"Конец Желтого Дива" - читать интересную книгу автора (Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич)

Аббасов опять переходит в наступление

Борьба разгоралась все сильнее. С одной стороны вовсю старались клеветники во главе с Аббасовым, бедненьким, замученным директором кафе «Одно удовольствие». Не покладая рук трудилась и комиссия во главе с полковником Атаджановым. Результатом ее работы были две пухлые папки, полные убедительных материалов, изобличающих Аббасова и его пособников. Среди документов лежала двадцать одна жалоба трудящихся, акты инспекторов Городской тортовой инспекции, работников милиции и народного контроля о злоупотреблениях в кафе «Одно удовольствие», известные вам показания трусливого повара и квадратного буфетчика и еще масса всяких справок, выписок, копий документов. Чтобы опровергнуть эти факты, Аббасов тоже завел пухлую папку и выступил со следующими обвинениями.

Первое. Сержант X. Кузыев, которого так рьяно защищает райотдел милиции, по существу является душевнобольным, недавно пять суток находился в доме умалишенных (Справка прилагается).

Второе. Председатель комиссии Атаджанов не заслуживает доверия, так как сын его опасный преступник. В данное время отбывает наказание в исправительно-трудовой колонии (Справка прилагается).

Третье. Взяточник сержант Кузыев является родным племянником полковника. Поэтому и живет у него дома (Смотри справку, выданную махаллинской комиссией).

Четвертое. Полковник Атаджанов, пользуясь временным отсутствием по болезни других членов комиссии, явился в кафе, завел буфетчика Закира Зарипова, честного и трудолюбивого человека, в укромный уголок и, приставив к его лбу пистолет, потребовал дать следующие показания: «Я несправедливо оклеветал работника милиции Кузыева, во всем виноват наш директор, который и есть главный организатор клеветы, на сержанта. Зарипову пришлось дать эти показания, так как в противном случае полковник грозился пристрелить его на месте. (Прилагается копия жалобы буфетчика Зарипова на имя заместителя председателя райисполкома).

Эти и другие подобные обвинения, которые я не стану здесь подробно перечислять, заканчивались требованием учредить новую комиссию во главе с другим председателем, так как ныне работающая в силу приведенных фактов не заслуживает доверия.

Сегодня эта комиссия собралась на свое последнее совещание. Через час-другой решится судьба вашего неунывающего приятеля Хашимджана Кузыева. Если все обойдется благополучно, он опять будет весел и радостен, будет по-прежнему выполнять свою работу в милиции. Если же нет…

Придется моей любимой бабушке, обливаясь горючими слезами, таскать мне в тюрьму передачи!

Салимджан-ака непривычно хмур, печален. Глаза его глядят устало, беспокойно. Во-первых, у него очень много работы; как вы понимаете, он не одной моей персоной занимается. А во-вторых, его, видно, сильно расстроило двуличие квадратного буфетчика. Другой член комиссии, капитан Каромат Хашимова, выглядит как всегда строгой и неприступной. Сколько здесь работаю, ни разу не видел, чтобы она улыбнулась. Она меня чуть не съела, когда в первые дни я случайно назвал ее тетушкой. Ох, видно, и характерец!

Третий член комиссии Джамал Карабаев — полная ей противоположность. Самое удивительное его качество — никогда никому не возражать. Скажем, Салимджан-ака говорит, что на данный факт стоит обратить внимание. Джамал Карабаев тут же поддерживает его:

— Правильно. Удивительно верная мысль.

А если капитан Хашимова возражает Салимджану-ака, Карабаев тут же вставляет:

— Верно. Удивительно правильно!

Мой начальник, конечно, злится на это.

— Своего мнения нет у вас? — спрашивает он.

А Джамал Карабаев простодушно смеется, пожимает плечами:

— Я только хочу, чтобы восторжествовала справедливость…

Итак, члены комиссии на месте. Они заседают в последний раз. Капитан Хашимова хмуро листает бумажки в папке Аббасова, качает головой.

— М-да… Решили, видно, стоять до конца, хоть сколько-нибудь, да нагадить. Что ж будем делать, товарищ полковник?

— Полагаю, необходимо сначала побеседовать с буфетчиком.

— Мы его сейчас вызовем. Вы как считаете? — обернулась она к Карабаеву.

— Совершенно верно.

Буфетчика вызвали по телефону и он прилетел точно на крыльях: через пятнадцать минут был тут как тут. Вошел в кабинет бочком, подобострастно приложив пухлые ручки к груди.

— Ты что ж это двуличничаешь, парень? — спросил полковник сердито. — Вот же твои показания, где ты разоблачаешь все злоупотребления Аббасова! Это твой почерк, твоя подпись?

— Моя, уважаемый начальник.

— И что ж, ты отказываешься от своих показаний?

— Да. Вы в тот день силой заставили меня написать это.

— Как же я тебя заставил?

— Пригрозили застрелить.

— А ты знаешь, что я вообще не ношу оружия?

— В тот день у вас в руке был заряженный пистолет.

Полковник был возмущен наглостью квадратного. Но его волнение выдавали только вскинутая бровь, сузившиеся глаза, которые побелели и метали молнии. Салимджан-ака резко вскинул голову и властно приказал:

— Ну-ка, посмотри мне в глаза. Смотреть в глаза! Вот так. А теперь отвечай. Был у меня в тот день в руке пистолет?

— Был… — выдавил из себя квадратный, не смея отвести глаза.

— Какой это был пистолет? Смотреть в глаза! Отвечай.

— Какой… не помню.

— Какого цвета он был? Белого, желтого?

— Не помню.

— Возможно, был белый?

— Да, да, правильно, белого цвета.

— Вот видишь, опять лжешь: я же всегда ношу пистолет желтого цвета.

— Вот, вот, желтого цвета и был!

— Но неужели ты не знаешь, что все пистолеты бывают только черного цвета?

— Че… че… че… — квадратный задрожал, как осиновый лист, начал зыркать глазами по углам, как курица, собирающаяся снести яйцо. Ему подали воды, и он так заколотил зубами о стакан, что вода пролилась на штаны, отчего они стали мокрыми, как у нашего маленького Бахрама. Его усадили на диван, думали, успокоится малость, а он так стал трясти коленками стол, будто началось землетрясение.

Однако успокоившись и поднявшись на ноги, снова завопил:

— Да, да, вы хотели пристрелить меня!

И выскочил за дверь, словно кто-то за ним гнался. Все сидевшие в кабинете расхохотались. Даже капитан Хашимова. Никогда не думал, что она умеет так смеяться — громко, заразительно, от души.

— Ох, представляю, каково этому бедолаге, — проговорила она сквозь смех. На улицу выйдет — в руки своего благодетеля Аббасова попадет; сюда придет — перед вами оказывается, Салимджан-ака. Признаться, полковник, лично я не хотела бы оказаться под огнем ваших глаз. Какая-то прямо сверхъестественная сила в них. Уж мне, кажется, бояться нечего, а так и хотелось повиниться в чем-нибудь.

— И мне тоже, — выразил согласие Карабаев.

— Зря, — сказал Салимджан-ака, улыбаясь. — Для тех, у кого совесть чиста, мой взгляд безопасен. Впрочем, если хотите, могу усыпить любого из вас. Хашим, хочешь?.. Ну, буфетчик-то как драпанул, а? Ничего, он скажет правду, еще как скажет!

Посовещавшись, вызвали повара Ураза. Он уже с порога стал внимательно изучать потолок.

— Вечером того дня, как вы были у нас, мы собрались дома у директора. Но я ему не признался, что дал вам показания.

— Еще кто-нибудь присутствовал, кроме работников кафе? — быстро спросила Хашимоза.

— Двое.

— Вы их не знаете?

— Нет. Но с виду солидные люди. И еще я хочу сказать… В доме номер сорок по улице Багет директор Аббасов прячет сто мешков муки.

— Зачем ему столько муки?

— Ночами из нее изготовляют пирожки и торгуют на вокзале.

Полковнику, видно, эти новые факты пришлись кстати, он подошел к Уразу, который все еще любовался потолком, потрепал его по плечу.

— Смотри прямо, парень! Еще когда первый раз тебя увидел, сразу догадался, что в этой грязной компании ты оказался случайно. Я тебе помогу перейти на хорошую работу в другую столовую. Верю, будешь трудиться добросовестно.

— Есть еще вопросы? — спросил полковник членов комиссии. Вопросов не оказалось. Тогда повара отпустили и порешили, что настала пора вызвать «бедненького, несчастненького» Аббасова.

До сих пор, видно, я не разглядывал этого человека внимательно. На окружающих он смотрел сощурившись, точно насмехаясь. Тонкие губы крепко сжаты и выступают вперед. Лысина сверкает, как никелированный шар. Дряблые щеки, приплюснутый нос, похожий на раздавленную лягушку, неисчислимые морщины, избороздившие его лицо вдоль и поперек, — все это поначалу вызывает у человека какую-то даже жалость. Однако через минуту появляется неприязнь, а еще через одну — какое-то брезгливое чувство.

Разговор с Аббасовым получился коротким. Он сразу заявил, что ни на один вопрос этой комиссии отвечать не собирается, будет ждать составления другой, «объективной и справедливой», повернулся и вышел, даже не попрощавшись.

— Ну и что вы на это скажете? — обратился полковник к Хашимовой.

— Ох, и наглец! Этот тип не из тех, кого можно взять голыми руками, — ответила капитан.

— А вы? — обернулся Салимдлсан-ака к Кара-баеву.

— Я тоже так думаю, — ответил, разумеется, тот.

После короткого обсуждения решили работать по линии факта сообщенного поваром: создать три оперативные группы, которые одновременно проверят наличие продуктов в кафе «Одно удовольствие», лотки с пирожками на вокзале и произведут обыск в доме номер сорок на улице Багот. Операцию назначили на двадцать два ноль-ноль. В группы включили дружинников, пенсионеров-общественников, а про меня будто забыли.

— А я? Что буду делать я?

— Ты останешься здесь, за начальника штаба, — не то пошутил, не то приказал Салимджан-ака. И мне до двенадцати часов ночи пришлось сидеть как привязанному в отделении. Первой вернулась группа полковника.

— Никто не звонил? — спросил Салимджан-ака, влетая в кабинет. Несмотря на позднее время, он был полон энергии и явно доволен.

— Нет, — зевнул я.

— Хашим, тебя можно поздравить. Ты не представляешь, какие результаты дал обыск: десятки мешков муки, сахара, изюма, бочки масла! Дело нешуточное, сынок.

Потом появилась Каромат-келинойи.

— Потрясающие дела! — крикнула она, бросаясь на диван. — Обнаружено около тысячи незаприходованных пирожков, около шестисот коржиков! Ох, паразиты, ох, негодяи! — Она устало вздохнула. — Салимджан-ака, с вашего разрешения, я побегу. Дома грудной ребенок ждет. Извел, наверное, папу. Вот, оставляю вам акты, не подписался лишь один торгаш. Но улики все равно налицо. Я пошла.

Самой последней вернулась группа Карабаева. Они, оказывается, с двумя пенсионерами устроили возле магазина засаду: поймать поваров с ворованнымп продуктами. Но те как-то догадались об этом и ушли через черный ход.

— Э, капитан, все дело испортили! — досадливо воскликнул полковник.

— Я сам тоже так думаю, — с сожалением покачал головой Карабаев.