"Бремя императора: Тропой мастеров" - читать интересную книгу автора (Эльтеррус Иар)

9. Исповедь.

Узкая улица причудливо извивалась между высоких домов северо-восточной оконечности Тарсидара. Перекрикивались носильщики, торговцы расхваливали различные товары около витрин своих лавок. Несмотря на множество людей, на мостовой не было мусора, она казалась на удивление чистой. Впрочем, за чистотой в городах элианской империи следили очень строго, нарушители платили такие штрафы в канцелярию наместника, что повторять их печальный опыт никому не хотелось. Тем более, что контейнеры для мусора стояли на каждом углу и дойти до ближайшего проблемы не составляло. Коренным горожанам даже в голову не приходило плюнуть на мостовую или бросить под ноги огрызок яблока, знали, чем это чревато.

Ближе к правой стороне улицы не спеша шла молодая женщина в черном, бесформенном, почти монашеском платье. На ее голове была шляпка, лицо скрывала плотная вуаль, но каждый встречный мужчина на уровне подсознания понимал, что перед ним редкая красавица. И с сожалением провожал ее взглядом, проклиная про себя за святош за то, что еще одной, которой бы жить и любить, задурили голову. Женщина не обращала на эти взгляды никакого внимания, ее совершенно не интересовало мужское внимание. Она этого внимания не хотела. Все мысли были сосредоточены только на предстоящей исповеди.

Элиа боялась самой себя, сомневалась, хватит ли у нее мужества полностью открыть душу чужому человеку. Но ведь священники для того и предназначены… С каждым днем мысли о монастыре становились все настойчивее и настойчивее, все больше не давали покоя. Там она никому не сможет причинить горя. Там чистая и непорочная жизнь. Молитвы Единому Создателю, честный труд, уважение сестер. Проклятой самое место в монастыре. Какая-то частичка души сопротивлялась этому решению и горько плакала, но девушка изо всех сил заставляла ее молчать. Однако проклятая частичка никак не унималась, она повторяла и повторяла: «Лек… Лек… Лек…» Но Элиа представляла себе долговязого парнишку мертвым, из-за нее мертвым, и душа в ужасе замирала. Нет, больше Элиа ар Сарах не станет причиной чьей-либо смерти. Хватит. Наигралась чужими жизнями. Вдоволь.

Девушка нервно передернула плечами, по коже пробежал мороз. После бала в поместье высокого лорда ар Инвата она не выходила из дому больше десяти дней. Кто-то долго стучал в дверь и окна, звал ее, но Элиа не обращала на это никакого внимания, продолжая мертво сидеть в старом отцовском кресле. Она вспоминала и анализировала собственные поступки, переоценивала свою жизнь, с каждым моментом все больше убеждаясь, что Ланиг ар Вортон полностью прав, что она несет в мир только зло. Слова повесившегося по ее вине северянина бились в голове, заставляя девушку задыхаться от боли и ужаса. Как она могла быть такой бесчувственной, такой жестокой, такой подлой? Все десять дней Элиа ничего не ела, просто не хотелось, и превратилась за это время в тень самой себя.

– Зачем я нужна?.. – шептали иногда потрескавшиеся губы. – Кому я нужна? Кому я хоть что-нибудь хорошее сделала? Никому ведь… Неужели я не видела, что человек на грани? Зачем над ним издевалась? Почему делала вид, что он мне нравится, и тут же презрительно отсылала прочь? Почему сразу не сказала, что он мне не нужен? Какая же я тварь, Единый…

Совесть выкручивала душу Элиа подобно половой тряпке, она вспоминала каждого своего поклонника, каждого, кого доводила своими капризами до исступления, и корчилась теперь сама. Девушка даже подумывала о самоубийстве, привязала было к крюку от снятой люстры петлю, но уже встав на табурет внезапно поняла, что ничего этим не искупит. Что только усугубит свою вину перед Единым и людьми. И что остается? А только монастырь, больше ничего. Все оставшиеся годы нужно будет провести, помогая другим, всем, кому только возможно. Может, тогда Создатель ее простит. Может, тогда она сама простит себя. Еще несколько дней ушло, чтобы вынести самой себе окончательный и безоговорочный приговор. Какая-то часть души Элиа умирала, что-то иное рождалось вместо нее, что-то пока еще непонятное. Девушка все так же не могла есть, ее тошнило, толька изредка пила воду, слабея с каждым днем все больше и больше. Поняв, что так продолжаться не может, она решилась пойти в церковь и исповедаться. Рассказать обо всем, что мучило ее. Святой отец должен понять, он ведь поставлен Единым для исцеления человеческих душ. Может, исповедник что-нибудь посоветует.

Элиа нашла бабушкино еще траурное платье и надела его, стремясь выглядеть как можно более уродливой. В голове царила какая-то звенящая легкость, тело, правда, слушалось с трудом, ноги заплетались от слабости. Идти пришлось очень осторожно и медленно, чтобы не упасть. Девушка после каждой сотни шагов останавливалась отдохнуть. Наконец, впереди показалась церковь при епископате. Она выглядела довольно скромно, никаких архитектурных излишеств, простое кубическое здание из белого камня с косым крестом на крыше. Элиа с трудом поднялась по лестнице и опустила несколько монет в кружку для пожертвований при входе. Потом резко выдохнула, как перед прыжком в холодную воду, и вошла.

– Здравствуй, дочь моя! – подошел к ней дородный монах.

– Мне нужно исповедоваться, святой отец… – едва слышно прошелестела девушка. – На мне страшный грех, я человека до самоубийства довела. И не одного…

– Смертный грех! – сокрушенно покачал головой монах. – Следуй за мной, дочь моя, я отведу тебя в исповедальню.

Элиа пошла за ним, держась рукой за стены, ноги подкашивались. Она почти ничего не видела вокруг. Слава Единому, идти пришлось недолго, иначе она упала бы. Девушка облегченно присела на стульчик перед занавеской. Хорошо придумано! Не видя лица исповедника куда проще открыть душу. Сидеть было очень неудобно, острый запах ладана вызывал тошноту, перед глазами все плыло. Она смотрела на истоптанный до зеркального блеска каменный пол и ежилась, пытаясь представить себе сколько тысяч людей за прошедшие сотни лет сидело на этом неудобном стульчике в волнении. Вскоре занавеска шевельнулась, и хорошо поставленный, звучный бас спросил:

– Как тебя зовут, дочь моя?

– Элиа ар Сарах.

– Баронесса ар Сарах?

– Да.

– Прошу подождать, сейчас придет другой исповедник, – в голосе невидимого священника звучала явно слышимая тревога.

– Конечно…

Другой исповедник? Зачем? Какая разница? Девушка растерянно смотрела на занавеску. Происходило что-то странное, никогда еще на ее памяти не меняли исповедника после начала исповеди. Да и из знакомых никто такого не рассказывал. В чем дело? Или она настолько большая грешница, что ее даже исповедовать должен кто-то из высших иерархов? Единый! Элиа даже задохнулась от подобного предположения. Ждать пришлось довольно долго, около получаса. Девушка вся извелась за это время, пытаясь понять почему сменили исповедника. Наконец, занавеска снова шевельнулась.

– Я слушаю тебя, дочь моя, – у нового священника оказался довольно противный, елейный тенор, скользкий какой-то. Элиа испытала к обладателю столь неприятного голоса мгновенную брезгливость, но одернула себя.

– Я совершила страшный грех, святой отец… – негромко сказала она, утирая слезы. – Я довела двух человек до самоубийства.

– Ты права, дочь моя, – согласился священник. – Это страшный и непростимый грех. Однако Единый милостив, он способен простить даже тебя.

– Я хочу уйти в монастырь… – всхлипнула девушка. – Я чудовище, мне нельзя жить в миру…

– Монастырь – это награда для верных, а не убежище от мира, – голос исповедника стал строгим. – Эту награду еще нужно заслужить, дочь моя.

– Я все сделаю, святой отец! – с горячностью выкрикнула девушка.

– Рад это слышать, дитя. Единый Создатель требует от тебя подвига. Сверши его, и я отпущу тебе грехи с чистым сердцем. Лучший монастырь империи примет тебя.

Святой церкви нужна ее помощь?! Ее, грешницы? Элиа счастливо вскинулась, на ее губах появилась неуверенная улыбка. Она готова была на все, хоть отхожие места чистить и из-под больных судна выносить. Хоть ехать проповедовать даркасадарским дикарям, которые которые обычно варили миссионеров на медленном огне. Да что угодно, разве могут святые отцы предложить что-нибудь неугодное Создателю? Нет, конечно!

– Да, дочь моя, – торжественно провозгласил исповедник. – Церковь и Единый Создатель требуют от тебя великого подвига. Сделай должное, и с тебя снимутся все твои грехи! Ты станешь воином Церкви. Ты станешь чистой и непорочной.

– Я готова, святой отец! – с пылом воскликнула девушка, по ее щекам стекали слезы радости. Единый! Неужели ее простят? Пусть, пусть будет так!

– Я не ошибся в тебе, дочь моя. Рад. Многие говорили, что тебе нельзя доверить столь важного дела, что свершить его может только паладин, но я настоял на своем. Помни, задача стоящая перед тобой невероятно важна. От нее зависит само существование святой церкви.

– Но кто я такая? – изумление Элиа не поддавалось описанию. – Ничтожная грешница…

– Даже святые когда-то были грешниками, – возразил священник. – Именно после свершения подвига во имя веры они и стали святыми! Кто знает, не ждет ли тебя такая же судьба, дитя мое.

– Я… – с трудом выдавила из себя девушка. – Я постараюсь… Что я должна сделать?

– Уничтожить врага церкви! – голос священника поднялся почти до визга. – Я верю в тебя, дочь моя, ты справишься.

– Я должна кого-то убить? – обмерла Элиа. – Но…

– Это не убийство, ты устранишь чудовище, не человека, а лютого зверя. Понимаю, тебе трудно, но это необходимо сделать. Помни, за этот подвиг ты будешь прощена.

– Но я не умею убивать, я ведь не воин… – едва слышно пробормотала девушка, многого она могла ждать, но не такого.

– Ты – воин святой церкви. К тому же тебе не придется почти ничего делать, чудовище всего лишь поцелует твою руку и умрет само. Твоя задача добиться, чтобы оно поцеловало ее в нужный момент, дочь моя.

– С этим я справлюсь, святой отец! – воспрянула духом Элиа. – Если чудовище – мужчина, то все просто.

– Мужчина, – заверил ее священник. – Мало того, твой поклонник, дочь моя, все дни твоего затворничества он разыскивает тебя, никак не желает успокоиться. Расспрашивает всех вокруг.

– Я сделаю, как вы скажете, святой отец… – уныло сказала девушка, снова кто-то должен умереть из-за нее. Но раз священник говорит, что это не человек, а чудовище…

– Рад, что не ошибся в тебе, дитя, – в жирном голосе исповедника слышалось удовлетворение. – Ты верная дочь матери-церкви. Слушай и запоминай.

– Слушаю, святой отец…

– Возьми эти два флакона. Красный и синий. Перед встречей с чудовищем выпей синий, а жидкостью из красного помажь себе руки. С тобой ничего не случится. Все понятно?

– Да, святой отец…

– Запомни – это подвиг во имя матери-церкви и Единого Создателя!

– Я запомню… Но кто это чудовище?

– Некий Лек ар Сантен, манхенский горец, – ответил исповедник. – Колдун и помощник куда более страшного колдуна. Если он останется жив, то наша страна захлебнется в крови.

Сердце Элиа на секунду дало сбой. Этот священник с елейным голосом требует, чтобы она убила человека, которого любила?! Девушка уже четко понимала, что полюбила долговязого горца с первого взгляда, наверное, что его жизнь стала ей куда дороже собственной.

Казалось, за эту страшную секунду Элиа ар Сарах прожила целую жизнь, стала старой и циничной, ее глаза мгновенно наполнились слезами. Как же это? Священник требует убить Лека? Отравить? Иллюзии рушились одна за другой, вера корчилась, никак не желая умирать, но все-таки вскоре умерла. Надежд тоже не осталось. Мертвенная пустота подымалась со дна души, занимая их место. Ведь Элиа пришла сюда покаяться, исповедоваться в своих грехах, а ее хотят сделать откровенной убийцей? И кто? Святые отцы… Единый, да как же ты позволяешь им прикрываться твоим именем?!

Если бы исповедник в этот момент видел глаза девушки, то понял бы, что что-то пошло не так, что где-то он ошибся. В этих синих, красивых глазах горела лютая ненависть. И решимость. Во только на что? Элиа пока еще не знала, зато знала другое – она не позволит этим притворяющимся святыми зверям причинить вред любимому, ни за что не позволит. Решили сыграть в грязную игру, святые отцы? Чужими руками убрать мешающего человека? Что ж, поиграем. Только вот как бы вы не пожалели потом, что ввязались в эту игру. Девушка прикусила губу, стараясь сдержать дрожь в руках, и взяла с полочки перед занавеской поставленные туда исповедником флаконы.

– Я сделаю это, святой отец! – решительно заявила она.

– Прекрасно, дочь моя! – едва ли не с ликованием воскликнул тот.

– Позвольте идти?

– Иди, дитя, с богом. Когда сделаешь необходимое, приди сюда. Тебя проведут ко мне.

– Как скажете, святой отец, – почти незаметно улыбнулась Элиа, стараясь не выдать себя.

– Благословляю тебя на богоугодное дело.

– Благодарю! – сделала реверанс девушка, едва скрывая злую усмешку.

Откуда только и силы взялись… Элиа решительно вышла из исповедальни и направилась к выходу из церкви. Лицо ее было совершенно непроницаемым, спокойным. А вот что творилось в душе… Не дай Единый кому-нибудь такое переживать. Никак не ждала девушка, придя сюда за утешением, что ее макнут лицом в столь омерзительное дерьмо. Оказавшись на улице, она оглянулась, понимая, что больше никогда не войдет ни в одну церковь. Наивную детскую веру жестоко растоптали во имя каких-то своих целей. Что ж, Создатель им судья. Пусть. Но что делать ей? Понимая, что стоять на улице нельзя, Элиа направилась домой.

Дороги она не запомнила, шла как в тумане, опомнилась, только рухнув в любимое продавленное кресло, в котором так любила читать древних поэтов и мечтать о чем-то большем, чем окружающая серая действительность. Она поставила два крохотных флакона, синий и красный, на стол перед собой и задумалась. Только сейчас девушка поняла в насколько опасную игру ввязалась. В этой игре никого жалеть не станут. Посоветоваться было не с кем. Как предупредить Лека, что церковь открыла на него сезон охоты? До стражников не добраться, скорее всего за ней пустили шпионов и уберут при малейшей опасности. Так что же делать?

Час шел за часом. В старом, продавленном кресле сидела выглядящая мертвой девушка, уставившаяся на стену широко открытыми, сухими глазами. Она перебирала в уме вариант за вариантом, идею за идеей, однако ничего приемлемого придумать не смогла. Что бы она ни сделала, святоши легко обыграют неопытную интриганку. Но сдаваться Элиа не собиралась. Она думала, думала, думала, не замечая, что давно наступила ночь. Не заметила и того, что в одном из углов внезапно сгустились тени.

Крупный, рослый мужчина в сером плаще бесшумно приблизился к креслу и внимательно посмотрел на сидевшую там девушку. Для него, похоже, темнота не существовала. Увидев сухие, широко распахнутые глаза и болезненную худобу, незнакомец укоризненно покачал головой. Потом дернул рукой, в которой сама по себе возникла горящая свеча в подсвечнике. Девушка вздрогнула и ошарашенно уставилась на него. Первым делом она отметила плотный, серый плащ с капюшоном, потом обратила на клубящийся под этим капюшоном туман. До нее далеко не сразу дошло, кто стоит перед ней, а когда дошло…

– Ваше величество… – тихонько заплакала Элиа. – Ваше величество… Какое счастье, что вы пришли… Умоляю вас, помогите спасти его…

– Кого? – искренне удивился император, никак не ожидавший услышать такую просьбу.

– Лека ар Сантена…

– А ему что-то угрожает?

– Да.

– Об этом потом, – отмахнулся его величество. – Девочка, ты когда в последний раз ела?

– Не помню… – растерялась Элиа. – Да какое это имеет значение?!

– Такое, – недовольно проворчал император. – Уморить себя надумала? Глупо, очень глупо. Этим ты ничего не исправишь.

В его руке внезапно оказалась большая кружка с теплым бульоном, от запаха которого желудок девушки буквально взбесился.

– Пей! – приказал его величество.

– Но…

– Не прекословить! – рявкнул император. – Это приказ. Накрутила себя, дорхот знает на что, и мается. И что ж вы, девчонки, все такие дурные?

– Неправда! – возмутилась Элиа.

– Да? Мне лучше знать, у меня самого три таких, как ты, выросло, разве что чуть постарше, уже перебесились, успокоились немного. Пей, я сказал!

Элиа снова попыталась отказаться, но повелитель Элиана умел настоять на своем и все-таки заставил ее выпить бульон. Выпив, девушка уткнулась носом в императорский плащ и отчаянно разрыдалась. Его величество сел на подлокотник кресла и принялся гладить ее по голове, говоря какие-то успокаивающие слова. И так уж вышло, что исповедь, которую должен был выслушать священник, пришлось выслушивать императору. Он внимательно слушал сбивчивые слова девушки и задумчиво покачивал головой.

– Понимаешь, девочка, – негромко сказал его величество, когда Элиа умолкла, – многие из нас совершают ошибки, порой, ошибки страшные. Из-за нас гибнут люди, страдают, плачут. Но главное – понять, что ты делаешь. Понять и опомниться. Ты поняла, только это и важно. Да, Ланиг преподал тебе очень жестокий урок, но урок совершенно правильный, я его хорошо понимаю. И ты задумалась, ты попыталась измениться. Думаю, ты уже не станешь издеваться над ничего плохого не сделавшими тебе людьми?

– Никогда больше, ваше величество! – вскрикнула Элиа, на секунду оторвавшись от его плаща, потом снова заплакала. – Но это ведь не все, далеко не все…

– Не все? А что же еще?

– Я решила уйти в монастырь и пошла сегодня утром в церковь на исповедь, впервые после смерти отца. А там… Единый! Да как же это?!

Элиа, трясясь все телом, рассказывала его величеству о своей страшной «исповеди». Император не перебивая слушал ее и мрачнел с каждой минутой все сильнее, несмотря на туманную маску вместо лица это было заметно, казалось, в небольшой комнате под потолком начинают собираться грозовые тучи.

– Эти флаконы? – спросил он, когда девушка закончила рассказ.

– Да… Что мне делать, ваше величество?!

Она снова заплакала. Император продолжал гладить ее по голове и о чем-то размышлять. Потом протянул руку к столу и провел ладонью над флаконами.

– В них совершенно одинаковый яд. Очень редкий яд, противоядия от него нет. Точнее есть, но об этом мало кто знает.

– Значит, если бы… – широко распахнулись глаза Элиа.

– Да, если бы ты исполнила приказ священника, то умер бы не только Лек ар Сантен, но и ты сама.

– Пусть я умру! – прижала кулачки к груди девушка. – Только бы он жил…

– Любишь? – довольно хмыкнул император. – Нет, парень будет круглым дураком, если тебя упустит. Впрочем, он тоже по тебе с ума сходит, днями пытается найти.

– Я… – отчаянно покраснела она.

– Ты, ты… – рассмеялся его величество, его смех прозвучал столь добродушно, что Элиа не смогла не улыбнуться в ответ.

Вот таким и должен быть священник! Теперь она понимала это четко. А ведь он не священник, он император, которого церковники называют за глаза «грязным колдуном»… Пришел, выслушал, утешил, помог. Сам, Элиа его не звала. Единый, так кто же тогда лжет? «Святые» отцы, попытавшиеся сделать пришедшую за покаянием убийцей? Или его величество, который сидит сейчас рядом и как отец гладит ее по голове? Девушка подняла заплаканные глаза на туманную маску, в них светилась мрачная решимость. Она сделала свой выбор.

– А что если нам тобой, милая моя баронесса, – с легкой иронией в голосе спросил император, – и самим устроить маленький такой заговор? Как ты на это смотришь, девочка?

– Я в полном вашем распоряжении, ваше величество, – с очаровательной улыбкой на губах ответила Элиа.