"Пир попрошаек" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)7Лайам, вымытый, приодетый и чисто выбритый, покачивался в седле, стараясь что-либо разобрать в окружающем его мраке. Солнце уже скрылось за горизонтом, а луна еще не взошла, и непроглядная тьма господствовала над пустошами и полями предместья. Однако Даймонд спокойно и неторопливо трусил по знакомой дороге, и для беспокойства вроде бы не имелось причин. « Лайам возвел глаза к небесам. Как видно, божеству, ведающему его судьбой, было угодно послать ему самого тупого из фамильяров. Через какое-то время впереди показался Саузварк, озаренный теплым оранжевым светом. Приятная неожиданность. Обычно в такую пору городские кварталы освещались лишь редкими факелами. Но праздничная неделя многое переменила в привычном ходе вещей. Приободрившись, Лайам пустил скакуна галопом. Фануил тут же вспорхнул с холки чалого и пропал в темноте. У городских ворот было не очень-то многолюдно, но по мере приближения к главной площади гуляки встречались все чаще и чаще, и вскоре праздничная толпа сделалась столь плотной, что Лайаму приходилось понуждать Даймонда протискиваться сквозь нее. Кое-кто из горожан просто спешил по делам, но таких было мало. Остальные вышли на праздничное гуляние – людей посмотреть, себя показать… «…а заодно и выпить чего-нибудь горячительного!» – закончил мысль Лайам, когда чалый шарахнулся от шумной компании развеселых юнцов в карнавальных масках, высыпавших на улицу из винного погребка. Сама площадь после уличной толчеи казалась даже пустынной, но возле таверн и кабаков, раскиданных по ее сторонам, роился народ. Лайам оставил коня на попечение караульного, сиротливо торчащего возле казармы, и скорым шагом направился в заведение Хелекина. Когда он раскрыл дверь заведения, его окатила волна жаркого воздуха и оглушила разудалая песня. Лайам вдохнул поглубже и решительно шагнул через порог. Посетители за столиками орали так, словно старались перекричать соседей. Те, что не пели, подбадривали певцов свистом и гиканьем, многие были пьяны. Лайам едва протолкался к стойке, с трудом уворачиваясь от разносчиков и разносчиц, упарившихся от беготни. Обычно у Хелекина гостям прислуживали одни молодые девчонки, но наплыв гостей заставил и дородных мойщиц оставить свои лохани, и даже гладких буфетчиков согнал с насиженных мест. Хозяин отыскался в дальнем конце помещения. Он подобострастно кланялся одноногому оборванцу, завернутому в старое драное одеяло и восседавшему на краю помоста для музыкантов. – Довольны ли вы, господин почтенный? – поминутно спрашивал Хелекин, а нищий важно кивал, прихлебывая из огромной кружки вино. – А вот вам, высокочтимый лорд, и закуска! Двое дюжих парней оттеснили хозяина от помоста. В руках у каждого было по куску пирога. Хелекин отошел в сторонку, растроганно улыбаясь и уголком фартука промакивая глаза. Лайам подергал его за рукав. – Господин Хелекин! – прокричал он, очень надеясь, что крик его дойдет до ушей владельца таверны. – Сэр Лайам! – закричал в ответ Хелекин и почтительно поклонился. Он развел руками, словно извиняясь за шум, и жестом пригласил важного гостя пройти в боковой коридорчик. Рев веселящейся толпы немного утих, когда Хелекин закрыл за собой дверь, но голос повысить Лайаму пришлось все равно. – Кто-нибудь просил вас пошептаться со мной? Хелекин радостно закивал и потер руки. – Верно, сэр Лайам, какое-то тощенькое отродье и вправду шепнуло мне кое-что. Девчушка сказала, что завтра, как раз когда колокола прозвонят девять утра, вас будут ждать у галереи писцов. На редкость невоспитанная девчушка, сэр Лайам! Но вы и сами должны это знать! – Да уж, мне это и впрямь досконально известно. Благодарю вас, господин Хелекин. Тут какой-то красноносый буфетчик покатил прямо на них бочонок с вином. Лайам тотчас воспользовался моментом и улизнул в зал. Он знал, что Хелекин может болтать без умолку целую вечность, а вежливость не позволила бы ему прервать его болтовню. Лайам протиснулся сквозь толпу пирующих к выходу, придерживая полы плаща. Возле самой двери к нему прижалась девица в короткой юбке, с ярко нарумяненными щеками. Девица обвила руками шею предполагаемого клиента, но, заглянув ему в лицо, испуганно отшатнулась, скрестила пальцы и шарахнулась прочь. Нахмурившись, Лайам вышел на улицу. Свежий порыв ветра овеял его, прогоняя прочь тяжелый запах табачного дыма и пота. Лайам и сам вспотел, пока толкался в таверне, и теперь он медленно побрел через площадь, надеясь немного остыть на прохладном ветру. «Чего это она испугалась?» Он знал, что южане скрещивают пальцы, чтобы оберечься от сглаза. На родине Лайама, в Мидланде, на этот случай имелся другой жест – пальцы (указательный и мизинец) разводили в стороны рожками. Когда он понял, чего испугалась девица, то даже остановился и громко выбранился, не стесняясь стражника, стоявшего на часах. Тот вздрогнул и с опаской спросил: – Что-то не так, господин квестор? «Не суйся, дурак! – подумал Лайам. – Не видишь разве, что перед тобой страшный колдун!» – Нет-нет, все в порядке, – пробормотал он вслух и прошел в казарму. «Глупец! – ругал он себя. – Глупец, глупец! Все забываешь, что люди считают тебя чародеем! Ты дружил с чародеем, ты живешь в его доме и даже приручил его фамильяра. И если уж дешевые шлюхи знают тебя в лицо, то чужаку из Харкоута не придется долго расспрашивать, где проживает местный волшебник…» Кессиаса в казарме не оказалось, но Лайам и не рассчитывал его здесь застать. Можно было, конечно, пойти к эдилу домой – время еще не позднее, часы на башне только пробили семь, – однако зачем портить приятелю праздничный вечер? Вокруг бочки с вином, стоявшей посреди казармы, сгрудились стражники, свободные от дежурства. Лайам велел малому, который стоял поближе, подать ему бумагу, перо и чернила. Получив требуемое, он наскоро набросал эдилу записку, в которой сообщал имя рыжебородого мага и просил Кессиаса ничего пока не предпринимать в отношении этого типа. Тот же услужливый стражник сказал, что немедля отправится с письмом к адресату. Лайам поставил подпись, сложил лист пополам и отдал бравому малому, не потрудившись даже запечатать послание. «Кто осмелится сунуть нос в письмена чародея?» Покачав головой, он покинул казарму и свел Даймонда на конюшню. Конюх пообещал, что, несмотря на праздник, при лошадях останется человек и чалому будет обеспечен хороший присмотр. Мрачно кивнув, Лайам поплелся к Макушке. В его дурном настроении была повинна не только та дурочка из таверны, напомнившая ему о том, какая за ним тянется слава. Лайама больше тревожило обещание, которое он опрометчиво дал Грантайре. Сказав, что Дезидерий получит от ворот поворот, он словно бы взял на себя обязательство не иметь никаких дел с харкоутским магом – а ведь ему придется иметь с ним дела. Этот Дезидерий, как ни крути, интересовался похищенным камнем, и к нему следует найти какой-нибудь ход. Конечно, можно переложить эту работу на Кессиаса, но тогда не избежать долгих и маловразумительных объяснений, почему дружок одного чародея не желает свести знакомство с другим. И потом – приходилось признать, что Лайам не очень-то хотел препоручать чародея эдилу. Он очень уважал бравого стража порядка, как человека немалых достоинств, прекрасно справляющегося со своими хлопотными обязанностями, но… Но грубоватому прямолинейному Кессиасу недоставало душевной тонкости и изворотливости ума, то есть тех качеств, которыми сам Лайам обладал, сказать не хвалясь, в избытке, и потому… «Ну-ну, – усмехнулся мысленно Лайам. – А ты, милый, у нас, оказывается, гордец! Самовлюбленный, заносчивый, неисправимый гордец!» Он широко улыбнулся и расправил поникшие плечи. Ну есть ли смысл расстраиваться из-за какого-то чародея? Сейчас нужно сосредоточиться на вечернем визите, и только на нем. Впрочем, до назначенного времени оставался еще почти час, и Лайам заставил себя умерить шаги. Богачи по своим кварталам особенно не разгуливали, зато почти каждое здание Макушки было празднично убрано. Яркий свет в каждом окне, зелень замысловатых гирлянд, разноцветные фонари – все это веселило глаз и поднимало настроение. Двери иных домов были распахнуты – там угощали нищих, на ступенях других просто стояли корзины с едой. Лайам припомнил калеку, важно восседавшего на помосте в кабачке Хелекина. Южане, по всей видимости, воспринимали пиры побирушек более чем всерьез. Примерно дюжина сыто отдувавшихся оборванцев толклась возле особняка, похожего на дворец. Лайам узнал это здание. В нем размещался первоклассный бордель, управляемый Герионой – приятельницей эдила, и Лайаму (по делу, только по делу) довелось однажды там побывать. Двери заведения были неимоверно огромными, сплошь покрытыми деревянными барельефами со сценками малопристойного содержания. Сейчас возле них стоял огромный котел, и дородная женщина серебряным черпаком разливала дымящийся суп в деревянные чашки, которые передавала потом нищим. – Угощенье у вас – пальчики оближешь, добрая госпожа, – сказал один оборванец. – Но там, за дверьми, мне думается, имеется и еще кое-что, что нам, мужчинам, лакомее, чем пища. – Ишь чего захотел! – воскликнула женщина и стукнула его черпаком по лбу, чем вызвала смех у остальных наблюдателей. – Тут только кормят, а не исполняют желания! Ответом ей был новый взрыв хохота. Улыбаясь, Лайам пошел дальше. Атмосфера праздника все больше вовлекала его в себя. Дом Окхэмов находился уже совсем рядом, и он решил просто побродить по Макушке, пока не настанет условленный час, как вдруг внимание его привлекло какое-то столпотворение. Празднично одетая публика осаждала огромный пятиэтажный дом, принадлежащий, насколько мог Лайам со слов эдила судить, богатому предпринимателю Годдарду. Толпа, образовавшая некое подобие очереди возле парадного входа в особняк, раза в три превосходивший размерами любое другое здание в этом квартале, производила куда более яркое впечатление, чем группка оборванных нищих возле привилегированного борделя. Лощеные кавалеры и увешанные драгоценностями дамы шумно переговаривались друг с другом, ожидая, когда придет их черед предъявить приглашение внушительного вида слуге, стоявшему под двухъярусной аркой. Лакеи в одинаковых нарядных ливреях подносили желающим серебряные кубки с вином. По обе стороны от арки замерли двое охранников с алебардами, их кирасы нестерпимо сияли. Встречая очередного гостя, они брали оружие на караул. Лайаму сделалось интересно, накинутся ли эти бравые малые на того, кто попробует прошмыгнуть мимо них, а главное – пустят ли они в ход свои алебарды. Он прислонился к стене противоположного здания и стал наблюдать за происходящим, высматривая для развлечения, какая красавица накрашена больше других и шарф какого щеголя туже всего затянут. И в процессе этой игры подметил одну странность. Дам с самыми бледными (от белил) щечками, как правило, сопровождали на редкость краснолицые кавалеры. В конце концов первый приз за самую тугую петлю, охватывающую самую тучную шею, достался мужчине с совсем уж багровой физиономией, который во всеуслышание сетовал, что приглашенных на этот раз маловато. Если это вот – маловато, то что же тогда много? Лайам уже около четверти часа наблюдал за вереницей гостей, а она все не редела, хотя очередь продвигалась достаточно быстро. Господа в роскошных нарядах все прибывали и прибывали. Многие приходили пешком, но некоторые подкатывали на рысаках, были и верховые. Всеобщее возмущение вызвал новенький лакированный экипаж, вывернувший на большой скорости из-за угла и заставивший ожидающих потесниться. Мужчины выбранились, женщины завизжали. Но тут же сердитые возгласы сменились приветственными. Владелец быстроходного экипажа ослепительно улыбнулся и смешался с толпой. «Бешеные деньги! – подумал Лайам, глядя на вкрадчивое мерцание драгоценных камней, на серебро кубков и золото украшений, на переливы заморского шелка и редких мехов. И все они потрачены лишь затем, чтобы пустить пыль в глаза своим ближним!.. Нет, воротилы Фрипорта гораздо разумней здешних. Они не так кичатся своей удачливостью и вовсе не тычут свое богатство прямо тебе в нос. Конечно, за их доходами ревниво следит целая армия всяких чиновников, но все же…» Тут за его спиной раздалось вежливое покашливание. Лайам вздрогнул от неожиданности и, обернувшись, увидел госпожу Присциан. – Добрый вечер, – пробормотал Лайам и собрался было отдать поклон, но вдова остановила его прикосновением сухонькой ручки, затянутой в кружевную перчатку. – Здравствуйте, господин Ренфорд. Вы идете к моим? – Лицо пожилой дамы подкрашено не было, и в манере закалывать волосы не наблюдалось каких-либо перемен. Длинный плащ из дорогой синей шерсти скрывал ее платье, но Лайам не сомневался, что и оно выдержано в строгом спокойном стиле, присущем госпоже Присциан. – Да. Лорд Окхэм обещал устроить для меня встречу с некоторыми из его вчерашних гостей. – Я знаю, – сказала вдова, чуть склонив голову и пристально глядя на Лайама. – Он мне говорил. Удивительно благоразумный поступок. Не думала, что у него достанет храбрости стать на вашу сторону в этой истории. Лайам в замешательстве кашлянул – он не знал, что именно лорд Окхэм сказал вдове. – Видите ли, моя миссия особенно афишироваться не будет… Госпожа Присциан отмахнулась. – Все равно я от него такого не ожидала. Повисла неловкая пауза. Лайам вспомнил о просьбе Грантайре. Мелкий бес нетерпения подталкивал его решить проблему прямо сейчас, но Лайам внял голосу разума, утверждавшего, что следует выждать. – Вы направляетесь к Годдардам? Вдова посмотрела на карточку с золотым обрезом, которую держала в руке. – Да… и уж не помню в какой раз. Я бываю у них каждый год. Наверное, это просто великолепный прием… для тех, кому нравятся шумные сборища, где подают вдоволь вина, а угощения так дороги, что к ним неловко притронуться. Меня приглашают, я прихожу и перекидываюсь со старым Годдардом парой словечек. Он – давний мой друг и строит надежные корабли, – задумчиво говорила она, постукивая карточкой по руке, – а ведь нам с вами нужны новые корабли, не так ли, господин Ренфорд? О новых кораблях Лайам не думал, его заботили те, что имеются под рукой. Их оснастка, ремонт… деньги для закупки товаров. Но он только молча кивнул, выражая согласие. – Не сразу, конечно…– продолжала госпожа Присциан, недовольно поглядывая на вереницу гостей. – Но ведь когда-нибудь придет это время. Впрочем, тогда вы уже будете у Годдардов своим человеком. Вам тоже начнут слать приглашения на карточках с золотыми обрезами. – Да? Лайам рассмеялся. – Что ж, это было бы замечательно! Я просто без ума от шумных сборищ, обильной выпивки и еды, к которой страшно притронуться. – Тогда вам понравится у Годдардов, – спокойно сказала госпожа Присциан. – Вы, наверное, будете засиживаться у них допоздна. Что до меня, то я всегда ухожу рано. Кто рано ложится… …тому крепко спится, – продолжил присказку Лайам. Почтенная дама посмотрела на него с одобрением и улыбнулась. – Именно так. Когда вам назначено? – Меня ждут к восьми. – Тогда, надеюсь, вы не откажетесь еще немного со мной поскучать? Я не хочу там толкаться, а очередь еще длинная. Мне не холодно, – добавила она, предвосхищая вопрос. – Хотя вон той вертихвостке придется несладко! Госпожа Присциан кивком указала на молодую особу, выскочившую из экипажа в одном платье, глубоко открывающем плечи. Лайам важно кивнул. – Да, бедняжка изрядно промерзнет. Они вновь умолкли, но на этот в этом молчании не ощущалось неловкости. Госпожа Присциан держалась по обыкновению прямо. Она все постукивала пригласительной карточкой по ладони и взирала на шумную толкотню с таким царственным видом, что Лайам внутренне усмехнулся. Он опять вспомнил о Грантайре и после недолгих колебаний все же решился заговорить. – Госпожа Присциан, могу ли я задать вам вопрос? Карточка в руке вдовы замерла. – Разумеется, господин Ренфорд. – Сейчас у меня гостит подруга покойного мастера Танаквиля, мага, который завещал мне свой дом… Она очень интересуется одним из ваших предков. Я имею в виду Эйрина Присциана. Оказывается, он упоминается в некоторых книгах Танаквиля как выдающийся чародей древних времен. Моя гостья попросила меня узнать, не осталось ли у вас каких-нибудь записей Эйрина, и, если таковые имеются, не разрешите ли вы ей просмотреть эти бумаги?.. Лайам умолк, смущенный непроницаемым видом вдовы. Он не мог разобраться, как она относится к сказанному. – У вас гостит женщина, господин Ренфорд? Лайам залился краской смущения. Он очень надеялся, что в такой темноте госпожа Присциан этого не заметит. – Да. – И она сведуща в магии? – Да. Это старая знакомая Тарквина Танаквиля, – Лайам все еще не уяснил, как вдова воспринимает его слова. Он снова словно стоял перед одним из своих университетских преподавателей. – Понимаю. Значит, ее интересуют бумаги? Но я не знаю, сохранилось ли у нас что-нибудь в этом роде. – Конечно, я понимаю…– заговорил было Лайам, подготавливая себе пути к отступлению, но госпожа Присциан перебила его. – Я не вижу причин для отказа. Вашей рекомендации мне достаточно, а раз уж я даже не знаю, существуют ли эти бумаги, значит, для меня они особенной ценности не представляют. Я покопаюсь завтра в кладовках и перетряхну кое—какое старье. Это вас устроит? – О… безусловно… вполне, – заикаясь, сказал Лайам. – Я очень вам благодарен, госпожа Присциан. – Я ничего не обещаю, – предупредила почтенная дама, воздев указательный палец. – А теперь мне, пожалуй, пора идти, – она кивком показала на заметно поредевшую очередь. Повернувшись, вдова приостановилась. Лайам, сообразив, что от него требуется, предложил ей руку. Они чинно перешли через улицу и распрощались только после того, как госпожа Присциан вручила свой позолоченный пропуск слуге. Лайам поклонился и поспешил отойти – малые с алебардами явно стали к нему присматриваться. Вблизи они уже не казались безобидной атрибутикой праздничного убранства. Кирасы сияли, лезвия алебард грозно посверкивали, глаза охранников смотрели прямо и твердо. Искательно улыбнувшись, Лайам сбежал по ступеням на мостовую. Глупо, конечно, но ему очень не хотелось приходить раньше назначенного часа, как не хотелось и опаздывать. Поэтому, свернув за угол, на Крайнюю улицу, он замедлил шаги. Окна в особняке Годдардов с этой стороны не были плотно зашторены, и на булыжное покрытие мостовой падали разноцветные прямоугольники света, в которых мелькали тени движущихся фигур. Звучал смех, слышалась музыка, и Лайам даже перешел на другую сторону улицы, чтобы посмотреть, что творится внутри. Он медленно брел мимо длинного ряда оконных проемов, за стеклами каждого из которых танцевали, пили и веселились те, кого Кессиас называл «толстосумами», – сытые, веселые, разодетые, довольные и собой, и существующим ходом вещей. – Это великолепие наверняка встало в немалую сумму, – сказал себе Лайам еще раз. – Интересно, нашлось ли у них там местечко хотя бы для парочки нищих? Он сделал независимое лицо, изображая из себя человека, который просто вышел на улицу прогуляться и никуда не спешит, но его все же кольнуло невольное чувство зависти к беззаботно веселящимся людям. Словно ребенка, приоткрывшего дверь в комнату взрослых, куда не пускают детей. Меж тем становилось все холоднее, и внешняя неторопливость давалась ему все трудней. Он уже дважды прошел мимо дома Окхэмов и дважды к нему вернулся, и теперь топтался возле крыльца, дожидаясь колоколов. Наконец они прозвонили. Лайам взбежал по ступенькам и постучал в дверь прежде, чем смолкли последние отголоски звона. Он весьма удивился, когда дверь ему открыл не Тассо, а молодой Квэтвел – с бокалом в руке и недовольной гримасой на совсем еще юном лице. Ну, наконец-то, проворчал барон и крикнул через плечо: – Окхэм, мы можем идти! Красавец-лорд неторопливо спустился в прихожую, на ходу завязывая тесемки плаща. – Добрый вечер, господин Ренфорд. – Он отобрал у Квэтвела бокал, осушил его одним глотком и вернул барону. – Вы готовы? – Окхэм быстро окинул Лайама взглядом и одобрительно кивнул. Квэтвел повертел в руках опустевший бокал и бросил его на пол. – Идемте же! – досадливо хмурясь, сказал он. Лайам отступил от двери и сделал пару шагов вниз по ступенькам, но лорд Окхэм не двинулся с места. Вскинув брови, он посмотрел на упавший бокал, потом на Квэтвела и опять – на бокал. Барон заворчал, потом наклонился и поднял посудину. Резко мотнув головой – так, что длинная белокурая косичка взметнулась, – юнец развернулся и удалился. В глубине дома послышался звон стекла. Окхэм вздохнул и спустился с крыльца, увлекая с собой Лайама. – Эти провинциальные лорды так неотесанны… Квэтвел до сих пор удивляется, что полы в наших домах не забросаны камышом. Это удобно, говорит он, а главное – можно без опаски свинячить. Ну что, господин Ренфорд, – вы готовы к сражению? – Полагаю, что да, милорд. – Обращайтесь ко мне без титула и лучше – по имени, – с улыбкой предложил Окхэм. – Мне кажется, так будет удобнее. – Лайам кивнул, соглашаясь. – Постарайтесь действовать сдержанно и осмотрительно. Квэтвел в курсе происходящего – я доверяю ему, как себе, – но для всех остальных ваша миссия должна оставаться тайной. – Я сделаю все, что смогу, – пообещал Лайам. Он обошелся в ответе без титула, но заставить себя назвать высокородного красавца по имени так и не смог. Хотя, уж конечно, не из раболепия. Многие из тех, с кем Лайам приятельствовал в годы студенчества, принадлежали к самым славным фамилиям королевства, но в компании однокашников все были с ними на «ты». Впрочем, и отец Лайама был когда-то на «ты» с королями. Собственно говоря, мидландские Ренфорды на знать Южного Тира всегда поглядывали свысока. Но… с тех пор утекло много воды. «Незачем ворошить прошлое, – сердито подумал Лайам. – Просто ты отвык от общения с именитыми господами». Из дома вышел надутый, как барышня, Квэтвел, и вся троица двинулась по улице вниз. Молодой барон был на голову ниже своих спутников. Маленький рост, пухлые, обиженно искривленные губы и кокетливая косичка действительно делали его похожим скорее на барышню, чем на мужчину. Окхэм, насвистывая какой-то мотивчик, шел быстрым, размашистым шагом, Лайам без труда за ним поспевал, но Квэтвелу приходилось почти бежать, что он и делал, все больше мрачнея. Словно для того, чтобы дать ему передышку, лорд неожиданно остановился возле празднично освещенных окон особняка Годдардов. – Веселая вечеринка, – сказал он одобрительно, поглаживая усы. – Торговцы! – презрительно фыркнул Квэтвел и побежал дальше. – Так что же с того? У них есть чему поучиться, – заметил Окхэм и, подмигнув Лайаму, пошел за приятелем. Но теперь он, словно нарочно, замедлил шаги, вынуждая барона умерить свою прыть. Они молча свернули за угол, приближаясь к парадному входу огромного особняка. Охранники с алебардами по-прежнему стояли как вкопанные, но внушительного вида лакей, которому гости вручали билеты, уже сошел со своего места. Он, привалясь к колонне, потягивал из роскошного кубка вино и беспечно болтал с какой-то девицей. Лайам удивился, заметив, что Окхэм сворачивает к заведению Герионы, но безропотно повернул в ту же сторону. Толстуха с котлом супа все еще топталась возле дверей. Когда мужчины поднялись по широким ступеням, она присела в насмешливом реверансе. – Веселых пирушек вам, господа! – И вам веселых пирушек, матушка, – с улыбкой ответил Окхэм, а Лайам шутливо ей поклонился. Лишь Квэтвел сердито промаршировал мимо и встал, дергая ручки дверей. Наконец одна из массивных створок соизволила отвориться, и молодой барон проскользнул внутрь. Окхэм придержал Лайама за плечо и, усмехнувшись, сказал: – Обратите внимание на барельефы. – Они весьма… своеобразны. – Лайам решил ничему не удивляться, хотя и был несколько ошеломлен нет, не откровенностью сценок, изображенных на барельефах, а тем, куда его привели. – И вот странность, даже на небольшом расстоянии детали резьбы скрадываются, и с улицы эти двери смотрятся вполне благопристойно. – Тоже своего рода… достоинство, – с заминкой произнес лорд Окхэм, словно реплика спутника его озадачила, и повлек Лайама за собой. Внутри здания с тех пор, как Лайам здесь побывал, не произошло никаких изменений. Пространство огромного вестибюля, похожего скорее на зал, венчала мраморная широкая лестница, плавной дугой уходящая вверх; в стенных нишах, а также всюду, где только возможно, стояли кадки с экзотическими цветами. Но самой примечательной деталью пышного оформления зала являлся фонтан, в центре мраморной чаши которого возвышалась скульптурная группа, изображавшая влюбленную парочку, слившуюся в сладострастном объятии. Поза любовников и кое-какие фрагменты скульптуры не оставляли сомнений, что соитие близится к апофеозу. Не было здесь в прошлый раз только разноцветных фонариков и гирлянд, а главное – тогда не было посетителей. Сейчас же вестибюль заполняли мужчины всех возрастов, никто из которых, казалось, даже не посмотрел на вошедших. Впрочем, их извиняла сама ситуация, ибо внимание многих гостей полностью занимала стайка весьма миловидных девушек в облегающих одеяниях одинакового покроя, державшихся на удивление скромно. Они не кокетничали и не строили глазки, а чинно беседовали с кавалерами, чем задавали собранию спокойный, благожелательный тон. Вдали от них, в уголке, оплетенном тропическими растениями, уединилась группа строго одетых господ с бокалами, ведущих оживленный и, судя по всему, деловой разговор. Некий диссонанс в атмосферу вечера вносил лишь хоровод подгулявших юнцов в полумасках, окруживших фонтан и с хохотом затаскивавших девушек в свою вереницу. Их разухабистой пляске подыгрывал небольшой, состоящий из трех музыкантов, оркестр. Возле фонтана стояла и сама Гериона. Высокая, статная, с гривой черных, искусно подколотых, где надо, волос, она как раз урезонивала расшалившуюся молодежь. Приструнив нарочито потупившегося перед ней верховода компании, дама повернулась и грациозным движением обозначила реверанс, приветствуя новых гостей. – Ульдерик здесь? – резко спросил Квэтвел, нервно играя перчатками. – Добрый вечер, барон Квэтвел, – вежливо произнесла Гериона, игнорируя грубость. – Граф Ульдерик ожидает вас там же, где и всегда. Добрый вечер, лорд Окхэм. Господин Ренфорд, весьма рада вас видеть! Какая память! Лайам улыбнулся и поклонился в ответ. Помнить клиентов по именам – всего лишь практика работы содержательниц домов удовольствий, но ведь он, Лайам, клиентом мадам Герионы никак не был и посетил это заведение только раз. Однако все складывалось как нельзя лучше. Квэтвел, бесцеремонно проталкивавшийся к лестнице, удивленно на него покосился, да и во взоре Окхэма вспыхнули искорки изумления. Лайам понял, что приветствие Герионы доставило ему больше веса в глазах красавца, чем все рекомендации Трэзии Присциан. «Ну не смешно ли определять, достоин ли человек уважения, лишь по тому, узнают ли его в борделях в лицо?» – Элис проводит вас, господа, – мадам повелительно щелкнула пальцами. Одна из девушек тут же покинула хоровод и поспешила к хозяйке. – Будь добра, дорогая, отведи гостей в красную комнату. Веселых вам пирушек, милорды! Гериона повернулась и неторопливой походкой направилась к группе беседующих мужчин. Элис низко присела и поклонилась. – Прошу вас, милорды, соблаговолите пройти со мной, – сказала она, двинувшись к мраморной лестнице. – Граф Ульдерик имеет здесь свой кабинет? – поинтересовался Лайам. – Наш милый Ульдерик проводит у Герионы чуть ли не все вечера, – с отсутствующим видом заметил Окхэм. Внимание лорда было приковано к стройной фигурке Элис. – Неужели? Окхэм неохотно перевел взгляд на Лайама. – В это трудно поверить, зная его жену. Она чудо как хороша. Впрочем, граф ходит сюда не ради постели… Полагаю, вы понимаете, что я имею в виду. Они поднялись на площадку, где лестница расходилась в разные стороны. Элис повела мужчин к правому маршу. – Девушки Герионы прекрасно воспитаны, – продолжал Окхэм. – Они поют, как жаворонки, танцуют, как нимфы, а говорят, как жрицы. Верно, милая? – Лорд потянулся и ущипнул провожатую. Та повернулась, вспыхнув от возмущения, но тут же учтиво присела. – Как лордам будет угодно, – произнесла она и указала на ближайшую дверь. – Вот красная комната, – девушка отворила дверь и еще раз присела. Помещение, в которое вошли Окхэм и Лайам, целиком и полностью оправдывало свое название. Стены, пол, потолок, обстановка – все здесь алело, полыхало и отливало багрянцем, всюду, даже в декоре светильников, господствовал красный цвет. Впрочем, Лайаму это господство не показалось уютным. В комнате было довольно-таки темновато, и все предметы в ней имели нечеткие, размытые очертания – в том числе и сам граф, возлежавший на низком диванчике у дальней стены, равно как и две девушки, находившиеся подле него. Одна их них, стоящая на коленях, прикладывала ко лбу лежащего полотенце, смоченное, судя по запаху, в уксусе, другая, сидящая в ногах Ульдерика, держала в руках раскрытую книгу. Тут же был и барон, он устроился в кресле напротив графа, сердито сверля его взглядом. – Стихи! – вскричал барон, поворачиваясь к вошедшим, но глядя только на Окхэма. – Он опять слушал стихи! – Да! – простонал Ульдерик, усаживаясь и стараясь держаться более-менее прямо. Он все еще прижимал влажное полотенце ко лбу. – Да, стихи. Они отвлекают меня от забот, Квэтвел, а заодно и снимают боли в висках. Кроме того, у этой малышки премиленький голосок, – граф устало уронил полотенце и хлопнул в ладоши. Обе девушки тут же встали, учтиво присели и бесшумно покинули комнату. – А вы наверняка хотите затеять игру. Я ведь не ошибся, друзья? Лайам внутренне покривился. И сам прием, и внешность графа не произвели на него благоприятного впечатления. Тощенький, лопоухий, коротко остриженный человечек, с тонкой шеей и выпирающим кадыком, показался ему блеклым и неприметным. Вся одежда – простая куртка и того же покроя штаны, а ноги почему-то босые. «Значит, он любит стихи, – подумал Лайам. – Вор, увлекающийся поэзией? Возможно ли это?» Окхэм усмехнулся. – Для начала хорошо бы выпить вина и поболтать, ну а потом можно сесть и за карты. Впрочем, сегодня я не очень-то к этому расположен. Вот Квэтвел тот так и рвется в бой. Кстати, я привел собой еще одного завзятого игрока. Познакомься – это хороший приятель моей тетушки господин Лайам Ренфорд. Граф, казалось, только сейчас обратил внимание на присутствие в комнате кого-то еще. Он воззрился на нового гостя и беспокойно сморгнул. – Милорд, – произнес Лайам с поклоном. – Господин Ренфорд, веселых пирушек. Дорогой Квэтвел, вино в буфете – не соблаговолите ли вы налить нам по бокалу? Молодой барон пробурчал что-то невнятное, но покорно пошел к буфету. – Располагайтесь, господа, – сказал Ульдерик, и Окхэм с Лайамом уселись на диванчик, стоявший у противоположной стены. – Значит, вы приятельствуете с госпожой Присциан?.. – Да, милорд. – Вы занимаетесь торговлей? – Немного, милорд. Надо же как-то убивать время, – сказал Лайам, памятуя, с каким презрением Квэтвел произнес слово «торговцы», пробегая мимо особняка Годдардов. – Ах, вот оно что… – Как ваша голова, Ульдерик? – перебил его Окхэм, ослепительно улыбаясь. – Только стихи и выручают, – отозвался уныло граф. Он снова приложил мокрое полотенце к вискам. – Вы не следите за слугами, Окхэм, – они жульничают и закупают дурное вино. Впрочем, у вас и так забот полон рот. Ну что, наш бравый эдил уже изловил вора? Такой поворот беседы вполне устраивал Лайама. Надо было только сообразить, как им воспользоваться, не вызывая особенных подозрений у нанимателя красного кабинета. Между тем Квэтвел вручил каждому из сидящих по бокалу с вином, но сам не сел, а остался стоять возле лорда. – Нет, – ответил Окхэм. – Это не так-то просто. Негодяй все еще где-то прячется. – Удивляюсь, как у него хватило смелости залезть в дом, где ночевало столько народу! – лениво сказал Лайам, отметив краем глаза, что Ульдерик глянул на Квэтвела, прежде чем повернуться к нему. – Сегодня утром я виделся с госпожой Присциан, – пояснил он всем, обращаясь на самом деле лишь к графу, – и она мне рассказала об обстоятельствах этой странной истории. Неужели же ночью никто ничего не услышал? Вот вы, например? – Лайам поворотился к Окхэму, приглашая того включиться в игру. – Ни звука! Я слишком много выпил, – ответил лорд, удрученно качнув головой. Лайам перевел взгляд на Ульдерика. – А вы, граф? – Я сплю, как глухой, – сказал граф. Он вновь глянул на Квэтвела, а потом счел нужным добавить: – Как и моя жена. – И я ничего не слышал, – буркнул барон. – Правда, сон я видел какой-то странный… – сказал вдруг Ульдерик с таким видом, будто это только что пришло ему в голову. – Мне снилось, что я – волкодав и охраняю курятник, к которому крадется лиса… Ну, как вам это понравится? – Да, странный сон, – пробормотал Окхэм, пожимая плечами. Квэтвел также пожал плечами, но промолчал. – Возможно, граф, – произнес раздумчиво Лайам. – вы все-таки что-то слышали. Вор пробирался мимо комнаты, где вы спали, а вам почудилось, что это лиса. Мне, например, во время дождя снится море. – Ерунда! – сердито выпалил Квэтвел. – Сны – это только сны, и ничего большего в них нет! Ульдерик не обратил внимания на слова молодого барона. – Да, господин Ренфорд… возможно, вы правы. Кто знает, откуда берутся наши ночные видения?.. Однако… что в этом толку? Вот если бы мне привиделся облик мошенника. А так я не могу даже сказать, в котором часу он крался мимо меня. – Если бы сны могли указывать на злодеев, они бы давно перевелись в этом мире! – сказал Окхэм, глубокомысленно закатывая глаза. – А уж чего я совсем не пойму, так это цели свершенной кражи, – продолжал Лайам. – Камень вашей тетушки, лорд, так баснословно дорог, что продать его невозможно. Как, впрочем, и купить. Кому могло прийти в голову затеять такое? Ульдерик не замедлил с ответом, но поглядел почему-то на Окхэма: – Глупцу. Только глупцу. – Купить, продать, купить, продать… – проворчал Квэтвел. – Не все в этом мире, Ренфорд, подлежит купле-продаже! Есть вещи, ценность которых не исчисляется в звонких монетах. Лайам спокойно улыбнулся. – Вы совершенно правы, барон. Невозможно купить счастье или, к примеру, любовь – но драгоценности? Они, как и золото, постоянно в цене и в ходу. Реакция Квэтвела на это нехитрое умозаключение была неожиданной. Всегда заносчивый юноша словно смешался. Он побледнел и, наклонив голову, уставился в пол. «За этим явно что-то стоит», – подумал Лайам и вновь повернулся к графу. Квэтвел может и подождать, он никуда не денется, а вот встреча с Ульдериком может оказаться единственной, поэтому следует постараться выжать из нее все. – Скажите, граф Ульдерик, если бы, к примеру, вам пришло в голову украсть эту реликвию, стали бы вы совершать кражу, зная, что продать камень нельзя? Лайам прекрасно осознавал, что рискует, задавая вопрос чуть ли не в лоб, но ему хотелось видеть реакцию Ульдерика. На этот раз граф отвечать не спешил. Он снова потер виски полотенцем, потом решительно скомкал его и сказал, глядя прямо на Лайама: – На этот счет у меня нет никаких соображений, господин Ренфорд. Не кажется ли вам, что мы слишком углубились в неприятную тему? Я уверен, что бедному Этию вот-вот станет дурно от нашей пустой болтовни. Граф потянулся к шнурку от звонка, висевшему над его ложем, и улыбнулся: – Игра отвлечет нас от докучных забот, господа! |
||
|