"Пир попрошаек" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)

5

Дух всеобщего веселья на площади ощущался еще сильнее, чем утром. Гуляк вокруг палаток, где торговали подогретым вином, прибавилось. Из окон таверн лилась громкая музыка. Лайам поначалу даже чуть растерялся, он совсем позабыл, что сегодня праздник, причем самый развеселый в году. Что с того, что кому-то под окна море вынесло мертвеца, что кого-то там обокрали, – горожане ничего не желали об этом знать. О мертвецах и о кражах пусть болит голова у эдила.

«И как только Кессиас не свихнется? – спрашивал себя Лайам, направляясь к ларьку, где торговали жареными каштанами. – Ведь он сталкивается со всем этим почти ежедневно. Драки, кражи, убийства. Все празднуют, Кессиас разбирает помойную кучу». Продавец взял у него монетку и насыпал ему полную горсть лакомства, радушно улыбнувшись и пожелав веселых пирушек. Лайам кивнул в ответ и отошел от прилавка, пересыпая горячие каштаны из ладони в ладонь.

Продавец понятия не имел о том, что заботит его покупателя. Он знал только, что сегодня – пиры побирушек и что ему надо успевать поворачиваться, чтобы получить хорошую прибыль. Лайам вдруг ощутил некоторую неприязнь к беззаботным гулякам, гомонящим вокруг, одновременно проникаясь сознанием собственного превосходства. «Они не знают, что случилось, а я – знаю», – подумал Лайам и тут же устыдился своей мысли. Он ничем не лучше этих людей. Даже участие в расследовании не дает ему перед ними никаких преимуществ. Вот Кессиас, тот – да. Тот в Саузварке – весьма значимая фигура. Эдил стоит на страже порядка, и делает это, кстати, очень неплохо. Эдил несет службу, а для Лайама это расследование – всего лишь забава, игра. Конечно же, не пустячная, но все же забава.

«Для госпожи Присциан в этом нет ничего забавного. Как и для того злосчастного моряка», – укорил себя Лайам. Мертвый моряк, впрочем, не был его заботой. А вот украденный камень – был. И ему придется с ним разбираться. Точнее, с теми, кто украл или имел возможность украсть эту вещь. Лайам осторожно разгрыз первый каштан. Еще горячий, он немного обжег нёбо, но Лайам быстро и с удовольствием его разжевал и взялся за следующий.

Прямо сейчас он с гостями Окхэмов разобраться не мог. С этим придется подождать. До вечера или до того времени, когда лорд Окхэм сочтет нужным его им представить. Эдил проверяет скупщиков, на тот случай если кто-то уже пытался сбыть украденный камень или хотя бы разузнавал, можно ли его сбыть. (Лайам понимал, что опрос скупщиков вряд ли что-нибудь даст, но поспрашивать все-таки стоило.) А значит, пока что на его долю остается только одно – попытаться вычислить вора, который вскрыл замки госпожи Присциан. И тут ни Кессиас, ни Окхэм ему не помощники.

«Тут способны помочь либо Оборотень, либо Мопса».

За годы странствий Лайам перепробовал много занятий. Он успел побывать и писарем, и солдатом, и судовым лекарем, и капитаном. Однажды ему довелось освоить и ремесло охотников до чужого добра. Случай свел Лайама с Палицей – легендарным харкоутским вором, и тот счел нужным обучить юношу кое-чему. Лайам крайне редко потом использовал приобретенные навыки. Однако, когда месяц назад кто-то забрался в дом мастера Танаквиля и унес оттуда кое-какие вещи, полученных знаний ему хватило, чтобы войти в контакт с воровской гильдией Саузварка и убедить ее главаря, что Лайам и сам – удалившийся от дел декламатор (так на преступном жаргоне именуются опытные воры).

Местная воровская гильдия была не особенно мощной, скорее даже она являлась не гильдией, как таковой, а небольшой бандой, правда, неплохо сколоченной. В конце концов, оказалось, что к происшествию в доме Тарквина никто из преступного клана касательства не имел. Но, тем не менее, Лайам умудрился оказать этим людям что-то вроде услуги (с его помощью душа одного убитого вора по кличке Двойник смогла обрести покой) и потому рассчитывал на некоторую признательность с их стороны. Правда, из всей гильдии более-менее приятельские отношения у него установились лишь с Мопсой – дерзкой, но смышленой девчонкой, которую Оборотень (главарь клана) тогда приставил к нему. Ее-то Лайам и решил теперь разыскать. Однако как это сделать, он мог только гадать.

У воровской братии не имелось постоянно действующего представительства, куда можно было бы обратиться с запросом, а тайный притон клана, известный Лайаму, уже не существовал. Поэтому ему оставалось одно – бродить по улицам в надежде на случайную встречу.

Он вздохнул и отправил в рот последний каштан, уже остывший. Потом отряхнул ладони и направился к Муравейнику.

Муравейником прозывался самый нижний из жилых городских районов. Самый нижний, самый грязный и самый темный. Зимой даже в разгаре дня его накрывала тень от Клыков – грозных иззубренных скал, поднимавшихся из морской пучины и защищавших местную гавань от бурь и штормов. Граница гигантской тени пересекала Портовую улицу, и Лайам видел ее издалека.

Он брел к этой границе по солнышку мимо бесчисленных лавок, ларьков и палаток, увешанных лентами и гирляндами из зеленых ветвей. Тут торговали праздничной снедью – ощипанными тушками жирных гусей, крабами, устрицами, омарами. Но Лайама все это изобилие не привлекало. Он целеустремленно протискивался сквозь толпу покупателей, время от времени оскальзываясь на мокрых камнях мостовой. Чем ближе он подходил к Муравейнику, тем скудней становились прилавки. Ряды ларьков постепенно редели, пока не сошли на нет. Здания по сторонам улицы все ветшали, среди них стали попадаться заброшенные строения с провалами вместо дверей и забитыми досками окнами. Вступив в затененный Клыками квартал, Лайам поплотней завернулся в плащ – там резко похолодало. Кучи снега под стенами были грязными и ноздреватыми, а попытки здешних жителей украсить дома к празднику выглядели убого.

Определенного маршрута поисков у Лайама не имелось. Он собирался просто бродить по трущобам до тех пор, пока ему не встретится Мопса или пока не стемнеет. Добротная одежда его теперь выгодно отличалась от одеяния остальных прохожих и привлекала к себе внимание подозрительной публики, толкущейся в подворотнях. Но Лайам не придавал косым взглядам значения – он шел, куда ноги несут, погруженный в свои раздумья.

Дома Муравейника были в основном деревянными. Каменные или кирпичные здания, изредка среди них попадавшиеся, служили всего лишь напоминанием, что когда-то этот район знавал лучшие времена. Все этажи противоположных строений словно тянулись друг к другу, нависая уступами над мостовой, и местами даже соединялись вверху, закрывая небо. Эти мрачненькие тоннельчики Лайам старался поскорей миновать.

Как-то раз он остановился возле группы одетых в лохмотья детишек, чтобы спросить, не видели ли они Мопсу. Оборвыши как зачарованные уставились на его сапоги и принялись бормотать что-то невразумительное. Вид богатого горожанина их явно смущал, и ему пришлось удалиться.

Проблуждав таким образом около часа, Лайам хлопнул себя по лбу и выругался, а потом улыбнулся.

«Ну что я за дурак?! В первый праздничный день, когда весь город закупает угощение и подарки, с чего бы ей торчать в Муравейнике?» А в следующее мгновение он подумал о Фануиле.

«Мастер наконец обо мне вспомнил?» – мгновенно отозвался на его мысленный призыв Фануил. Лайам сосредоточился и приказал фамильяру поменяться с ним зрением. Через миг он уже глядел глазами дракончика на черепичную крышу галереи писцов.

Лайам не очень любил проделывать этот фокус и старался как можно реже к нему прибегать. В момент обмена у него начинала кружиться голова, а потом – если опыт затягивался – появлялись боли в затылке. Тому виной, скорее всего, было иное устройство глаз магической твари, и привыкание к новому роду зрения не давалось без напряжения.

«Ты мог бы и сам о себе напомнить, – сердито проворчал Лайам. – Будь добр, сместись чуть левее и ниже».

Поле обзора дернулось и заскакало, потом вновь застыло. Наверное, дракончик перепорхнул на крышу соседнего дома. Теперь Лайам видел и самих писцов, устроившихся под сводами галереи. Одни – те, что победнее, – горбились над маленькими деревянными ящичками, другие – у кого дела шли получше – восседали за широкими столами. Возле них на специальных досках были вывешены образцы работ. Такие писцы держали при себе небольшие жаровни, чтобы не замерзали чернила и руки. Писцы поскромней просто отогревали и то и другое на теле, периодически пряча руки под мышки, а чернильницы – в складки плащей. Сегодня работа была у каждого, тут толпилось гораздо больше народу, чем обычно. Многим хотелось обзавестись красочными поздравлениями, ведь перед праздниками мастера каллиграфии пускали в дело чернила пяти разных цветов.

Лайам велел Фануилу обследовать Храмовую улицу и городскую площадь. Сам он тем временем неторопливо побрел к центру города, иногда останавливаясь, когда дракончик занимал очередную наблюдательную позицию. Тогда Лайам закрывал глаза и переключался на зрение фамильяра. Однако ни возле святилищ, ни на площади маленькой воровки не оказалось, хотя и там, и там сновали толпы празднично разодетого люда, довольно оглаживающего толстые кошельки. Мысленно выбранившись, Лайам приказал фамильяру вернуться к галерее писцов.

Мопса была там!

Лайам узнал ее по светлой, отливающей каштановой рыжинкой головке. Маленькая воровка с самым невинным видом стояла возле одной из колонн галереи, изображая из себя пай-девочку, дожидающуюся родителей. Одета она была в тот самый наряд, который Лайам купил ей с месяц назад. Правда, плащ уже выглядел изрядно замызганным, равно как и подол платья, высоко поддернутый для свободы маневра. В крепко сжатом кулачке Мопсы что-то опасно поблескивало. Девчонка определенно присматривалась к стоявшему в очереди нарядному господину – точнее, к свисавшему с его пояса кошельку.

Лайам снова переключился на собственное зрение и, стараясь не обращать внимания на тупую боль в затылке, поспешил к галерее писцов, благо та была от него в трех кварталах. К тому времени, как он до нее добрался, мужчина в красном плаще уже собирался делать заказ, а Мопса изготовилась к действию. Лайам тихонько подошел сзади и похлопал девочку по плечу.

– Привет, карманница! – прошептал он и схватил Мопсу за руку.

Маленькая воровка так испугалась, что даже не пыталась удрать, и Лайам пожалел о своей шутке. Но уже в следующее мгновение на чумазой мордочке отразилось такое облегчение, что он рассмеялся.

– Ты не очень-то осторожна, – сказал Лайам и отпустил ее руку.

– Никогда больше так не делай! – прошипела Мопса. – Я чуть было не окочурилась от страха!

– Сама виновата. Надо поглядывать по сторонам. Что, если бы к тебе подкрался не я, а кто-то другой?

Мопса беспокойно завертела головой, всматриваясь в толпу.

– А что, тут есть и такие?

– Нет, – успокоил ее Лайам. – Но если бы были, то могли бы заметить у тебя кое-что. Я, например, заметил, – и он похлопал девочку по руке, в которой та прятала нож. – А теперь пойдем, мне надо с тобой поговорить.

Мопса нахмурилась.

– Не могу. Я работаю, – она взглянула через плечо на человека в красном плаще, который как раз заказывал писцу несколько поздравительных писем.

– Ты опоздала, – сказал Лайам. – Его уже грабят. И потом, ты все равно не смогла бы незаметно перерезать обе завязки. Пойдем…

– Смогла бы! – заупрямилась Мопса. Лайам покачал головой.

– Идем со мной, это важнее, – он повлек упрямицу за собой, но та вывернулась и с подозрением спросила:

– Насколько важнее?

– Настолько, что нам перед разговором придется перекусить, – со вздохом сказал Лайам.

Девчонка, что-то недовольно ворча, засунула ножик поглубже в рукав.

– И где же мы перекусим?

Лайам заметил неподалеку ларек, где торговали горячей пищей.

– Там, – сказал он и показал рукой. Мопса ухмыльнулась и стрелой метнулась к ларьку. Прежде чем Лайам ее нагнал, она успела заказать три порции горячих колбасок.

– Дядюшка платит, – сказала Мопса розовощекой торговке. Та с сомнением оглядела бедно одетую покупательницу, но тотчас успокоилась, увидев подошедшего Лайама.

Торговка улыбнулась хорошо одетому господину и повернулась к жаровне.

– Добавьте еще одну для меня, и, будьте добры, с хлебом, – сказал Лайам.

– Мне тоже с хлебом! – потребовала Мопса. Когда торговка, разрезав колбаски вдоль и поместив их на хлеб, выложила заказ на прилавок, девчонка быстро схватила свою долю. Два бутерброда она упрятала в карманы плаща, а в третий жадно вонзила зубы.

– Малышка проголодалась, – заметила продавщица.

– Я не кормлю ее неделями, – сказал Лайам, доставая деньги. – Так выходит дешевле.

Он положил на прилавок несколько мелких монеток, лучезарно улыбнулся опешившей женщине и, прихватив свой бутерброд, повел Мопсу в сторонку.

– Туда, – Лайам показал на пустующий уголок в дальнем конце галереи. Увлеченная своим занятием маленькая воровка покорно потащилась за ним. По дороге она успела разделаться с первой порцией пищи и приступила ко второй. Лайам откусил разок от своего бутерброда и скривился – хлеб был черствым, а в колбаску переложили хрящей. Покачав головой, Лайам отдал бутерброд Мопсе. Та запихнула его в карман, не переставая жевать.

Лайам уже в который раз задумался о том, сколько же Мопсе лет?

«Двенадцать? Или тринадцать? Но никак не больше четырнадцати! Вся перемазанная и худющая, однако выглядит довольно неплохо. От нее уже не воняет, как прежде, и она как будто не голодает». Мопса теперь, несмотря на темные круги под глазами, действительно разительно отличалась от той изможденной и дурно пахнущей оборванки, какой она была месяц назад.

Между тем маленькая воровка, расправившись со второй колбаской и облизав пальцы, сказала:

– Ну так чего тебе надо?

– Мне нужно свидеться с Оборотнем.

– И зачем?

– Чтобы сказать, как сильно я его уважаю.

Мопса весело рассмеялась, захлопав в ладоши.

– Тогда ты точно его не увидишь! Нет, честно – зачем он тебе?

– Это тебя не касается. Просто скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

– И ты думаешь, что он побежит к тебе, как собака на звук рожка? Нет, с этим я к нему не пойду.

Лайаму пришлось признать, что девчонка права. Кто он такой, чтобы тревожить главаря воровской гильдии по пустякам? Волк прежде всего блюдет свои интересы.

– Хорошо. Тогда скажи ему, что на Макушке что-то пропало. И что я хотел бы потолковать с ним об этом.

– Ты хочешь вернуть то, что пропало?

– Не обязательно. Но – возможно. Главное – поскорее встретиться. Передай ему так.

Мопса ухмыльнулась:

– Я тебе не девчонка на побегушках.

– Верно, – согласился Лайам. – Но ты ела мои колбаски. И вот еще что… Если сделаешь, что я прошу, и вернешься с ответом, получишь подарок.

Глаза девочки вспыхнули. Она спросила, немного недоверчиво:

– Какой такой подарок?

Лайам таинственно усмехнулся. Он сам пока не знал, что ей подарит.

– Одну потрясающую вещицу.

Мопса прищурилась:

– И сколько денег она будет стоить?

Лайам удивленно хмыкнул:

– Я и забыл, как плохо тебя воспитали! Нельзя спрашивать, сколько стоит подарок.

– Можно, если его дарят не просто так, а в обмен на услугу.

Лайам наклонился и ткнул строптивицу пальцем в плечо.

– Слушай, ты, маленькая нахалка! Если не сделаешь то, что тебе сказано, то не только ничего не получишь, но я еще постараюсь, чтобы Оборотень сильно испортил тебе настроение. Ты меня поняла?

– Да ладно, чего там. – Мопса оттолкнула палец и потерла плечо, хотя тычок был вовсе не сильным. – Нечего задираться. Я сделаю все и так.

Удовлетворенный ее ответом, Лайам кивнул.

– Когда получишь ответ, оставь мне сообщение у Хелекина. Знаешь, где это? – Хелекин был известной в городе личностью, он держал таверну на главной площади – напротив здания городского суда.

– Знаю, ясное дело, – насупившись, сказала девчонка. – Но сегодня может не получиться – сегодня Волк отсыпается. Скорее всего, он назначит тебе встречу на завтра.

– Завтра так завтра. Но прямо с утра. Это важное дело.

– А когда я получу подарок?

– Великие боги, ну ты и зануда! После моей встречи с Оборотнем. Это тебя устроит?

Мопса недовольно поморщилась, но, не проронив больше ни слова, развернулась и припустила вниз по улице, явно направляясь в сторону Муравейника.

Лайам только покачал головой, глядя ей вслед. Когда маленькая воровка скрылась из виду, он тоже повернулся и пошел вдоль галереи. Внимание его привлекли красочно разрисованные образцы поздравлений. Лайам даже задержался возле одной доски. Там висела картинка, изображавшая неестественно упитанных нищих в ярких одеждах на фоне вполне узнаваемой Храмовой улицы.

На мгновение Лайам задумался, не подарить ли такую картинку Мопсе, но тут же одернул себя. «Девчонка не дурочка и может обидеться! Лучше уж купить ей что-то полезное, например… новый нож».

Еще раз покачав головой, Лайам покинул галерею писцов и направился к городской площади, одновременно ломая голову над тем, чем же ему порадовать маленькую воровку.

Полдень давно миновал, и, дойдя до площади, Лайам почувствовал, что страшно проголодался.

Кессиас сидел за тем же самым столом, что и утром, и с подобным утреннему прилежанием корпел над каким-то письмом. Завидев Лайама, он радостно хохотнул, скомкал бумагу и швырнул через плечо в огонь.

– А вы легки на помине, Ренфорд! Я как раз сочинял вам писульку.

– Вы уже отобедали? – поинтересовался Лайам.

– Да, я поел. Я не ждал вас так рано… Но если вы голодны, можно послать кого-нибудь за едой. – Эдил привстал со своего места, но Лайам жестом остановил его.

– Не нужно. – Он взял стул и сел против приятеля. – Так о чем говорилось в вашей… писульке?

Кессиас откинулся на спинку своего стула и задумчиво поскреб щеку.

– Я узнал кое-что, и весьма интересное… Весьма интересное, да. В общем, когда мы расстались, я сразу решил пройтись по ломбардам, но по пути… Я шел по улице Самоцветов – знаете это местечко? Там живут, почитай, все наши ювелиры и золотых дел мастера. Я шел и как раз думал, что никакому скупщику камешек Присцианов нипочем не купить. У скупщика просто денег на то не хватит. И тут мне вскочило на ум, что там, где скупщик спасует, на сцену может выступить ювелир. Богатенький ювелир, покряхтев, вполне может собрать нужную сумму. Поэтому я решил малость подзадержаться на улице Самоцветов и заглянуть к Ежайди, поскольку он держит самую богатую лавку в этом квартале. И не промахнулся, представьте себе. Этот Ежайди мне тут же сказал, что один человек имел с ним разговор о сокровище Присцианов!

– Как он выглядел? – быстро спросил Лайам, не веря своим ушам.

– Кто? Ежайди?

– Да нет, человек, который пытался продать камень?

Кессиас торжествующе вскинул руку.

– Придержите коней, Ренфорд, не забегайте вперед. Тут-то и начинается самое интересное. Он вовсе не собирался продать камень. Он хотел этот камень купить!

– Что? Купить?

– Вот именно! И это еще не все, – продолжил эдил. – Наш друг Ежайди готов поклясться чем угодно, что это был не простой покупатель, а маг!

– Постойте, постойте… Как это – купить?

– Да очень просто! Какой-то маг заявился к Ежайди вчера утром и стал расспрашивать его о сокровище Присцианов. Ювелир, надеясь, что тот что-нибудь у него купит, выложил ему все, что знал. Ну, в общем, то, что в городе знает всякий мальчишка. А потом этот чародей, или человек, похожий на чародея, поинтересовался, не хотят ли Присцианы этот камень продать!

Лайам помрачнел и, нахмурив брови, уставился в пол.

– Но это не лезет ни в какие ворота!

– Скажите что-нибудь поинтереснее, Ренфорд. Куда это не лезет, я знаю и сам. Но Ежайди клянется, что так оно все и было.

– И что он ответил?

– Насчет того, не продают ли Присцианы свою драгоценность? Сказал, что не продают. Что это фамильная реликвия, что камень бесценен и все такое прочее. А потом чародей ушел.

Лайам вдруг вскинул голову, его поразила внезапная мысль.

– Вы уверены, что к Ежайди приходил именно чародей, а не какая-нибудь волшебница или колдунья?

– А то как же. Ювелир описал мне, как выглядел гость. Это был точно мужчина, если только волшебницы не отращивают себе пышных бородок. А что?

Лайам пожал плечами.

– Видите ли, у меня сейчас гостит одна дама, волшебница. Впрочем, она, кажется, камнями совсем не интересуется…

«Или все-таки интересуется?» – подумалось вдруг ему.

К его удивлению, Кессиас хитро подмигнул, очевидно, пропустив последнюю фразу мимо ушей.

– Волшебница, говорите, вот, значит, как? Небось, ждет не дождется, когда вы вернетесь? Нет, Ренфорд, вы все-таки не перестаете меня удивлять.

– Да ну вас, Кессиас! – хмурясь, сказал Лайам. – Это просто знакомая Тарквина, он оставил ей кое-какие вещи, и она приехала их забрать. – Эдил понимающе усмехнулся, и Лайам поспешно продолжил: – Но к делу это никак не относится. Опишите-ка лучше мне этого мага. И поподробнее, насколько возможно.

Честно говоря, Лайаму было не очень-то интересно, как выглядел гость ювелира. Он ведь маг, а не вор, умеющий вскрывать замки, и хотел купить, а не сбыть с рук реликвию. Но ему пришлось изобразить на лице внимание и выслушать все, что мог сообщить эдил. К Ежайди приходил мужчина среднего роста с необычным выговором и рыжей бородой, которая частично скрывала красное пятно на щеке. С такими приметами преступник, имеющий хоть какие-нибудь мозги, нигде перед работой появляться не стал бы. Впрочем, визит свой незнакомец нанес за день до кражи – и, следовательно, в список подозреваемых его можно было внести.

– Внешность необычная – рыжая борода, красное пятно на щеке… Мы его быстро разыщем. Я уже послал человека, обойти все гостиницы.

Лайам нахмурился. Энтузиазма эдила он вовсе не разделял.

– Этот тип, если только он тот, кто нам нужен, мог остановиться и не в гостинице, а у какого-нибудь знакомого. Например, у человека, который провел его в дом Окхэмов. Или где-то еще.

Улыбка Кессиаса чуть поугасла, но не потухла.

– Вы правы. Но где-то еще – это значит все-таки в городе. А город мы перероем. Теперь расскажите, как там у вас получилось с лордом? Удалось выудить у него что-нибудь стоящее?

– В общем-то, нет, – признался Лайам и рассказал о встрече, назначенной на сегодняшний вечер. – Я думаю, лорд и сам не прочь с пристрастием опросить своих недавних гостей, но, поскольку эта затея может выйти ему боком, он собирается заслать к ним шпиона – меня. Не очень красивый ход по отношению к приятелям своей женушки, а?

– Да уж, не очень, – согласился эдил. – Впрочем, все они язвы, эти лорды и леди. И неизвестно, как у вас там все повернется. Может, вам лучше не ввязываться в эту игру? Все-таки это люди со связями, и если они что-нибудь заподозрят, то тут же сотрут в порошок вас, а заодно и меня. Верно вам говорю, не ходите.

– А что нам еще остается? По крайней мере, это лучше, чем стучаться к ним в дома самому. В любом случае, с Ульдериком я встречусь. А если ничего хорошего из этой встречи не выйдет, тогда будем думать, что нам еще предпринять.

На этом беседа закончилась. Приятели замолчали, погрузившись в свои размышления. Лайам еще раз мысленно прокрутил в уме план, разработанный Окхэмом. Конечно, в том свете, в каком на него посмотрел эдил, он представлялся рискованным, однако ничего лучшего придумать было нельзя. Как ни поверни, но ходить по домам самому – совсем уж скверная перспектива. Собственно, мысли Лайама все больше стал занимать неизвестно откуда взявшийся чародей. Зачем ему мог понадобиться камешек Присцианов? «Об этом можно спросить у Грантайре!» – подумал Лайам и только тут вспомнил, что обещал волшебнице вернуться пораньше. Он быстро встал и набросил на плечи плащ. – Мне нужно идти.

– По нашему делу?

– Нет, – ответил Лайам. – Я обещал гостье вернуться к обеду. Она хочет что-то со мной обсудить.

Предупреждая ухмылку эдила, Лайам поспешил объясниться:

– Я думаю, речь пойдет о смерти Тарквина. А я, в свою очередь, попробую выяснить, не известно ли ей что-нибудь о других чародеях, находящихся сейчас в Саузварке. Возможно, этот разговор избавит ваших людей от беготни по гостиницам.

Кессиас все-таки ухмыльнулся.

– Ну, разумеется. Я все понимаю. Надеюсь, мы завтра увидимся?

Они уговорились о встрече, и Лайам ушел, досадливо морщась. Конечно, эдил понимает многое, но иногда слишком уж в лоб.

Застоявшийся Даймонд все норовил взбрыкнуть, и Лайаму пришлось постоянно сдерживать его на узких, запруженных народом городских улочках. Миновав городские ворота, он немного ослабил поводья – ровно настолько, чтобы чалый перешел на легкую рысь. С востока немилосердно дуло, и, пустив скакуна галопом, Лайам рисковал бы обморозить лицо. Кроме того, ему хотелось чуть поразмыслить над складывающейся ситуацией.

О чем же хочет поговорить с ним Грантайре? Он ведь не чародей и знает о магии немногим больше, чем любой обыватель. Какие у него могут быть общие темы для беседы с волшебницей, да к тому же весьма искусной, как утверждает дракончик?

«Хорошо бы она научила меня управляться со строптивыми фамильярами!» – подумал Лайам, заметив сидящего на придорожном валуне Фануила, и призывно взмахнул рукой.

«Не хочешь ли прокатиться?»

Фануил спрыгнул с камня и, зависнув в воздухе, пару раз лениво взмахнул крыльями, потом еще пару раз – более сильно, стараясь поймать поток восточного ветра. Описав над полем изящный вираж, уродец опустился на холку Даймонда. Конь негромко заржал.

– Прекрасно исполнено, – заметил вслух Лайам, разглядывая гребешок на хребте рептилии, ибо дракончик демонстративно уселся к нему спиной. – Долго тренировался?

«Не понимаю, почему мне нельзя бывать в городе вместе с тобой? Почему ты меня прячешь?!»

Почему, почему? Потому что ему не хочется, чтобы горожане считали его чародеем.

– А что, разве Тарквин всегда брал тебя с собой в город? – спросил Лайам язвительно. «Нет» , – ответил Фануил, чуть помедлив.

– Так почему же я должен тебя брать?

«Мастер Танаквиль редко уезжал в город, а если и уезжал, то по совсем несложным делам. Он мог без меня обойтись» , – объяснил дракончик.

Лайам рассмеялся.

– А я, значит, без тебя не обойтись не могу?

«Я нашел девочку» , – напомнил Фануил.

– Верно, – с неохотой признал Лайам. – Однако для этого тебе вовсе не нужно было находиться со мной рядом. Нет, ты только представь себе, что подумают добрые жители Саузварка, если увидят, что по улицам города разгуливает дракон?

Лайам не мог видеть мордочки Фануила, но был уверен, что она сейчас выражает презрение и недовольство.

«Я – дракон очень маленький. И вовсе не разгуливаю по улицам».

Нет, ты меня не убедил, – сказал Лайам и улыбнулся. – Кто знает, какие могут случиться с тобой неприятности? А вдруг ты попадешь в дурную компанию, собьешься с пути, станешь таскаться по кабакам и борделям… Или тебя сманят с собой вербовщики и прикуют к веслу на альекирской галере! Разве тебе хочется быть галерным рабом?

Поначалу Лайаму казалось, что дракончик начисто лишен каких-либо чувств. Но со временем он уяснил, что по крайней мере одна эмоция Фануилу присуща. Она являла собой нечто среднее между надменностью оскорбленной невинности и чопорной спесью уязвленной гранд-дамы.

Именно эта эмоция и светилась в глазах фамильяра, когда он, изогнув длинную шею, посмотрел на хозяина. Лайам весело рассмеялся, на что дракончик только презрительно фыркнул и вновь отвернулся, уткнувшись мордочкой в гриву Даймонда.

«Ты должен говорить со мной мысленно!»

Ты всегда об этом напоминаешь, когда тебе нечего отвечать, – усмехнувшись, сказал Лайам, потом добавил уже серьезно: – Я подумаю, что можно для тебя сделать, хотя ничего и не обещаю. А теперь поговорим о более важных вещах. Скажи, ты не заметил в городе или в округе каких-либо магических действий?

Дракончик мог различать всплески магической силы в пространстве, почти так же как люди замечают во тьме вспышки огня.

«Волшебница Грантайре сотворила несколько небольших заклинаний. Это все, – сообщил Фануил и поинтересовался: – А что, в Саузварке появился еще один маг?»

Лайам рассказал дракончику о странном посетителе, который побывал вчера утром у ювелира Ежайди.

– Этот Ежайди почему-то уверен, что к нему приходил чародей. Но, если вдуматься, откуда ему это известно? Меня тоже многие принимают за мага, но я ведь не маг. Впрочем, это не важно. Предположим, он все-таки маг. Ну и зачем же магу реликвия Присцианов?

«Возможно, Грантайре что-нибудь знает об этом?» – предположил Фануил.

Лайам только хмыкнул и ничего не сказал. Еще вчера ему совершенно нечем было заняться, а сегодня дела плодились как кролики. Он попробовал мысленно их перечислить. Итак, в ближайшее время ему надо поговорить чем-то неведомом с Грантайре, потом отправиться к Ульдерику, потом каким-то образом выйти на Оборотня, потом опросить всех гостей Окхэмов, потом разыскать какого-то мага – и т.д. и т.п. А если вспомнить о контракте, который лежал у него на груди, то, плюс ко всему перечисленному, надо еще и приниматься за подготовку к экспедиции судов госпожи Присциан.

«На этот раз ты откусил явно больше, чем сможешь проглотить», – сказал себе Лайам и тут только заметил, что Даймонд стоит возле скальной тропинки, круто спускавшейся к морю. Он тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и тронул коня каблуками. Чалый неторопливо двинулся вниз.