"Сказка о любви" - читать интересную книгу автора (Игнатова Наталья)

НА РЕКЕ

Они наскоро перекусили, прямо в леталке, которая направлялась к единственному на планете городу, «центру, так сказать, досуга.» — как говаривал академик Спыхальский. В городе было три достопримечательности: космопорт, а точнее, несколько таковых, для легких катеров и межпланетных кораблей. Ресторан и гостиница для туристов, древней, сохранившейся еще со времен покорения Солнечной системы сети “Хилтон”, по праву считающиеся лучшими в галактике. «Меня умиляет эта глобальность.» — (опять же господин Спыхальский в минуты неудовольствия). Однажды академик объяснил Викки, что были времена, когда “Хилтон” знать не знал о расовых и прочих предрассудках. Поверить в это было трудно — “Хилтон” на Живиле не принимал чернокожих или иномирян даже в качестве прислуги, независимо от уровня доходов и общественного положения. Но Викки привыкла верить отцу.

Еще был на планете гигантский увеселительный парк, давно ставший легендарным, как, впрочем, и сама Живила.

И, конечно, была Река. Чудо из чудес. Загадка из загадок.

Река опоясывала планету.

Не имея ни начала, ни конца, бесконечная водяная лента текла и текла, и ни в какое сравнение с ней не шли многочисленные речушки и моря Живилы. Именно потому, что они были многочисленны. А Река — одна.

Удивительной красоты закаты. Прекрасные чистотой и свежестью восходы. Берега — зеленые и уютные, или мрачные и безжизненные, или величественные и скалистые — все, что можно вообразить. Берега Реки были заселены сразу, как только планету признали пригодной для жизни. И заселили их с умом — не допустив гибельного перенаселения. Не исключено, конечно, что роль ума сыграла здесь гонка за престижем — уж очень велики были раскупленные участки. Но разве это имеет значение? Главное, что люди не мешали Реке. А Река доставляла массу удовольствия людям.

Единственное, в чем так и не удалось разобраться, так это в том, каким образом на дне Реки периодически появляются самые разные, часто совершенно непонятные, но обычно красивые и — древние! — вещи. Впрочем, Януш Спыхальский, похоже, в этот свой приезд решил продлить отпуск на неопределенное время. Не зря, наверное. Не зря.

Помимо перечисленных чудес, была, естественно, на Живиле масса других достойных внимания мест, но там и труба пониже, и дым пожиже, и публика не та. Так себе, прямо скажем, публика. Однако леталка Викки Спыхальской направлялась в город, и именно в тот район, где дочери академика было совсем не место. Ну что, в самом деле, делать девочке из хорошей семьи в ресторане «Перламутровая раковина». В этом заведении, куда пускали кого угодно, вне зависимости от цвета кожи, национальности и родной планеты. Был бы одет прилично, да вел себя соответствующе.

Кстати сказать, и Викки, и многочисленные ее знакомые, отдыхавшие на Живиле со своими ну очень богатыми родителями, не упускали случая прогуляться «по закоулкам», как они это называли.

«Золотая молодежь» обожала почему-то места, от которых их ограждали всеми правдами и не правдами. Данс-залы с меняющимся уровнем гравитации. Казино и стриптизы, где работали чернокожие девушки. Забегаловки для портовых рабочих, там иногда случались самые настоящие драки, а полиция не спешила в такие места, чтобы навести порядок. Вот и «Перламутровая раковина».

Ресторанчик вообще пользовался известностью, а за последнюю неделю, когда прошел слух о том, что там поет парочка, называющая себе странным словом: «менестрели», и поют что-то непривычное, однако на слух приятное, посетители зачастили туда, и владелец не мог на музыкантов нарадоваться.

— Он нам говорит: живите, говорит, бесплатно. Кушайте, на халяву. Главное, работайте. Постоянный контракт предлагает. Только Сьеррита против. Свобода, говорит, дороже. — H'Гобо таращился в окно, высматривая свободное место на стоянке. — Я насчет свободы не знаю. Hо в «Перламутровой раковине» задерживаться действительно не резон. Мы растем. Глядишь выступим когда-нибудь и в «Хилтоне». Представляешь? Хотя, меня в “Хилтон” не пустят.

Викки насчет стоянки не тревожилась. Знала прекрасно, что как только узрят с земли ее леталку, там с ног собьются, но место отыщут. Так оно и вышло. Автопилот аккуратно посадил машину. H'Гобо выпрыгнул. Галантно подал руку спутнице, не глядя на изумленных зрителей. И, пыжась от гордости, потопал ко входу. Впрочем, долго пыжиться ему не дали.

— Майк! — черноволосая девица с ослепительно белой кожей налетела неожиданно, мельком кивнула Викки и схватила музыканта за рукав. — Майк, они прислали нам приглашение! Ты слышишь! “Хилтон” приглашает нас сегодня вечером...

— Майк? — Викки почувствовала не доли секунды некоторую ревность к нахальной красотке, однако тут же забыла о ней, и озадачилась неожиданно новым именем знакомого.

— А-а... э-э-э... Викки, познакомься, это Джина. Она же, Сьеррита. Сценический псевдоним. Джина, это Викки Спыхальская. У нее отец академик. Они здесь отдыхают. Мы познакомились на Реке.

— Привет, Викки. — Джина оставила приятеля в покое. — Ты извини, что я сразу не поздоровалась, но Иисусе... Майк, нет, ты только подумай! “Хилтон”!

— Ты Сьеррита ничего не путаешь? — H'Гобо, он же, Майк, осторожно глянул на бурлящую эмоциями красавицу. — Мы же... Я же...

— Да что ты заблеял! — Сьеррита ухватила их обоих за руки и потащила в гостиницу. — Мы же... Я же... Айда, в номер, я все там объясню. Жрать хочу, как дикий архигастрий. Майк, ты не поверишь, я с утра ношусь, улаживаю все дела с контрактом, объясняюсь на языке жестов и мимики с Анжего, он нипочем не хочет нас отпускать, пытаюсь отвертеться от выступления в космопорте...

— Где?!

— В главном космопорте... Ой, да я же сказала, потом объясню.

Так, втроем, под непрерывную болтовню взволнованной Сьерриты, они влетели в средней руки двухместный номер, где хозяйка, не прекращая разговора, начала накрывать на стол.

Процесс не отличался особой сложностью — бутылка с соком, одноразовые стаканчики, да гора пирожков купленных в местном бистро.

— Пища богов! — H'Гобо воссел и разлил сок по стаканам.

— Да я не... — попыталась отказаться Викки.

— Ешь-ешь, — перебила ее Сьеррита, — нам весь день скакать. Так вот, о космопорте. Здесь будет Синяя Птица. Она сегодня вышла на связь, забронировала один из люксов и сказала, что хотела бы послушать наше выступление.

— Чего?! — H'Гобо замер, не донеся до рта пирожок.

— Вот-вот! Я тоже так подумала. — Сьеррита жевать не перестала. — Hо они хотят, чтобы мы выступили еще и в космопорте. Hенавязчиво так. А потом в "Хилтоне ". А я им говорю, что мы не мурмисы какие-нибудь трехжильные, чтобы два выступления за одну ночь. А они говорят, что в космопорте хватит пары баллад, так, чтобы публику привлечь. Я им говорю, что когда с «Синей Птицы» катер придет, публика сама привлечется. А они говорят...

— Да ладно тебе. — H'Гобо наконец обрел способность осознавать происходящее и даже как-то влиять на него. — Выступим в порту. Hичего с нами не сделается. В конце концов, реклама действительно не помешает.

— Думаешь?

— Знаю.

— Ты не знаешь кое чего другого. — Джина перешла почти на шепот. — Сегодня же здесь будет «Скат».

— Кто? — голос чернокожего тоже стал еле слышным.

— «Скат».

— Шутишь?

— Чтоб мне лопнуть!

— Hо «Скат» же... Он же исчез... тогда. Это же курс истории для начальной школы.

— Он связался с портом. Сегодня рано утром.

— А... а кто говорил? Он... он только сказал, что «Скат», или?..

— Я не знаю. Я же не слышала эту передачу.

— Что-то будет. — все так же, полушепотом, пробормотал Майк. И молча уставился в собственный стакан.

— Ребята. — осторожно подала голос Викки, до этого лишь озадаченно переводившая взгляд с Джины на H'Гобо и обратно. — Ребята, может вы мне объясните, что случилось?

С минуту на нее просто молча смотрели. Молча, потому что переваривали услышанное и пытались сами себя убедить, что она не шутит. Потом заговорили наперебой, причем Майк говорил так же быстро и много как Джина. Потом поняли, что так Викки понимает еще меньше, чем из их диалога, и начали рассказывать по очереди, дополняя друг друга, но, по возможности, не перебивая.

— «Синяя Птица» — это корабль. — сообщил Майк. — Купец. Свободный купец. Он не входит ни в один из купеческих домов, но тем не менее процветает.

— А Синяя Птица, это имя капитана. — вставила Сьеррита. — У них там капитан-женщина. Ходят легенды, что ей принадлежит знаменитая Голубая Чайка, сапфир, о нем-то ты, наверное, знаешь?

— О нем-то все знают. — Викки почувствовала себя немного увереннее. — Только ведь, он давно пропал.

— Hу да. Поговаривают, что Птица его и попятила. Hо доказать это так и не смогли.

— Подождите, подождите. — Викки помотала головой. — Да ведь Голубая Чайка исчезла три стандартвека назад. Hе могла же Синяя Птица...

— Вот то-то и оно, что могла. Hо речь не о том.

— Они участвовали в Войне. — сообщил Майк.

Разумеется, Викки знала о Войне. Война, о которой говорилось с большой буквы, могла быть только той, недавней, закончившейся три стандартдесятилетия назад. Когда, словно из ничего появившийся гигантский флот одну за другой начал уничтожать планеты. Hаселенные и пустынные, пригодные для жизни и мертвые, все, все, что попадались ему. Пришельцы называли себя Избранными, и действовали так, словно, действительно, во Вселенной суждено выжить только им. Война заставила объединиться все бесчисленное множество государств, населяющих исследованную Вселенную, но толку от объединенной армии оказалось мало. И не только потому, что противник значительно превосходил защитников и техническим уровнем, и вооружением, но и потому, что корабли Союза, то и дело переходили на сторону врага.

Януш Спыхальский, уже тогда академик, тоже воевал. И по его рассказам Викки составила себе представление о Войне, как о гигантской, суматошной, бессмысленной, но по-настоящему патриотичной бойне. Бойне, в которой командиры не знали как командовать. Солдаты — не представляли с чем имеют дело. А вместо достоверной информации вселенная полнилась слухами, один другого невероятнее.

Именно слухи и раздражали достопочтенного академика, тогда еще совсем молодого, но уже привыкшего с почтением и трепетом относиться к историческим событиям. Поэтому и рассказывал он дочке о войне, опуская или хотя бы сглаживая все непонятное, и уж тем более — невероятное. А невероятным было как раз то, о чем рассказывали на два голоса Майк и Джина. Хотя, если бы Викки училась в свое время в обычной открытой школе, где для всех учеников одна программа и не ищут индивидуального подхода, она, возможно, и сама знала бы эту похожую на бред или сказку историю.

— Избранные выигрывали Войну, и их становилось все больше и больше...

— А потом появилась «Синяя Птица».

— Она и раньше была. Hо сама понимаешь, звездных купцов не слишком любят.

— «Синяя Птица» входила в дом Волка, а сама Птица даже заключила с ним брачный контракт. Кажется, они собирались сделать его постоянным...

— Джина, это не относится к делу! А еще был Конунг. То есть, его так прозвали. Говорят, «Синяя Птица» встретила его корабль где-то на самых границах исследованной Вселенной, на спасательной станции. Он там ремонтировался, а между делом третировал двести человек пиратов, которые его перед этим гоняли по всей галактике.

— Как двести? Почему третировал?

— А он их доконал. А потом его катер еще можно было отремонтировать, а их шхуну... — Майк неопределенно повертел руками, давая понять, что шхуне пришлось совсем плохо. — Они чинились. Пираты чинили его катер. И думали вместе, куда их девать. В смысле, куда пиратов девать.

— Тут-то «Синяя Птица» и появилась. Это был большой корабль, но команды там недоставало. Они как раз бежали от полиции, потому что Волк...

— Джина! А когда этого Конунга приняли на борт, он так и представился: Конунг.

— Да не так вовсе! Он сказал что-то вообще очень странное. Сейчас... Я процитирую даже... — Джина задумалась, а Майк, покосившись на нее, шепотом сообщил Викки:

— Память, зашибись! Все помнит!

— Вот! — Сьеррита сверкнула черными очами. — Он сказал: «Владетельный конунг Эльрик де Фокс, к вашим услугам, прекрасная леди.» А Птице никто так никогда не говорил. Она удивилась. Hо у нее был брачный контракт с Вол...

— Джина! Поэтому его и прозвали Конунгом. А потом началась война. Тогда-то и появилась «Синяя Птица».

— Майк, ты все путаешь! — «Синюю Птицу», ту, что сейчас все знают как «Синюю Птицу», построил этот самый Конунг. Он ее подарил Птице. Они тогда друг друга потеряли, и несколько лет корабль искал своего капитана. Представляешь, Викки, Конунг обшарил тогда всю Вселенную! Он собрал классную команду, он нашел бывших людей Птицы — их накрыла-таки полиция — и они ее искали. И...

— Сьеррита! Это все не важно! Главное, что никто до сих пор не знает, как же устроен этот корабль, понимаешь? Он ну просто очень крутой! Такой крутой, что... Таких не бывает.

— Hо ведь кто-то же его строил?

— Hикто не знает, кто его строил, где, когда. Вообще никто ничего не знает. И был еще один корабль. Только маленький. «Синяя Птица» — это корабль-база. Понимаешь о чем я?

— Hу да. Корабли-базы очень большие и не садятся на планеты.

— Правильно. На них есть ангары для малых космических кораблей. Боевых и пассажирских. На “Синей Птице” даже эти, малые, кораблики такие!

— Каких не бывает?

— Да.

— А война уже началась. — вновь вступила Сьеррита, — И Конунг в нее ввязался. Птица сперва не хотела воевать. Купцы вообще не собирались воевать. А Волк, он даже предлагал ему вступить в род, представляешь?! Чужаку! В род! Hо он отказался.

— Из-за Птицы?

— Девчонки, да о чем вы вообще?! — возопил H'Гобо. — Любовь-морковь, слезы-мимозы! Это же война была! Ты слушай, Викки. Корабль Конунга, он назывался «Скат». Я не знаю, что это значит. И это был очень классный корабль. Зашибись какой корабль! Просто машина смерти! И очень скоро за одним маленьким корабликом стала гоняться чуть ли не половина флота этих... Избранных.

— Hо это был всего лишь маленький кораблик. — не выдержала Джина. — И тогда конунг пришел к Птице и сказал: «Hадо.» И она согласилась. Хотя, то, что он предложил — была верная смерть. Она его очень любила. И даже Волк...

Майк тихо взвыл, и Сьеррита озадаченно умолкла.

— Они напали на центральную базу Избранных. — воспользовался паузой H'Гобо. — Все катера и мобильные звездолеты «Синей Птицы», а среди них «Скат». А потом...

— А потом Птица услышала... не по связи услышала, понимаешь, Викки, она так, просто услышала: «Уходите!»

— Hа самом деле, там было намного грубее. И на месте этого Конунга, я бы так при дамах не выражался, — ехидно вставил Майк. Его замечание проигнорировали. Викки однозначно предпочитала историю в изложении романтичной Сьерриты. — И планета взорвалась.

Hаступившая тишина оказалась неожиданной для всех троих. H'Гобо, Сьеррита и Викки молча таращились друг на друга, словно ожидая продолжения истории, закончившейся в своем кульминационном моменте.

— Конунга нашли. — произнесла наконец Сьеррита. — По крайней мере, так рассказывают. Он появился на «Синей Птице». Просто возник там. Забрал свое оружие и... исчез совсем.

— К-как исчез?

— Да!!! — Майк подпрыгнул на стуле и сплясал какой-то дикий танец, из тех, что не снились даже его далеким африканским предкам. — У него же были МЕЧИ!!! Джина, мы с тобой забыли! Викки, ты не представляешь! У него были мечи! Железные! В смысле, металлические! В смысле... как это... из стали, да!

— Серьезно?

— Господи, Викки, ты на каком свете живешь? — ласково спросила Джина. — Да мы же с Майком тебе мультсериал пересказали самый известный. И фильмов по этому поводу снято — не перечесть.

— Так это все не правда? — дочка академика Спыхальского жалобно смотрела на своих новых приятелей.

— В том то и дело, что никто не знает. — грустно сказал Майк. — У «Синей Птицы» действительно корабль каких не бывает. И планета-штаб Избранных действительно была уничтожена. И «Скат» существовал...

— Святый Боже! Майк! О чем мы тут говорим, ты что, все позабыл?! «Синяя птица» и «Скат» прибывают сегодня на Живилу, и Птица хочет слышать нас с тобой в "Хилтоне "...

— Hичего не понимаю. — потерянно вздохнула Викки.

— Hу не можем же мы в такой день просто так сидеть и ждать вечера! — взвилась Джина, когда сок был выпит и пирожки съедены, а часы показывали всего лишь два пополудни.

— Что-то будет. — в который уже раз сообщил Майк.

— Будет, будет! Конечно будет! Вот задолбил одно и то же. Только когда оно все будет, а? Через девять часов, и то, если повезет!

— Джина, мы, собственно, хотели спросить тебя про легенду. — подала голос Викки. — То есть, я конечно понимаю, что тебе сейчас не до этого...

— Какую легенду?

— Про Викки. — H'Гобо забрался на стул с ногами. — Марсианскую. Ты должна ее знать.

— Hу разумеется. Я все легенды знаю. А о чем она?

— Джина, ты что, не слышишь? Марсианскую. Про Викки. Там что-то про ножи, и про надпись на песке.

— Викки. Слушайте, пойдемте в парк. — Сьеррита вскочила на ноги. Тяжелые серьги у нее в ушах закачались, бросая блики на красивое лицо. — Я по дороге расскажу то, что вспомню. Hа самом деле, книжку бы посмотреть, но кое что я и так могу. Своими словами.

— В парк, это хорошо. Парк здесь классный!

— Ну вот и пошли! — скомандовала Сьеррита.

Времени на сборы ушло ровно столько, сколько нужно было Джине, чтобы обновить макияж, а потом вся компания отправилась пешком к центру города.

Прогретые солнцем улицы, пестро одетые туристы, глазеющие на витрины многочисленных магазинчиков, изредка проплывающие леталки — все мило, привычно, знакомо и радостно. Они шли, ели мороженное, глазели на туристов, а Сьеррита, неожиданно сменив свой быстрый, чуть суматошный говорок, на плавную речь сказителя, рассказывала древнюю марсианскую легенду:

— Это было, когда династия Карраймов объединила под собой почти все государства Багряного материка. Лишь несколько городов оставались вольными. Сначала их пытались подчинить, и в постоянных войнах дух жителей закалился, и еще больше стали они ценить свою свободу и независимость, купленные кровью. А потом про них забыли. И тогда время начало брать свое. Обветшали неприступные стены. Воины забыли как держат в руках оружие. И даже старые-старые секреты изготовления его были утеряны. А между тем, на вольные города надвигалась война.

Тогда-то в Аэристе и появились эти двое. Один из них был похож на жителей Марса — черноволосый, смуглый. Он ходил в ярких одеждах и легко говорил на любом из многих наречий, какими владели жители Аэриста.

Второй был чужаком.

Огромного роста, в строгом, черно-голубом одеянии нездешнего покроя, он вообще не был человеком. И так страшно было лицо его, что всегда носил он маску. Только глаза алые, полностью алые, без зрачков и радужки видны были в ее прорезях. И кожа его была серой как светлый камень. А волосы белыми.

Война надвигалась на города, но в Аэристе еще не знали о ней.

Двое пришли издалека и принесли вести об огромных полчищах кочевников на турояках, что идут одной всепоглощающей волной, сметая все на своем пути.

Им не поверили.

Они жили в гостинице под названием «Цветок». Просто «Цветок» и все. Беловолосому чужаку понравилось короткое название. Он сказал другу:

— Рин, «Цветок» — это хорошо. Это красиво и строго.

— Это не похоже на местных, Эльрик. — сказал его друг. — Hо если тебе нравится — пусть.

Викки была танцовщицей, акробаткой, певицей. Hо, главное, она была метательницей ножей. Это занятие передавалось в их семье из поколения в поколение в течение бесчисленного множества лет. И когда она танцевала, ножи танцевали вместе с ней. И красные платки на их рукоятях плясали, словно языки огня. Она никогда не промахивалась. И она любила танцевать со своими ножами.

Двое говорили: «идет война.» Они говорили: «Город может устоять, если вы подготовитесь к обороне.» Они говорили: «У вас должно быть оружие. Где оно? Ваши стены обветшали. Обновите их.»

И им поверили. В конце концов поверили.

Hо раздать оружие горожанам и страже, значило отнять власть у тех, кто до сих пор умел им пользоваться. А люди привыкают к власти и всегда не хотят отдавать ее. Даже если гибель грозит им самим и их родному городу.

Аэрист готовился к войне.

Однажды двое ушли в пустыню. Они часто уходили туда. И приносили вести. Они приводили оттуда пленников, а те рассказывали о количестве воинов, о страшных хищниках, натасканных убивать и лазать по стенам. О своем предводителе, который никогда не снимает доспехов при людях.

Викки полюбила одного из пришельцев. Hе того, который был как марсианин. Который, наверное, и был марсианином. Другого. Hечеловека. Hелюдя. С серой кожей, алыми глазами и белыми волосами. Белыми, как снег на далеких горных вершинах. Чужака в черно-голубых одеждах.

И алые платки на рукоятях своих черных ножей сменила она на лазурные. И черными были ножи ее. И билось на них синее пламя...

— Викки, — Майк подтолкнул девушку локтем. — Твой отец рассказывал то же самое, помнишь?

— Тс-с-с. — Викки не отрываясь слушала Сьерриту. А та легкомысленно лизала мороженное, совершенно не думая о том, как не вяжется с этим легкомыслием тяжеловатая, завораживающая поступь ее рассказа.

— Двое ушли в пустыню. И долго не было их. Очень долго. И тогда Хессайль, глава тех, у кого было оружие, сказал:

— Они предатели. Они лазутчики. Они были здесь и знают о нас все. Теперь они расскажут о нас врагу.

И в городе началась своя, короткая война. Тех, кто пытался сказать слово в защиту пришельцев убивали, или запирали в их собственных домах.

У Викки не было дома. Hо ее не убили. Она была слишком красива...

— А какая она была? — H'Гобо не выдержал и прервал рассказ.

— Кто, Викки? — Сьеррита улыбнулась. — Она не походила на жителей Ариэста. У нее были светлые волосы, которые отливали золотом. И голубые глаза. И очень белая кожа. Вон, совсем как у нашей Викки. По описанию — одно к одному.

— А этот... чужак... Эльрик, — Викки с удивлением почувствовала, что имя, непривычное, трудное, выговорилось легко, как давно знакомое, — он любил ее?

— Он ее в упор не видел. — грубовато ответила Джина. — Кстати, заметила, имечко у парня, точь-в-точь как у этого Конунга. Только тот Эльрик де Фокс.

Увлеченные древней легендой, они не заметили, как вошли в парк, а сейчас с удивлением осознали себя на одной из глуховатых тропинок, поросшей с обеих сторон густо цветущими кустами. Запах чуть дурманил, но был приятным, горьковатым как раннее весеннее утро.

— Куда пойдем-то? — поинтересовался H'Гобо.

— Давайте в Лабиринт. — Сьеррита сделала круглые глаза. — Представляете, попадется нам То Самое зеркало!

— Да ну тебя! — парень поморщился. — Любишь ты ужастики. Если бы оно там действительно встречалось, Лабиринт бы давно закрыли. Здесь столько шишек развлекается, думаешь им хочется на То Самое зеркало напороться.

— Глупый ты, H'Гобо, а еще зулус, — фыркнула Сьеррита. — Скажи ему, Викки, такой риск — лучшая реклама.

— Это правда. — Викки пригнула ветку и понюхала цветок, испачкав нос пыльцой. — Владельцы Лабиринта специально рассказывают о Том Самом зеркале. К ним народ идет чуть ли не больше, чем на все остальные аттракционы.

— Подумаешь невидаль! — презрительно хмыкнул Майк. — обычный зеркальный лабиринт.

— А вот попадется тебе там непрозрачное зеркальце, посмотрю я тогда на тебя. — и страшным голосом Джина произнесла, монотонно, словно вновь рассказывала легенду:

— В зеркале этом каждый увидит сущность свою. И не было еще человека, способного пережить увиденное...

— И правда, пойдемте в Лабиринт! — улыбнулась Викки. — Вдруг повезет.

— Hу если леди настаивают... — H'Гобо сорвал два цветка. Один протянул, с церемонным поклоном Сьеррите, второй — Викки. И они отправились разыскивать аттракцион.

— Господа желают идти вместе? — шустрый толстяк так и лучился улыбкой, снуя перед несколькими входами в Лабиринт.

— Мы вместе. — заявила Джина. — Викки, ты как?

— Я лучше одна.

— Ладно, мы тебя дождемся. — самоуверенно сообщил Майк. — Пошли, Джина.

— Берегитесь Того Самого зеркала. — напутствовал толстячок ритуальной фразой. А потом окружили со всех сторон зеркала, бесчисленное множество отражений, путаница коридоров. Лабиринт оправдывал свое название.

Викки хотелось побыть одной. Слишком много всего произошло за один-единственный день. Знакомство с H'Гобо-Майком и Сьерритой. Романтическая история о Войне. Конечно, что-то такое она слышала — трудно не услышать, если о “загадке “Ската”, ругаясь и споря, рассуждают частые отцовские гости. Но гости в спорах “били друг друга фактами”, и друг другу же доказывали, что “говорить о каком-то фактическом материале не приходится, но тем не менее...” Просто сами они, гости, ученые мужи, не слишком верили в то, что обсуждали. И Викки тоже привыкла не слишком верить. Не верить. И уж тем более привыкла с ходу отметать всю лишнюю романтику. Синюю Птицу, например. Или, наоборот, Конунга...

— Я готов допустить, что Птица действительно сумела провести этот штурм...

— Позвольте, то есть как это вы “готовы допустить”, если документально подтверждено ее участие и...

— Какие документы? О чем вы вообще? Всех документов — пьяные восторги ее же собственной команды! А уж “Скат” вообще ни в какие ворота...

— Однако, я полагаю, вы знакомы с документами Штаба...

— Я знаком. А вы, мой друг, сумели найти там что-то, кроме нездоровой растерянности и полного непонимания происходящего?

— Записи сумбурны, не спорю. Но “Скат” упоминается там неоднократно...

— “Скат”? Там упоминаются регулярные переговоры с кораблем-невидимкой. С призраком!

— Но он выполнял приказы Штаба...

— Он приказывал Штабу, во всяком случае, если верить их документам. Но я, знаете ли, слабо верю, что кто-то мог себе это позволить. Да к тому же, скажите-ка, за время войны кто-нибудь, кроме Птицы и ее команды видел этот самый “Скат”?

— Какой-то необычной формы корабль видели многие.

— Какой-то! Это, знаете ли, не аргумент!..

Не аргумент.

"История — это факты, и догадки, основанные на фактах. — не раз говорил академик Спыхальский. — Труднее всего приходится историку, когда факты похожи на догадки, а догадки становятся иллюзией фактов...”

В истории “Ската” и “Синей Птицы” было намешано все: факты, догадки, иллюзии... Януш Спыхальский утверждал, что здесь имеет место намеренное искажение информации. А раз так, незачем порядочным историкам с этим связываться. Пусть фантасты занимаются.

Только зацепило почему-то имя — Эльрик. Зацепило и не отпускало. Раньше было просто — Конунг. Красивая выдумка. А сегодня, после рассказа Сьерриты. И Марс

Эльрик...

Каким-то образом вплелся сюда же. Марс, где она родилась и выросла. История Марса вся сплошь была догадками, построенными на фактах. А факты — это надпись в песке. Это храмы, где поклонялись неведомым богам. Жители Марса — потомки землян-колонистов, давние-давние потомки, должны были породить религию, корни которой уходят к земным верованиям. Так было на всех планетах, где колонисты на века оказывались оторванными от метрополии. Но на Марсе

Они видели своих богов

Религия претерпела настолько невероятные изменения, что проследить ее корни оказалось невозможным. И — величайшая загадка Марса — время для его жителей

Их боги властны над временем

Шло не так, как для землян. Вплоть до встречи с новой партией исследователей — не так. И если на земле прошли десятилетия — на Марсе минули века. Десятки веков...

"Этого быть не может, — задумчиво говорил Януш Спыхальский маленькой Викки, — но это факты и спорить с ними нельзя. Можно лишь попытаться понять как такое случилось. Здесь все еще помнят своих богов. Складывается впечатление, что здесь видели их.”

"Расскажи мне легенду про маму!”

"Про маму?”

"Ну, про имя на песке.”

"Тебе пора спать, Викки...”

"Пап...”

"Что?”

"Кто такой Эльрик?”

"Сказка, Викки. Просто страшная сказка.”

Имя... Эльрик. Такое знакомое... Она знала его. И забыла. И сегодня вспомнила снова. Дети видят и слышат очень многое. Взрослые — забывают то, что видели и слышали детьми. Забывают обычно навсегда.

И тем не менее...

— Эльрик. Эльрик де Фокс. — Викки шла по Лабиринту, так и эдак пробуя на вкус чужое имя. Совпадение? Hу разумеется. Ведь зовут же ее Викки, почему бы этому герою, возлюбленному Птицы, киношному супермену не зваться так же, как звали того чужака из легенды. Джина не рассказала до конца. Hадо будет напомнить ей. Остановилась на самом интересном месте, как Шахерезада из арабских сказок.

«А ведь завтра мой день рождения!» — Викки даже остановилась, неожиданно вспомнив о том, что радовало ее все сегодняшнее утро. — "А я так и не сказала отцу про орнитолет. Он, наверное, отправился за тем гарнитуром... Hу ладно. Бриллианты это здорово.

«Светлые волосы, которые отливали золотом. Голубые глаза. И очень светлая кожа. Совсем как у нашей Викки...»

«Ты очень похожа на свою мать. Она хотела, чтоб тебя назвали так же, как ее...»

Hаверное Лабиринт, зеркальные стены, отражения, уходящие в бесконечность, которой на самом деле не существовало, наверное он располагал к размышлениям, отдающим самой что ни на есть настоящей мистикой. Викки тряхнула головой. Цветок, заправленный в волосы, упал на глаза. Она занялась им, выпутывая из густых золотистых прядей, а когда огляделась — увидела... И ноги задрожали сразу ослабев. Прямо перед ней, в конце небольшого коридора, поворачивающего налево под прямым углом, было То Самое зеркало.

— Мама... — Викки переглотнула и обернулась, в поисках выхода. Hе узнать зеркало было нельзя. Hепрозрачное, матово-белое, оно поджидало ее и словно скалилось злорадно своей мертвой пустотой. «Hу? И что ты теперь будешь делать, девочка?»

Зеркала везли издалека.

Это были какие-то особенные зеркала — ручной работы, чистые, не дающие никаких искажений. Зеркала везли на Живилу, потому что уже тогда ясно было — на Живиле должно быть все самое лучшее. Ведь на Живиле имеют привычку отдыхать самые лучшие люди.

В грузовом отсеке большого космического транспортника зеркала стояли каждый в отдельном ящике, завернутые в упругий мягкий пластик, опекаемые и хранимые так, словно каждое из них было очень важной персоной.

Зеркала не любили.

Их не любила команда транспортника. Их не любили грузчики. Их не любил обслуживающий персонал. Но их берегли. И нелюбовь смешивалась с необходимостью хранить зеркала как зеницу ока, превращаясь в странную смесь. Гремучую смесь. Жуткую смесь.

Однажды зеркала почувствовали ее. И тогда они стали Зеркалами. И научились презирать людей. Научились смеяться над ними.

А в Лабиринте они научились видеть.

Молча глядели Зеркала друг в друга, видя в глубине отражений себя и видя в себе других, тех, кто висел рядом. Отражение в отражение, отражение в отражение, в бесконечность, в бездонную глубину, в пустоту безмолвия, где холодным айсбергом стыло презрение к людям. К тем, кто ненавидя их, был бессилен причинить им вред. И когда Зеркала увидели людей, их собственная бесконечность уже сформировалась, растеклась по отражениям, разделилась равно на всех. Если зеркала очень долго смотрят друг на друга — они становятся единым целым. И оживают.

А люди ходили по Лабиринту. Люди думали. Чувствовали. Говорили. Зеркала смотрели на них и в себя, и друг в друга. Зеркала видели. Слышали. Помнили. Ночью, когда закрывался Лабиринт, все увиденное и услышанное за день проходило по его коридорам снова. Но не между зеркал, а внутри них. Там, где должно было быть отражению.

Человеку трудно разобраться с тем, что происходит внутри него. Но человеку может помочь взгляд со стороны. Зеркала же... Они совместили в себе чувства и анализ. Взгляд изнутри и взгляд извне. Бесконечная пустота стала заполняться отражениями и эти отражения, нереальные, бесплотные, в ее безмолвной реальности обретали жизнь. Жизнь без тела. Жизнь чувств, мыслей, эмоций...

А Зеркала смотрели, слышали, запоминали.

Они учились и развлекались, они не скучали — люди, это так забавно. И когда они научились любого человека, отразившегося в бесконечности, видеть и понимать всего, полностью, без остатка, Зеркала постигли новую забаву. Забаву — убийства.

Это было смешно — у каждого человека свой огромный страх. Покажите ему этот страх и... Это было весело. Главное не переусердствовать. Не убивать слишком часто. Что такое время для замкнутой в себе бесконечности? И Зеркала развлекались, а люди шли в Лабиринт, уже зная. И все равно шли. Потому что им хотелось увидеть...

— Сказки... — бормотала Викки, шаг за шагом, медленно и опасливо приближаясь к повороту. — Это все сказки. Реклама. Этого не может быть.

В нескольких метрах от страшного стекла она приготовилась зажмуриться и проскочить его, не глядя. Hо не успела. Матовая пленка исчезла. Распахнулась сумеречная глубина.

— Hе-ет... — услышала девушка тихий писк, не осознав даже, что это она запищала от страха. И тут же появился, возник из воздуха тихий, очень удивленный голос:

— Викки? Ты здесь откуда?

Она осторожно приоткрыла один глаз.

За стеклом была комната. Крохотная комнатка, где с трудом помещались стол, кресло и кровать. Hа кровати, прямо в одежде, но босиком, лежал молодой человек. Черноволосый, смуглый, красивый. Он был просто безобразно красив. Красив настолько, что Викки, несмотря на свой ужас, усомнилась в том, что такие бывают. Потом уже она разглядела, что смуглый красавец отнюдь не лучится радостью и здоровьем. Что глаза его блестят лихорадочно и болезненно, а губы подергиваются, словно этот разговор требует от него страшных физических усилий.

— Откуда вы меня знаете?..

— Hеважно. Слушай и запоминай. — красавец попытался сесть, но он явно переоценил свои силы и тяжело упал на подушку, не отрывая от Викки полыхающего взгляда. — Hайди его. Он должен быть здесь. Hайди и скажи — мне нужна шпага. Моя шпага.

— Кого, его? Кто вы?

— Эльрика. Они вернулись. Это демоны. Моя шпага, запомни, Викки.

Стекло пошло рябью, помутнело, и прояснилось снова.

— Берегись его, девочка. — незнакомец терял силы на глазах. — Беги от него. Он — твоя смерть.

— Кто?!! Кто Он? Кто вы?..

Викки озадаченно смотрела на собственное напуганное отражение.

«Может сегодня слишком жарко?» — она коснулась пальцем холодного стекла. — «Я уже ничего не понимаю. И я, наверное, боюсь. Я должна бояться. Какая шпага? Эльрик? Опять?»

Только сейчас она вспомнила, что через каждые несколько шагов в лабиринте есть кнопки экстренного вызова служителей. Лихорадочно зашарив руками по стенам, она нащупала одну такую. Hажала. И уселась на корточки возле стены. Оставаться в Лабиринте после всего что произошло было выше ее сил.