"Игра над бездной" - читать интересную книгу автора (Лацис Вилис)

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

На следующий день Илмар пошел к Анне Вийуп и попросил сходить к фотографу получить заказанный портрет и оригинал. Сам идти он не хотел, чтобы не будить подозрений, поскольку сказал, что через два дня уходит в море.

Илмар рассказал Анне о проделанном за минувшие дни. Конечно, это было не мало, но какова ценность сделанного, судить об этом можно будет лишь впоследствии, когда прояснится роль Ирены. Только бы ее не спугнуть. Хитрость за хитрость — если со стороны Ирены была хитрость.

— Если она носит маску, то надо признать, она умеет ее носить мастерски, — сказал Илмар. — Но ничего, я ее сорву.

— Если только будет, что срывать, — задумчиво проговорила Анна. — Фотографии я принесу, но хотела бы, чтобы меня по этому делу больше не дергали. Слишком уж мрачная и жестокая это затея.

— А с Робертом разве они поступили не жестоко? — напомнил Илмар.

— Да, конечно. Но мне жалко эту девушку, тут я ничего не могу с собой поделать. Я желала бы, чтоб хоть она оказалась невиновной.

— Я понимаю, Анна, ты оцениваешь женщин судя по себе. Но не все такие, как ты! С бестиями нельзя обходиться, как с людьми. Но в одном ты можешь быть уверена: ошибки я не совершу, ничего не сделаю сгоряча и невинный от меня не пострадает. Это я тебе обещаю. И больше тебе в этом участия принимать не придется.

— На следующей неделе я уезжаю домой.

— Да, скоро начнется сенокос.

— Назад возвращаться не собираюсь. В деревне я смогу делать свое дело с тем же успехом, что в Риге. У нас в округе нет ни одной приличной швеи.

— О результатах тебя известить?

— Сама не знаю. Хотелось бы про все это забыть. Какой-то кошмарный сон. Ну почему жизнь не могла быть попроще? Роберт… разве не мог он жить спокойно, как другие? Чего он добился? Так же вот и ты — многого ли ты добьешься, осуществив свой замысел?

Подавленная, она взглянула на Илмара, хотела что-то сказать, но промолчала. Он не пытался ее переубедить.

А когда на другой день Илмар пришел за фотографиями, Анна уже съезжала с квартиры и часть громоздких вещей, из тех, что не могла забрать с собой в деревню, продала. Все остальное было уже упаковано.

— Завтра еду. Билет на пароход купила.

— Жаль, Анна, теперь у меня во всем городе не будет близкого человека. Останусь один как перст.

Она слегка зарделась.

— А Савелис, Руйга? Они же остаются… — тихо проговорила она.

— К ним путь мне заказан.

Наступила пауза. Румянец на щеках Анны стал еще гуще, она отвернулась и несмело заметила:

— А тебе не лучше ли пожить лето дома? Тебе так и не удастся передохнуть после училища.

— Я достаточно отдыхаю в море.

— То свое дело ты мог бы отложить до осени. Никто никуда не денется.

— Осенью будет некогда. Но если повезет, я с этим покончу за две недели. Тогда у меня останется свободный месяц.

— Тебе видней.

Анна отдала портрет, помогла запаковать увеличенные в старые бумаги (чтобы не выглядело так, будто только что из ателье) и спросила у Илмара, кому из домашних передать от него привет.

— Тебе не помочь отвезти вещи на пристань? — спросил Илмар.

— Спасибо, нет. Я уже договорилась с возчиком.

Она выглядела немного взволнованной. Казалось, вот-вот что-то скажет, что-то важное у нее на душе, но час прошел в разговорах ни о чем и ничего такого не произошло. Наблюдая за беспокойным состоянием Анны, ее нервными движениями, рассеянной речью, Илмар подумал, не ждет ли она кого-нибудь. Но ему еще не хотелось уходить — времени оставалось много и приятно было посидеть с Анной. Она ведь тоже была из его краев, можно сказать, свой человек, землячка. От упоминания им обоим известных мелочей, событий детских лет и близких людей они сами становились как бы ближе друг другу. В этом большом городе человек в самом деле чувствует себя одиноко.

И когда слова стихали, было приятно смотреть на эту здоровую сильную женщину. Она не ослепляла красотой, но ей было присуще некое спокойное, чистое очарование, как морю — летним утром, как цветущей яблоне, как тихому еловому бору, где птицы и звери живут невидимой деятельной жизнью. Казалось, чего проще — взять ее руку в свою или прижаться щекой к ее щеке, или поцеловать этот решительный рот, а может и более того — это было бы не вожделение, но ясная, чистая радость. Близость Анны успокаивала, с нею было хорошо. И вот она сейчас уедет.

Наконец подошло время прощаться.

— Илмар… — проговорила она, когда он подал ей руку. — А тебе самому не грозит опасность, если ты это сделаешь? Ты хорошо подумал о последствиях?

— В худшем случае, если не удастся замести следы, я смогу бежать за границу, — сказал Илмар.

— Но обратно вернуться ты уже не сможешь.

— Нет, придется жить под чужим именем.

— А сможешь ли ты так жить? Каждый человек тоскует по своему дому.

— Придется смочь.

— Роберт не хотел, чтобы ты это делал. И мне тоже сдается — зря все это. Если б ты передумал и поехал домой, никто не стал бы тебя упрекать. Это не будет трусостью.

Он все еще ничего не понимал. Как, впрочем, и всегда. Но все было бы по-другому, пойми он в тот день собственную тихую радость от близости Анны и отгадай те несколько слов, которые она не сумела сказать ему.

— Я хотела бы, чтобы она оказалась невиновной и чтобы ты никогда не нашел виновного.

Это были последние слова Анны. Он улыбнулся и ушел. Закрывая за собой дверь, он видел ее последний взгляд — испуг, и тоску, и еще что-то; она стояла, прижав руки к груди. А он был не уверен в своих мыслях, да и не разобрался в них.

«Что ее пугает? Ей же нечего терять…» — так он думал. И не знал, как далеки от истины были его мысли.

В восемь вечера Илмар позвонил в дверь квартиры Ирены. Она жила на втором этаже деревянного двухэтажного дома, стоявшего на отлете — шагах в пятнадцати от тротуара; небольшой садик перед окнами, кусты, цветочные клумбы и заросшая плющом беседка, На этой улице было много таких особняков. Тихий, солидный район — тут жили аристократы, сливки общества. Ворковали голуби, прогуливались горожане, никому не было дела до Илмара.

Дверь открыла сама Ирена. Пестрое шелковое кимоно, по локоть голые руки, светлые волосы, ниже затылка собранные в узел.

— Как славно, — сказала она. — Я ждала вас.

Она сердечно пожала Илмару руку и улыбнулась как старому доброму другу — разумеется, в этом было только проявление воспитанности. Радостное волнение быстро улеглось, на лицо Ирены легла печаль, легкое уныние. Она явно страдала.

— Я охотно носила бы траур, — сказала она, заметив смущенный взгляд Илмара, обращенный на ее пестрый туалет, — но обстоятельства не позволяют. Вы не откажетесь от чашечки кофе?

— Боюсь доставить вам лишние хлопоты, — сказал Илмар.

— Куда-нибудь торопитесь?

— Нет, вечер у меня свободен, но я думаю…

— Обо мне не беспокойтесь, — опять она улыбнулась так печально и как бы просительно, что Илмару захотелось погладить ее по голове. — Я вас очень ждала. Чем дольше вы сможете у меня побыть, тем приятней. Я так мало знаю о Роберте. Вы мне расскажете, верно? Одну секунду, господин Крисон, я только отдам распоряжение прислуге.

Она вышла в соседнее помещение. Илмар оглядел просторную комнату, куда привела его Ирена. По-видимому, это была гостиная, но без ее трафаретной обстановки. Старомодный диван, массивный стол, несколько стульев на изогнутых хрупких ножках, на стенах несколько акварелей и в углу витрина с различными сувенирами: фарфоровыми фигурками, вазами, домиками из мягкого уральского камня и несколькими поделками из ракушек. Шторы на окнах были спущены, на столе под красноватым абажуром горело электричество — люстра не была включена. Приятно, уютно и все же чуточку тревожно.

Вернувшись к Илмару, Ирена распаковала портрет и осмотрела придуманный Робертом последний подарок. В глазах ее появился влажноватый блеск.

— Как это любезно с его стороны, — прошептала она, и голос ее дрогнул. — А сейчас не будем об этом, хорошо? Потом, когда останусь одна… мне больно об этом думать.

Она вытерла глаза и, как бы прося прощения, улыбнулась Илмару — мол, таковы мы, женщины. Но она быстро оправилась и попросила Илмара что-нибудь рассказать про Вийупа. И он рассказывал. Про совместные школьные годы, про их детские похождения, про пятый год и кровавый разгул карательной экспедиции. Он не старался растрогать Ирену, какое там! — это было ни к чему, и о клятве Ганнибала он даже не заикнулся. Но в то же время дал понять, что у него с Вийупом были также и общие дела и серьезные тайные цели, о которых знали лишь они двое. Со смертью Вийупа на плечи Илмара легло исполнение важного и таинственного дела.

— Если бы Роберт не был разоблачен, он исполнил бы свой долг. Теперь довести это трудное дело до конца предстоит мне.

Прислуга внесла кофейную посуду, и Илмар умолк. Это было как нельзя лучше — замолчать в подобный момент. Теперь Ирена должна была быть заинтересована и понять, что Илмаром Крисоном стоит заняться — если она была тем, за кого Илмар ее принимал.

— Что вам предложить к кофе? — спросила Ирена. — Я полагаю, моряки предпочитают что-нибудь покрепче.

Он понимающе улыбнулся, не говоря ни да ни нет. На стол был выставлен бенедиктин.

— Продолжайте, господин Крисон… — сказала Ирена, когда прислуга ушла. — Стало быть; вы с ним были не только друзьями, но и товарищами. Как приятно поговорить с человеком, который так много знает о твоем милом, близком друге. Мы с Робертом никогда не разговаривали о таких вещах. Наверно, это все же очень опасное дело, да и знакомы мы были всего несколько месяцев. Возможно, он не доверял женщинам за их пресловутую болтливость.

— Да, он был достаточно осторожен… и тем не менее арестован. Даже сестра Вийупа ничего не знала о его планах. Возможно, только я и еще очень немногие. Но теперь они за границей… — поспешил добавить Илмар. — И покуда не возвратятся, я тоже вынужден бездействовать.

Затем, словно пожалев об излишней откровенности, он перевел разговор на другие темы. Курил, пил бенедиктин с несколько большей охотой, нежели это приличествовало первому визиту, и как бы под воздействием крепкого ликера бросал на Ирену взгляды, полные восхищения. Один раз, как бы невзначай, у него вырвалось:

— Вийуп всегда держался на расстоянии от женщин. Мы считали его в этом смысле немного чудаком. Но теперь я понимаю. Вы редкостная, очаровательная женщина…

После чего он застенчиво опустил глаза и долго не решался взглянуть на Ирену. Но самодовольную улыбку, промелькнувшую на ее лице, он все-таки заметил.

— Господин Крисон, — произнесла она после длительной паузы, — вы более чем в одном качестве походите на вашего друга. Вы так же таинственны, как он, но это, наверно, вызвано особенностями вашей работы. Для вас обоих характерна такая чистая застенчивость и… ну да ладно.

Илмар, казалось, готов был от смущения провалиться сквозь землю. Все-таки ему удалось взять себя в руки, он вопросительно посмотрел на Ирену, но тотчас вновь опустил глаза.

— Не знаю, об этом я как-то не думал. Быть может, это нехорошо… напоминать об утраченном.

— Напротив, господин Крисон… — с внезапной горячностью возразила Ирена, через стол схватив его за руку. — Вы явились истинным утешением в моем горе. После смерти Роберта я себя чувствую такой одинокой. Иной раз мне кажется, что вместе с ним мир лишился всего опьяняющего, безрассудно смелого и чистого. Он был кристально чистый человек. Если это вам не помешает в ваших более серьезных и важных делах… и если я не нагоняю на вас скуку своими экскурсами в прошлое, то охотно предложила бы вам навещать меня чаще. Разумеется, нельзя требовать, чтобы вы потакали нашим слабостям, но мне было так тяжело, так тяжело все это время.

Ей понадобилось отвернуться и еще раз вытереть глаза.

— Ирена… — Илмар на правах друга-утешителя погладил ее руку. — Я могу приходить в любое время, лишь бы вы разрешили. Это для меня огромная радость. Однако совесть не позволяет мне замолчать одно обстоятельство.

Ирена посмотрела на него.

— Вы можете сказать мне, в чем дело?

— Мой долг сказать вам об этом.

— Говорите, я пойму вас правильно.

— Я должен вас предупредить. Дружить и встречаться со мной небезопасно. Вас могут впутать в неприятную историю. Возможно, уже теперь за мной следит полиция. И если что-нибудь случится, то можете безвинно пострадать и вы тоже.

Некоторое время Ирена задумчиво смотрела ему в глаза, затем грустно улыбнулась.

— Вы полагаете, что у меня не достанет смелости? Был только один Роберт Вийуп, и я горжусь, что была с ним знакома. Ради него — поймите это, господин Крисон, — ради него я не побоюсь мелких неприятностей. Я даже хотела бы — если бы могла быть чем-нибудь вам полезна… но нет, разве я для этого гожусь…

— Извините меня, я сказал это не из недостатка уважения к вам, — старался исправить неловкость Илмар. — Я благодарен вам за вашу храбрость. Может статься, что я действительно должен буду просить вашей помощи.

— Ничего приятней для меня не будет, — с горячностью отозвалась она.

— В данный момент пока опасаться нечего, — продолжал Илмар. — Я только что вернулся из-за границы. Компрометирующих материалов я при себе не держу. Но через пару недель, когда возвратятся мои заграничные товарищи — я поджидаю одного крупного и широко известного деятеля, он будет всем руководить, — вот тогда начнутся опасности и риск. Это будет опасно, очень опасно!

— Надеюсь, к тому времени я уже привыкну к опасностям, — сказала Ирена. — Вы должны будете меня приучить.

— Вы замечательная женщина! Именно такая, какую необходимо было найти Роберту.

— Как видите, это ни от чего его не спасло.

— Лишь потому, что он не умел доверять. Он не сумел вас по достоинству оценить, и это ему дорого обошлось.

— Значит, вы сможете исправить его ошибку.

— Это я и сделаю.

Им обоим казалось, что они говорят то, о чем думают.

— Когда я могу придти к вам вновь? — спросил Илмар.

— Когда у вас найдется время?

— Каждый день.

— Завтра я должна пойти в гости. Если бы вы могли послезавтра вечером, в то же самое время?

— Я приду послезавтра.

Они проболтали два часа.

«На сегодня хватит, — думал Илмар, возвращаясь домой. — Начало сделано, и послезавтра сможем прозондировать основательней. Но до чего же она все-таки хороша, настоящее произведение искусства! Жаль, если окажется только подделка».

Готовясь к всевозможным неожиданностям, Илмар в тот же вечер перебрал все свое скромное имущество: не окажется ли среди книг, писем и прочего чего-нибудь такого, что опасно держать дома. Он не предполагал, что можно ожидать обыска, но — береженого бог бережет, и если Ирена, работала на его противников, то недалек час, когда они возьмут его под наблюдение и будет трудно перенести компрометирующие вещи в безопасное место.

Оружие он оставил у родственников столяра с «Андромеды». Несколько книжек отправил в мусорный ящик, а письма Вийупа, которые могли наделать самой большой беды, Илмар сжег. Теперь он более или менее себя обезопасил и мог спокойно продолжать рискованную игру.

На следующее утро Илмар поднялся поздно. Он вспомнил, что сегодня утром уезжает Анна Вийуп. Пароход должен отплыть через полчаса. Ему почему-то захотелось еще раз повидать Анну, побыть с ней рядом и рассказать о сделанном накануне. Ему казалось, Анна подскажет ему, с правильного ли конца он взялся за дело — Илмар верил в женскую интуицию.

Он быстро оделся, ополоснул лицо прохладной водой и не завтракая отправился на пристань на Даугаве. Поесть можно попозже в кофейне. Нигде кофе не был столь ароматным, как в этих рыночных лавчонках, и нигде не был так вкусен пирог с миногой. На первом же углу он взял извозчика и попросил его поторопиться.

Но Илмар не доехал до Даугавы и ему так никогда больше и не удалось поговорить с Анной. На одном из перекрестков он увидел Ирену. С закрытым зонтиком в руке она медленно прогуливалась, держась теневой стороны улицы, потому что сегодня солнце палило нещадно с самого утра. В первый момент Илмар хотел было остановить извозчика и приблизиться к Ирене, но новая мысль заставила его глубже вжаться в сиденье пролетки и поднять воротник макинтоша.

— Поезжайте шагом, я передумал, — сказал он извозчику. — На Даугаву можно не торопиться.

— Так куда же мне теперь ехать, сударь? — спросил извозчик.

— Только вперед. Я скажу, где свернуть.

Он же был лазутчиком, для которого ценны любые секретные сведения. Что могло вызвать наибольшее волнение у охотника, как не наблюдение за своей жертвой, когда она этого не чувствует и не догадывается? Даже самый осторожный и хитрый зверь мог таким образом привести к своему тайному логовищу.

Ирена шла вперед не оглядываясь, ни разу не поздоровалась ни с кем из встречных — очевидно, тут она была всем чужая. Илмар следовал за ней шагах в двадцати. На следующем перекрестке она свернула и впервые бросила короткий взгляд назад, сделав вид, что поправляет на себе платье. Илмар в пролетке наклонился пониже и поправил шнурок ботинка. «В следующий раз надо будет надеть светлый летний костюм и кепи», — подумал он.

— Дальше поедем или как? — спросил извозчик.

— Сверни налево, но потихоньку… — сказал Илмар.

Так они ехали еще несколько минут. Ирена между тем вошла в неоштукатуренный желтый кирпичный дом. Илмар хорошо запомнил дверь и велел извозчику остановиться. Не торгуясь, заплатил, отпустил пролетку и закурил папиросу, дожидаясь, пока возница развернет экипаж и уедет. Затем, медленно рассматривая номера домов, словно в поисках нужного ему, дошел до двери, за которой исчезла Ирена, и некоторое время изучал вывеску с двуглавым орлом. Тут находилось жандармское управление.

— Значит, все-таки… — вздохнул Илмар, будучи глубоко удовлетворен и разочарован одновременно. Какая она нетерпеливая… очень уж спешит с донесением! Наверно, рассчитывает на хороший куш. И все то, что вчера выражали ее печальные, полные горечи слова, влажные глаза и вздохи убитой горем женщины, было фальшью, лицедейством. «Артистка» — значилось в визитной карточке Ирены. Жаль, что вчера он не поинтересовался, в каком жанре искусства она подвизается.

«Теперь они говорят обо мне и придумывают, какую мне подстроить ловушку… — размышлял Илмар, поспешно удаляясь от желтого кирпичного дома, потому что совершенно не к чему было дожидаться Ирену на улице. — Они будут осторожничать и торопиться не станут — не я один им нужен. Они постараются срезать букет целиком и сразу. И в этом мой козырь. Кто кого — решит хитрость, а не сила, но я осведомлен лучше, чем они, в этом мое преимущество».

Илмар зашел в ближайшую продуктовую лавку и купил еды на весь день. Возвратясь домой, он разложил на столе свои старые учебники по морскому делу, достал большой морской бинокль. Но зря он изучал улицу и окна домов на противоположной стороне — все было спокойно, ни один сыщик не фланировал у его дверей. С обыском не приходили, и когда на следующий день Илмар вышел пройтись, никто не пошел за ним по пятам.

«Они умны и не хотят оскандалиться. Но и я впросак не попаду. А теперь я заставлю вас быть еще сдержанней».

Вечером, когда Илмар отправился к Ирене, у него был уже готов план действий. Днем он сходил в город и изучил окрестности дома, где жил Цауна, поскольку для дальнейших операций требовался театр военных действий. Теперь он был подыскан. Грандиозную провокацию можно начинать.

Обмениваясь с Иреной рукопожатием, он долго держал ее руку в своей, глядел на нее сладострастным взором, вздыхал и резко отворачивал свое грустное лицо. Весь вечер он держался так, словно его что-то угнетало. Возбужденный, преисполненный сдерживаемого влечения и застенчивый, одним словом, влюбленный мальчик, стыдящийся своих чувств. Иногда он тайком бросал на Ирену безумный, обожающий взгляд, но и не настолько тайком, чтобы она этого не заметила. Ни единым словом Илмар не дал почувствовать причину своего беспокойного состояния. Лишь раз, словно позабыв о присутствии Ирены, он тихонько прошептал:

— Господи, как долго я это выдержу…

— Что вы сказали? — переспросила Ирена.

— Разве я что-нибудь сказал? — насторожился он. И вид у него был столь смущенный, столь натурально устыженный, что Ирена была вынуждена улыбнуться. Она, по-видимому, понимала, что творится в сердце молодого человека, и это ей нравилось. Точно с такой же осторожностью, с какой он проявлял симптомы своего чувства, она начала его подбадривать, дала понять, что чувства Илмара ей приятны. Быть может, в надежде, что алкоголь будет способствовать откровенности Илмара, она принесла коньяк и подливала гостю рюмку за рюмкой, сама же только пригубливала из вежливости.

— Пожалуйста, не смотрите на меня, я не привыкла к спиртному, — стала оправдываться она, когда Илмар с упреком глянул на ее полную рюмку. — Правда, в последнее время я иногда не прочь забыться, но не хватает предприимчивости. Вы же понимаете, господин Крисон, как тяжело на мне все это отразилось. Ваше присутствие приносит мне облегчение, мне, кажется, будто половину тяжести с моих плеч вы переложили на свои. В этом же, наверно, нет ничего худого, если я так чувствую?

Илмар согласился: действительно, ничего худого в этом быть не может. И у него точно такое же чувство.

— У вас так хорошо, забываются все мрачные думы. Это как отдых после невыносимо тяжкого труда…

— А может, и перед… — заметила Ирена.

— Вы правы — и перед ним тоже. Ирена, если б вы только знали, как трудно жить с одной-единственной мыслью и целыми днями в одиночестве только ею и томиться: ты должен это сделать, ты это сделаешь. И нет ни единого человека, кому можно довериться или спросить совета, никого, кто в минуту сомнений подбодрил бы и сказал: не робей, правда на твоей стороне. Так оно, быть может, и лучше, надежней и мужественней, но кого волнует, как выглядит внешняя сторона дела. О… — вздохнул он и улыбнулся. — Я в таком долгу перед вами…

— Вы, пожалуй, сильно преувеличиваете, — Ирена тоже улыбнулась. — До этой минуты я ничего еще не успела сделать для вас.

— Ваша готовность стоит больше, чем чье-нибудь самое рьяное усердие. Сознание, что в решающий момент у тебя будет друг, который не откажет в помощи, уже само по себе означает многое.

— А сейчас моя помощь вам не нужна? — осторожно осведомилась Ирена.

— Это выяснится в ближайшие дни. Возможно, даже завтра. — В знак того, что эта тема для него обременительна, Илмар перевел разговор на другое. Он откровенно сказал: — Поболтаем лучше о пустяках. Не то я вам скоро надоем своими рискованными замыслами.

— Нисколько, господин Крисон. Но, конечно, вам самому необходимо развлечься, поэтому поговорим о чем-нибудь другом. Чем вы занимались эти дни?

— Сидел дома и корпел над морской астрономией.

— Так у вас в Риге нет ни одного друга?

— Сейчас они все в море. Моряк летом не любит сидеть на берегу.

— Господин Крисон, отчего вы не пьете? Чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь!

— Благодарю вас, Ирена… — он осушил свою рюмку и, подстрекаемый Иреной, наполнил вновь. — А вы? Что вы делали вчера и сегодня?

— Сидела дома так же, как и вы. Вечером сходила на пару часиков навестить знакомых.

— И все остальное время дома! — воскликнул с упреком Илмар. — Ни разу никуда не вышли?

— Ни разу.

— Но это же прямо-таки преступно по отношению к прекрасному лету. Чего ради тогда цветам благоухать и щебетать птицам, если вы — если мы оба не замечаем их прелести! (О, как она умеет лгать! Про жандармское управление она тоже позабыла?)

— Для наслаждения природой необходимо соответствующее настроение, — сказала Ирена на эту тираду. — Меланхолику не до цветов и птичек. Он желает одиночества.

— В таком случае мне пора уходить.

— Вам стало со мной скучно?

— Нет, но мне сдается, одиночество вы цените превыше всего. — Илмар достаточно много выпил и мог позволить себе быть красноречивым. Если бы он в своем трансатлантическом плавании не прошел курс соответствующей закалки, то, наверно, и впрямь захмелел бы. Ирена не знала об этом, потому и принимала Илмарово представление за чистую монету — захмелеть было пора и было с чего.

— О, как нам сейчас не достает Вийупа… — сказал он ни с того ни с сего. — У меня совершенно нет никакого опыта. Я в подобных делах еще полный профан. Все надежды возлагаю на моих заграничных товарищей, среди них есть несколько крупных мастеров своего дела. В особенности один из них. Но он в Риге появится не раньше, чем на следующей неделе. Значит, до тех пор и делать нечего. Завтра. Нет, завтра я не пойду, пускай они заседают без меня. И чихал я на них, если их всех заграбастают, — они действуют как дети. Вы себе представьте только, Ирена: в Риге есть кружок странных мальчишек. Вообразили, что смогут дело довести до конца без помощи иностранных товарищей. Мало того, они хотят их даже обскакать, срезать нос, как говорят моряки, и ни с кем не делиться лаврами. Но разве же так действуют! Вся Рига уже сейчас знает, что они задумали. Не умеют держать язык за зубами, перед девчонками им надо похвастать. Нет, они только все испортят. Пока приедут иностранцы, план уже будет провален и болтливые ребята сядут за решетку.

— Вы не могли бы их остановить?

— Разве они послушают? Будь Вийуп жив, другое дело, его они уважали. Вы только себе представьте: завтра вечером в десять часов они устраивают тайное собрание. На нем должны окончательно спланировать дальнейшую деятельность и раздать директивы — что каждый должен делать. А я не пойду. Очень мне надо попасть в лапы полиции! Знаете, где они хотят собраться? В одной старой механической мастерской, там больше не работают. — Он назвал улицу и номер дома. — Любой уличный мальчишка будет знать, что у них там сходка и разболтает об этом за пятак первому встречному городовому. Может, и нехорошо так говорить, но я просто хотел бы, чтобы их застукали. Тогда, по крайней мере, хоть воздух очистится и никто не будет путаться под ногами у настоящих мужчин. Ах, простите меня, Ирена, я снова сел на своего конька.

Так, главное сказано. Теперь можно опять разыгрывать влюбленного, меланхолически взирать на Ирену, как бы невзначай касаться ее руки и мученически вздыхать.

Чуть погодя, она, попросив ее извинить, вышла в другую комнату. Теперь она записывает адрес, подумал Илмар. Это хорошо, не то еще забудет, а второй раз я не должен об этом упоминать.

— Я приняла порошок от головной боли… — воротясь, сказала Ирена.

— Ирена! Отчего же вы не сказали, что у вас болит голова! — Илмар был уже на ногах. — Я слишком долго вас утомлял.

Взыгравшая в нем деликатность не позволяла ему оставаться ни минутой дольше. Ирена хоть и успокаивала его тем, что голова, мол, уже прошла, но он не дал себя уговорить.

— Вам необходимы покой и отдых, — сказал Илмар. — Столько-то я в медицине смыслю, нас в мореходном кое-чему учили.

Она проводила его до передней. На прощанье он рискованно погладил ее по лбу, как бы убеждаясь в том, насколько он горяч, затем быстро поцеловал Ирене руку и в смущении выбежал на лестницу.

«Как он влюблен, бедняжка…» — думала женщина.

«Я вас нисколечко не люблю», — думал Илмар.

Они оба испытывали недовольство происшедшим, и каждый полагал себя самым умным. Но быть таковым мог лишь один.

Солнце зашло, в комнате, где находилось четверо молодых мужчин, становилось все темнее еще и потому, что единственное окно было занавешено простыней. Цауна, как хозяин, сидел в жилетке на краешке кровати. Савелис бесшумными шагами прохаживался от стены к стене, а Руйга — он только что пришел — сидел за столом и разговаривал с Илмаром, который стоял подле окна и время от времени сквозь щелку между простыней и рамой поглядывал на противоположную сторону улицы. Смотреть там, по сути, было не на что, — какая-то заброшенная мастерская, мрачная и грязная каменная постройка с заколоченными окнами и кособокими, обитыми жестью дверьми. Здание и небольшой двор мастерской были обнесены деревянным коричневым, в рост человека, забором, кое-где доски были выломаны. Квартира Цауны находилась точно напротив мастерской, на втором этаже, и в окно было видно все, что происходит во дворе. Но ничего не происходило. На темном фоне двери выделялось белое пятнышко — бумажка, которую прикнопил утром Илмар. С улицы ее не было видно, она была прикреплена низко, и позднее, когда станет еще темней, без огня нельзя будет прочитать написанное мелкими буковками.

«Сегодня не состоится. Через неделю и в другом месте. Узнаете через Моряка!»

Именно из-за этой записки у Илмара и разгорелся спор с Руйгой.

— «Через неделю» — зачем тебе было это писать… — злился он. — Вполне достаточно было последней фразы «Узнаете через Моряка». Это еще больше взволновало бы их, и у известной дамы появился бы повод действовать энергичней.

— Не согласен, — возразил Илмар. — Словечко «неделя» взбудоражит их еще больше. Им теперь будет непонятно, состоится через неделю встреча одних мальчишек или же это будет большое собрание с участием иностранцев. Последнее они ни в коем случае не захотят упустить. Но не забывайте, друзья, что сегодня вечером произойдет только проверка. Мы проверяем известного вам человека, и одно из двух — либо он явит свое настоящее лицо, либо окажется, что мы поймали тень. Никакого собрания в мастерской не намечалось — это раз. Стало быть, никто не мог получить о нем никаких сведений — это два. Свой вымысел я сообщил одному-единственному человеку. Если теперь, благодаря моей фантазии, у мастерской что-то произойдет и мы это увидим, то тем самым данный человек себя разоблачит, и мы будем знать, как действовать дальше. Это третье и главное.

Илмар не был уверен, что за ним не следят и пришел к Цауне прошлой ночью, по пути прикрепив к двери мастерской объявление. Утром Цауна ушел на работу и потом сообщил о трюке Илмара остальным — Руйге и Савелису. Теперь они тихо совещались по поводу разных вариантов и поджидали, «когда придут в движенье воды», как говорил в шутку Савелис. Кто-нибудь один постоянно дежурил у окна.

До десяти вечера такое неослабное внимание большого смысла не имело. Полиция — если она вообще пожалует — могла заявиться не ранее половины одиннадцатого, когда предполагаемое собрание будет в разгаре. Это был трафаретный прием охранки.

Стемнело. Жители окраин завершили свои вечерние прогулки, улица опустела и затихла. Наблюдатель у окна Цауны порадовался яркой луне, вынырнувшей из-за крыш домов и осветившей двор мастерской. В четверть одиннадцатого стоявший на очередной «вахте» Савелис подал знак друзьям:

— Тсс! Кто-то ходит…

Все подошли к окну и в щелку глянули наружу. Довольно молодой мужчина в штатском платье медленно шел по улице около самого забора мастерской. У ворот он остановился и закурил папиросу, затем пошел дальше и исчез в темноте. Чуть погодя он шел уже в обратном направлении, еще медленней и осторожней. Его очень интересовали ворота мастерской, но на этот раз он не остановился и исчез из виду.

— Шпик… — прошептал Руйга. — Вот это номер! Жаль, что я раньше об этом не знал, не то вымазал бы ворота чем-нибудь пахучим.

— Тсс; начинается… — кивнул Савелис. — Смотрите по ту сторону двора, на забор.

В свете луны они разглядели несколько темных фигур, перелезавших через забор позади мастерской и рассредоточившихся по углам двора. Да и на улице теперь стало заметно движение. С обеих сторон к воротам приближались темные размытые фигуры, некоторые останавливались поодаль и наблюдали за забором, другие собирались у ворот. Перешептывались, готовились к налету, затем тихо отворили ворота. Один зажег спичку и прочитал объявление на двери.

Савелис тихо засмеялся.

— Вот уж когда морды у них повытянулись, жаль не рассмотреть.

Но замешательство осаждающих можно было уловить и на расстоянии. Спичка погасла, темные фигуры собрались в кучку, затем разбрелись так же тихо, как собрались.

— И теперь они думают, мол, все в порядке — ребята спокойны и через неделю угодят в западню как миленькие, — усмехнулся Руйга. — Напрасно стараетесь, господа. Ребята все видели.

Илмар отошел от окна и сел на кровать. Ему вдруг стало страшно, когда он представил, какую опасную затеял игру. Это была игра со змеей, он вошел в самое гнездо и принялся играть с ядовитой гадюкой. Глаза ее были на мокром месте при упоминании о Вийупе, и она обещала помочь. Вот она, ее первая услуга. Хорошо, что все всплыло наружу; но означало ли это, что ему не надо остерегаться предательского смертельного укуса?

Руйга сел рядом с Илмаром, нащупал и крепко пожал ему руку.

— Поздравляю! Ты на правильном пути. Теперь я снова тебе верю, и если понадобится моя помощь, готов сделать все.

— И я тоже, — сказал Савелис.

— И я, — присоединился к ним Цауна.

— Если бы у меня было с собой письмо, которое ты нам отдал, я бы вернул его тебе, — продолжал Руйга.

— Да ладно, — отмахнулся Илмар. — Я свое дело не довел еще и до половины, поэтому не будем спешить с поздравлениями. О, как я ее ненавижу, она же форменный выродок!.. — выдохнул он вдруг. — Зверь в юбке…

— Мне кажется, теперь можно не сомневаться в ее виновности, — заговорил Цауна. — И потому с остальным не стоит тянуть слишком долго.

— Что она такое, в общем, мы теперь представляем, — сказал Илмар. — Но чтобы не допустить ошибки — Роберт предостерегал нас, — еще предстоит добыть доказательства ее роли в предательстве Вийупа. Я полагаю, теперь это не составит большого труда. Было бы неправильно всех вас вовлекать в это дело — слишком опасно. Может быть, она еще исхитрится и побьет мои козыри. Тогда мне крышка, и если вместе со мной прихлопнут и вас, то кто отплатит за Роберта Вийупа и Илмара Крисона? Никто. Других ведь это не волнует. Поэтому вам следует оставаться в глубоком тылу. В решающую атаку я пойду один. Вы сможете поддерживать меня издали.

Он достал маленький сверток с фотографиями Ирены.

— Возьмите себе каждый по штуке, запишите ее имя и адрес. Вчетвером нам будет легче не спускать с нее глаз и следить за каждым ее шагом.

Цауна зажег лампу. Записав имя и адрес Ирены, они вполголоса стали обсуждать дальнейший план действий. Теперь игра пойдет по высшей ставке, но поскольку всю тяжесть и риск Илмар взвалил на себя, то возражений никто не выдвигал. Стадия ловкого маневрирования охотника и зверя позади, предстоит жестокая финальная схватка — в ход пойдут когти и зубы. Отступать было нельзя. Кто побежит, того первым разорвут на части.

В ту ночь Илмар заночевал у Цауны. Ранним утром, когда на улице показались идущие на работу, он отправился домой, смешавшись с пешеходами. Его заботила не столько собственная безопасность, сколько боязнь навести шпиков на его связь с Цауной и другими. Доныне никто об этом не знал, и было важно сохранить это в тайне и впредь.

Кое-как скоротав долгий летний день, Илмар под вечер вышел прогуляться. Позднее ему предстояло идти к Ирене. Он хотел посидеть в Верманском парке, почитать газету, но из этого ничего не вышло. Обнаружил его в укромном уголке парка не кто иной, как Алберт Балтынь, и, не обращая внимания на холодную сдержанность Илмара, уселся рядом.

— Куда ты вдруг запропал, тебя и след простыл, — заговорил Алберт. — В тот вечер сразу как в воду канул. Мы ищем, всех расспрашиваем, а нашего моряка нет как нет.

— У меня было срочное дело, — соврал Илмар с такой уверенностью и безразличием, с каким не врал еще никогда. — Я ведь сказал Анде. Она вам ничего не говорила?

— У нее тогда голова разболелась. А потом уж как-то было не до того. Ну что ты теперь поделываешь? Дурака валяешь или работаешь?

— Занимаюсь науками.

— Готовишься к осени? Да, да, я понимаю. Но тебе учеба вроде бы всегда давалась без особого труда.

— Хочу попытаться закончить курс с золотой медалью, тогда скорей удостоюсь капитанской чести… — пошутил Илмар.

— Я слышал, что те, кто заканчивает на золотую медаль, получают места преподавателей в мореходном.

— Все верно, только я в учителя не мечу. Преподаватель — не капитан и училище — не корабль. Единственное преимущество в том, что раньше можно обзавестись женой и мебелью, но я что-то еще не разобрался, чего стоит это преимущество. На кой дьявол люди идут в мореходное, если не хотят есть морской хлеб? Шли бы в коммерческое или в семинарию. Береговые моряки, сухоплаватели — для чего им звание капитана? Такое судно, как жена, любой дурак сможет провести по жизни. («Отчего я впадаю в цинизм?» — подумалось Илмару.)

«Почему он иронизирует по поводу женитьбы? — подумал Алберт. — Не думает ли, что я выступаю в роли посредника по заданию Анды?»

— Да, пожалуй, — сказал он вслух. — Но иногда и самый большой умник садится на мель. Ты что делаешь вечером?

— Я? Да так — поболтаюсь. Может, дойду до порта посмотрю, не пришел ли какой-нибудь знакомый кораблик. Давно с ребятами не встречался.

— Я подумал… если у тебя есть время и охота, может, зашел бы к нам. Анда хочет тебе что-то передать, я не знаю, ты, наверно, что-то позабыл.

— Эту ерунду что ли? О, зря она по этому поводу беспокоится! Можно было отдать кому-нибудь еще.

— Не знаю, что там у вас, но, наверно, она хотела что-то тебе сказать. Если встретишь Илмара, то попроси его зайти, так она мне сегодня сказала.

— Сегодня уже поздно ехать на взморье, — возразил Илмар. — Я не успею на обратный поезд.

— Сегодня вечером Анда в Риге.

— Ах так?

— Уже третий день. Ну, будь здоров, мне надо к Паэглису. У парня именины, и потому… в общем, сам понимаешь.

— Так и Анда будет там?

— Нет, ей нездоровится.

Фамильярно откланявшись, Алберт ушел. Илмар сложил газету, он так и не смог ее почитать. Как странно, что за эти дни он даже ни разу не вспомнил об Анде. Так просто, почти неправдоподобно легко улетучилась она из его мыслей. Напоминание Алберта против воли вдавило в сознание Илмара этот полузабытый образ, от которого ему удалось так скоро и безболезненно себя отлучить. Нет, он безусловно не пошел бы, будь сейчас часов восемь или немного больше семи, но было всего шесть. Если уж она так хочет… Ничего приятного от этой встречи он не ждет, но и опасности тоже никакой. А потом настанет покой, и все кончится. Ей нездоровится? Похмелью после дня рождения пора бы уже пройти. Да и никакой он не врач… Немножко поболтать, повалять дурака, это он еще мог. Но когда-то там мог состояться вариант и посерьезней.

Он пошел. Анда была дома одна. Комната была освещена вечерним солнцем, они сидели в мягких креслах и ели орехи. Ядрышки были уже вылущены, и поедание их шло успешно. Но не так успешно ладился разговор, очевидно из-за того, что каждый говорил и думал о своем.

— Да, дорогой мой, с твоей стороны это было некрасиво — уйти вот так, не попрощавшись, — лукаво начала Анда. — Люди могли бог знает что подумать.

— Как, ты разве не рассказала, отчего все так получилось? — удивился Илмар. — Хм, орешки хороши. Где вы их покупаете?

— Вот был бы верх деликатности — еще и рассказать, — продолжала Анда, пропустив мимо ушей замечание Илмара касательно орехов. — У госпожи Жигур и без того слишком тонкий нюх. Думаешь, она весь вечер не наблюдала за нами?

— Мне кажется, ничего такого, что могло броситься в глаза другим, и не произошло.

— Вот как? Но ведь ты весь вечер танцевал с кем попало, только не со мной. Этого разве не достаточно?

О том, что сама она весь вечер танцевала с другими, она умолчала.

— Хм… да… Тогда я действительно совершил ошибку. Одному богу известно, можно ли ее теперь исправить.

— Что было, то было… и быльем поросло. Но, должна я сказать, все могло быть лучше.

— Кто такой этот Паэглис? — поинтересовался Илмар.

— Товарищ Алберта по институту. О том, что тебе надо было сходить на пляж, я ничего не говорю — но почему ты потом вдруг помчался на поезд?

— Его отец не директор банка?

— Не знаю. Меня это ничуть не интересует. Твоя макака удрала, мы уже дали объявление в газеты. А попугай готов молоть чепуху с утра до вечера. Мы прозвали его Коко, принц Коко — правда, славное имя?

— Я его звал Полли.

— Как? Так он что — дама?

— А кто его знает. Бывало с ним такое — снесет несколько яичек, но не в этом главное. Когда он заканчивает факультет и на кого учится?

— Ты о ком это?

— Мы же говорили о Паэглисе.

— Ах, да, верно. Он уже на третьем курсе. Кажется, на механическом.

— Так он там учится механически? Да, способ отменный. Такие люди в жизни продвигаются быстро. Фул спиид форвард! Такую у нас на флоте подают команду, и судно сразу набирает ход.

— Похоже, Паэглис тебя раздражает. Должна тебе сказать, что он не бог весть что, но уж что касается воспитанности или вкуса — он безупречен.

— Канцелярской ручкой и карандашом можно натереть мозоль на среднем пальце правой руки. А у моряков краснеют руки и лица. Вода и ветер не красят. И если у кого отец директор банка, то эти мозоли не надолго, потому что он скоро получит такую должность, на которой писать за него будут другие, — он знай только подписывай. А вот капитаном редко кто становится до тридцати пяти лет. И не многие штурманы могут содержать жену в приличном достатке.

Илмар перестал грызть орехи и поднялся.

— Ты уже уходишь? — безразличным тоном спросила Анда.

— У Паэглиса сегодня именины.

— Ты что, тоже приглашен?

— Нет, но я подумал, тебе пора собираться. Когда вы отправляетесь в Финляндию?

Анда покраснела.

— Я еще точно не знаю, поеду ли с ними. Но, конечно, если тебя ждут, я задерживать не стану. Ты не зайдешь как-нибудь вечерком, когда у тебя будет больше времени? Через несколько дней я уеду на взморье и буду там безвыездно.

— У меня сейчас очень много дел.

— Сегодня вечером тоже?

— И сегодня тоже.

— Завтра, послезавтра, всегда?.. Ты никогда не сможешь придти?

— Боюсь, что не смогу.

— А если я попрошу рассказать, что у тебя за дела?

— Чрезвычайно важные и неотложные. Во имя возвышенной идеи. Это все, что могу тебе сказать.

— Да, теперь вижу, что я для тебя — ничто… Раз ты не можешь быть со мной искренним.

Искренность — да знает ли она, что это такое? Этак любая женщина может потребовать полной откровенности от мужчины, которого любит или воображает, будто любит. Но не всякий раз можно этого требовать.

Анда была обижена и погрустнела. Как видно, крупица настоящего тепла скрывалась в ее кукольном сердце, и уловив это, Илмар задался вопросом: ради всего этого мрачного дела стоит ли упускать свое счастье? Но не знал, как на него ответить. Точно так же он не знал ответа и на другой вопрос: в Анде ли его счастье? Он что-то себе нафантазировал, несколько лет даже верил в это, но теперь начал сомневаться. Ведь подчас его охватывала даже неприязнь к Анде, она казалась ему мелким, эгоистичным, избалованным существом. А баловать ее дальше он не испытывал ни малейшей охоты. В этом преуспели ее семья, молодые поклонники и вообще их общество. Немного тепла и участия — вот и все, что он мог ей предоставить. Навряд ли ей этого хватило бы.

Так он и ушел — недовольный собой, но особенно и не переживая. Легкое уныние покинуло его, как только он оказался на улице. Вроде бы и воздух тут гораздо лучше, чем в той комнате с мягкой мебелью. Незнакомые люди, что шли мимо своим путем, его не волновали, не тревожили, не беспокоили. И это было самое лучшее, что человек иногда может желать.

Илмар не опоздал, он, как обычно, пришел вовремя. Только он собрался отворить калитку, из подъезда дома вышел молодой, неброско одетый мужчина. Завидев Илмара, он принялся ощупывать свои карманы, но не найдя то, что искал, торопливо поклонился Илмару.

— Простите, сударь. Не найдется ли у вас спичек?

Покуда Илмар доставал коробок, незнакомец взглянул на окно второго этажа и, как бы что-то уточняя, подмигнул. Затем пристально посмотрел на Илмара, закурил папиросу и с благодарной улыбкой возвратил спички.

— Премного благодарен, сударь.

Илмар обратил внимание на синеватый шрам над правым уголком рта незнакомца, в остальном же его лицо было лишено каких-либо характерных черт — такие лица скоро забываются. Но это лицо Илмару надо было запомнить — сигнализация глазами не осталась незамеченной, хоть проделана была весьма ловко.

«Отныне конец моим свободным передвижениям, — подумал Илмар. — За каждым шагом теперь следят, к словам прислушиваются, и мои мысли выманивает у меня прекрасная Ирена».

Итак, начиналась азартная игра с опасностью, и тайная борьба вступала в активную стадию. Нервы и воля спокойный трезвый рассудок и изощренная хитрость — вот что было необходимо для того, чтобы успешно противостоять превосходству противника в силах. Илмару казалось, что до сих пор инициатива находилась в его руках — ведь именно он диктовал противнику тактику и все маневры, потому что тот верил Илмару. И покуда верят, все будет хорошо. Главное — не дать им поймать его на лжи. Теперь обстоятельства осложнились, поскольку его контролировали.

Ирена сама открыла ему дверь. Еще ни разу Илмар не видел ее столь прелестной и обольстительной, как сегодня. Убедившись в сдержанном вожделении Илмара, она постаралась сделать все, чтобы он окончательно воспламенился, потерял голову и зачарованным мотыльком ринулся навстречу своей погибели. Да, это была чистейшая, почти неотразимая эротика: греховно стыдливые глаза, пылающий рот, обтягивающий тело красный шелк, обнаженные плечи и руки, и сладостный дурман духов, который, казалось, источали поры Ирениного тела; все это могло подействовать и на стойкого мужчину. Илмар же отнюдь не принадлежал к сильнейшим, к тому же был молод, и если он все-таки не охмелел, то лишь потому, что его выручала неведомая женщине сила — его скепсис, то, что ему было известно о ней.

Он сделал несколько комплиментов Ирене и, казалось, был не в силах оторвать взгляд от ее фигуры. Но это длилось совсем недолго. Потом он помрачнел, стал неразговорчив, словно его вдруг одолели тяжкие мысли. Сам он не рассказывал ничего — пусть спрашивает, пусть покажет умение выуживать тайны. Он будет играть простака и влюбленного недотепу, который то и дело пробалтывается. Очевидная откровенность могла Илмару теперь только повредить, да и будет неплохо, если у женщины останется иллюзия, будто своим хитроумием она смогла чего-то достичь: Так сказать, обоюдное удовлетворение.

— Господин Крисон, я ждала вас вчера вечером, — сказала Ирена. — Хоть мы и не уславливались, я надеялась, что вы почувствуете мое желание.

— Я почувствовал его, Ирена… — тихо и мечтательно ответил он, несколько фамильярно назвав ее по имени. — Я чувствовал, что меня ждут, что обо мне думают, но не доверился интуиции. Мне было так грустно и тревожно.

— Не пошли на собрание?

— Я же в прошлый раз сказал вам, что не пойду. И хорошо сделал, не то кто знает, чем бы это кончилось.

— А что, с ними что-нибудь случилось?

— Нет, собрание сорвалось само по себе. Самый главный распорядитель не смог придти, поэтому отменили собрание. Теперь, наконец, можно будет согласовать действия ребят с планами иностранцев. Ребятишки ничего не станут затевать до прибытия главных матадоров. Наверно, через неделю сможем провести окончательное обсуждение. Теперь оно будет иметь чрезвычайно важное значение. Июль не за горами, яхта «Стандарт» уже разводит пары. Мы тоже разводим. — Он вздохнул.

— Господин Крисон, вас, наверно, угнетает трудность задачи?

— Сама по себе задача не трудна и не сложна — те, кто станет ее решать, готовы ко всему. Они заранее считаются с тем, что кому-то придется пожертвовать даже своей жизнью. Вопрос лишь в том — сумеем ли мы зайти так далеко, что надо будет пойти на этот шаг.

Ирена посмотрела на него озадаченно.

— А разве… разве даже в таком деле возможна неудача?

О, как смело она смотрит в глаза! В излишней скромности вас не упрекнешь, уважаемая. И тем не менее — вы что-то собой представляете, вы не круглый нуль, вы сильная личность, опасная, как яд. На весах истории вы потянете намного больше, чем та, с которой я расстался только что.

Помолчав, Илмар ответил:

— Они что-то пронюхали. Уже вчера начали слежку, наш наблюдатель видел жандармов у мастерской, где должно было состояться собрание. Следующее собрание мы проведем в другом месте и с большими предосторожностями. Когда и где оно будет, известно только двоим.

— И вы, очевидно, один из них?

— Да. Но и мне дата и место встречи станут известны только за день до главного собрания. Там мы примем к себе несколько новых товарищей и решим насчет остальных дел.

— А если вас возьмут прямо там?

— Тогда большое собрание сорвется, но в одном смысле это будет даже неплохо. Мы заранее узнали бы об опасности, выявили бы предательство, и иностранные товарищи были бы спасены. За нас много не дают, мы мелкая рыбешка, а вот попадись им в лапы наши иностранцы… нет, это был бы окончательный крах. Тогда все наши планы рухнут.

Стол был накрыт еще до прихода Илмара, но и во время разговора Ирена не забывала об обязанностях гостеприимной хозяйки. Однако большая часть крепких напитков, которые с усердием вкушал Илмар, не достигала его пищеварительных органов, а кружным путем через рот возвращалась в кофейную чашку. Когда первая чашка была таким образом изрядно насыщена алкоголем, он неловко опрокинул ее.

— Извините меня, медведя неуклюжего… — сконфуженно оправдывался он, — вот и скатерть пропала.

— Ничего, со мной тоже такое случается, — поспешила его успокоить Ирена, но он еще долго сокрушался. Ему дали другую чашку кофе, и снова можно было изображать пьянчужку. Это был лишь прием в борьбе, ценный тем, что с его помощью человек мог выпить бутылку коньяку и не захмелеть. Но кое-какие права пьяного он при этом приобрел. Скажем, он мог запросто встать из-за стола и пройтись по комнате, подойти к окну и приоткрыть штору, тупо уставиться на улицу, но тем не менее заметить на противоположной стороне еле различимую фигуру, которая терпеливо поглядывала сюда, на эти окна и, наверное, чего-то ожидала, — все это стало Илмару теперь позволительно. Затем он устало растянулся на софе и, будто бы окончательно опьянев, закрыл глаза.

— Вы утомились, — улыбнулась Ирена. — Ничего, отдыхайте. Я принесу вам подушку.

Как бережно она его уложила, погладила лоб и ничуточки не сердилась за то, что он решил вздремнуть на ее софе. Прекрасная женщина. Вскоре он задышал спокойно и глубоко, стало быть, уснул. Ирена ушла в другую комнату и вполголоса с кем-то говорила по телефону. Странная речь, вроде бы жаргон или какой-то шифр. Илмар понимал лишь то, что она кого-то отзывала или предупреждала, наказывала не спешить и преждевременно не спугнуть зверя. А зверь уже почуял запах пороха, он спокойно лежит на софе и притворяется спящим, хоть ему совсем не до сна. Потом он начинает вроде бы бредить во сне. — Роберт… яхта «Стандарт»… о, как я люблю эту женщину, она мне поможет… — эти и другие слова тихо и невнятно срываются с его губ. Ирена слышит, присаживается на софу рядом с Илмаром, долго, долго смотрит на его коричневое от загара лицо и слушает его бормотание. Однажды по ее лицу проскальзывает гримаса боли, она выглядит взволнованной и несчастной, и пальцы ее слегка, как к чему-то запретному, прикасаются ко лбу Илмара — она поцеловала свои пальцы и приложила их к Илмарову лбу. Наверно, он спит не глубоким сном, потому что от этого ласкового прикосновения просыпается. Спросонок, в полузабытье льнет щекой к волосам Ирены и обнимает ее за плечи. Потом спохватывается, глупо улыбается, хочет просить прощения, но женщина улыбается ему такой солнечной и зовущей улыбкой, что в конце концов ему все становится ясно. И тогда он ее целует, еще и еще, и она страстно отвечает на каждый его поцелуй.

— Милая, как хорошо с тобой… — шепчет он. — Мне можно остаться?

— Еще нет… — ответно целует она.

— А когда же? — спрашивает он.

— Тогда… — колеблется она, как видно боится запросить много. — Тогда, когда ты сделаешь меня своей помощницей, когда среди вас, героев и безумцев, я стану своим человеком.

— Я постараюсь, чтобы это случилось поскорей… — обещает он. — А теперь я пойду, не то опять засну. У тебя так хорошо…

На улице Илмар нигде не обнаружил притаившегося шпика. Никто за ним не следил. Он вынудил противника проявить сдержанность и сбавить темп. Но было покончено со сдержанностью другого человека.