"ДЕТИ РОССИИ" - читать интересную книгу автора (ИЗЮМОВА Евгения)

ДОРОГА, ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ…

Клавдия Степановна Шадрина (Кривенкова) родилась в Куйбышевской области, с детьми военного Сталмнграда ее связывает единая страсть – любовь к песне.

… В семье крестьян Кривенковых росло одиннадцать детей, потому лениться было нельзя. С рассвета до вечерней зари трудились они на своем поле, обрабатывали его своими руками – пахали, сеяли, урожай серпами жали. И всегда неподалеку были двое младших – Клавдинька да Петя., Старшие уже были способны заниматься хозяйством на своем подворье.

Жили Кривенковы не богаче своих соседей: дом, поле, лошадь да корова. И вот поди-ка, в 1929 году попали братья Степан и Василий Кривенковы под раскулачивание. Почему так случилось, Клавдия Степановна не знает, скорее всего, не хотели братья вступать в колхоз, а организаторам надо было выполнить план по коллективизации, не зря же конец двадцатых годов ушедшего века назывался в России временем сплошной коллективизации. Потому, видимо, и забрали в колхоз лишь живность да земляной надел присоединили к общему полю, а хозяев оставили в доме, не выселили, не сослали.

Что делать? Жить. Потому Степан Яковлевич устроился на железнодорожной станции грузчиком, зарабатывал немного. Дом топили соломой, снятой с крыш да хворост в лесу собирали – на иное топливо денег не было, а ребятишки ходили по дворам, просили милостыню – ничего другого не оставалось.

Василий не остался в селе – уехал в Ашхабад, там его сыновья устроились неплохо. Им выделили земельный участок, и они построили на нем три дома, двор был общий. Написали в Федоровку, пригласили Степана к себе, и тот в конце концов согласился уехать из родного села, хотя его к тому времени уже реабилитировали, дескать, по ошибке раскулачили, ведь знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов» по поводу принудительного загона крестьян в колхоз особо ретивыми организаторами многим помогла разобраться в проблеме создания колхозов. Реабилитировали, да ведь поезд, как говорится, уже ушел – хозяйство было разорено, землю им не вернули, впрочем, и не смог бы Степан Яковлевич работать в поле, потому что у него стали болеть ноги. Вот Кривенковы в 1935 году и оказались в Ашхабаде – все-таки с родными легче пережить любое лихолетье.

Устроились они на общем «кривенковском» подворье. Племянники помогли построить глинобитный домик, где умещалось две кровати, печь, стол да ящик, заменявший туалетный столик, на нем стояло зеркало. Отец стал работать на железной дороге, а мать, Мария Михайловна, занималась домашними делами. Не успели как следует обжиться, как Степана Яковлевича вновь арестовали. Почему? За что? Сколько мать не обивала пороги различных учреждений, так и не узнала, за что. Сообщили только, что «мобилизовали» строить КВЖД – железную дорогу в Китай. Так больше и не видели отца, до сих пор не знают, где он умер.

Но время бежало. Выросли старшие братья Алексей и Николай, сама Клавдия окончила школу, подрос и младший Петя. Девушка намеревалась поступить в торговый техникум. Конечно, ей нравилась работа товароведом, но была и еще одна тайная причина ее желания учиться именно в том учебном заведении: Клавдия влюбилась в одного паренька. В детстве вместе играли в казаки-разбойники, а подросли – он был постарше – и парнишка перестал замечать соседскую девочку, которую, вероятно, считал мелюзгой, ведь он уже стал студентом техникума. Но за учебу требовалось платить, и Клавдия решила устроиться на обувную фабрику, чтобы заработать денег на учебу. Но мечте ее не было суждено сбыться, потому что шел 1941 год.

20 июня она устроилась на работу, а 22 июня началась война. Когда подошло время сдавать экзамены, директор фабрики не отпустил ее, сказав, что сейчас надо работать, а не учиться. Вот она и работала, поднимаясь потихоньку от закройщицы до учетчицы – все-таки директор учел ее тягу к финансовым делам.

Кривенковы жили в районе Хитровка, фабрика была расположена от дома далеко. Утром всех будили в семь часов заводские гудки, вставайте, мол, на работу пора. Следующий гудок был в восемь часов – начало смены, потом в обед, и в пять – конец смены. Кстати, я помню такие гудки, правда, означавшие только начало и конец работы, они звучали в городе, где я родилась примерно до половины пятидесятых лет.

Клавдии приходилось работать и по двенадцать часов, потому вместе с работницами фабрики часто ночевала в цехе на кожах. День Победы они тоже праздновали на фабрике. Пригласили к себе офицеров недавно прибывшей в Ашхабад части. Среди них оказался Максим Сергеевич Шадрин – будущий муж Клавдии. Сейчас, спустя годы, она говорит:

– Максим Богом был дан мне, наверное, за то, что детство было тяжелое, голодное-холодное, за то, что в войну работала-надрывалась. Мы с ним жили душа в душу, он такой заботливый был, веселый, заводной, анекдотов знал уйму. И где бы мы в компании не оказывались, он всегда всех веселил. И если бы не Максим, я бы, может, и не жива была уже сейчас, может, и родственники некоторые не были бы живы.

И Клавдия Степановна рассказала о землетрясении, которое произошло в Ашхабаде в 1948 году.

– Мы поженились в сорок шестом. Жили в его квартире в части. Комната наша была угловая. 5 октября 1948 мы года долго не спали, лежали в постели и слушали по радио «Сильву». Вдруг как зашатается все, загрохочет, потолок упал прямо в нашу комнату. Наша кровать стояла у стены, напротив окна, и часть упавшего потолка над кроватью была как шалаш. Крики, плач слышим. Максим вскочил из постели, подобрался к окну, кое-как приподнял оконную решетку и выбрался наружу, и меня вслед за собой вытянул. Он худой был, легко вылез, а я вся ободралась. Спрашиваю его, что, мол, это такое? А он: «Землетрясение». Максим залез обратно в комнату, достал мне платье, а то я была в одних трусиках да лифчике, хорошо, хоть тепло было. Максим велел мне сидеть во дворе, а сам побежал к нашим. А вокруг – страсть, что творится: дома глинобитные, как карточные домики падают, сами себя рушат, крики, плач детей. Солдаты кричат нам, чтобы держались подальше от зданий. А Максим тем временем прибежал к моему старшему брату Николаю, у него был свой дом. Семья брата была завалена. Максим откопал сноху Полину и дочь их Майю, а Николай уже был мертв. Максим оказал им помощь и побежал к сестре Марии (это моя сводная сестра по маме, была еще другая Мария – сводная сестра по отцу).

Маша жила на квартире у армян, через забор от дома Николая. У них детей не было, они взяли на воспитание мальчика Шурика. Максим освободил мальчишку, Машу, а зять Леонид оказался завален, задохнулся. Маше перебило тазобедренный сустав. Потом Максим побежал к маме, которая жила с племянницами папы. Мама тоже заваленная была, руки все в крови. Максим и ей помог. Потом вернулся ко мне, ведь я одна осталась в этом ужасе. О том, что погиб Николай и Леонид, Максим не сказал, лишь повел меня к маме. А та плачет, все время спрашивает, где, мол, Петя. Он должен был с ночной смены вернуться – тоже на обувной фабрике работал. Мы ее успокоили, как могли, оказали помощь, и пошли к другому моему брату – Алексею. Он с семьей жил в отдельной квартире, у них был маленький восьмимесячный сынишка. Его Паша-сноха, как трясти начало, сунула в топку печки – там было уже не жарко. Вот мы откопали Пашу, потом стали откапывать Алексея, а его балка насквозь пробила. Стали тело вытаскивать и разорвали пополам. А Юрика маленького никак найти не можем, Заглянули случайно в печку, а он там спокойно лежит, всего одна царапинка на лбу.

– Господи, что творилось тогда! Словами не рассказать, это видеть надо! – Клавдия Степановна задумалась на мгновение и стала рассказывать дальше. – Муж мой отправил маму и Машу в госпиталь в Баку, другие ближние госпитали не взяли – много было народу раненого. Полину с Майей отправил в Ташкент к родственникам. И остались мы в Ашхабаде вдвоем, продолжали искать Петю. И лишь четырнадцатого октября узнали, что его тело нашли в подсобном помещении, где он находился в момент первого удара. И шок у людей был такой, что когда мы на фабрике спрашивали о нем, то люди как бы забыли его внешность, долго не могли сообразить, что за Петя. Но мы не смогли пойти его опознать, потому что Максиму надо было ехать на учебу, документы уже были у него на руках. Мы и так случайно узнали о нем, потому что не успели на поезд. Вещи погрузили, а пока шли к вагону, поезд – ту-ту – и уехал. Переночевали мы в солдатской казарме, а уж утром, до прихода следующего поезда пошли на фабрику.

Мы, пока не уехали, словно при коммунизме жили. Солдаты подъезжали к каждому дому, спрашивали, сколько людей в живых и сбрасывали все необходимое – теплые вещи, хлеб, тушенку, сгущенку, паек, одним словом. Кухни солдатские по городу установили, и люди могли есть три раза в день, был бы аппетит. Но вот аппетита как раз и не было. Люди пили с горя по-черному, потому что на путях были цистерны со спиртом, а в каждом дворе – емкости с домашним вином. Так что люди умирали еще и от алкоголя. Наш сосед, например, упал пьяный в бочку с вином и захлебнулся. Вот такие были дела страшные.

– А куда же вы поехали с мужем?

– Муж должен был ехать на учебу в Шиханы, это неподалеку от Вольска Саратовской области. Должен был ехать без меня, потому что там негде было жить, но ведь и здесь тоже негде. Потому я да еще одна офицерская жена, боевая такая, бывшая детдомовка, поехали с мужьями. Ну, конечно, в Шиханах сначала возмущались, мол, зачем приехали, жить-то негде. Однако все-таки дали нам с ней комнату в бараке, предназначенном на снос. Холодная такая была комната, дуло со всех щелей. Мы печку протопим и по очереди спим на ней. Ну а питались тем, что продавали в Вольске свои вещи и покупали продукты. Мужья же помочь ничем не могли – были на казарменном положении. В общем, лиха хлебнули в достатке. Вернулись в Ашхабад через год, и мама в то время уже приехала. В пятьдесят первом у нас родилась дочь Тамара. Мы ее так назвали в честь акушерки, которая принимала роды. Я в то время сильно заболела. Так болела, что врачи сказали – дадут инвалидность, а ведь мне всего 29 лет было. Максим ухаживал за мной, ночи просиживал в больнице. Капризы мои терпел, ведь больному человеку все не мило.

Жизнь офицера – это жизнь на колесах. И сейчас так, а тем более – тогда. Иной раз офицерские семьи с места на место раза два в год переезжали. Шадриных сильно по стране не мотало, однако и Максима все-таки направили служить в Германию. Там родилась и вторая дочь – Татьяна. Часть стояла недалеко от границы с Венгрией, а там осенью 1956 года началось восстание мадьяров. Офицеров сразу перевели на казарменное положение, а женам оставалось только переживать за них и за свои семьи: вдруг опять война начнется, а они – на чужой стороне, с детьми, языком чужим не владеют. Пережитый страх стал последней каплей, и когда Максим Сергеевич вернулся домой, то Клавдия Степановна сказала, чтобы он любыми путями переводился в Союз или же вообще увольнялся из армии. Вскоре Максиму Сергеевичу нашлась замена, и он перевелся в Грузию в город Лагодехи. Офицеры жили там до 1964 года единой большой семьей, ведь многие из них прошли войну и не понаслышке знали о военном братстве. Может быть, и дальше бы жили в Грузии – красиво там, друзей много было, но с приходом Хрущева к власти началось сокращение численности армии, и часть, где служил Максим Сергеевич, расформировали, офицеров уволили из рядов советской армии и предоставили право выбрать местом своего жительства любой уголок родины.

Их друзья – Русяйкин Николай, Орлов Михаил, Иван Кулачков сразу же со своими семьями уехали в Волжский. А Шадрины долго думали, куда податься. На родину Максима в Шадринск решили не ехать – очень уж там холодно после теплой Грузии, и много комаров. И в Ашхабад ехать Клавдия боялась – там такие высокие дома понастроили, а вдруг опять трясти будет, так из под руин высотных домов вообще не выберешься. В конце концов решили поехать в Волжский вслед за своими друзьями, тем более, что они звали их к себе.

В Волжском фамилия Шадриных звучит уже 40 лет. Максим Сергеевич работал фотографом на абразивном заводе и во ВНИИАШе – он в молодости увлекался фотографией, и почти все фотографии семейного архива тех лет сделаны им. А Клавдия Степановна работала администратором гостиницы «Волжская» с начала ее эксплуатации.

В своем коллективе Клавдия Степановна пользовалась уважением. Гости тоже стремились оказаться в городе именно в ее смену, потому что, даже если нет мест в «Волжской», она найдет место в других гостиницах, даже на турбазах – позвонит, договорится, но человека под открытым небом не оставит. Жили, бывало, у них и иностранцы – японцы, болгары. Японцам комнату отдыха приспособили под кухню, и они сами себе готовили. В благодарность японцы подарили ей куклу-неваляшку, и эта забавная раскосая игрушка с черными нарисованными косичками долго стояла на ее рабочем месте.

И вот интересно как вышло. Тамара, урожденная ашхабадка, живет сейчас в Германии. Она упорная девочка была, любила трудности преодолевать, одной из них была учеба на сталелитейном факультете. Зато эта «трудность» принесла ей хороший заработок и обеспеченную жизнь за рубежом. У нее двое детей. А вот Татьяна, родившаяся в Карл-Маркс-Штадте нашла свое счастье в Волжском. В 1975 году вышла замуж за Сашу Селиванова, ныне всем известного Александра Ивановича Селиванова, чей голос горожане слышат почти ежедневно по радио. У Селивановых тоже двое детей – сыновья Василий и Саша. Первого назвали Василием в честь Василия Шукшина, как раз в то время страна узнала о нем, зачитывалась его рассказами, засматривалась его фильмами. Кроме того, зять – муж сестры Клавдии Степановны – очень любил Танюшку, был ее крестным, и он дал наказ, что, если у нее родится сын, то пусть назовут его Василием. Что касается Саши, то со временем Селиванов-старший понял свою ошибку: «Никому не посоветую теперь называть сына своим именем. Зовут одного, а приходим на зов оба…» Ну, это он, конечно, в шутку говорит, а так в сыновьях своих души не чает.

– Семья у меня хорошая, очень хорошая, – не устает повторять Клавдия Степановна Шадрина, – Бог мне ее дал за мои мучения в юности. Дочери помогают, Александр Иванович зовет меня своей любимой тещей. Внуки заходят. Внук даже мне аппарат для измерения давления подарил. Жаль, Максим Сергеевич умер, а то и совсем все было бы хорошо.

Дни рождения «Зоренька» отмечает дружно, сообща и весело. Клавдия Степановна традицию не нарушает, приглашает к себе подруг. Большое застолье получается – дети, внуки и целый песенный коллектив. Мария Яковлевна Федоткина начинает рассказывать смешные истории то с армянским, то с узбекским, то еще каким-либо акцентом. И все дружно смеются. А еще, как водится в их ансамбле, поют песни, и Нина Тимофеевна, как на репетиции, сердито грозит пальцем, если запоют не в лад. Иначе «зореньки» жить не могут, потому что у всех – души молодые и певучие.