку всех бумаг господина Филиппова, – сказал Лев Саввич Зайцеву. Зайцев, смуглый от природы, с лицом, словно высеченным из древнего камня, молча кивнул. – Выемку произвести по всей форме, в присутствии прокурора судебной палаты. Зайцев снова кивнул. В руках у него была планшетка с карандашом, но он ничего не записывал. – Прокурор… Лучше, если это будет Воробьёв. Я напишу записку сенатору Евреинову, попрошу об одолжении. А пока вот что. У Филиппова был свой несгораемый шкап… Споткнувшись на слове «был», Маков хмуро взглянул на Зайцева. Зайцев в ответ слегка поклонился, при этом лицо его выражало нечто, отдалённо напоминающее административный восторг. Однако, учитывая резкость черт, восторг был скорее похож на отвращение. «Гм! – подумал Маков. – Вот странный тип. То ли из мордвы, то ли из черемисов… А дослужился до статского. Молчалив, как Будда. Тем и ценен…» Зайцев между тем разогнулся и, так сказать, разомкнул свои каменные уста. – Ключ от шкапа господин Филиппов всегда носил при себе. – Я знаю. А второй экземпляр? – А второй… – Зайцев как бы нарочито обиделся: – А где второй?.. Об этом, боюсь, никто не знал. Возможно, только ваше высокопревосходительство. «Дерзит! – вспыхнул Маков и угрюмо посмотрел на Зайцева. – Однако и хитрец же человек был Филиппов…» Вслух сказал, пересилив гнев: – Да, я знаю. Возможно, сейчас этот ключ уже у судебного следователя… Если не в Охранке. Приобщён к уликам; но у меня есть слепок ключа. Потрудитесь, Иван Сергеевич, до этого шкапа пока никого не допускать. Даже если прискачет сам Дрентельн или градоначальник Зуров со своими горцами. – Потружусь, ваше высокопревосходительство, – ответил Зайцев. – Вот только… Маков поднял на него глаза. – Вот только сюда уже приходили, – сказал Зайцев. – Кто? – насторожился Маков. – Подполковник Кириллов. Из столичной жандармской сыскной полиции. Показал запрос прокурора Особого присутствия и попросил, чтобы его провели к столу Филиппова. – Что же вы мне сразу не сказали? – побагровел Маков. – Когда это было? – Как раз когда вы на похороны Филиппова уехали… А Кириллов ничего не трогал. Только конторку осмотрел, шкапы и стол. Я наблюдал. – Он взял что-нибудь? – Нет. В голосе Зайцева Лев Саввич уловил неуверенность. – Взял?! – Не могу знать! – выпрямился Зайцев, выпячивая грудь: вспомнил, видно, старорежимные порядки. – Как это «не можете знать»? – Кириллов только посмотрел бумаги, лежавшие на столе. Сказал, что это непорядок: бумаги государственной важности, а лежат в открытую, на виду… Маков секунду смотрел в бесстрастное тёмное лицо Зайцева. – Как вас прикажете понимать? Так взял он что-то или нет? – Если и взял, то я… – с каменным лицом проговорил Зайцев. – Я не видел… С Кирилловым ещё жандармский офицер был, адъютант. Он Кириллова загораживал… Маков приподнялся, сверля Зайцева взглядом. – Ступайте, – проговорил ледяным тоном. Зайцев помедлил. Потом развернулся, как солдат на плацу, и вышел деловой походкой. «Странный тип, однако! И подозрительный, – подумал Маков. – И почему я его раньше не замечал?» Затем он вызвал Павла Севастьянова. Это был главный, а может быть, и единственный доверенный помощник Филиппова. Но с Севастьяновым была ещё большая странность: Маков даже не помнил его в лицо. Когда Севастьянов тихо вошёл… Нет, просочился в кабинет; Маков даже вздрогнул: именно такую манеру входить имел и Филиппов. Севастьянов был молодой, почти юный человек с нежным ангельским лицом. Волосы у него были светлые, почти белые, и слегка завивались на концах. Пожалуй, не на ангела он был похож, – а на лубочного героя-простачка, любимого простонародьем Иванушку-дурачка. Глаза у Севастьянова были прозрачными, ледянисто голубыми. Усики – почти незаметными на глаз. А румянец… Ну, прямо как у деревенской девушки. – Садитесь, Павел… э-э… – Александрович, – подсказал Севастьянов. И присел не в кресло для гостей, – а за стол для заседаний, вполоборота к Макову. «Ну, уж нет, голубчик! Фокусов я твоих не потерплю», – подумал Маков и резковато сказал: – Нет, не сюда садитесь, Павел Александрович. Вот сюда. Севастьянов тут же пересел и добавил совсем простодушно: – Называйте меня просто Пашей, ваше высокопревосходительство. – Хорошо… Паша. К сожалению, взаимной любезностью ответить вам не могу, – ответил Маков довольно ядовито. – Так вот. Расскажите мне обо всём, что вы выполняли в последнее время по заданиям Николая Игнатьевича Филиппова. Только о том, чего нет в официальных рапортах Филиппова. – Всё рассказать? – задумчиво проговорил Севастьянов. – Так долго же, ваше высокопревосходительство, рассказывать придётся… – Это ничего. Я потерплю, – мрачно ответил Маков. «Секретный государственный узник нумер 5» сидел на кровати, оперевшись о край руками. Дверь камеры была распахнута, а в дверях на табуреточке приютился солдат из крепостной охранной команды с гармошкой в руках. – Хорошо! Молодец! А «Камаринского» можешь? – Рад стараться! – ответил страж, оправил седые, вразлёт, усы и начал играть. Играл он, действительно, лихо. Пятый нумер даже в ладоши захлопал. – Хватит, хватит… А то услышат ещё, влетит тебе. – Никак нет, не влетит! В этот час у нас полное увольнение. Начальник караула, – «музыкант» понизил голос и оглянулся в мрачный сводчатый коридор, – в дежурной части в штосе играет. – С кем? – удивился узник. – А с барышнями, – просто ответил солдат. Узник опять расхохотался, потом погрозил пальцем: – Ох, распустил я вас! Дойдет до Ганецкого, а то и до генерала Гурко, – он тут наведёт порядки! – Небось, не наведёт, – солдат вдруг насторожился: вдали раздался окрик часового и загремел замок. Гармонист быстро поднялся, подхватил под мышку гармонь, другой рукой взял табуреточку и выбежал. Поставив табурет, сказал: – Должно, и вправду, накликал… И стал торопливо закрывать дверь. Только щёлкнул замок, – раздался зычный голос: – Что здесь такое? Что, чёрт возьми, у тебя в руках? – Гармония, изволите видеть… – Изволю! Ты что же это, государственных преступников игрой на гармони развлекаешь, а? Фамилия! – Гудков! – Так… Марш к начальнику караула. Скажи: Комаров приказал взять тебя под стражу до особого распоряжения. Понял? – Так точно, ваше высокоблагородь! – Да табуретку, дурак, прихвати!.. Распустили вас, скотов… Дверь снова открылась. Полковник Комаров, одетый в статское – дорогое пальто, белое кашне, цилиндр в руке, – стоял в проходе, глядя на узника. Тот сидел в прежней позе, только взгляд стал другим – горящим, как у волка. – Ну что, Нечаев, скучаете? – сказал Комаров, входя. Он закрыл за собой дверь, прошёл к столу, сел на привинченный к полу стул. – Нет, не скучаю, – каким-то неестественно весёлым голосом ответил Нечаев. – Видите, – мне тут «Камаринского» играют. – Ну-ну. А почему «Камаринского»? – А так… сердце-вещун. Вещует. Комаров хмыкнул. Шумно вздохнул. – Ну-с, а у нас есть новости. – Так что же вы про «Камаринского» спрашиваете? – подскочил узник. – Сидите, Нечаев! – довольно строго прикрикнул Комаров. – Новости есть, но не настолько важные, чтобы вскакивать… Из Вольского уезда Саратовской губернии секретное донесение поступило. Некто Соколов, живший в нигилистической «коммуне» под видом то ли мастерового, то ли офени, выехал в Петербург. И будто бы, согласно агентурным данным, собирается покушаться на жизнь Его Величества. Нечаев сжал бледные узкие кулаки. – Давно бы так… И когда? – Про это бы и хотелось узнать. Да вы его, Соколова-то, знаете? – Нет. Это кличка. Но я узнаю. – Узнайте, сделайте одолжение. Да поскорей. – Поскорей! – повторил Нечаев. – Это вам надо торопиться, а не мне! Мне-то здесь торопиться некуда! – Ну, знаете что… – Что? Комаров натужно кашлянул. – Соколов этот в наши планы никак не входит. Он тут такого может наворотить – вообще все планы рухнут. Нечаев как-то весело пристукнул ладонями: – А вы ему динамиту подбросьте! Это такая идея… Хотите – даже кусочек могу лично вам одолжить… Ну, немного – фунтов пять… Комаров взопрел в своем пальто: – И откуда же у вас тут, Нечаев, динамит? В крепости-то, а? – А я из-за границы привёз, – просто ответил Нечаев. – Я ведь там с серьёзными людьми встречался, и учился даже! Вся Европа только бомбами с динамитом тогда и бредила! А уж после Орсиниевых взрывов… Комаров сердито побарабанил пальцами: – Покажите! Нечаев деловито – будто только того и ждал – вынул из-под матраца тряпочку с глинистым на вид составом. – Что это? – буркнул Комаров. – Глина какая-то… Нечаев неожиданно поднёс к лицу Комарова тряпочку: – Да эта тряпка экспресс с рельсов собьёт! Да вы на войне-то бывали? Нечаев остановился в видимом волнении. – И вы, видимо, бывали, – не удержавшись, съязвил Комаров, не сводя глаз с куска динамита. – Не бывал, – согласился Нечаева. – Но видел, как в Швейцарии тоннели в скалах делают! Всунут в дырочку горсточку вот такого же динамита, вставят запал – и бац! Скала в клочья! – Ладно-с, – Комаров поднялся. – Идею вашу о динамите я подброшу. Только уж туннели тут, в крепости, не устраивайте. – Постараюсь, – без улыбки сказал Нечаев. – И вы уж постарайтесь, чтобы ваши делом занялись. – Нечаев! – грозно окрикнул Комаров, поднимаясь. – Что-с? – издевательски привстал Нечаев. Комаров побагровел: – Не забывайтесь! Нечаев тихо засмеялся. Махнул рукой. – Дайте-ка мне лучше бумаги и карандаш. Вы же принесли? Комаров насупился. – Сами найдёте. У вас тут, я вижу, целый эскадрон помощников. – Ладно, найду, – легко согласился Нечаев. – Напишу записку Дворнику, спрошу об этом Соколове… – Хорошо. Комаров повернулся и пошёл к выходу. Уже открыл дверь, когда Нечаев его окликнул: – Ваше высокоблагородь! Комаров неохотно повернул голову. Смотрел бирюком. – Смерть царским сатрапам! – вдруг выкрикнул громко Нечаев, так, что в соседних камерах услышали: задвигались, завозились; кто-то восторженно стукнул кулаком в стену. Комаров, выйдя во двор, остановился. Смотритель равелина, жандармский подполковник Филимонов ожидал его, кинулся навстречу. Комаров взглянул на Филимонова загадочно и строго. – Послушайте, подполковник… Под любым предлогом на некоторое время удалите Нечаева из его камеры. И произведите там тщательнейший обыск. Он остановился, как бы задумавшись. – На предмет? – спросил Филимонов. – На предмет ди-на-ми-та, – отчётливо, по слогам выговорил Комаров. Филимонов отшатнулся. – Что-с? – выговорил он запрыгавшими от волнения губами. – Именно это! – Комаров со значением поднял палец. – Надо проверить и другие камеры. Но так, чтобы ни заключённые, ни охранная команда об этом не знали. Устройте санитарные мероприятия, что ли… Да! Санитарный день для уничтожения вшей, тараканов и крыс!.. И проверьте каждую щель, даже в нужники загляните! Вы знаете, как выглядит динамит? Я пришлю штабс-капитана Суходеева, он знаком с динамитом. Кстати, он приведёт и поисковую команду. Потому что искать придётся не только в камерах… Филимонов окончательно растерялся. – Что-с? – едва слышно повторил он. – А то-с! – рявкнул Комаров. – Вы что, плохо слышите? Надо обследовать весь равелин и остров. Что такое минные галереи, вы тоже не знаете?.. Филимонов, трясясь, словно в ознобе, спросил: – Прикажете землю-с вскопать?.. Комаров внимательно посмотрел на него. Сухо ответил: – Суходеев сам всё сделает. Вам копать не придётся. И, само собою: чтобы никто больше, ни один человек об этом не знал. В особенности нечаевские прислужники, а также комендант Ганецкий. Вам ясно? Филимонов дико глядел на Комарова, разводил руками: – Да как же это прикажете всё сделать-то? И обыск, и обследовать, и чтоб без крепостной команды?.. – Команда будет жандармская, так что в помощниках у вас нужды не будет. А когда это сделать?.. – Комаров подумал. – Ночью. Да, думаю, ночью будет лучше всего. |
||
|