"Сын Сталина: Жизнь и гибель Я. Джугашвили" - читать интересную книгу автора (Сухотин Яков Львович)

«Я приеду к вам, дядя Сережа!..»

На дачу Сталина в Кунцево приезжали видные деятели партии и государства. Самым близким для Якова среди них был Сергей Миронович Киров. Общительный, умный и простой человек, он вызывал у Якова беспредельную симпатию. Яков нравился Кирову открытой душой и правдивостью.

Летом 1926 года Яков и Сергей Миронович не раз гуляли в Кунцеве на территории дачи, огороженной высоким забором. Яков сердечно поздравил Сергея Мироновича: в феврале 1926 года Кирова избрали первым секретарем Ленинградского губернского (затем областного) комитета ВКП(б). А в июле того же года Киров стал кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Сергей Миронович поблагодарил Якова за поздравление и сказал:

— Это, брат, всё авансом. Доверие надо отрабатывать. Каждый день. Каждый час.

Однажды они шли обнявшись по берегу небольшого озера. Смотрели на поляну, засеяннуюгречихой, вдыхали свежий душистый воздух. Собирали в лесу землянику. На небольшой поляне, огороженной сетками, рассматривали фазанов, цесарок, индюшек. Рядом в небольшом бассейне плавали утки. Яков с грустью сказал Кирову, что не знает, как ему дальше жить. Сталин требует, чтобы он поступал в вуз.

— Но я не уверен, что сдам экзамены. Не желаю позорить ни себя, ни отца, — проговорил Яков. — Хотел бы несколько лет быть рабочим. Верно говорят: чтобы жить, надо уметь что-либо делать.

— Ну что ж, — сказал Киров, — приезжай в Ленинград. Уж кем-кем, а рабочим я тебя устрою. Придется немного подучиться — рабочая профессия тоже требует немалых знаний.

Яков с радостью согласился:

— Я приеду к вам, дядя Сережа!

И втайне от отца Яков отправился в Ленинград. Вместе с ним поехала Зоя, они решили не расставаться. В городе на берегах Невы Яков и Зоя поселились в семье Аллилуевых — в квартире № 59 дома № 19 по улице Гоголя.

Яков Джугашвили неоднократно приходил к С. М. Кирову в Смольный, бывал в его квартире дома 26/28 на Каменноостровском проспекте. Сталин несколько раз звонил сыну, требовал, чтобы он вернулся в Москву, но Яков настоял на своем.

Киров попросил приехать в Смольный начальника ленинградского «Электротока». Сказал ему, показывая на Якова:

— Вот известный мне молодой человек. Хочет быть рабочим. Надо помочь…

В 1926 году была пущена Волховская гидроэлектростанция — первенец ленинского плана электрификации России. Огромную роль в завершении строительства электростанции играл С. М. Киров. Волховский гигант сберегал ежегодно десять — двенадцать миллионов пудов угля. Друг и соратник В. И. Ленина, руководитель Госплана СССР Г. М. Кржижановский сказал: «Действительным показателем перемен в рабочем дне нашей красной столицы Севера является уже не пушка на Петропавловской крепости, а стрелки амперметров на центральных электрических станциях». Ленинградские рабочие оценили пуск Волховской ГЭС как второй залп «Авроры».

На Марсовом поле Ленинграда в старинном доме с массивными колоннами находится управление Ленэнерго. В двух больших комнатах тут помещается музей. Беседую с его директором, ветераном войны и труда Александром Прокофьевичем Воробьевым и электромонтером Евгением Андреевичем Лавровым, работающим в энергосистеме Ленинграда с 1926 года. Они показывают на стене фотографию С. Я. Аллилуева и копию текста его воспоминаний. Этот человек много лет возглавлял управление Ленэнерго.

Е. А. Лавров вспоминает, что в 1926 году он был дежурным электротехником 11-й подстанции, помещалась она на проспекте Карла Маркса, 12. На этой же подстанции помощником дежурного электромонтера трудился Яков Джугашвили. Он закончил специальные курсы, в электротехнике разбирался хорошо, знал, как надо действовать у трансформаторов в случае аварии.

«Яков Джугашвили вел себя просто и скромно, — вспоминал Е. А. Лавров. — Никому не говорил, что он сын Сталина, никогда не называл свое отчество. На телефонные звонки обычно отвечал:

— Яков Жук слушает!

Он был человеком среднего роста, брюнетом. Любил надевать толстовку, ходил в обычном костюме. Это был человек дела. Если что-то обещает — обязательно выполнит».

В свободное время Яков читал художественную литературу, работал над учебниками, готовился для поступления в технический вуз. Иногда он и Зоя бродили по городу. Любовались его чарующей красотой — старинными архитектурными ансамблями и дворцами, просторными площадями, величавой Невой, чугунными оградами гранитных набережных, мостами, нависшими над рекой.

Профессор Иосиф Варфоломеевич Мегрелидзе, доктор филологических наук, друг Якова в юности, вспоминает:

«Однажды, находясь в Эрмитаже, я увидел Якова Джугашвили с барышней. «Знакомься, это Зоя, моя невеста», — сказал Яков. У них были обычные билеты в этот музей. Я учился тогда в Ленинграде в аспирантуре Института языка и мышления, имел пропуск во все залы Эрмитажа.

Предложил им осмотреть Золотую кладовую. Они были довольны и после осмотра благодарили меня. С моим предложением познакомиться с. директором Эрмитажа, у которого, добавил, имеется личное письмо Сталина, Яков не согласился. Отказался он и от обеда в столовой для ученых, которая находилась рядом с Эрмитажем. Поблагодарив меня, Яков и барышня ушли.

Через несколько дней Яков пришел ко мне в Институт языка и мышления на Дворцовой набережной, 18. Это здание находилось между Эрмитажем и Мраморным дворцом. Когда мы вышли на улицу, Яков внимательно рассматривал дворец. Сказал: «Здание построил архитектор Ринальди во второй половине восемнадцатого века. Он же — автор Китайского дворца и Катальной горки в Ораниенбауме, дворца в Гатчине».

Я напомнил ему другие прекрасные архитектурные ансамбли города на Неве — Александро-Невскую лавру, Казанский собор. При этом он сказал: «Думал, что ты больше интересуешься политикой, однако вижу, что тебя волнует и искусство».

Далее я говорил об истории коней Клодта на Аничковом мосту, Зимнего дворца, Марсова поля, памятника баснописцу И. А. Крылову, «Медного всадника». Слушал меня Яков с удивительным вниманием.

Сам же сообщал мне о Петропавловской крепости, о дворцах Царского Села, о «Самсоне» и других фонтанах Петродворца. Этот неразговорчивый человек буквально преображался, засыпал меня вопросами по истории города на Неве.

Через несколько дней мы встретились вновь для осмотра Петропавловской крепости. Его интересовали Монетный двор, камеры крепости, в которых томились декабристы, Чернышевский, Бакунин, Александр Ульянов, А. М. Горький. Потом мы с Яковом побывали в Петропавловском соборе у надгробных памятников.

Затем я повел его на Шестую линию Васильевского острова, где стоит собор с грузинской надписью на стене. Яков интересовался судьбой грузин, живших в старом Петербурге. Он видел во дворе Александро-Невской лавры надгробия над могилами грузинских академиков Тархан-Моуравова и других.

Рядом с Институтом языка и мышления находился Институт математики. В обоих институтах среди научных сотрудников было немало грузин. Однажды в кабинет, где я находился с профессором К. Д. Дондуа, вошли два грузина. Один из них — Чичико Орджоникидзе, которого я знал еще в Тифлисе.

Чичико сказал: «Мы были в Ботаническом саду по делу. Нас интересуют грузины, которые проходят практику в аспирантуре. Знакомство с будущими профессорами лестно».

Яков был менее разговорчив.

К. Д. Дондуа предложил гостям пообедать в академической столовой. Яков отказался. Его, мол, ждут в одной близкой семье.

Последний раз я видел Якова в Ленинграде на Невском проспекте, он ехал на велосипеде Аллилуевых. Своего велосипеда у него никогда не было…»

Все, кто знал Якова Джугашвили в Ленинграде, замечали его исключительную порядочность.

Ветеран труда Е. А. Лавров вспоминает его выступления на комсомольских собраниях 11-й подстанции Ленинграда. Никогда не говорил он о своих успехах. Высказывался о комсомольской работе на подстанции, сообщал о причинах пассивности некоторой части молодежи, о том, что радует и что огорчает ее. В его речах отсутствовал менторский тон, он никого не учил, не навязывал свое мнение. Его выступления были раздумьями вслух. Яков терпеть не мог звонких фраз, ему претил барабанный бой по поводу любых побед.

Очарование Ленинграда, его памятные места, встречи и дружба с ленинградскими рабочими наложили свой отпечаток на характер Якова, на его поступки и дела в дальнейшем.