"Возвращение государя" - читать интересную книгу автора (Толкиен Джон Рональд Руэл)

Возвращение государяКНИГА ПЯТАЯГлава 1. МИНАС-ТИРИТГлава 2. СЕРАЯ ДРУЖИНАГлава 3. РОХАНСКИЙ СБОРГлава 4. ОСАДАГлава 5. ПОХОД РОХИРРИМОВГлава 6. ПЕЛЕННОРСКАЯ БИТВАГлава 7. КОСТЕР ДЭНЕТОРАГлава 8. ПАЛАТЫ ИСЦЕЛЕНИЯГлава 9. ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТГлава 10. ЧЕРНЫЕ ВРАТА ОТКРЫВАЮТСЯКНИГА ШЕСТАЯГлава 1. ОРОЧЬЯ КРЕПОСТЬГлава 2. ЗЕМЛЯ ТЕНИГлава 3. РОКОВАЯ ГОРАГлава 4. КОРМАЛЕННСКОЕ ПОЛЕГлава 5. НАМЕСТНИК И КОРОЛЬГлава 6. ВСТРЕЧИ И ПРОЩАНИЯГлава 7. ДОРОГА ДОМОЙГлава 8. ДОМАШНИЕ НЕСТРОЕНИЯГлава 9. СЕРЕБРИСТЫЕ ГАВАНИ

Глава 6. ВСТРЕЧИ И ПРОЩАНИЯ

Отшумели веселые празднества, и члены Дружества все чаще стали задумываться о возвращении. В конце концов Фродо решил поговорить об этом с Арагорном. Царственную чету он нашел у фонтана, под цветущим Древом, где Арвен исполняла песнь Валинора. Завидев хоббита, король и королева поднялись, приветствуя его по эльфийскому обычаю.

— Я знаю, зачем ты явился, Фродо, — заговорил первым Арагорн. — Тебе не терпится вернуться домой. Ну что ж, дорогой друг, всякое дерево лучше всего растет на родной земле. Однако помни, что в землях Запада тебя всегда будет ждать радушный прием. Доселе о твоем народе слышали лишь немногие, но теперь Хоббитания превзойдет славой многие королевства, некогда великие, а ныне оставшиеся лишь в людской памяти.

— Верно, — кивнул Фродо, — меня и вправду тянет домой, но сперва хотелось бы побывать в Разлоге. Уж больно мне недостает Бильбо. Я опечалился, не увидев его среди приехавших с Элрондом.

— Чему ты удивляешься. Хранитель Кольца? — промолвила Арвен. — Тебе ли не знать, какова сила того, что ныне уничтожено? Ныне все сотворенное этой силой уходит из мира, но не забывай, что твой родич пробыл под ее властью куда дольше, чем ты. К тому же, по меркам твоего народа, он очень стар и после того как встретится с тобой, предпримет лишь одно, последнее путешествие.

— В таком случае, — сказал Фродо, — я прошу разрешения уехать как можно скорее.

— Задержись еще на неделю, — предложил Арагорн, — и мы вместе поедем до самого Разлога. Через три дня прибудет Эйомер. Он заберет прах Тейодена, дабы тот упокоился на родине, а мы будем сопровождать его. А прежде чем расстанемся — знай: я утвердил решение Фарамира. Свободный доступ во владения Гондора навсегда останется за тобой и твоими друзьями. Поверь, я был бы рад сделать для тебя все, что угодно, но не знаю награды, достойной твоего подвига. Могу лишь обещать, что поедешь ты с почестями, подобающими великому герою.

— А вот у меня, пожалуй, найдется для тебя дар, — добавила Арвен. — Ты ведь знаешь, я дочь Элронда, но когда придет его час отправляться в Гавани, меня с ним не будет, ибо мой выбор, радостный и горький, — это судьба Лютиэн. Так вот, Хранитель Кольца, я уступаю тебе право уйти за Море, если ты того пожелаешь. Если не уймется боль, если память о тяжком бремени будет лежать камнем на твоем сердце — уходи на Запад, где нет места ни тоске, ни усталости. А пока — на память об Эльфийском Берилле и Вечерней Звезде, с которыми тебя связала жизнь, возьми вот это, — она сняла висевший на серебряной цепочке и сиявший звездным светом на ее груди драгоценный кулон и надела на шею Фродо. — Носи его. Когда подступят воспоминания о страхе и Тьме, он принесет тебе облегчение.

Спустя три дня, как и говорил Арагорн, в город во главе эйореда славнейших воителей Марки прибыл Эйомер Роханский. В его честь в Меретронде, в Зале торжеств, был дан пир. Сидя за столом, король Рохана дивился красоте Галадриэли и Арвен, а едва празднество закончилось, обратился к Гимли:

— Наготове ли твой топор, достойный сын Глоина?

— Нет, досточтимый вождь, — отвечал гном, — но его недолго и принести, если возникнет надобность.

— Рассуди сам, — промолвил Эйомер. — Между нами и по сию пору лежат опрометчивые слова, сказанные мной о Владычице Золотого Леса. Ныне я увидел ее собственными глазами.

— И что же ты скажешь теперь? — спросил Гимли.

— Увы, — вздохнул Эйомер. — Я не могу назвать ее прекраснейшей из живущих.

— Тогда я схожу за топором, — откликнулся гном.

— Но позволь мне сначала пояснить, — продолжил Эйомер. — Случись мне встретить Владычицу в любом другом окружении, ты услышал бы от меня именно то, чего желаешь. Но сейчас я отдаю первенство Вечерней Звезде, королеве Арвен, и готов сразиться со всяким, кто этого не признает. Ну что, послать мне за мечом?

— Не стоит, благородный Эйомер, — молвил Гимли с низким поклоном. — Я прощаю тебя. Ты избрал Вечер, а мое сердце отдано Утру. И сердце подсказывает мне, что скоро Утро уйдет, уйдет навсегда.

Наконец настал день отъезда — пышная многолюдная процессия готовилась отбыть на север. Оба короля, и гондорский государь, и правитель Рохана, явились в Рат-Динен и, возложив останки Тейодена на золоченые носилки, в молчании пронесли их по городу. У Ворот носилки поместили на колесницу, окруженную конниками. Перед ней везли развернутое королевское знамя, а на колеснице, с оружием павшего государя, сидел его оруженосец — хоббит Мериадок Брендибак.

В последний путь Тейодена провожали все члены Дружества. Фродо, Сэмиус и Гэндальф на Светозаре ехали в свите Арагорна, а Леголас и Гимли, как всегда, скакали вдвоем на Эроде.

С ними отправилась и королева Арвен, и Келеборн, и Галадриэль с эльфами, Элронд с сыновьями, князья Дол-Амрота и Итилиэна, а также множество знатных вождей и рыцарей. Никогда прежде ни один государь Марки не удостаивался столь великолепных проводов, как возвращающийся в родную страну Тейоден, сын Тенгела.

Кортеж неспешно достиг Анориэна, а когда приблизился к Серому Лесу, под склонами Эмон-Дина, с холмов донесся гул барабанов, хотя на виду не появлялся никто живой. Тогда Арагорн повелел вострубить в трубы, и герольды возгласили:

— Внемлите указу короля Элессара! Отныне и навеки лес Друадан отдается во владение народу Гхан-бури-Гхана, и да не вступит в него никто без их дозволения.

Барабаны грянули громом и разом смолкли.

После пятнадцатидневного пути погребальная колесница Тейодена прибыла в Эдорас. Гостей встретил налитый светом, украшенный прекрасными гобеленами Золотой Чертог, где был дан великолепный пир, какого Медусельд не помнил со дня своего возведения. Спустя три дня состоялся погребальный обряд. Прах Тейодена с оружием и множеством принадлежавших павшему королю ценностей поместили в каменный склеп, над которым насыпали высокий курган, быстро покрывшийся зеленой травой и белыми звездочками Неувядающей Памяти. Теперь с восточной стороны Курганного луга высились восемь курганов.

Всадники из королевского дома на белых конях скакали вокруг кургана и пели песнь о Тейодене, сыне Тенгела, сложенную королевским менестрелем Глеовином. Больше он уже песен не слагал. Торжественный, медленный распев трогал даже тех, кто не знал здешнего языка, а рохирримы внимали ему с горящими глазами, словно все воспетое представало перед ними воочию. Далеко на севере грохотали копыта, и голос Эйорла перекрывал шум битвы при Келебранте. Повествование о королях уводило все дальше, и рог Хельма звучал в горах, и вот уже пала Тьма, и восстал король Тейоден, и сквозь Тень поскакал в пламя, и пал в величии, когда снова настало утро и солнце, на возвращение которого люди уже не смели надеяться, осветило склоны Миндоллуина.

Мерри рыдал, стоя у подножия кургана, а когда песнь отзвучала, горестно воскликнул:

— Прощай, Тейоден, славный, добрый Тейоден! Ты был для меня отцом, но, увы, недолго. Прощай!

Когда церемония завершилась, стихли стенания плакальщиц и Тейоден остался лежать, укрытый землей и камнем, люди собрались в Золотом Чертоге на тризну, не слишком печальную, ибо ушедший король дожил до преклонных лет и ушел из жизни, стяжав славу, не уступавшую славе великих предков. И когда пришло время почтить память былых государей, вперед выступила Эйовин, белая, как снег, золотая, как солнце. Она поднесла Эйомеру полную до краев чашу.

Тогда встал менестрель. Знаток преданий перечислил поименно всех государей Марки: Эйорла Юного, и Брего, воздвигшего Чертог, и Алдора, брата злосчастного Бэлдора, и Фреа, и Фреавина, Голдвина, Деора, и Грама, и Хельма, укрепившегося в Хельмовой Теснине, когда Рохан опустошили враги, — так поднялись девять курганов с западной стороны, ибо прямая линия пресеклась, и другие курганы насыпали уже напротив — там погребли Фреалафа, сына сестры Хельма, и Леофу, и Вальду, и Фолька, и Фольквина, и Фенгела, и Тенгела, и последним из них — Тейодена. И когда прозвучало имя Тейодена, Эйомер осушил чашу. Эйовин приказала слугам наполнить все кубки: гости встали и выпили за нового короля, восклицая:

— Да здравствует Эйомер, король Марки!

В самом конце пиршества Эйомер поднялся и объявил:

— Сегодня мы поминаем короля Тейодена, но прежде чем вы разойдетесь, я хочу сообщить вам радостную весть. Уверен, покойный государь не осудил бы меня, ибо для сестры моей Эйовин он всегда был вместо отца. Слушайте же, сородичи и высокочтимые гости, благородный народ из разных земель, никогда прежде не собиравшийся в этом Чертоге. Фарамир, наместник Гондора и князь Итилиэна, просит руки Эйовин, Девы Рохана, и она дает на то свое согласие. Перед всеми вами я объявляю об их помолвке.

Фарамир и Эйовин выступили вперед. В честь молодых зазвучали здравицы, гости осушили кубки, а Эйомер, соединив их руки, сказал:

— Да будет этот союз счастлив и крепок, и станет он залогом еще более тесной дружбы между Гондором и Роханом.

— Ты не скуп, Эйомер, — заметил Арагорн, — коли отдаешь Гондору прекраснейшее из сокровищ своего королевства.

Эйовин взглянула ему прямо в глаза и промолвила:

— Пожелай мне счастья, мой государь и исцелитель.

— Я пожелал тебе счастья в тот миг, когда впервые тебя увидел, — ответил он. — Твоя радость — отрада моего сердца.

После празднества те, кому предстояло уехать, простились с оставшимися. Арагорн со своими рыцарями и эльфы из Лориэна и Разлога подготовились к отъезду. Фарамир и Имрахил оставались в Эдорасе. Оставалась и Арвен. Она простилась с братьями, а потом удалилась с отцом в холмы, где долго говорила с ним, укрывшись от посторонних взоров. Горестной была их разлука, ибо расставались они до конца времен.

Когда отъезжавшие уже собирались тронуться в путь, Эйомер и Эйовин подошли к Мерри.

— Прощай, Мериадок из Хоббитании, ставший рыцарем Марки, — молвил король. — Счастливого тебе пути. И возвращайся, в Эдорасе тебя всегда встретят с радостью. Я бы рад одарить тебя на манер древних королей так, чтобы ни одна повозка не смогла вместить всех сокровищ, но что делать, если ты не хочешь брать ничего, кроме доспехов. Я вынужден смириться, ибо у меня нет награды, достойной твоего подвига, но один подарок все же прошу принять в память о Дернхельме и рогах Рохана, призвавших утро.

И тут Эйовин протянула Мерри маленький серебряный рог на зеленой перевязи. По рогу вилась искусная гравировка — изображения скачущих всадников и таинственные руны.

— Этот рог — наследственное достояние нашего рода, — сказал она. — Он очень древний, привезен с севера еще Эйорлом, а сработали его гномы. На нем чары: стоит вострубить в него, как враги устрашатся, а друзья возрадуются, и их сердца укрепятся мужеством.

От такого дара Мерри отказаться не мог. Он принял рог, поцеловал руку Эйовин, обнялся с Эйомером, и они расстались.

Из Эдораса путь лежал к Хельмовой Теснине, где спутники задержались на два дня. Леголас выполнил обещание, данное Гимли, и посетил с ним Блистающие Пещеры, откуда вернулся на удивление задумчивый и молчаливый.

— У меня нет слов, чтобы описать увиденное, — отвечал он на все вопросы, — да и невозможно рассказать о Пещерах лучше, чем это сделал Гимли. Впервые от начала времен гном превзошел эльфа в речах. Но мы еще сравняем счет, ведь нам предстоит побывать в Фангорне.

Следующая остановка была сделана в Айсенгарде, совершенно преображенном трудами энтов. От кольца стен не осталось и следа, пространство внутри превратилось в сад, по которому протекала река. Посреди сада лежало чистое озеро, и высившаяся над водой черная неприступная башня отражалась в нем, словно в зеркале.

С того места, где прежде находились ворота, а теперь, словно часовые, стояли два раскидистых дерева, путники в изумлении взирали на неузнаваемо изменившуюся долину. Казалось, что окрестности пусты, но вскоре послышалось знакомое «хумм-хум», и навстречу им вышли Древобрад с Проблеском.

— Добро пожаловать в сад Ортханка, — прогудел старый энт. — Я знал, что вы идете, да уж больно заработался — дел еще непочатый край. Но, как я слышал, и вы у себя там, на юге и на востоке, тоже не сидели сложа руки. И все, что вы сделали, сделано хорошо, очень хорошо.

Как оказалось, Древобрад был прекрасно осведомлен о случившемся. Он долго рассыпался в похвалах, потом немного помолчал, пристально глядя на Гэндальфа, и наконец сказал:

— Да, могуч ты оказался, и все твои труды обернулись во благо. Теперь-то куда держишь путь? И зачем к нам пожаловал?

— Взглянуть, как у тебя тут дела, друг мой, да поблагодарить за помощь, — отвечал маг.

— Хумм-хум, ну что ж, это, пожалуй, справедливо, — прогудел Древобрад. — Энты внесли свой вклад, не без того. Мало сказать, что мы разделались с тем, хумм, проклятым древоубийцей, который жил в башне. Потом случилось нашествие этих, бурарум, этих злоглазых-черноруких кривоногих-жесткосердных когтелапых-гнуснобрюхих-кровожадных, моремай-тескинкахонда, хум… ну, вы народ торопливый, а их полное имя длинное, как годы мучений. Короче говоря, эти мерзкие орки нагрянули с севера, перешли Реку и окружили лес Лаурелиндоренан. Войти туда, правда, так и не вошли, благодаря присутствующим здесь Великим, — он поклонился Владыке и Владычице Лориэна, — а когда мы спустились с нагорья, и эти твари встретились с нами, они сильно удивились, потому что никогда прежде и слышать о нас не слышали, хотя то же самое можно сказать и о не в пример более достойных народах. Но вряд ли они нас запомнят, потому как запоминать некому — мало кто из них остался в живых. И это было хорошо для вас, ведь не повстречайся они с нами, король Травяной Земли не ускакал бы далеко, а если бы все же ускакал, у него, пожалуй, не осталось бы дома, куда можно вернуться.

— Мы знаем, — откликнулся Арагорн, — и об этом никогда не забудут ни в Минас-Тирите, ни в Эдорасе.

— Никогда — слишком долгое слово даже для меня, — отозвался Древобрад. — Ты хотел сказать «пока существуют наши королевства», а им надо просуществовать по-настоящему долго, чтобы этот срок показался долгим для энтов.

— Начинается новая эпоха, — заметил Гэндальф, — и может статься, что королевства людей переживут даже тебя, мой друг Фангорн. Но поговорим лучше о делах нынешних. Как там Саруман, не тоскует ли в Ортханке? Ты, конечно, улучшил вид из его окон, но не думаю, чтобы он сказал тебе за это спасибо.

Древобрад смерил Гэндальфа долгим и, как показалось Мерри, лукавым взглядом.

— А! — промолвил он. — Я так и думал, что в конце концов ты заговоришь об этом. Не тоскует ли в Ортханке? Да, под конец затосковал изрядно, хотя тоску на него нагоняла не столько башня, сколько мой голос. Хум! Видишь ли, я тут рассказывал ему всякие истории. Длинные истории, конечно, по вашим меркам.

— А почему он их слушал? Ты что, заходил в Ортханк? — спросил Гэндальф.

— Хум, нет, в башню я не заходил, — усмехнулся Древобрад. — Он сам подходил к окошку и слушал, больше-то новости вызнать было неоткуда. Хоть они были ему и не по вкусу, новости эти, но он всегда выслушивал меня до конца. Видно, больно уж хотел знать, что, где да как. Ну а к новостям я от себя добавлял многое, о чем ему стоило поразмыслить. Да, под конец он вовсе в тоску ударился. Очень уж торопливый был, это его и сгубило.

— Я приметил, добрый Фангорн, — сказал Гэндальф, — что ты подчеркнуто употребляешь слова вроде «был», «хотел», «тосковал» — все в прошедшем времени. А сейчас-то как дела обстоят? Или он помер?

— Нет, помереть, насколько мне известно, не помер… — Фангорн отвел глаза… — Просто он ушел. Да, ушел неделю назад. Я его отпустил. Когда он вылез наружу, от него мало что оставалось, а тот червяк, что при нем, и вовсе превратился в бледную тень. Не напоминай мне, Гэндальф, что я обещал держать его взаперти, сам прекрасно знаю. Но с тех пор многое переменилось. Я ведь зачем его стерег, чтобы от него вреда не было, разве не так? Но тебе ли не знать, как мне претит держать в неволе живых существ: даже таких, как он, нельзя сажать в клетку без крайней нужды. Змея без зубов может ползти куда вздумается.

— Может, ты и прав, — покачал головой Гэндальф, — но, по моему разумению, у этой змеи один зуб остался. В его голосе яд: думаю, он ухитрился убедить тебя, даже тебя, Древобрад, нащупав в твоем сердце уязвимое место. Но раз он ушел, тут и говорить больше не о чем. Ортханк теперь возвращен к королю, своему истинному владельцу. Правда, ему башня, возможно, и не понадобится…

— Поживем — увидим, — сказал Арагорн. — Вся эта долина отныне принадлежит энтам, пусть делают здесь что хотят, но я попрошу их приглядывать за Ортханком и никого не пускать туда без моего позволения.

— Не больно-то туда войдешь, — прогудел Древобрад, — башня на замке. Я велел Саруману запереть ее, а ключи отобрал. Они у Проблеска.

С поклоном — ни дать ни взять склонившееся на ветру дерево — Проблеск протянул Арагорну два больших черных ключа причудливой формы, соединенных стальным кольцом.

— Еще раз благодарю, — сказал Арагорн энтам. — На этом мы распрощаемся. Пусть ваш лес разрастается, не зная тревог, а когда он заполнит собой всю долину, найдется место и к западу от гор, где вы недавно бродили.

Лицо Древобрада погрустнело.

— Лес-то может разрастись, — печально прогудел он, — деревья-то умножатся в числе, а вот энты — никогда. У нас нет энтингов.

— Так почему бы вам не продолжить поиски? — предложил Арагорн. — Путь на восток снова свободен, лежащие там земли для вас открыты.

— Это слишком дальний путь, — покачал головой Древобрад, — и теперь там слишком много людей. Но прошу прощения, я совсем забыл об учтивости. Не задержитесь ли вы здесь, чтобы немного отдохнуть? А может быть, кому-то из вас, — тут он посмотрел на Келеборна и Галадриэль, — будет приятно сократить путь домой, пройдя лесом Фангорн?

Но все, кроме Леголаса, ответили, что должны распроститься и удалиться. Каждого ждала своя дорога, кого на юг, кого на запад.

— Ну а мы, — сказал Леголас Гимли, — с разрешения Фангорна заглянем в самую чашу и увидим такие деревья, каких больше нет нигде в Средиземье. Лесом и к дому пройдем, благо нам по пути.

Верный своему обещанию, гном согласился, хотя, как казалось, без особого восторга.

— Вот и расходится наше Дружество, — молвил Арагорн. — Но, надеюсь, вы оба в скором времени вернетесь в мою державу с обещанной помощью.

— Обязательно придем, государь, как только получим дозволение наших правителей, — заверил Гимли. — Ну, прощайте, мои славные хоббиты. Уж теперь то, думаю, вы доберетесь до дома благополучно, и мне не придется не смыкать глаз, опасаясь за вашу участь. Конечно, мы будем пересылать вести, быть может, нам выпадет случай навестить друг друга, но все вместе, боюсь, уже больше не соберемся. Доброго нам пути.

Древобрад распростился с каждым по очереди и с особым почтением, трижды, поклонился Келеборну и Галадриэли.

— Много, много времени утекло с тех пор, как встречались мы у ствола дерева или у камня, — прогудел он. — А Ванимар, ванималион иостари! Печальна наша встреча перед закатом, ибо мир меняется. Я чувствую перемены в воде, в земле и в дуновении ветра. Сдается мне, больше мы не увидимся.

— Не знаю. Старейший, — ответил Келеборн.

А Галадриэль сказала:

— Непременно встретимся, но не в Средиземье, и лишь после того, как земли, лежащие сейчас под волнами, снова поднимутся на поверхность. Тогда по весне, в ивовых рощах Тасаринана, мы встретимся вновь.

Последними с энтом прощались Мерри и Пиппин. Глядя на них, он повеселел и промолвил:

— Ну что, веселый народец, не хотите ли напоследок выпить со мной глоточек-другой?

— Еще как хотим, — дружно ответили хоббиты, и Древобрад отвел их под тенистое дерево, где стоял большой каменный кувшин.

Он наполнил три кубка, и хоббиты, пригубив, заметили, что старый энт лукаво поглядывает на них поверх чаши.

— Осторожнее, осторожнее, — усмехнулся он. — Вы и так подросли с той поры, как мы виделись в последний раз.

Хоббиты рассмеялись и осушили кубки.

— Что ж, до свидания, — сказал Древобрад. — И не забудьте, коли там, у себя, прослышите что-нибудь про энтийских жен, непременно пошлите мне весточку.

Он помахал им вслед своими ручищами и скрылся в лесу.

Когда всадники добрались до Роханского Провала, пришло время расставаться и с Арагорном. Распростились неподалеку от того места, где Пиппин заглянул в Камень Ортханка. Прощание было грустным, ведь они проделали вместе долгий, нелегкий путь.

— Вот бы мне такой камень, чтоб в нем можно было увидеть друзей да поговорить с ними, — вздохнул Пиппин.

— Такой, что для этого годится, всего один и остался, — откликнулся Арагорн. — Тебе вряд ли понравилось бы то, что показывает камень Минас-Тирита. Ну а палантир Ортханка останется у меня — король должен знать, что происходит в его владениях. Кстати, не забывай, Перегрин Тук, — ты рыцарь Гондора и от службы тебя никто не освобождал. Сейчас ты в отпуске, а буде потребуешься — я призову. И не печальтесь, дорогие друзья, мы еще свидимся. Вспомните, мои владения лежат и на севере. Будет время, я обязательно туда наведаюсь.

Потом Арагорн простился с Владыкой и Владычицей Лориэна.

— Пройдя сквозь Тьму, ты обрел все, чего добивался, Элессар, — сказала Галадриэль. — Будь же мудр и достоин своего счастья.

А Келеборн добавил:

— Прощай, родич. Пусть твоя судьба будет лучше моей и твое сокровище останется с тобой до конца.

Дальше хоббитам предстояло ехать с Гэндальфом и эльфами. В час заката они тронулись в путь, а когда, отъехав немного, оглянулись, то увидели, что король Гондора смотрит им вслед. Он неподвижно восседал на коне в окружении своих рыцарей. В свете заходящего солнца их доспехи сверкали золотом, а мантия Арагорна вилась на ветру подобно белому пламени. Он поднял над головой свой зеленый берилл, и камень вспыхнул в его руке, как звезда.

Вскоре уменьшившийся в числе отряд, следуя течению Айсена, свернул на запад, пересек лежавшие за Провалом пустоши, а потом повернул к северу и вступил в Серые Земли. Местные жители бежали и прятались, ибо страшились эльфов, хотя знали о них только понаслышке — Дивный Народ почти никогда не бывал в этих краях. Спутников никто не тревожил, да они, сознавая свою силу, никого и не опасались: двигались неспешно, устраивая стоянки в приглянувшихся местах.

На шестой день после прощания с королем пересекли лес, что спускался с высившихся по правую руку отрогов Мглистых гор, а когда ближе к вечеру снова выбрались на открытую равнину, то повстречали двух странников весьма плачевного обличья — старика в грязно-белых лохмотьях и тащившегося за ним сгорбленного, жалкого нищего, беспрерывно причитавшего и скулившего.

— Привет, Саруман, — окликнул старика Гэндальф. — Куда путь держишь?

— А тебе что за дело? — огрызнулся тот. — Мало тебе моего падения, так ты еще хочешь указывать, куда мне идти?

— Сам прекрасно знаешь, ничего я указывать не собираюсь ни тебе, ни кому другому, — сказал Гэндальф. — Мое время прошло, и что кому делать, нынче указывает король. Он взял на себя это бремя. Но зря ты не дождался его в Ортханке, мог бы убедиться в его мудрости и милосердии.

— Тем больше оснований было уйти, да поскорее, — раздраженно откликнулся Саруман. — Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом. А на твой первый вопрос, коли ты и впрямь хочешь знать, отвечу. Я держу путь куда угодно, только бы подальше от его королевства.

— Значит, ты опять сбился с дороги, — усмехнулся Гэндальф. — Послушай, стоит ли попусту терять время в скитаниях? Мы готовы предложить тебе помощь.

— Вы? Мне? — скривился Саруман. — Нет уж, нечего надо мной насмехаться. По мне лучше ненависть, чем ваши ухмылочки. Это все она, владычица эльфов, — он бросил злобный взгляд на Галадриэль. — Всегда меня ненавидела, козни строила, всех против меня подбивала. Не сомневаюсь, она и встречу эту подстроила, чтоб надо мной поглумиться. Жаль, я раньше не догадался, а то лишил бы вас этого удовольствия.

— Эх, Саруман, — вздохнула Галадриэль. — Тебе не приходило в голову, что у нас есть дела и заботы поважнее, чем за тобой гоняться? Радовался бы лучше тому, что случай снова свел нас вместе. Тебе дарована судьбой последняя возможность…

— Если и вправду последняя, я несказанно рад, — съязвил Саруман. — Не придется больше отказываться, и то хорошо. Пусть мои надежды рухнули, но и вашими я тешиться не намерен. Коли они у вас вообще остались! Глупцы! — продолжал он, злобно сверкнув глазами. — Я не зря веками изучал тайны Колец. Вы погубили себя, погубили сами, и знаете это не хуже меня. Разрушая мой дом, вы разрушили и свой собственный, и что бы со мной ни случилось, эта мысль будет служить мне утешением. На чем, хотелось бы знать, вы рассчитываете убраться за Море? На сером корабле, полном призраков?

Саруман разразился хриплым злорадным смехом, а потом огрел посохом своего скорчившегося в придорожной пыли спутника и вскричал:

— А ну вставай, идиот! Шевелись! Коли всем этим расчудесным всадникам приглянулась наша дорога, мы найдем себе другую. Поворачивайся, а то не получишь на ужин и корки!

Нищий съежился и заныл:

— Бедный старый Грима! Бедный старый Грима! Вечно меня бьют, вечно ругают… Как же я его ненавижу! Как бы мне хотелось от него избавиться!

— Так и оставь его, — предложил Гэндальф.

Но Змеиный Язык лишь бросил на мага взгляд тусклых, полных ужаса глаз и поплелся за Саруманом. Поравнявшись со взиравшими на него с жалостью хоббитами, Саруман остановился.

— И вы здесь, недомерки? Что, тоже захотели поиздеваться? Конечно, какое вам дело до надобностей бедного старика. У самих-то небось всего вдоволь, и еды, и одежды — вон как вырядились. Табачок, надо думать, тоже имеется, и самый лучший. Знаю, знаю, откуда он взялся. Не пожалуете ли от щедрот на трубочку нищему скитальцу, а?

— Я бы дал, да у меня нету, — смутился Фродо.

— У меня немножко осталось, — сказал Мерри. — Погоди минуточку, сейчас найду, — он спешился, пошарил в притороченной к седлу суме и, достав оттуда кожаный кисет, протянул Саруману.

— Бери все, что есть. Это из запасов, найденных в развалинах Айсенгарда.

— Мой табачок, мой, и за него дорого плачено, — воскликнул Саруман, хватая кисет. — Тут, правда, не густо, ты-то больше забрал… Ну да ладно, нищему всякая кроха сгодится. Ограбленный должен радоваться, коли вор возвратит ему хоть самую малость. Ничего, ты еще попомнишь, каково зариться на чужое добро. Вот увидишь, дела в Южном Уделе вовсе не так хороши, как бы тебе хотелось. Долго тебе не нюхать табачку.

— Спасибо на добром слове, — фыркнул Мерри. — И раз так, отдавай кисет, он мой собственный, из дома захвачен. А табак заверни в свое тряпье.

— Между нами, ворами, какие счеты? — хмыкнул Саруман, пряча кисет за пазуху, пнул Гриму и заспешил к лесу.

— Ничего себе, — присвистнул Пиппин. — Еще обзывается. Мы, видишь ли, воры. А кто на нас орков напустил, чьи слуги гнали нас через весь Рохан так, что мы еле живы остались?

— Орки — дело прошлое, — покачал головой Сэм. — Я больше насчет Хоббитании волнуюсь. Вроде он сказал «куплена». Как, хотелось бы знать. И про Южный Удел он что-то такое говорил… мне очень не понравилось. Ох, чует мое сердце, домой нам надо, да поскорее.

— Кто ж спорит? — отозвался Фродо. — Надо, но быстрее не получится, если мы хотим повидать Бильбо. Что бы там ни было, а я сперва заеду в Разлог.

— Дело стоящее, — поддержал его Гэндальф. — А вот Саруман, бедняга, я вижу, совсем увял. Боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Хотя в том, что Древобрад прав, меня все одно сомнение берет. Пропащий-то он пропащий, но на мелкую пакость еще вполне способен.

Далее путь пролегал по северной оконечности Серых Земель, зеленому, радующему глаз, но совершенно пустынному краю. Пришел сентябрь, месяц золотых дней и серебряных ночей, а они ехали и ехали, пока не добрались до реки Лебедянки. К востоку от водопада, где она с плеском низвергалась в низину, обнаружился старый брод, а за ним уже начинался Эрегион. В одно погожее утро с лагеря, расположенного на вершине холма, высившегося над колеблющимся морем тумана, спутники увидели, как солнце осветило три пронзающих облака остроконечных пика — Карадрас, Келебдил и Фануидол. Они находились неподалеку от Врат Мории.

Здесь отряд задержался на семь дней. Близилось еще одно расставание. Келеборну и Галадриэли предстояло повернуть на восток, пройти перевалом у Багрового Рога, спуститься по Черноречной Лестнице к Серебряному Логу и речной долиной вернуться в свою страну. Они заехали так далеко на запад потому, что им нужно было о многом поговорить с Элрондом и Гэндальфом, да и теперь медлили с отъездом. Когда хоббиты засыпали, они ночи напролет просиживали под звездами, вспоминая радости и утраты минувших веков или размышляя о грядущем, но случись рядом путник, он увидел бы лишь неподвижные серые фигуры, похожие на воздвигнутые неведомо кем и заброшенные в глуши каменные изваяния. А услышать бы вовсе ничего не услышал, ибо Мудрые не говорили вслух: только их сияющие глаза вспыхивали еще ярче, когда они обменивались мыслями.

Но наконец все было сказано. Пришло время расставаться и им, но не навсегда, а до той поры, когда Три Кольца должны будут покинуть Средиземье. Владыка и Владычица со своими спутниками отправились домой. Те, кто собирался в Разлог, смотрели с холма им вслед, и когда серые плащи лориэнских эльфов слились со скалами, сгустившийся туман озарила яркая вспышка. Фродо понял — Галадриэль в знак прощания подняла руку, и на ней сверкнуло Кольцо.

Сэм отвернулся, вздохнул и пробормотал:

— Вот бы еще разочек побывать в Лориэне.

Путь продолжился, и как-то под вечера за краем верескового взгорья показались огни Разлога. Путники спустились в долину, пересекли мост и вступили в полный света, песен и радости дом Элронда.

Перво-наперво, не поев, не умывшись и даже не сбросив плащей, хоббиты бросились искать Бильбо и нашли его сидящим в кресле перед камином, в комнатушке, заваленной бумагами, перьями и карандашами. Он совсем одряхлел, но выглядел умиротворенным и сонным.

При их появлении Бильбо открыл глаза.

— Привет, привет! — проговорил старый хоббит. — Вернулись, значит? А завтра как раз мой день рождения. Ловко вы подгадали. Знаете, мне ведь стукнет сто двадцать девять. Коли протяну еще год, так, глядишь, и сравняюсь со Старым Туком. Хотелось бы мне его переплюнуть… ну да там видно будет.

Отпраздновав день рождения Бильбо, хоббиты задержались в Разлоге еще на несколько дней и почти все это время провели в обществе старого друга. Теперь он редко покидал комнату, выходил только к столу, правда, туда его лишний раз звать не приходилось. Уж на что стал соня, но чтобы завтрак проспать, такого за ним не замечалось.

Сидя у огня, друзья рассказывали ему все, что могли припомнить о своих путешествиях и приключениях. Поначалу Бильбо делал вид, будто записывает, но частенько задремывал, а потом, встрепенувшись, говорил:

— Великолепно! Просто потрясающе! На чем это мы остановились? — и они заново возвращались к тому месту, где он начинал клевать носом.

Единственным, что заинтересовало его по-настоящему и было выслушано с полнейшим вниманием, оказался рассказ о коронации и свадьбе Арагорна.

— Меня, конечно, приглашали, — сказал он, — я ведь долго этого ждал. Но сборы да переезды — это так хлопотно, а у меня и здесь дел по горло…

Спустя две недели, выглянув поутру из окошка, Фродо приметил побелевшие паутинки — ночью их прихватило морозцем. И тут он неожиданно понял, что пора уезжать, пора расставаться с Бильбо. По-прежнему стояли тихие, погожие дни, но уже наступил октябрь, лето, самое благодатное на людской памяти, кончилось, так что вскорости следовало ожидать ветров и дождей, а путь предстоял неблизкий. Но, по правде сказать, его тревожила вовсе не погода, он просто-напросто чувствовал — надо возвращаться в Хоббитанию. Да и Сэм, похоже, чувствовал то же самое. Как раз накануне он сказал:

— Да, сударь, где мы с вами только не побывали, чего только не повидали, но, сдается мне, лучше этого места не сыскать. Здесь от всего понемножку есть, ежели вы меня понимаете: и от Хоббитании, и от Золотого Леса, и от Гондора. Тут тебе и палаты королевские, и постоялый двор, и луга, и горы — всего понамешано. Оно бы и ладно, да только я нутром чую — засиделись мы, пора уходить. Честно признаюсь, что-то мне за папашу боязно.

— Да, Сэм, тут всего хватает, кроме Моря, — отозвался Фродо и повторил про себя. — Кроме Моря.

В тот же день Фродо поговорил с Элрондом, и порешили на том, что хоббиты отправятся в путь завтра утром. Узнав об этом, Гэндальф, к превеликой их радости, сказал:

— А что, поеду-ка я, пожалуй, с вами. По крайней мере до Пригорья. Мне охота Свебигуза навестить.

Вечером они зашли попрощаться с Бильбо.

— Что ж, — молвил старый хоббит, — надо так надо, ничего не поделаешь. Конечно, жаль расставаться, я по вам скучать буду. Приятно было знать, что вы рядом, хоть меня в последнее время без конца в сон клонит.

Потом он вздумал подарить Фродо мифрильную кольчугу и Жало, начисто позабыв, что они уже давно подарены, и вручил ему три исписанные в разное время книги, на красных переплетах которых красовалась наклейка с надписью «Переводы с эльфийского, выполненные Б. Б.»

Сэм получил маленький кошелек с золотом.

— Почитай, последние зернышки из Смоговых закромов, — сказал Бильбо. — Может пригодиться, ежели жениться надумаешь.

Сэм покраснел.

— Ну а вам, ребятня, — обратился он к Мерри и Пиппину, — мне нечего подарить, кроме доброго совета. Кончайте головы отращивать, этак на вас скоро никакая шляпа не налезет. И вообще хватит расти, не то на одежке разоритесь.

— Коли ты сам затеял переплюнуть Старого Тука, — не полез за словом в карман Пиппин, — то я не вижу, почему бы нам с Мерри не обогнать Быкобора.

Бильбо рассмеялся и вытащил из кармана две превосходные, искусно отделанные серебром трубки с перламутровыми мундштуками.

— Держите, вспоминайте меня, когда курить будете. Эльфы их для меня сделали, да только я больше не курю.

Тут он уронил голову и засопел, а когда проснулся, спросил:

— Так о чем мы тут говорили? Ах да, насчет подарочков. Кстати, о подарочках: Фродо, что стало с моим Кольцом, тем, которое ты унес?

— Бильбо, милый, так ведь его нету. Я от него избавился, ты же знаешь.

— Вот ведь жалость, — вздохнул Бильбо. — А так хотелось взглянуть на него еще разок. Нет, что за чушь! Ты ведь вроде за тем и шел, чтоб от него избавиться, да? Ох, сколько всего напуталось-намешалось, разве упомнишь. Тут тебе и Арагорновы дела, и Белый Совет, и Гондор, и конники, и южане, и олифанты… Сэм, ты и вправду олифантов видел? И пещеры, и башни, и золотые деревья, и уйму всего прочего. Куда моему путешествию до вашего! И чего я не вернулся кружным путем — Гэндальф бы мне много всякого показал. Правда, тогда я не поспел бы к торгам и, надо думать, хлебнул бы горюшка. Ну, а теперь слишком поздно. Ежели по правде, куда так приятнее сидеть спокойненько здесь да про все это слушать. Камин тут уютный, еда — прямо-таки отменная, а захочется компании, так кругом эльфы. Чего еще желать.

С последними словами голова Бильбо упала на грудь, и он крепко заснул.

Вечерело. В комнате становилось темнее, но яркий огонь камина освещал лицо Бильбо, и молча смотревшие на него хоббиты видели, что во сне старик улыбается. Потом, окинув взглядом каморку с плясавшими на стенах тенями, Сэм тихонько сказал:

— Сдается мне, сударь, не больно-то много он тут написал, пока нас не было. А уж нашу историю точно не закончит.

В ответ на это Бильбо приоткрыл глаза и встряхнулся.

— Вишь как меня сон одолевает, — промолвил он. — А когда есть время писать, тянет только на стихи. Фродо, дорогой, может, ты займешься моими записями? До отъезда не успеешь, так забери с собой все заметки и дневник тоже. Понимаешь, мне никак времени не найти, чтобы все это разобрать да привести в порядок. Сэм тебе поможет, а как кончишь с бумагами, привози мне — взгляну, что у тебя получится. Не бойся, придираться не стану.

— Все сделаю в лучшем виде, — заверил Фродо. — И скоро вернусь, это уж само собой. Опасностей больше не предвидится. Теперь есть настоящий король, и он живо приведет дороги в порядок.

— Вот спасибо так спасибо! — растроганно произнес Бильбо. — Для меня это огромное облегчение.

И с этими словами он снова погрузился в сон.

На следующий день Гэндальф и хоббиты простились с Бильбо в его комнатушке — снаружи было уже холодно, — а потом распрощались с Элрондом и его приближенными.

Уже на пороге, благословив Фродо и пожелав ему счастливого пути, Элронд добавил:

— Думаю, Фродо, если ты не сможешь вернуться сюда очень скоро, тебе не стоит возвращаться вовсе. Лучше как-нибудь осенью, примерно в эту же пору, когда леса Хоббитании наденут золотой убор, поищи Бильбо там. Я буду с ним.

Никто, кроме Фродо, этих слов не слышал, а он о них никому не рассказал.