"Сын Сталина: Жизнь и гибель Я. Джугашвили" - читать интересную книгу автора (Сухотин Яков Львович)

«Дело № Т-176»

В Центральном архиве Министерства обороны СССР в Подольске в фонде документов Западного фронта хранится написанная карандашом записка:

Советское военное руководство искало исчезнувшего командира батареи Якова Джугашвили.

А геббельсовские подручные немедленно использовали факт пленения сына Сталина. В фашистских газетах печатались, передавались по германскому радио фальшивки о том, что Яков Джугашвили якобы добровольно сдался в плен немцам, «отрекся от отца и от Советов» и впредь будет служить интересам «великой Германии». Якова снимали операторы немецкой хроники.

Фашистские главари утверждали, будто Советский Союз окончательно разгромлен: если в плен добровольно сдался сын Сталина, то что же говорить о моральном состоянии других советских воинов? Их дух сломлен, они не способны к дальнейшему сопротивлению. Подполковник фон Лоссберг, служивший в штабе вермахта, писал тогда о Советской стране: «Через три недели после нашего наступления этот карточный домик развалится».

В августе 1941 года фашистские самолеты сбрасывали над позициями наших войск сотни тысяч листовок. На каждой справа была копия написанного по-русски от руки текста, а слева — снимок неизвестного человека в форме советского командира, но без петлиц и без пилотки. Под снимком подпись: «Яков Сталин».

Такую листовку я лично читал в конце августа 1941 года под деревней Выра, когда курсантский отряд Ленинградского фронта, в котором служил, сдерживал натиск немецко-фашистских войск, рвавшихся к городу революции.

Появилась тогда и еще одна фашистская листовка, агитировавшая красноармейцев сдаваться в плен. Под текстом была помещена фотография двух немецких офицеров с пленным, а под ней подпись:

Свежим июльским утром 1945 года с взлетной полосы аэропорта западногерманского города Франкфурта-на-Майне поднялся в воздух и взял курс на Вашингтон американский транспортный двухмоторный самолет «Дуглас». Его охраняли два истребителя. Люди с автоматами в руках сопровождали специальные контейнеры с секретным грузом. В каждом контейнере были упакованы папки с гестаповскими материалами, попавшими американцам в немецких городах, занятых в ходе войны войсками США.

В одном из контейнеров наряду с другими гестаповскими документами находилось «Дело № Т-176». В папке лежали сорок четыре машинописные страницы на немецком языке и две — на английском. Это было дело сына советского Верховного Главнокомандующего, документы о его допросах в концлагерях. На папке был гриф «Совершенно секретно».

Двадцать пять лет — до 1970 года — ни один человек не имел к этим гестаповским материалам доступа. Они хранились в специальном сейфе отдела трофейных немецких документов в массивном с колоннами здании Национального архива США (Архив американского конгресса). Корреспондент «Литературной газеты» в США Иона Андронов был и остается единственным советским журналистом, которому удалось в 1970 году ознакомиться с «Делом № Т-176».

Ряд документов «Дела» Иона Андронов опубликовал в 1978 году. Эти бесценные документы, как в фокусе, отражают идейные убеждения, характер, нравственные качества Якова Джугашвили, дают возможность глубже понять его жизнь, истоки его мужества в годы войны.

В «Деле № Т-176» хранится стенограмма первого допроса советского военнопленного Якова Джугашвили. Он сразу же стал «шутцхефтлингом» — человеком, заключенным без предъявления каких-либо обвинений.

18 июля 1941 года, через два дня после того, как Яков был взят в плен, в штабе генерал-фельдмаршала Теодора фон Бока его допрашивал майор Вальтер Холтерс. С пленным говорили четыре сотрудника абвера — кадровые офицеры и переводчики. Присутствовал на допросе и Шаттендорф — офицер связи верховного командования вермахта с министерством иностранных дел Германии. Он должен был подготовить Риббентропу записку о Якове Джугашвили.

— О, вы сын Сталина! — потирая руки, обрадовался Холтерс. — Вот это подарок! Садитесь, как это у вас говорят: «Ноги не любят правды».

Яков Джугашвили сел на стул.

— Вы, наверное, такой же фанатик, как ваш отец? — продолжал Холтерс. — Любите все, что происходит в большевистской России?

— Ну, почему же? Кто любит все, тот не любит ничего.

— О, вы, я вижу, мудрец. Философ!..

Допрос вели в комнате, где на большом столе под кипами карт и бумаг были спрятаны микрофоны. Яков не знал, что его ответы записываются на магнитофонную ленту.

Очутившись в стане врагов, Яков Джугашвили с первых же минут плена держал себя в высшей степени достойно. «Лучше биться орлом, чем жить зайцем», — говорят в народе. Якову предстояли невиданные испытания, но он понимал: надо с честью переносить то, чего нельзя избежать. Стремление сохранить честь советского командира было для него выше чувства страха.

Один из допросов Якова в штабе генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге вел 18 июля 1941 года капитан Решле.

— Каким образом выяснилось, что вы сын Сталина, если у вас не обнаружили никаких документов?

— Меня выдали некоторые военнослужащие моей части.

— Каковы ваши отношения с отцом?

— Не такие хорошие. Я не во всем разделяю его политические взгляды.

В «Деле № Т-176» хранится запись дальнейших вопросов гестаповских следователей и ответов на них Якова Джугашвили.

— Считаете ли вы, что ваши войска еще имеют шанс добиться поворота в этой войне?

— Считаю лично, что борьба будет продолжаться.

— А что произойдет, если мы вскоре займем Москву, обратим в бегство вашу власть и возьмем все под свое управление?

— Не могу себе такого представить.

— А ведь мы уже недалеко от Москвы, так почему же не представить, что мы ее захватим?

— Позвольте контрвопрос: а если вы сами будете окружены? Уже бывали случаи, когда ваши части, прорвав наши боепорядки, были позже окружены и уничтожены.

— Для чего Красной Армии комиссары? Каковы у них задачи?

— Обеспечивать боевой дух и политическое руководство.

— Известны ли случаи, чтобы комиссаров удаляли из воинских частей?

— Такие случаи неизвестны. Комиссар — правая рука командира в политических вопросах. Хорошего комиссара солдаты уважают и любят.

— Вы считаете, что новое устройство в Советской России более соответствует интересам рабочих и крестьян, чем в былые времена?

— Конечно. А вы спросите их, каково им было при царях. Спросите-ка да подумайте, что они скажут.

— Но известно, что комиссары призывают гражданское население сжигать при отступлении все ценное и уничтожать все запасы, обрекая тем самым русских на лишения и беды?

— Во времена Наполеона мы действовали точно так же.

— Разве это правильно?

— По чести говоря, правильно.

— Почему?

— К чему играть в прятки: мы с вами враги! В борьбе с врагом надо использовать все возможности. Человек всегда должен сражаться, пока есть хоть малейшая возможность.

— Значит, правильно, если советские власти подожгут Москву и выведут из строя все промышленные предприятия? Разве это не самоуничтожение?

— Почему вы так уверены, что непременно захватите Москву?

— Да знаете ли вы, сколько самолетов уже потеряли русские?

— Нет, не знаю.

— Свыше семи тысяч!

— А сколько самолетов потеряли вы сами?

— Менее двухсот.

— Что-то не верится.

— Неужто вы не видели русских аэродромов с вашими разбитыми самолетами?

— Видел у границы, но вовсе не здесь.

— Выходит, вы верите в остатки русской авиации?

— Честно говоря, верю, как вы выражаетесь, в эти «остатки» нашей авиации.

Нелегкий для гитлеровцев пленник был перед гестаповскими следователями. Враги предложили ему написать письмо своей семье: при содействии Международного Красного Креста письмо, мол, дойдет до жены. Яков отказался. Понимал: по адресу письмо все равно не доставят. Гестаповцы используют его почерк для подделки провокационных «воззваний» от его имени. Не знал он, что враги уже сфабриковали написанное якобы его рукой письмо воинам Красной Армии с призывом переходить на сторону немцев и напечатали этот «документ» в миллионах экземпляров. Фашистские самолеты сбрасывали эти фальшивки в районах расположения наших войск.

Светлана Аллилуева пишет: «На Москву осенью 1941 года сбрасывались с немецких самолетов листовки с фотографиями Яши — в гимнастерке, без ремня, без петлиц. Худой, черный Василий принес эти листовки домой. Мы долго разговаривали, надеялись, что это фальшивка. Но нет, не узнать Яшу было невозможно. Спустя много лет возвращались домой люди. Освободившись от фашистского плена, они попадали к нам в лагеря, в тайгу, на север. Многие слышали о том, что Яков был в плену, немцы использовали этот факт в пропагандистских целях. Но было известно, что он вел себя достойно, не поддавался ни на какие провокации и соответственно испытывал жестокое обращение.

Яша ушел на фронт через два дня после начала войны, — продолжает Светлана Аллилуева. — Мы с ним простились по телефону. Уже невозможно было встретиться. Их часть отправляли прямо туда, где царила полная неразбериха, — на запад Белоруссии, под Барановичи. Вскоре перестали поступать какие бы то ни было известия. Юля с Галочкой остались у нас. Неведомо почему (в первые месяцы войны никто не знал, что делать, даже отец) нас отослали всех в Сочи — дедушку, бабушку, Анну Сергеевну с двумя сыновьями, Юлю с Галочкой и меня с няней.

В конце августа я говорила с отцом по телефону из Сочи. Юля стояла рядом, не сводя глаз с моего лица. Я спросила отца, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: «Яша попал в плен». И прежде, чем я успела открыть рот, добавил: «Не говори ничего его жене пока что».

Юля поняла по моему лицу: что-то случилось, и бросилась ко мне с вопросами, как только я положила трубку. Но я лишь твердила: «Он сам ничего не знает…»

Новость мне казалась настолько страшной, что я была не в силах сообщить ее Юле, пусть уж ей скажет кто-то другой.

Но отцом руководило совсем не гуманное соображение по отношению к Юле. У него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу кто-то умышленно «выдал», «подвел», и не причастна ли к этому Юля?

Когда мы вернулись в сентябре в Москву, он сказал мне: «Яшина дочка пусть пока останется у тебя. А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет разобраться в этом…»

Юля была арестована в Москве осенью 1941 года и пробыла в тюрьме до осени 1943 года, когда выяснилось, что она не имела никакого отношения к этому несчастью, и когда поведение самого Яши в плену наконец-то убедило отца, что Яша не собирался сдаваться в плен».