"Возвращение государя" - читать интересную книгу автора (Толкиен Джон Рональд Руэл)Глава 9. СЕРЕБРИСТЫЕ ГАВАНИЧистка и вправду потребовалась основательная, но все же на нее ушло меньше времени, чем опасался Сэм. На другой день после битвы Фродо поехал в Грабарню и освободил всех пленников. Одним из первых вышел на волю Фредегар Бульбан, до того отощавший, что теперь язык не поворачивался назвать его Толстенем. Собрав кучку бравых молодцов, он укрылся с ними в Долбонорах, и большунам-головорезам стоило немалых трудов выкурить их оттуда. — Бедный старина Фредегар, уж лучше бы с нами пошел, — сказал Пиппин, вынося приятеля на руках, ибо тот слишком ослаб, чтобы идти самому. — Это еще что за молодой великан с громовым голосом? — прошептал Бульбан, приоткрыв один глаз и пытаясь улыбнуться. — Неужто наш малыш Пиппин? И какой же нынче у тебя размер шляпы? Следом из темной клетушки выпустили Лобелию. Несчастная старушенция выглядела совсем дряхлой, но нести себя не позволила и вышла самостоятельно, опираясь на руку Фродо. Когда она со своим неизменным зонтиком появилась на пороге, ее встретили рукоплесканиями и восторженными криками. Лобелию в жизни так не приветствовали: она была весьма тронута и даже расплакалась. Однако весть об убийстве Лотто оказалась для нее страшным ударом. В Бебень-на-Бугре старушка возвращаться не стала; перебралась к родне, Опоясням да Подпивайлам, а усадьбу оставила Фродо. Следующей весной, дожив до ста с лишним лет, Лобелия скончалась. Все свое состояние она завещала на помощь хоббитам, оставшимся без крова, а душеприказчиком назначила того же Фродо, который был немало удивлен и растроган таким завершением давней родственной распри. Старый Белостоп просидел в заточении дольше всех прочих, и хотя с ним обращались, пожалуй, помягче, чем с многими, даром это для него не прошло. Он взял отпуск для поправки здоровья, а обязанности головы на время его отсутствия пришлось взять на себя опять-таки Фродо. Впрочем, единственным его деянием на этом посту стало сокращение числа околоточных до прежней величины. Покончить с разбойниками поручили Мерри и Пиппину. Дело у них пошло споро, благо куража у прослышавших о битве в Заручье большунов поубавилось и те почти не оказывали сопротивления. Разрозненные шайки пытались прятаться по лесам, но еще до конца года всех отловили, разоружили и, накостыляв в назидание по шеям, выдворили из Хоббитании. Сэм все это время трудился без продыха. Хоббиты могут работать как пчелки, была бы нужда да желание. Весь край, от мала до велика, взялся за дело, каждому, даже старикам и детишкам, хотелось приложить руки к восстановлению порушенного и наведению порядка. Первым делом разобрали по кирпичикам Околотки и прочие дома, выстроенные «Сычевыми большунами». Правда, кирпичи не побили и не повыбрасывали — они пошли на обновление старых хоббитских норок, чтобы те стали уютнее и суше. В Сычевых кладовках обнаружились огромные запасы пива, съестного, табаку и чего только сердце пожелает, так что все обстояло не так уж плохо, как думалось поначалу. В Хоббитоне перво-наперво, не успев даже снести новопостроенную мельницу, взялись за расчистку Бугра и возрождение Бебнева наулка. Песчаную яму засыпали и впоследствии на ее месте насадили сад, а на южном склоне вновь появились гряды аккуратных, выложенных кирпичом норок. Старбень вернулся в свой номер третий и теперь без устали твердил каждому встречному-поперечному, что «нет худа без добра» и «все хорошо, что хорошо кончается». Проложивши улочку, хоббиты стали спорить, как ее лучше назвать. Предлагались названия вроде «Возрожденных Смиалов» или даже «Аллеи Победы», но, будучи не по-хоббитански высокопарными, они не прижились, и все стали говорить просто Новый наулок. Бывало, правда, что зарученские острословы в шутку именовали это место Сычевым Пшиком. Хуже всего досталось деревьям, которые по Сычеву велению вырубили чуть ли не по всему краю. Для Сэма это было самой горькой утратой, ведь деревья растут долго, и садовник боялся, что даже его правнуки вряд ли увидят Хоббитанию прежней, цветущей и зеленой. Но как-то раз, улучив, что удавалось нечасто, свободную минутку, он припомнил свое путешествие и подарок Галадриэли. Сэм достал коробочку и, не зная, что с ней делать, обратился за советом к друзьям. — Ну наконец-то, — сказал Фродо. — Я уж думал, ты про нее забыл. Открывай. Внутри оказалась тончайшая серая пыльца, а посередине лежало то ли зернышко, то ли орешек с серебристой скорлупкой. — Ну и дальше что? — спросил Сэм. — Развей по ветру, — легкомысленно посоветовал Пиппин. — Дальше небось все само сделается. — Лучше рассыпь на подходящем месте, хоть бы здесь, на Бугре, а там посмотрим, что выйдет, — высказал свое мнение Мерри. — Годится ли? — усомнился Сэм. — Что ж я стану обхаживать только свой сад, когда крутом столько хоббитов страдает? Владычице бы это вряд ли понравилось. — Правильно, — поддержал Фродо. — Трудолюбия и умения тебе не занимать, вот и займись посадками, где сможешь. А подарок тебе в помощь, используй его, чтобы лучше дело пошло. Да смотри, расходуй с умом, коробочка-то маленькая. И Сэм принялся рассаживать саженцы перво-наперво там, где прежде росли самые красивые деревья. В каждую ямку, под корень, он клал крохотную щепотку драгоценной пыльцы. Садовник расхаживал по всей Хоббитании, а коли он все-таки уделял особое внимание Хоббитону и Заручью, то никто на него не обижался. Когда в коробочке осталась самая малость, он поднялся на Срединную высотку — холм почти посреди Хоббитании — и, произнеся благословение, бросил остатки в воздух. Серебристый орешек Сэм высадил на Праздничной лужайке, а посадивши, долго гадал, что же из него вырастет? Всю зиму он с трудом сдерживался, чтобы не бегать без конца посмотреть — не случилось ли чего? Оно и случилось — весна превзошла самые смелые ожидания. Саженцы тянулись вверх с такой быстротой, словно время для них ужалось раз в двадцать, а зернышко, оставленное на лужайке, дало чудесный, стремительно рвавшийся к солнцу побег. В апреле на молодом деревце с серебристой корой и длинными листьями распустились золотые цветы. Впоследствии многие стали приходить издалека, чтобы только взглянуть на это диво, ибо то был мэллорн, единственный к западу от Гор и к востоку от Моря и один из прекраснейших в мире. Да и вообще 1420-й год выдался для Хоббитании просто замечательным, и не только из-за того, что солнышко пригревало, а ласковый дождик поливал землю как раз тогда, когда требовалось, и именно в той мере, в какой было нужно. Куда важнее оказалось другое — на край словно снизошел дух изобилия, красоты и жизни. В землях смертных, населяющих Средиземье, никто не помнил такого лета. Детишки, рожденные или зачатые в тот год, были сильны и прекрасны, и многие появились на свет с густыми золотистыми волосами, что прежде считалось среди хоббитов большой редкостью. Ягод уродилось столько, что хоббитята разве что не купались в клубнике со сливками и объедались сливами, оставляя под деревьями высокие пирамиды из косточек. О хворях все и думать забыли, а ворчали, да и то в шутку, одни только косари, выбиваясь из сил на лугах с невиданно сочной и высокой травой. В Южном Уделе лозы клонились под тяжестью виноградных гроздьев, табак удался на диво, а амбары ломились от собранного зерна. Ну а в Северном Уделе пиво из ячменя тогдашнего урожая вошло в поговорку. Еще и поколения спустя какой-нибудь старикан, осушив добрую пинту, со вздохом заглядывал в опустевший жбан и говорил: «Эх, славное пивко, почти как в четыреста двадцатом». Первое время Сэм, как и Фродо, жил у Сдружней, а когда отстроили Новый наулок, перебрался туда, к своему Старбеню. Так ему было сподручнее приводить в жилой вид Бебень, но часто приходилось отлучаться — дела лесничие ждали его по всей Хоббитании. Вышло так, что в начале марта, когда Сэм в очередной раз уехал из дома, Фродо неожиданно заболел. Тринадцатого числа старый Сдружень обнаружил его лежащим на постели в бреду. Он судорожно сжимал в руке белый камень, который всегда носил на цепочке на шее, и бормотал что-то непонятное. — …Оно сгинуло, сгинуло навек. Без него так темно и пусто… Но приступ скоро прошел. К двадцать пятому, когда вернулся Сэм, Фродо уже вполне оправился и предпочел ничего не рассказывать. Тут как раз и Бебень привели в порядок. Мерри с Пиппином привезли назад из Сухого Овражка старую мебель и утварь, так что обновленная нора выглядела ничуть не хуже прежнего. — Ну вот, все и готово, — сказал Фродо Сэму. — Можно переезжать. Ты-то скоро ко мне переберешься? Сэм промолчал — похоже, он несколько растерялся. — Я тебя не тороплю, — продолжал Фродо. — Просто думал, что в Бебне тебе лучше будет. Старбень твой рядышком, под рукой, да и вдова Громыхалло за ним присмотрит. — Да не в том дело, сударь… — Сэм замялся и густо покраснел. — Ну так в чем? — не понял Фродо. — Давай, выкладывай. — Да вот Рози, Рози Сдружень, — пробормотал Сэм. — Я так понимаю, наш прошлый отъезд бедняжке не больно-то по нраву пришелся. И то сказать, я ведь даже не попрощался, потому как тогда не мог. Расстались, толком не поговоривши, а встретились — тоже все как-то не выходило. Делов-то, сами знаете, было невпроворот. Ну а намедни я собрался, заговорил с ней, а она в ответ: «Мы с тобой и так целый год потеряли. Куда дальше-то тянуть?» Насчет «потеряли», это она, положим, через край хватила… но вообще-то ее понять можно. Прямо уж не знаю, как мне и быть, хоть пополам разорвись… — Вот оно что, — улыбнулся Фродо. — Тебе и жениться хочется, и со мной расставаться жалко. Но Сэм, дружище, это же так просто. Женись поскорее, да переезжай ко мне вместе с Рози. Уж где-где, а в Бебне всем места хватит, и вам, и детишкам вашим. Так оно и вышло. Сэм с Рози поженились весной 1420 года (год запомнился невиданным числом свадеб) и поселились на Бугре. Сэм был счастлив, а Фродо и того паче, ведь во всей Хоббитании не нашлось бы хоббита, за которым ухаживали бы с такой заботой. Все дела наладились и шли теперь свои чередом, так что Фродо смог почти все свое время посвятить бумагам да записям. А на Хмелины, на Вольной Ярмарке, он сложил с себя полномочия головы, предоставив на следующие семь лет право главенствовать на пирушках славному старине Белостопу. Мерри с Пиппином одно время жили вместе в Сухом Овражке, частенько наведываясь в Бебень — так и сновали между Баковинами и Бугром. Вся Хоббитания восхищалась их песнями и рассказами, диковинными нарядами и веселыми вечеринками. В народе их прозвали «господа-что-надо», и вовсе даже не из зависти — сердца радовались при виде того, как они скачут во весь опор в сверкающих кольчугах, распевая дивные чужеземные песни. Снискав всеобщий почет и славу, оба ни чуточки не зазнались: были так же радушны и просты в обхождении, как прежде, а веселы так и пуще прежнего. Фродо с Сэмом, напротив, жили скромно, кольчуги как сняли, так больше и не вытаскивали, а длинные серые плащи с драгоценными застежками надевали только по особо торжественным случаям. Правда, белый камень на цепочке Фродо носил постоянно и частенько непроизвольно касался его рукой. Все шло прекрасно и обещало стать еще лучше. Сэм радовался каждому дню так, как только может радоваться хоббит, и смущало его лишь одно — Фродо как-то незаметно стал выпадать из жизни Хоббитании. По правде, Сэму было немножко обидно, что его друг и хозяин, прославившийся на весь мир, у себя на родине не пользуется особым почетом. Немногие знали, какую роль сыграл он в походе, и как-то само собой получалось, что восторг и уважение окружали главным образом господ Мериадока с Перегрином и, к слову, самого Сэма (хоть он к тому ничуть не стремился). Но осенью их коснулась тень прежних тревог. Как-то вечером Сэм зашел в кабинет, и хозяин показался ему каким-то странным: на лице мертвенная бледность, а глаза отрешенно смотрят куда-то вдаль. — Сударь, что с вами? — обеспокоенно спросил Сэм. — Я ранен, — не глядя на него отозвался Фродо, — ранен, и рана моя неисцелима. Но все обошлось благополучно. Уже на другой день Фродо почувствовал себя вполне здоровым, а Сэм, успокоившись, припомнил, какое было число. Два года назад, как раз шестого октября, Фродо получил рану под горой Выветрень. Время шло. В марте 1421 года Фродо снова сделалось плохо, и ему стоило немалых усилий скрыть свой недуг от близких. Впрочем, у Сэма хватало иных забот. Двадцать пятого марта Рози родила дочурку. — Вот ведь, сударь, незадача, — заявил Сэм, явившись к Фродо. — Мы с Рози давно порешили назвать первенца в вашу честь, с вашего, само собой, позволения. Ждали-то мальчика, а тут девочка… Чудная девчушка, просто красавица: к счастью, не в меня удалась, а в Рози. Но как с именем быть, теперь ума не приложу. — Право же, Сэм, — отозвался Фродо. — Чем тебе старинный обычай не угодил? Подбери цветочное имя, Роза там или что-нибудь в этом роде. Куда лучше-то? В Хоббитании половину девочек так кличут. — Так ведь это… — замялся Сэм, — хочется что-нибудь особенное. В странствиях наших я много слыхивал прекрасных имен, да только, как бы это сказать получше… великоваты они на каждый день. Вроде как для праздника придуманы. Вот и Старбень мой твердит: «Называть длинно — не больно умно. Короче назовешь — скорее позовешь», ну и все в этом роде. А если уж цветочное, так тут и не в длине дело, главное, цветок подобрать с понятием. Она ведь у меня прехорошенькая, а будет еще краше. Фродо задумался, а потом сказал: — А вот, Сэм — как тебе Эланор? Помнишь, такой солнечный цветок, мы его в Лотлориэне видели. — Ох и удружили же вы мне, сударь, — восхитился Сэм. — Это самое то, что нужно! Осенью 1421 года, когда крошке Эланор минуло уже полгодика, Фродо позвал Сэма к себе в кабинет. — Слушай, в четверг у Бильбо день рождения, — молвил он. — Перещеголял-таки он старого Тука, ему стукнет сто тридцать один. — Молодец старина, — отозвался Сэм. — Вот-вот, — сказал Фродо, — и мы просто обязаны его навестить. Давай вместе поедем. Рози, наверное, чуток огорчится, но ты скажи ей, что вернешься не позже чем через две недели. Я сам понимаю, что отлучаться надолго тебе нынче не с руки. — Опять я пополам разрываюсь, — вздохнул Сэм. — И в Разлог мне съездить охота, и Бильбо повидать, да только это… из дому выбираться, как помирать. Уж больно здесь хорошо. — Бедолага, — рассмеялся Фродо. — Я твои чувства понимаю, но ничего, небось не разорвешься. Не из того ты теста, всегда целым был, целым и останешься. На следующий день Фродо вручил Сэму ключи и показал, где лежат рукописи. Теперь все они были сведены в одну, дописанную почти до конца толстенную книгу в красном кожаном переплете. В начале множество страниц было исписано тонким почерком Бильбо, но все же большая часть книги оказалась заполненной твердой рукой Фродо. Он же поделил книгу на главы, причем последняя, восьмидесятая, оставалась незавершенной — там еще было несколько чистых страниц. На титульном листе красовалось много заголовков: «Мой дневник. Мое неожиданное путешествие. Туда и обратно, и что случилось потом. Приключения пяти хоббитов. Повесть о Великом Кольце, составленная Бильбо Беббинсом на основе собственных наблюдений и рассказов друзей. Что мы совершили в Войне Кольца». Здесь кончалась рука Бильбо. Дальше писал Фродо: «Падение Властелина Колец и Возвращение Короля (как это виделось Малому Народу: воспоминания Бильбо и Фродо из Хоббитании, дополненные отчетами их друзей и наставлениями Мудрых). С извлечениями из Книг Премудрости, переведенных Бильбо в Разлоге». — Славно вы потрудились, сударь! — воскликнул Сэм. — Книгу, можно считать, почти закончили. — Я ее совсем закончил, — поправил его Фродо. — А последние страницы, они для тебя оставлены. Двадцать первого сентября хоббиты отправились в путь. Фродо ехал на том самом пони, на котором вернулся из Минас-Тирита и которого нынче звал не иначе как Бродяжником. Сэм, понятное дело, выбрал для путешествия своего любимчика Билла. Стояло дивное золотое утро. Сэму и в голову не приходило спрашивать, куда они направляются: казалось, тут и гадать нечего. Пони неспешно трусили по дороге к Затону. На ночлег путники остановились в Зеленых холмах, а двадцать второго сентября, во второй половине дня, добрались до опушки леса. — Сударь, вы часом не за тем ли деревом хоронились, когда мы первый раз встретились с Черным Всадником? — спросил Сэм, указывая налево. — Нынче кажется, будто все это во сне было. Настал вечер, на восточном небосклоне замерцали звезды. Хоббиты миновали дуплистый дуб, свернули и стали спускаться с холма сквозь заросли орешника. Сэм молчал, погрузившись в воспоминания, а потом услышал, как Фродо тихонько напевает себе под нос старую путевую песенку, только слова немного переиначил: И словно в ответ снизу, с поднимавшей из долины дороги, донеслись голоса: Фродо и Сэм остановились и молча ждали, пока не увидели впереди сияние, а там и приближавшихся путников. Сначала появился отряд эльфов во главе с Гилдором, а за ними, к величайшему удивлению и восторгу Сэма, — Элронд и Галадриэль. Владыка Разлога был облачен в переливчато-серую мантию, на челе его сияла звезда, а на персте — золотое кольцо с большим голубым камнем: Вилья, могущественнейшее из Трех эльфийских. Одеяние ехавшей на белой лошади Владычицы Лориэна походило на легкое туманное облако, окутавшее луну и испускавшее мягкий серебристый свет. На ее пальце красовалось кольцо из мифрила, Нэнья, с сиявшим, словно холодная звезда, белым камнем. Позади трусил маленький мышастый пони, и вез он не кого иного, как сонно покачивавшегося в седле Бильбо. Элронд учтиво поприветствовал хоббитов, Галадриэль одарила их улыбкой. — Ну, почтенный Сэмиус, — сказал она, — наслышана я о твоих трудах. Ты с толком распорядился моим подарком, и теперь Хоббитания навеки пребудет цветущим, благословенным краем. Сэм только и смог, что низко поклониться — слов у него не нашлось. Воспоминания воспоминаниями, но, снова увидев Владычицу воочию, он был просто ошеломлен ее несравненной красотой. Тут и Бильбо открыл глаза. — Привет, Фродо, — промолвил он. — Видишь, обставил я таки Старого Тука. А теперь вот в новое путешествие собрался. Ты как, со мной? — С тобой, — отвечал Фродо. — Хранители Кольца должны быть вместе. — Сударь, куда это вы наладились!? — вскричал Сэм, только сейчас начавший понимать, что, собственно, происходит. — В Гавани, Сэм, — последовал спокойный ответ. — Как же так? Я-то ведь не могу! — Нет, Сэм, не можешь. Во всяком случае, до поры. Сейчас ты только проводишь нас, а потом… кто знает? Ты тоже носил Кольцо, хоть и недолго, и возможно, твое время еще придет. И не грусти ты так, хватит уж тебе пополам-то рваться. Будешь теперь целехоньким, отныне и на долгие годы. У тебя впереди еще столько дел, столько радостей… — Но… — глаза Сэма наполнились слезами. — …Я думал, после всего, что было, вам понравится в Хоббитании, думал, вы будете жить дома, долго и счастливо. — Так ведь и я думал то же самое. Поначалу. Но оказалось, что рана моя слишком глубока. Я пытался спасти Хоббитанию, и она спасена, да только не для меня. Так часто бывает, Сэм — чтобы что-то сберечь, приходится от этого отказываться, потерять для себя, но передать другим. Вот я и передаю. Ты мой наследник, все, что у меня было, остается тебе. А ведь у тебя есть еще и Рози, и Эланор, а там, глядишь, мальчишки пойдут — и Фродо, и Мерри, и Пиппин, да и девочка Лютик будет, и другие — может быть, больше, чем я могу предвидеть. Твои руки понадобятся везде. Вот увидишь, тебя выберут головой, и ты сможешь оставаться им, сколько захочешь, не говоря уж о том, что навсегда войдешь в историю Хоббитании как лучший, непревзойденный садовник. Ты будешь читать Алую Книгу, дабы не умерла память об уходящей Эпохе, чтобы народ не забывал о Великой Угрозе и еще сильнее любил родную землю. Мои главы закончились, начинается твоя, и пока она длится, ты будешь самым занятым и самым счастливым из хоббитов. Ну а сейчас — в путь! Поехали! Уходили Элронд и Галадриэль. Третья эпоха завершилась, дни Колец миновали, и сама песнь о тех временах близилась к концу. Вышние эльфы покидали Средиземье, и с ними, исполненные глубокой, но светлой, лишенной горечи, печали, окруженные почтительным вниманием Дивного Народа, ехали Бильбо, Фродо и Сэм. За остаток вечера и ночь они пересекли всю Хоббитанию, но остались незамеченными никем, кроме лесных зверушек. Если редкие ночные прохожие и видели за деревьями мягкое свечение, то принимали его за отблеск плывущей к западу луны. Остались позади южные подножия Забеленных Круч. Покинули Хоббитанию и вступили на Дальнее Всхолмье, где высились эльфийские башни и откуда уже можно было видеть Море. Путь продолжался, скоро приблизились к Митлонду — городу Серебристых Гаваней, что стоял на берегу глубоко вдававшегося в сушу залива. Стоило им приблизиться к воротам, как навстречу вышел сам Кирдан Корабел. Огромного роста, длиннобородый, седой, он был очень стар, но глаза его лучились, как звезды. Хранитель Гаваней приветствовал прибывших поклоном и сказал: — Все готово. Проследовали за ним к причалу, где дожидался большой белый челн, и там, на пристани, увидели старца в белом, стоявшего рядом с великолепным конем. Он шагнул вперед, и хоббиты, к превеликой своей радости, узнали Гэндальфа. Маг больше не таился, и на его пальце сверкало Третье Кольцо, Нарья, с алым, как пламя, камнем. Известие о том, что Гэндальф уйдет за Море вместе с ними, порадовало всех отплывавших. А вот Сэм совсем пригорюнился: он думал о том, каково ему будет одному-одинешеньку возвращаться домой через всю Хоббитанию, оплакивая разлуку. Но когда эльфы уже поднимались по сходням на готовый отчалить корабль, на пристань вылетели бешено гнавшие своих лошадок Мерри и Пиппин. — Ага, — сказал Пиппин, улыбаясь сквозь слезы. — Опять ты, Фродо, надумал улизнуть тайком, и опять у тебя ничего не вышло. Только выдал тебя на сей раз не Сэм, а самолично Гэндальф. — Я самый, — подтвердил маг, — и сделал это потому, что втроем возвращаться веселее, чем в одиночку. Ну что ж, друзья мои, здесь, на этом берегу, наши пути расходятся окончательно. Ступайте с миром. Не стану говорить вам «не плачьте», ибо слезы — это не всегда плохо. Фродо поцеловал Мерри, Пиппина и последним Сэма. Едва он ступил на палубу, как на мачтах поднялись паруса, задул ветер и челн медленно заскользил по длинному серому заливу. Оставшиеся долго провожали его взглядом, и последним, что они видели, был мерцающий огонек — стоявший на корме Фродо держал в поднятой руке светоч Галадриэли. Но вот угас и он. Челн вышел в море и двинулся на запад сквозь дождливую ночь, пока наконец Фродо не ощутил, как воздух наполняется дивным благоуханием и не услышал чарующие звуки летящей над водой песни. И тогда, словно во сне, увиденном им в доме Бомбадила, серая завеса дождя сделалась серебристо-стеклянной, а потом будто раздвинулась, и его взору предстали белые прибрежные утесы, а за ними зеленая страна, купавшаяся в нежном свете восходящего солнца. А Сэм стоял и стоял на пристани, даже когда пала ночь, а челн уже давно скрылся за горизонтом. Он слушал, как плещутся о берега Средиземья морские волны, и плеск этот глубоко запал в его сердце. Мерри и Пиппин молча стояли рядом. Наконец трое друзей повернули домой. Теперь ехали не спеша, но не оглядывались. До самой границы Хоббитании они не перекинулись и словечком, но каждому было легче от того, что в этом долгом грустном пути с ним рядом друзья. Перевалив холмы, выбрались на Западный тракт и там разъехались. Мерри с Пиппином направились в Баковины, и скоро уже снова напевали на скаку песни, Сэм свернул к Заручью и уже в сумерках добрался до Бугра. Впереди приветливо светились окошки — там горел огонь, готовился ужин и там его ждали. Рози радостно встретила его у дверей, провела в дом, усадила в кресло и дала на руки крошку Эланор. Сэм глубоко вздохнул: — Вот я и вернулся. |
||
|