"Дракон Фануил" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)

3

– Никаких духов, – негромко объявила старуха, вернувшись в прихожую, где дожидались Лайам и эдил.

Они ждали ее уже около часа. Все это время ведьма бродила по дому, что-то бормоча себе под нос, а ее блестящие птичьи глазки беспокойно сновали вокруг. Она несколько раз высовывалась в прихожую, и каждый раз Лайаму становилось не по себе.

После того как Кессиас убедился, что Тарквин действительно мертв, он кивнул матушке Джеф, и та тут же принялась за работу, а Кессиас вытолкал Лайама за дверь.

– Пока ведьма проверяет, есть ли здесь духи, ее нельзя беспокоить, – прошептал эдил.

– А как она это делает? – так же шепотом спросил Лайам, движимый любопытством.

Эдил пожал плечами:

– По правде говоря – понятия не имею. Но если дух Тарквина здесь, если он гневается или жаждет мести, она это почувствует и, может быть, сумеет кое-что у него выяснить.

Голос эдила звучал беспечно, но рука его при этом, словно бы невзначай, коснулась рукояти меча.

Лайам никогда прежде не слыхал об искательницах теней, и любопытство его все возрастало. Если ведьма сможет поговорить с духом Тарквина, возможно, тот назовет ей имя убийцы. Лайам встал, чтобы пройтись.

Двое стражников за окном чуть шевельнули копьями. Они продолжали стоять на каменной открытой террасе, несмотря на то, что с моря дул холодный, пронизывающий ветер и чахлое солнце было не в силах разбавить его теплом. Кессиас раздраженно посмотрел на своих подчиненных, но не сказал ни слова.

– Вообще никаких призраков, – продолжала ведьма. – И никаких блуждающих духов. Ни жаждущих мщения, ни каких-либо других. А это значит, что убийцы здесь нет.

Вынеся этот приговор, ведьма неожиданно улыбнулась Лайаму, а Кессиас странно хмыкнул. Лайам озадаченно посмотрел на него, потом в мозгу его промелькнула догадка.

– Так вы решили, что все это сделал я? Вы оба думали, что это я убил мастера Танаквиля? Так или нет? Отвечайте!

Кессиас хмуро взглянул на старуху. Та ответила ехидной усмешкой.

– Я подозревал нечто такое, но…

– Но зачем бы я тогда стал вас разыскивать?! – гневно воскликнул Лайам. – Зачем бы я потащился сюда вместе с вами?

– Полегче, приятель. Не надо на меня кидаться. Многие именно так пытаются спрятать концы в воду. Я всего лишь хотел кое-что проверить. Ведь вы – Лайам Ренфорд, верно?

– Ну и что?

Лайам просто пылал от благородного возмущения. Этот болван и впрямь посмел заподозрить его в убийстве! Да, пожалуй, он слишком поторопился с выводом, что эдил Кессиас – неплохой человек.

– По правде говоря, нам известно, Ренфорд, что вы общались со стариком. Общались более тесно, чем кто-либо другой в Саузварке. Так кого же еще мне было подозревать? И вы бы никогда не узнали бы о моих подозрениях, если бы эта глупая баба не распустила язык!

Он снова смерил ведьму хмурым взглядом, а Лайам рассерженно отвернулся, намереваясь уйти.

Но тут кто-то коснулся его руки. Морщинистое лицо матушки Джеф сияло.

– Не обижайся, парень. Я тоже думала, что это твоих рук дело. У тебя слишком невинный вид, – пояснила она, – а это лучшая маска для шельмы.

Лайам промолчал, но слова старухи задели его за живое. Тарквин однажды сказал ему то же самое и почти в тех же словах. Как-то в пылу спора Лайам заявил, что всегда говорит то, что думает, на что старый кудесник расхохотался.

– Вы бы хоть бороду отрастили, что ли, Ренфорд, – сказал он. – Человеку с таким невинным лицом никто никогда не поверит.

– А теперь, эдил Кессиас, я бы хотела отправиться восвояси. Если, конечно, вы дадите мне в провожатые кого-то из ваших перепуганных, но бравых вояк.

Кессиас встряхнул головой и велел одному из гвардейцев проводить ведьму до дома. Когда эдил вернулся в прихожую, Лайам все еще думал о словах матушки Джеф. И о том, насколько они оказались созвучны словам Тарквина.

– Старуха попала в самую точку, Лайам Ренфорд. У вас чересчур невинный вид. Это вам не на пользу.

– Что же, мне обзавестись жутким шрамом и потерять глаз, чтобы выглядеть добропорядочным человеком? – язвительно поинтересовался Лайам.

Кессиас расхохотался и хлопнул Лайама по плечу. Лайам почувствовал, что гнев его понемногу стихает, и невольно улыбнулся в ответ.

– Шрам, повязка! Да, это бы сработало! – Эдил снова рассмеялся, потом, все еще посмеиваясь, добавил: – К несчастью, матушка Джеф редко ошибается, а значит, мне не удастся упрятать вас под замок. Следовательно, не остается ничего другого, кроме как пораскинуть мозгами и отыскать истинного убийцу. Давайте обыщем дом.

Эдил двинулся в глубь дома, Лайам – следом за ним. Его подстегивало вновь разгоравшееся любопытство. Эдил продолжал расспросы. Его интересовало все, что связывало Лайама со стариком.

– Так вы не догадываетесь, кто мог желать его смерти?

– Понятия не имею. На самом деле я не так уж и хорошо его знал. Я просто иногда купался в его бухте да время от времени беседовал с ним. Боюсь, тут никакой зацепки не сыщешь.

Они вошли в библиотеку Тарквина, располагавшуюся рядом с гостиной. Стены помещения были снизу доверху увешаны полками с книгами; окон тут не было, и тусклый свет проникал сюда лишь сверху – через небольшой стеклянный купол, вделанный в потолок. Когда Лайам произнес слово “купался”, эдил смерил его недоверчивым взглядом.

– Вы что плавали? В море?

– Ну да, – сказал Лайам.

– Но никто не плавает в море!

– Я плаваю, – просто сказал Лайам, не потрудившись что-либо объяснять. Кессиас пожал плечами, но чувствовалось, что он не поверил.

Несколько мгновений они стояли молча, зачарованно глядя на бесчисленное множество книг. Библиотека производила сильное впечатление. Лайам двинулся вдоль полок, время от времени прикасаясь к кожаным корешкам переплетов. Кессиас встал под самым куполом и, разглядывая библиотеку, медленно поворачивался на каблуках.

– Так когда, вы говорите, вы его нашли?

– Еще ночью. Я…

– Еще ночью?! – вскинулся эдил. – Почему же вы сразу не явились ко мне?

Лайам замялся на мгновение и уже совсем было решился рассказать эдилу о Фануиле, но что-то остановило его.

“Ты был пьян”.

– Понимаете, я был пьян, – выдавил Лайам из себя. – А когда я увидел его, я… э-э, растерялся, упал и ударился головой.

“Покажи ему шишку”.

– И набил изрядную шишку. – Лайам ткнул пальцем в собственный затылок и только теперь ощутил, что там и впрямь имеется изрядная выпуклость. – Я пришел в себя только утром.

– Хватили лишнего, да?

Эдил улыбнулся, и Лайаму чуть полегчало, хотя лицо его оставалось по-прежнему красным.

– Должно быть, это единственная причина, которая может заставить доброго человека глухой ночью отправиться в гости к магу.

Кессиас вышел из библиотеки и двинулся к коридору, ведущему в сторону спальни. Лайам, злясь на весь свет, поплелся следом за ним. Интересно, известно ли маленькой твари, что этот тип заподозрил Лайама в убийстве?

“Я знал, что это возможно, – возник в его сознании ответ. Лайам оступился от неожиданности и замер посреди коридора. – Именно поэтому я и хотел, чтобы он прихватил с собой искательницу теней”.

Кессиас толкнул дверь кабинета и оглянулся:

– Не хотите присоединиться?

Лайам взял себя в руки и поспешно нагнал эдила. Тот уже стоял возле стола, на котором лежал Фануил.

– А это что? Домашняя ящерица Тарквина?

Кессиас осторожно и медленно протянул руку к дракончику, стараясь всем своим видом выказать дружелюбие. Фануил внимательно за ним наблюдал. Эдил коснулся шеи рептилии, намереваясь ее почесать, но тут голова дракончика вскинулась и Кессиас потрясенно отдернул руку.

– Ах ты тварь! – воскликнул эдил, потирая руку, словно дракончик и вправду его укусил. Но Лайам знал, что Фануил даже не прокусил кожи.

– Жаль, что этот зверек не умеет говорить. Думаю, он многое мог бы нам рассказать.

– Увы, – пробормотал Лайам, снова краснея.

– Здесь ничего не тронуто, – сказал эдил, бросив косой взгляд на макет Саузварка, и, резко развернувшись, вышел из кабинета. Лайам задержался, глядя на маленького уродца. Потом протянул к нему руку – медленно, как это только что делал эдил. Фануил позволил Лайаму почесать себе шейку и даже выгнулся от удовольствия. Мягкая чешуя его опять удивила Лайама, и он несколько мгновений мял ее пальцами. Никаких новых мыслей при этом в его сознание не вошло, а потому Лайам погладил Фануила еще раз и вышел.

Кроме тех помещений, которые они уже осмотрели, в доме обнаружилась лишь еще одна комната, с таким же куполом, как и в библиотеке, но – в отличие от нее – с огромными окнами. В лучах неяркого света кружились пылинки.

– Что-нибудь пропало? – спросил Кессиас.

– Не знаю. Я здесь никогда прежде не бывал.

Комната была похожа на склад, ее заполняли странного вида предметы. Они были прикреплены к белым оштукатуренным стенам и лежали в ящиках из темного полированного дерева с застекленными крышками. В одном из таких ящиков хранилась коллекция тонких жезлов, покрытых искусной резьбой, в другом тускло мерцали монеты неведомой Лайаму чеканки, в третьем посверкивали драгоценности причудливой формы: кольца, браслеты, перстни. На глухой стене висел искусно вышитый гобелен размером с каминный коврик – со стилизованным изображением орла, величественно парящего над пурпурными горными пиками. С шеи орла свисала круглая лютня без струн. Ниже на той же стене, рядом с рогом, оправленным в серебро, помещались меч и щит – меч выщерблен, щит изрядно помят.

– По правде говоря, – сказал эдил, – не похоже, чтобы тут что-то украли. Так что возиться дальше нет смысла.

Он развернулся и двинулся к выходу. Лайам удивленно посмотрел на него:

– Простите?

– Возиться дальше нет смысла.

Лайам смотрел на Кессиаса все так же вопросительно, и потому эдил произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Здесь ничего не украдено, Лайам Ренфорд. А значит, дальнейший осмотр не поможет найти убийцу.

– Э-э, да, конечно! Понятно.

Лайама уже интересовали не умозаключения эдила, а таинственные предметы, собранные Тарквином. Он медлил, ему не хотелось из этой комнаты уходить.

– Раз воровство исключается, – продолжал эдил, – остаются лишь личные счеты. Были ли у покойного враги? Ненавидел ли его кто-нибудь до такой степени, чтобы убить?

Лайам покачал головой:

– Не знаю. Не думаю, чтобы у него было так уж много знакомых в Саузварке – ну, конечно, кроме меня.

– О, нет, знакомых у старика хватало. Ходят слухи, что кое-кто совсем не гнушался вести с ним дела. Я это проверю и посмотрю, оставил ли он завещание.

– Завещание?

– Ну да, завещание.

Кессиас, кажется, решил, что Лайам, как чужак, не очень-то хорошо разбирается в тонкостях южного диалекта, и потому счел за лучшее пояснить:

– Он мог составить завещание и зарегистрировать его в канцелярии герцога. Многие горожане так делают.

Лайам промолчал; по его мнению, Тарквин был не из любителей составлять завещания.

– Теперь встает вопрос о похоронах. Кто-то должен этим заняться.

Эдил выжидательно взглянул на Лайама.

“Ты обо всем позаботишься”.

– Я обо всем позабочусь, – произнес с натугой Лайам, побледнев от столь наглого вторжения в его мысли. – Мы как-то обсуждали с ним что-то такое. Теоретически, конечно. Мне бы и в голову не пришло…

На лице эдила промелькнуло удивление, и Лайам занервничал. Дракончик устраивал дела на свой странноватый лад и толкал его на такие дорожки, по каким ему еще не доводилось ходить. Но Кессиас истолковал замешательство Лайама по-своему.

– Сколько вам лет, Лайам Ренфорд?

– Тридцать, – отозвался Лайам.

– Тридцать… – пробормотал эдил. Он был старше Лайама лет на десять. Суровое лицо Кессиаса немного разгладилось. – Вы что, никогда не видели мертвецов?

Лайам нахмурился. Мертвецов он повидал предостаточно. Наверно, куда больше, чем бравый эдил, и, пожалуй, в гораздо более худших видах.

“Нет”.

– Нет, – ответил он дрогнувшим голосом.

– Может, мне оставить своего человека, чтобы он вам помог?

“Нет”.

– Нет, спасибо. Думаю… – Лайам запнулся и судорожно сглотнул. – Думаю, я справлюсь.

– Ну ладно, – сказал наконец Кессиас. – Раз вы в этом уверены, я, пожалуй, вернусь к своим делам.

Лайам коротко кивнул.

Эдил ответил таким же коротким кивком и двинулся было к двери, но тут же остановился и спросил, где Лайам проживает.

– Мало ли – вдруг мне удастся что-то разнюхать. И понадобится срочно с вами поговорить.

Лайам объяснил, как его найти, и Кессиас удалился, прихватив стражника, одиноко топтавшегося возле входной двери. Лайам, выйдя на террасу, смотрел, как они уходят по узкой тропе, ведя своих лошадей в поводу. Когда они взобрались на утес, Лайам вернулся в дом.

Фануил по-прежнему лежал на столе в кабинете. Он смотрел на Лайама спокойно, даже словно бы безмятежно.

“Почесывание – хорошо”.

– Полагаю, ты хочешь еще? – саркастически поинтересовался Лайам, но все-таки почесал мягкую, словно ткань, чешую. – Что из того, что тут было, ты предвидел заранее?

“Довольно многое”.

Дракончик потянулся, поворачиваясь так, чтобы Лайаму было удобнее его чесать, – простое движение удовольствия, мало вяжущееся с холодком его мыслей.

– Зачем ты заставил меня соврать и сказать, что я грохнулся в обморок в спальне Тарквина?

“Ты знаешь”.

К собственному удивлению, Лайам понял, что он и вправду это знает. Кессиас принял Фануила за домашнего зверька чародея. Похоже, бравый эдил ничего не слышал о фамильярах, и если бы Лайам попытался растолковать ему, что это такое, Кессиас наверняка предположил бы…

– Ты не хотел, чтобы он заподозрил, будто мы с тобой вместе убили Тарквина.

“Это тут же пришло бы ему в голову, и тогда все стало бы много сложнее”.

– Зато теперь эдил считает меня рохлей, человеком, которому становится дурно от одного вида крови. Он думает, что я никогда прежде не видал мертвецов.

“Тебя это волнует?”

Лайам покачал головой и убрал руку. Его посетила неожиданная мысль, ему представилось, как Фануил, зажав кинжал в маленьких лапах, подбирается к спящему старику.

Но эта картинка тут же исчезла, словно что-то стерло ее влажной тряпкой.

“Глупость. Я не способен на это”.

– Конечно нет, – поспешно согласился Лайам, чуть отступив от стола. Мысль и вправду была дурацкой. Дракончик не мог предугадать, что Лайам напьется и ему взбредет в голову навестить старика. Он никак, ну никак не мог знать, что среди ночи в этом доме появится еще одна живая душа, часть которой он сможет присвоить.

“Ты должен выполнить условия сделки”.

– Да. – Лайам встряхнул головой, окончательно отгоняя непрошеное видение. – Ты научишь меня, как ухаживать за тобой?

“Ухаживать не нужно. Нужно только меня кормить”.

– И все?

“И другое”.

– Другое, – тупо повторил Лайам, потом вспомнил: – То, что ты обещал мне сказать, когда эти люди уйдут?

“Да”.

– И что же это?

“Ты должен выяснить, кто убил мастера Танаквиля”.

– Найти убийцу? Это дело Кессиаса, – с подозрением произнес Лайам.

“Ты не веришь, что человеку герцога это удастся”.

– Ну да, не верю. Но если это не удастся ему, как смогу это сделать я? Ты просто бредишь.

Лайам выпрямился и отошел к модели, повернувшись спиной к дракону.

“Ты знаешь мастера Танаквиля лучше, чем человек герцога. Я тоже знаю его лучше. Вместе мы сумеем понять, кто мог это сделать, мы найдем того, кто убил. Ты ведь уже занимался такими вещами”.

– Я… – Лайам резко обернулся. – Откуда ты знаешь?

“Мы одно целое. Твои воспоминания – мои, а мои будут твоими. Потом. Я знаю все твои мысли”.

Фануил не подчеркивал последней фразы, но уши Лайама загорелись, словно от внезапного прилива стыда.

– Ты знаешь все о моей жизни?

“Конечно”.

Лайам помотал головой:

– Ну, неважно. Это было давно, и обстоятельства были другими. Мне просто очень везло.

“И тем не менее тебе уже случалось идти по следу убийц. И находить их. А еще ты уверен, что к тебе благосклонна удача”.

В общем, все было правдой. Лайам втайне действительно думал, что где-то в районе небес существует некое божество, наблюдающее лично за ним. К тому же ему и впрямь приходилось раз-другой участвовать в раскрытии загадочных преступлений.

– Даже если предположить, что я сумею найти убийцу, – зачем это тебе? Почему ты хочешь, чтобы я это сделал? Какова твоя цель?

И в первый раз за все время мысли Фануила сделались путаными, нечеткими. Дракончику понадобилось довольно много времени, чтобы сформулировать внятный ответ:

“Я не знаю”.

– Что мы станем делать, когда отыщем убийцу?

И снова ответная мысль проступила медленно, словно вода сквозь плотное полотно.

“Я не знаю”.

– Мы отдадим его эдилу?

“Да. Может быть”.

Лайаму подумалось: возможно, дракончик жаждет отмщения? Око за око, зуб за зуб и т. д. Он снова вспыхнул, когда Фануил отозвался:

“Нет, это не месть. Я просто чувствую, что это следует сделать. Мастер Танаквиль был добр ко мне”.

Лайам вздохнул, снова повернулся к модели Саузварка и стал разглядывать причудливое сооружение. Он думал сейчас о Тарквине, точнее о том, каким тот ему казался. Он ведь еще вчера выглядел в воображении Лайама угрюмым, но на свой лад приятным, вроде безвредным и несколько эксцентричным отшельником – в общем, чокнутым старичком. Но это именно он заставил Клыки провалиться куда-то, это именно он битком набил целую комнату странными артефактами, которые просто нуждались в немедленном изучении.

“Я покажу тебе, как эти вещи работают. Они будут твоими. Это входит в условия сделки”.

Лайам снова вздохнул и подался вперед, осторожно опершись руками о край модели.

– Не мог бы ты несколько минут не лезть мне в голову, а?

Он уже понял, что возьмется за это расследование. Даже если забыть обо всем прочем – старик, в конце концов, позволял ему купаться в своей бухте. А если дракон лжет и за его предложением кроется какой-то подвох – что ж, тогда…

Но Лайам не довел эту мысль до конца. Он просто не стал ее додумывать, потому что сам толком не знал, как в этом случае он поступит.

– Ладно, сделка так сделка. Учти, с этой минуты мне нужно будет знать все, что ты только сумеешь вспомнить о своем повелителе.

“Я расскажу что знаю”.

Четыре часа спустя, когда блеклое солнце уже клонилось к горизонту, Лайам ехал по покрытой грязью дороге обратно в Саузварк. Его снова подташнивало. Лодыжка больше не болела, но зато шишка на затылке начала неприятно пульсировать.

Лайам очень долго и скрупулезно допрашивал дракончика, вытягивая из уродливой твари малейшие сведения обо всех, кто только бывал у Тарквина. Он весьма удивился, узнав, как много людей помимо него спускалось по узкой тропинке меж скал, – но еще сильней удивился, уяснив, как мало дракончик знал о делах своего хозяина. Фануил мог припомнить какие-то имена, лица, обрывки фраз, но Тарквин, судя по всему, явно имел обыкновение бесцеремонно отключать своего фамильяра, когда речь заходила о чем-то серьезном. Это показалось Лайаму странным, зачем таить что-либо от того, с кем ты по собственной воле делишь свою душу? Но Фануил воспринимал это как нечто само собой разумеющееся.

Чтобы похоронить чародея, потребовалось какое-то время. Лайам солгал Кессиасу. В их беседах с Тарквином никогда не затрагивалась похоронная тема, но Фануил заверил Лайама, что старику было всегда наплевать, как и где его похоронят.

Потому Лайам спустился на берег и нашел неподалеку от скал местечко с плотным, слежавшимся песком, более-менее напоминающим почву. Воспользовавшись валявшейся тут же доской, он вырыл узкую глубокую яму, проклиная осыпающийся песок. Лайам даже упарился, хотя с моря тянуло холодом. В конце концов он решил, что могила достаточно глубока, и вернулся в дом за телом.

Он завернул покойника в алое покрывало. Хотя старик был худощав, он оказался намного тяжелее, чем ожидал Лайам. Но он был таким же окоченелым, как и все мертвецы, каких Лайам во множестве повидал на полях сражений. Лайам кое-как дотащил тело до приготовленной ямы, ругая себя за глупость. Кой черт его дернул вырыть могилу так далеко?

Уложив наконец Тарквина на место упокоения, Лайам постоял над могилой, глядя на алый сверток. Он казался маленьким и жалким, словно игрушка, потерянная или брошенная беспечным ребенком. До Лайама долетел запах соли и гниющих водорослей, пронзительный и холодный.

Лайам так долго прожил среди чужаков, с их странными верованиями и ритуалами, что никак не мог сообразить, какому божеству сейчас следует молиться и следует ли. Так и не придя ни к какому выводу, он махнул на все рукой и просто постоял молча, прислушиваясь к плеску волн и рокоту дальнего шторма.

– Наверное, я могу только… – сказал он в конце концов, да так и оставил фразу.

На то, чтобы засыпать могилу песком, много времени не ушло.

Он заглянул в дом лишь затем, чтобы попрощаться с уродцем.

“Тебе незачем возвращаться сегодня в город”, – просигналил дракончик, когда Лайам вошел в кабинет.

– Я не могу оставаться здесь, – пробормотал Лайам.

“Так было бы проще”.

– Все концы дела, которое ты мне поручил, находятся в Саузварке. Будет проще, если я поеду туда.

“Это так. Но здесь тебе было бы гораздо удобней”.

Что-то подсказывало Лайаму, что это действительно так.

– Это не мой дом, – сказал Лайам. – Я вернусь завтра утром.

С этими словами он повернулся и вышел, дракончик молчал.

Было холодно – приближалась зима – и Лайам старательно кутался в плащ. Вскоре после того, как он въехал в город, ему преградила путь храмовая процессия. Лайам остановил коня, терпеливо ожидая, пока верующие пройдут. Впереди процессии выступали жрецы – бритые наголо, в белоснежных одеждах; они несли восковые таблички и громко пели. За ними, склонив головы, толпой тянулись миряне; следом за ними обособленно двигалась торжественная группка чисто одетых детей. Лайам заметил, что шумливые обычно уличные торговки помалкивали, пока процессия двигалась мимо, и что однорукий побирушка-калека проворно укрылся в водосточной канаве; он выбрался из укрытия лишь после того, как верующие скрылись из виду. Лайам бросил нищему монету и пришпорил коня.

Вернув Даймонда в конюшню, Лайам приостановился возле палатки, где торговали горячей едой. Он купил пяток горячих колбасок и ломоть теплого хлеба. Ему вспомнилась было магическая печь на кухне Тарквина, но Лайам тут же прогнал эту мысль. Понадеявшись, что колбаски удастся донести до дома горячими, он заспешил к своему жилью.

Колбаски действительно остыть не успели, а хлеб пропитался жиром. Лайам счел эту снедь восхитительно вкусной и поспешно убрал со стола бумаги и книги. Покончив с едой, он не удержался и облизал пальцы.

Из его окна было видно, как Саузварк готовится к ночи. Пышные огни факелов и фонарей вспыхивали возле храмов и городских гостиниц. Кроме того, по городу сновали туда-сюда оранжевые язычки пламени: это стражники отправились на ежевечерний обход улиц, проверяя, заперты ли двери в домах, и разгоняя попрошаек.

Устало вздохнув, Лайам вымыл руки холодной водой, оставшейся с утра, потом заточил перо и приготовил чернила. Затем, положив перед собой несколько чистых листов бумаги, он принялся записывать то, что ему сообщил Фануил.

За неделю, предшествовавшую смерти Тарквина, у старика побывали четыре человека. Немалое, в общем-то, количество для затворника, но если вспомнить, что покойный был не просто затворником, а еще и могущественным чародеем, то ничего странного усмотреть в этом было нельзя. Итак, вот эта четверка: аптекарь, с которым Тарквин был хорошо знаком, красивый юноша (возможно – менестрель), высокопоставленный торговец с телохранителем и некая дама в плаще. Лайам старательно зафиксировал на бумаге все, что только смог припомнить о них фамильяр. Ясно было одно: у любого из этих людей могла иметься причина – возможно, совершенно невинная – искать помощи чародея.

“Если просишь мага помочь тебе раздобыть серебро, приготовься платить ему золотом”, – сказала как-то Лайаму госпожа Доркас, стремясь остеречь своего постояльца от визитов к “ужасному колдуну”.

Интересно, кто сложил эту поговорку? Уж не тот ли самый человек, что вонзил кинжал в грудь старика?

Лайам яростно тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями, и сосредоточил внимание на составленном списке. В конце концов он решил, что начнет с аптекаря. Фануил припомнил, что хозяин с ним поругался, да так, что гость вылетел пулей из дома и предпочел удалиться, бормоча себе под нос что-то вроде угроз.

Да, именно этот вариант следовало первым делом проверить, и не только из-за ссоры, которая могла оказаться пустячной, но еще и потому, что аптекарь был единственной личностью в списке, чье имя Фануил твердо знал.

“Завтра, – подумал Лайам. – Завтра я схожу повидаться с этим Томом Виеску. Только что я ему скажу? Прошу прощения, господин аптекарь, не вы ли случайно убили господина Танаквиля? Или, может быть, лучше зайти с другого конца? Господин аптекарь, у вас, случайно, в последнее время не пропадал какой-нибудь ножик?”

Лайам недовольно скривился. Фануил не имел свободного доступа к мыслям Тарквина, но зато основательно покопался в его голове. Лайаму действительно довелось распутать пару головоломок преступного плана, но тогда он располагал соответствующими полномочиями. Он имел право допрашивать и подозреваемых (и тех, кто кажется таковыми), и свидетелей (и тех, кто себя за таковых выдает). Короче, он мог допрашивать всех, кто ему был нужен, ибо за его плечами стоял вооруженный отряд.

Лайам выругался и внезапно вспомнил о ноже, торчащем из груди мертвеца. Он так и не успел рассмотреть его повнимательнее, а к моменту похорон ножа уже не было. Должно быть, его забрал Кессиас, хотя своими глазами Лайам этого не видел. Ох, этот эдил, видно, главное его назначение – совать порядочным людям палки в колеса!

“Мне нужно осмотреть этот нож. Но как теперь это сделать? Извините, досточтимый эдил, нельзя ли взглянуть на нож, который вы вытащили из трупа Тарквина? Понимаете, я недавно потерял свой перочинный ножик, и мне пришло в голову, что убийца мог его подобрать…”

Может, просто сказать дракончику, что он, Лайам, от природы туп и что это дело ему не под силу? Но Лайаму вспомнился немигающий взгляд фамильяра. Нет, Фануил ни за что не позволит расторгнуть сделку.

Стук в дверь прервал его размышления. Лайам неспешно подошел к двери. На пороге стояла хозяйка жилья.

– Вы уже дома, мастер Лайам? Я не знала, что вы вернулись, а то зашла бы пораньше. Вам письмо от дамы, мастер Лайам, – добавила она многозначительно и с понимающей усмешкой протянула пахнущий тонкими духами конверт. Лайам довольно резким движением выхватил конверт из рук госпожи Доркас и недовольно поджал губы – ему не понравился намек.

– Спасибо! – буркнул он и собрался захлопнуть дверь, но передумал.

– Госпожа Доркас… – начал он, ему пришло в голову, что хозяйка может ему рассказать что-нибудь о Томе Виеску.

– Да? – с явной готовностью отозвалась хозяйка, и Лайаму тут же расхотелось расспрашивать ее о чем бы то ни было. Госпожа Доркас была, несомненно, порядочной женщиной, но имела слишком уж длинный язык.

– Нет, ничего. Спасибо.

Лайам вежливо улыбнулся и закрыл дверь, невзирая на недовольство почтенной матроны.

Он с интересом осмотрел причудливую восковую печать. Письмо было от леди Неквер. Та сообщала, что извиняет Лайама и приглашает его в гости на завтра. Письмо было составлено безупречно, и все же казалось, что в нем звучат нотки мольбы, словно леди Неквер отчаянно нуждалась в этом визите. Она даже указала точное время и приписала, что весьма огорчится, если их встрече вновь помешают дела. Эта приписка могла быть, конечно, ничего не значащим актом вежливости, но Лайаму так не казалось. Ну, не то чтобы леди Неквер и вправду могла огорчиться, но все же…

– Возможно, она влюбилась в тебя, плутишка, – сказал он себе вслух. – Лайам Ренфорд, похититель сердец!

Он рассмеялся своим словам, но почему-то почувствовал себя на седьмом небе.

Как бы там ни было, Лайам решил, что на этот раз надо идти. Леди Неквер ждала его во второй половине дня, так что у него оставалось целое утро, чтобы поговорить с Виеску и, возможно, с кем-то еще.

Лайам улегся в постель, и перед его мысленным взором закружился хоровод лиц.

Кессиан, матушка Джеф, леди Неквер и ее странный супруг, госпожа Доркас, бедняга Тарквин, Фануил… Он провел в Саузварке четыре длинных и скучных месяца, и, собственно говоря, купание в бухте Тарквина было его единственным развлечением. И вот внезапно все разом переменилось: в одни сутки он умудрился напиться на званом вечере, получить приглашение в гости от знатной дамы, взяться за расследование убийства и потерять часть души.

Не многовато ли всего этого для одного человека, особенно после четырех месяцев спячки? Его словно втягивал в себя водоворот событий, который только набирал силу. И за всем этим маячил крохотный дракончик с желтыми, как у кошки, глазами и мыслями, гладкими и холодными, словно морская галька.

Заснул Лайам не скоро.

4tc quot;quot;

Проснулся он вскоре после восхода солнца. В окно уже врывался утренний гомон. Казалось, что все самые горластые погонщики, самые несмазанные телеги и самые несмолкающие волы собрались под окном гостиницы госпожи Доркас с единственной целью – разбудить самого ученого ее постояльца. Кроме того, где-то затеяли игру дети, и их звонкий галдеж окончательно стряхнул с Лайама остатки сна.

Ворча, Лайам поднялся с тюфяка и последними каплями влаги, сохранившимися на дне ведра, кое-как умудрился промыть глаза. Он пошарил по столу, отыскал свечу и зажег.

В мансарде было довольно темно: за ее единственным окошком небо затянули тяжелые, грузные тучи.

– Дождь… – пробурчал Лайам, чувствуя себя совершенно несчастным. – А я так мечтал закатиться на загородный пикничок.

Собственная шутка вызвала у него легкую улыбку. Лайам подхватил ведро и двинулся вниз по лестнице, сначала медленно, потом перепрыгивая через ступеньки. Где-то между третьим и вторым этажами он уже начал насвистывать.

Хозяйка дома еще не встала – Лайам знал, что она в такую рань не встает, – но над огромным кухонным очагом уже висел чайник. Когда Лайам, насвистывая моряцкую песенку, вошел в кухню, худая, невзрачная девушка – единственная служанка госпожи Доркас – застыла как вкопанная и глаза ее полезли на лоб. Тут до Лайама дошло, что он забыл накинуть тунику.

Лайам перестал свистеть и, плотоядно глядя на девушку, щелкнул зубами. Та молча повернулась и опрометью кинулась в соседнюю комнату.

“Интересно, что бы сказала леди Неквер, если бы я предстал перед ней без рубашки?”

Ухмылка Лайама сделалась еще плотояднее, если бы несчастная служанка увидела его сейчас, она бы наверняка грохнулась в обморок. Лайам снял чайник с крюка и налил в ведро горячей воды.

Вернувшись в мансарду, Лайам тщательно вымылся, а пока обсыхал, соскреб пемзой щетину со щек и с подбородка, морщась и вскрикивая. Ему припомнились шутки Тарквина по поводу отсутствия у него бороды, а также недавние подначки матушки Джеф и эдила.

– Пусть застрелятся, – проворчал он и снова раздвинул губы в волчьей ухмылке. Ему это нравилось. Облачившись в свой лучший наряд – зеленую как молодая листва, отороченную белым кантом тунику и брюки салатного цвета, – Лайам почувствовал себя повелителем мира.

Вот только обувь… Лайам с сомнением оглядел свои сапоги и покачал головой.

“Нет, для чистки обуви я еще не созрел. Пожалуй, сойдет и так”.

Его вчерашнее похмелье наконец-то развеялось, а шишка на затылке заметно уменьшилась. А еще его ждали дела. До сих пор его в Саузварке ничто не заботило, кроме книги, которую он хотел написать, а она упорно не шла. Теперь же он, можно сказать, оказался в самом центре событий. Лайам пока что понятия не имел, куда все это его заведет. Но просыпаться и знать, что тебя ожидают дела, – прекрасно!

Это нехитрое умозаключение наполнило Лайама предчувствием чего-то чудесного. Он подпоясался и полез в сундук за деньгами. Укладывая в кошелек монеты, он заметил на дне сундука небольшой боевой нож в простых ножнах и после секундного колебания прихватил и его. Сыск – вещь нешуточная, и оружие может прийтись кстати.

Лайам закрыл и запер сундук, а нож повесил на пояс. Он положил руку на рукоять, снова изобразил на лице волчью ухмылку, рассмеялся и двинулся вниз по лестнице.

На этот раз служанка не стала прятаться от него. Видимо, одетый мужчина не внушал этой дурочке опасений. Лайам, внутренне улыбаясь, но очень учтиво поинтересовался, не знает ли она, где находится аптека господина Виеску.

Служанка не знала, но робко предположила, что она может находиться в Норсфилде или в Аурик-парке – там проживал ремесленный люд. Лайам кротко улыбнулся и вежливо поблагодарил замурзанную дуреху. Но стоило ему шагнуть за порог, как его улыбка вновь превратилась в волчью ухмылку. Всю дорогу до конюшни, где содержался Даймонд, Лайам посмеивался про себя.

Парнишки, которого он посылал вчера с поручением, уже не было, но другой мальчишка – он казался родным братом вчерашнего – явно горел желанием оказать господину услугу.

– Сходи к леди Неквер и передай, что я охотно ее навещу в назначенное мне время, – сказал Лайам. Мальчишка тут же пустился бежать. – Эй, малый! – крикнул Лайам. – Поручение может и подождать – выведи для начала мою лошадку!

Пристыженный паренек вывел коня, и Лайам, вскочив в седло, направил Даймонда к городским воротам.

Жирные, сланцево-серые тучи напоминали о приближающейся зиме, хотя ветер с моря дул не очень холодный. Лайам вспомнил прошлую зиму. Он провел ее в краю, где солнце греет круглый год и где даже дожди не приносят прохлады. Сейчас же он ехал мимо пастбищ с серой, жухлой травой, мимо сжатых полей, притихших в ожидании холодов, и улыбался. Давненько ему не случалось зимовать в Таралоне!

Фануила он нашел там же, где и оставил, – на столе пустынного кабинета. В доме было тепло, хотя – Лайам лишь сейчас это заметил – в жилье Тарквина не имелось ни одного камина. А это значило, что магия Тарквина продолжала работать, невзирая на кончину старого чародея. Лайам и не знал, что такое бывает.

“Бывает, если магия заклинания равна могуществу мастера”.

Дракончик невозмутимо смотрел на Лайама, и того вновь поразило несоответствие между игрушечными чертами сидящего перед ним существа и тяжеловесностью посылаемых им мыслей.

– Так рано, а ты не спишь, – сказал Лайам, чтобы что-то сказать.

“Мне нужно мало сна. Ты дашь мне еду?”

– Сырое мясо? С вашего позволения, маленький господин, – сказал Лайам, низко кланяясь дракончику. В желтых глазах Фануила мелькнуло нечто похожее на любопытство, и Лайам поспешил на кухню, старательно представляя себе кусок сырой вырезки.

Пока Фануил вгрызался в мясо, Лайам прошелся по комнате, разглядывая диковины, поражающие его воображение.

– Что это за странные штуки в банках?

Сосуд, который Лайам разглядывал в данный момент, заключал в себе нечто, напоминающее законсервированную голову собаки. Лайам пожал плечами и двинулся дальше, не дожидаясь ответа.

“Ты сегодня очень веселый”.

– Ну, мой маленький господин, раз уж ты можешь читать мои мысли, то наверняка знаешь, чем вызвано это веселье.

“Да. Ты полностью увлечен. Тебе не терпится приступить к делу. Я знал, что так будет”.

– Да ну?

Слова дракончика слегка пригасили веселость Лайама, и он остановился у стола с крохотным макетом Саузварка.

“Тот, кто носит удачу с собой, всегда рад случаю проверить, не потерял ли он ее”.

Лайам расхохотался:

– Верно! Я похож на человека, который возвращается с рынка и похлопывает по кошельку, чтобы проверить, по-прежнему ли на месте его золотишко. Но удача – не золото в кошельке. Ее наличие выясняется в предприятиях, сопряженных с немалым риском.

Пока Лайам посмеивался, Фануил продолжал жевать. Разделавшись наконец с мясом, дракончик медленно перевернулся на спинку – его животик тускло блеснул.

“Почеши”.

Лайам подошел к столу и тронул пальцем мягкое тельце, прикосновение к чешуйкам, напоминающим лоскутки ткани, снова очаровало его.

“Ты встретишься сегодня с аптекарем?”

– Виеску? Да, для начала.

“Что ты ему скажешь?”

Лайам задумался, сосредоточенно приглаживая чешуйки.

– Не знаю, – признался он в конце концов и неожиданно для себя вновь усмехнулся по-волчьи. – Наверно, я это выясню, когда доберусь до него.

“Не улыбайся ему так”.

Лайам снова расхохотался, и дракончик нетерпеливо заерзал, давая понять, что почесывание пора прекратить.

– Если ваше высочество удовлетворено, я пойду, – сказал Лайам.

“Не улыбайся ему так”, – повторил Фануил.

Лайам вздохнул, возведя глаза к потолку, и быстро вышел.

Он перепугал своего чалого тем, что пришпорил его, едва вскочив в седло, и заставил пойти быстрой рысью вверх по узкой скальной тропинке.

Его приподнятое настроение пугало и его самого. Холодная погода, голые поля, нависшие над головой низкие тучи. Какой-то дракон умыкнул часть его души, а его единственный хороший знакомый умер. Лайаму по всем правилам полагалось бы сейчас впасть в депрессию.

Он же вместо того был весел и рвался в бой.

Лавочка Виеску располагалась в Норсфилде – в одном из самых спокойных его кварталов. Холм, на котором раскинулся Саузварк, с южной стороны имел немалую крутизну, дома богачей возвышались над ним, словно горные пики. Северный же склон города был в достаточной мере пологим – с широкими улицами, вымощенными черным булыжником. Точно такой же булыжник покрывал и остальные улицы Саузварка, но здесь он выглядел менее мрачно, ибо дома Норсфилда были невысоки и между их островерхими крышами хватало места для неба.

Доброжелательная прачка, а затем и яркая вывеска помогли Лайаму отыскать аптеку. Над выскобленным добела крыльцом висела доска, на которой кто-то искусно изобразил кадило с поднимающимся дымком, а выше – венок из плюща. Угли в кадиле раздувала женщина грозного вида, из уст ее исходило пламя.

Урис, – понял Лайам. Хотя в Мидланде не отмечали праздников Урис, он достаточно много о ней знал – наслышался, плавая по морям-океанам. Моряки звали ее Урис, Указующая пути, и считали покровительницей штурманов и картографов. Кроме того, Урис покровительствовала и сухопутному люду – всяким алхимикам, аптекарям, знахарям и врачам, хотя большинство представителей этих профессий, с которыми Лайаму доводилось встречаться, почитали ее лишь на словах.

А вот Том Виеску, похоже, чтил Урис вполне искренне.

– Он очень религиозен, – сказал себе Лайам и, придав лицу серьезное выражение, вошел в аптеку.

Виеску оказался точь-в-точь таким, каким Лайам себе его представлял – низкорослым и скрюченным, словно засушенная морковь, человечком. Лайаму даже на миг показалось, что он его где-то видел. Черная клокастая борода человечка была уже подернута сединой. Вкупе с маленькими блестящими глазками она придавала аптекарю угрожающий вид. Кожаный, испещренный пятнами фартук, под ним – фланелевая рубаха. Некогда, вероятно, она была белой, но теперь имела неприятный желтовато-серый оттенок. Аптекарь стоял, положив костистые и неожиданно огромные руки на деревянный прилавок, и смотрел на Лайама, как какой-нибудь рыцарь на вторгшегося в его владенья врага.

Однако аптека ничуть не напоминала те затхлые, невесть чем забитые помещения, в которых Лайаму доселе приходилось бывать. Всякой всячины здесь, конечно, хватало, но, казалось, каждая вещь находится именно там, где ей и надлежит находиться. Связки трав были помещены в специальные рамки, размещенные так, чтобы к каждой имелся свободный доступ. На широких полках стояли открытые коробки с корнями, и над каждой коробкой висел свой ярлычок. На полках повыше выстроились по росту бутыли, глиняные кувшины и другие сосуды, также снабженные аккуратными ярлычками. Прилавок, за которым укрывался аптекарь, был чистым и пустым. За спиной фармацевта высилась стойка, там были разложены необходимые инструменты. Там же виднелись и несколько ступок с пестиками, и небольшая жаровня с алеющими углями. Воображение поражала подставка со стеклянными и медными трубочками различной длины – с косыми срезами, подогнанными таким образом, чтобы трубочки можно было соединять между собой.

Лайам подумал, что аккуратность аптекаря не уступает его набожности. До него вдруг дошло, где он видел Виеску: в составе вчерашней процессии. Аптекарь шел во главе колонны верующих горожан.

– Так, значит, это вы будете местный аптекарь?

Лайам мысленно себя похвалил. Низкий певучий торквейский выговор он сымитировал достаточно сносно.

– Я – Том Виеску, – проворчал аптекарь, неприветливо глядя на посетителя. Лайам предположил, что это его обычная манера общения. Судя по говору, Виеску был выходцем с дальнего северо-запада. Этот суровый край не способствовал развитию изящных манер.

– Я спрашиваю об этом лишь потому, что у меня… э-э, важное дело, и я хотел бы потолковать о нем… э-э, с человеком достаточно сведущим.

Виеску подозрительно прищурился. Руки его задвигались по прилавку, как огромные пауки. Глаза-бусинки почти полностью скрылись в складках морщин.

– Так вы хотите узнать что-то о травах, мастер…

Концовка фразы была столь недвусмысленной, что не отреагировать на нее не представлялось возможным.

– Кансе, – отрекомендовался Лайам. – Иерарх Кансе, из Торквея.

Он нарочно присовокупил к вымышленному имени религиозное звание, решив, что это должно сработать.

– Ага. Так чем я могу вам помочь, иерарх?

М-да, никаких уверений в совершеннейшем почтении не было, но все же скрюченный человечек слегка расслабился. Он перестал коситься на посетителя, и руки его спокойно застыли. Теперь Виеску словно бы выражал готовность оказать услугу приезжему, хотя и не особенно рвался ему помогать.

– Видите ли, я приехал в Саузварк, чтобы встретиться с одним человеком, с… э-э… чародеем, – последнее слово Лайам произнес шепотом, словно оно само в себе таило угрозу, – и обнаружил, что он мертв. Убит.

Он печально кивнул и мысленно выругался. Аптекарь кивнул в ответ, но лицо его не отразило ни малейшего удивления – разве что в нем мелькнула легкая озадаченность.

– И кто же этот человек, иерарх?

– Некий Тарквин Танаквиль, – осторожно произнес Лайам. – Может быть, вы его знали?

– О, да. Я неплохо его знал.

Судя по тону, аптекарь не считал это знакомство приятным. И что-то неуловимо изменилось в выражении его глаз – как будто внутри них захлопнулись тайные дверцы.

– Кажется, вы не очень его любили, – заметил Лайам и, прежде чем аптекарь успел что-либо ответить, добавил: – Понимаете, я навожу справки о нем, потому что он… э-э, подрядился выполнить для нас одну работу, весьма важную. Видите ли, праздник Урис уже близок…

Лайам произнес последнюю фразу как можно торжественнее, и она повисла в воздухе, состязаясь с запахом лекарственных трав.

– Хм. Значит, так, – сказал в конце концов аптекарь и кивнул, словно отвечая каким-то своим мыслям. – Тарквин был не из тех людей, которых особо волнует приход праздника Урис. Мне кажется, иерарх, он вообще не веровал ни во что.

– Да, но люди часто служат целям богов, даже не подозревая об этом, – быстро сказал Лайам.

– Ну… я бы добавил, что Танаквиль мало походил на орудие вышних сил. Мерзкий он был человек и вел себя мерзко.

– Что значит – мерзко? То есть неправедно? Он что, служил темным богам?

– Нет-нет, ничего такого, – поспешно отозвался аптекарь. Он вскинул руки в протестующем жесте, впервые оторвав их от прилавка. – Просто он не был богобоязненным человеком. Он тешил собственную гордыню и мало думал о законах небесных, – с горечью добавил Виеску. – Он был горд, очень горд. И никогда не прислушивался к окружающим. Вот, собственно, все, что я имел в виду.

– Так, значит, вы хорошо его знали?

– Думаю, получше, чем кто-то другой. У нас имелись деловые сношения: я продавал ему кое-какие корни, которые трудно добыть.

Лайам облегченно вздохнул.

– Тогда вы должны знать что-то и о его делах! Скажите, не говорил ли он вам… – начал было Лайам и умолк – настолько мрачным сделалось лицо собеседника.

– Я ничего не знаю о его делах, иерарх, – ровным тоном произнес аптекарь.

– О!

Лайаму не нужно было притворяться разочарованным – довольно было лишь скрыть истинную причину разочарования.

– А я так надеялся… Понимаете, работа, которую он подрядился выполнить, очень важна для нас, и когда я услышал, что он умер, то подумал, что, может быть, он мог доверить ее кому-нибудь из коллег.

– Мы с ним не коллеги. Он был знахарем, магом, а я – аптекарь. Это не одно и то же, – холодно произнес Виеску, скрестив руки на груди. Лайаму показалось, что за его холодностью кроется нечто помимо уязвленной профессиональной гордости.

– Да, я знаю, но в вашем городе других магов, кажется, нет. И я подумал – с кем же такой человек мог вести тут дела? Это размышление привело меня к вам, мастер Виеску. А потом я увидел на вашей вывеске изображение Урис, и это позволило мне надеяться… – Лайам искательно улыбнулся.

Виеску слегка смягчился и опустил руки.

– Я сожалею, иерарх, но мои деловые сношения с ним ограничивались лишь тем, что я продавал ему кое-какие корни и иногда добывал для него редкие травы. И ничего больше, иерарх. Ничего ровным счетом.

– Да-да, я понял.

Лайам понурился, повесил голову на грудь и впал в глубокую задумчивость.

– А вы, случайно, не поставляли ему перкинову погибель?

Перкиновой погибелью называлась одна очень редкая травка. Она произрастала лишь в королевстве Рейндж, – потому-то Лайам и решился ее назвать.

– Нет, – мгновенно отозвался Виеску. – На юге этой травы не достать.

Лайам подождал в надежде, что аптекарь добавит еще что-нибудь, но Виеску явно был не склонен к дальнейшей беседе. Уяснив это, Лайам удрученно кивнул и направился к двери. Голос аптекаря настиг его уже на пороге:

– А могу я поинтересоваться, почтеннейший иерарх, – откуда вам стало известно, что Танаквиля убили?

– Я был там, – отозвался Лайам, потом быстро добавил: – Был у него в доме, вчера днем. Точнее, утром, уже после убийства. А об убийстве мне сообщил один из людей эдила. Я был глубоко потрясен.

Он прикрыл дверь и повернулся, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно естественней:

– А что, разве гибель Тарквина для кого-нибудь тайна? Разве о загадочной смерти такого могущественного чародея сейчас не толкуют на каждом углу?

– Тарквин вел жизнь затворника. Боюсь, половина города вообще не знала, что он тут живет.

– Тогда могу ли я в свою очередь полюбопытствовать: откуда вы сами узнали об этом? – вежливо поинтересовался Лайам, но Виеску снова напрягся.

– Мне сказал о его смерти эдил – когда приходил спросить меня обо всем, что я знаю. Его расспросы очень походили на ваши.

Лайам досадливо прикусил губу.

– Я лишь надеюсь, что его убили не из-за того, чтобы помешать ему выполнить наш заказ. Скажите, были ли у него враги? Возможно, из числа врагов нашей религии?

Виеску хрипло рассмеялся. Его смех напоминал хруст гравия под ногами.

– Не думаю, чтобы он враждовал с врагами религии, иерарх.

Сказав это, аптекарь задумался, будто что-то про себя взвешивая, потом твердо добавил:

– Я вообще не представляю, с кем бы он мог враждовать. Я уже говорил, он очень ревностно охранял свою обособленность.

Задумавшись, Лайам вновь прикусил губу.

– А не скажете ли, когда вы в последний раз виделись с ним?

– Примерно с неделю назад, иерарх. Я навещал его по одному пустяковому делу.

– Но вы говорили, что вас связывали исключительно деловые отношения…

– Ну да, – медленно произнес Виеску, – исключительно деловые. Да.

Аптекарь подергал кустистую бороду и прикусил уголок уса. Он явно обдумывал что-то весьма важное. Потом Виеску неохотно произнес, взвешивая каждую фразу и внимательно наблюдая, какое впечатление его слова производят на собеседника:

– Одна женщина, иерарх, – точнее, совсем еще девушка, – попала в беду.

Лайам вопросительно уставился на него, и Виеску неохотно пояснил:

– Последствия греха, иерарх. Беременность.

– И вы отправились с этим к мастеру Танаквилю? Но… зачем?

– Девушка просила меня продать ей траву, именуемую сантракт. Эта трава провоцирует выкидыш.

Лайам вытянул шею и прищурился, стараясь изобразить любопытство, но Виеску, похоже, превратно истолковал эту мину. Он вспыхнул от гнева.

– Я не торгую этой травой, иерарх, я так ей и сказал! Я посоветовал ей молиться, но она рассердилась и обругала меня. Она очень разгневалась, иерарх, и очень ругалась. Она сказала, что знает, как ей поступить, и при этом упомянула имя Тарквина. Потому-то я и отправился к нему. Чтобы предупредить его и уберечь от возможных ошибок.

В низком голосе аптекаря слышалось приличествующее случаю негодование, смешанное с праведным гневом, но в нем проступало еще что-то, похожее на отчаяние, – и это слегка пугало.

– Вы правильно поступили, господин аптекарь, – мягко произнес Лайам.

– Благодарю, иерарх, – хмуро отозвался Виеску, и в его словах было больше усталости, чем признательности. Лайам пробормотал слова извинения и вышел.

Оказавшись на улице, Лайам облегченно перевел дух и, обращаясь к изображению Урис на вывеске, мысленно извинился перед богиней за то, что посмел притвориться одним из ее жрецов. Затем он попросил прощения еще раз – уже у себя самого за ложь, против которой возмущалось все его существо. Хотя Лайам ощущал, что лицо его было нормальным, но на лбу уже проступила испарина, а шея просто горела, равно как и подмышечные впадины, и поясница.

Чалый конь почуял беспокойство хозяина, когда тот садился в седло, и занервничал, – Лайаму пришлось его успокаивать.

– Тише, маленький, тише!

“Даже конь расстроился, а ведь ему не пришлось притворяться! И я больше не стану этого делать”, – подумал Лайам, пуская Даймонда рысью.

Виеску, несмотря на всю его угрюмость и неприязнь, не выглядел опасной фигурой, и все же вокруг него витала странная аура тайной взвинченности. Такой в минуту отчаяния может пойти на все. А потому, решил Лайам, с ним следует держать ухо востро. Хотя аптекарь сейчас ничего вроде бы не заподозрил, все равно вероятность осложнений чересчур велика.

И все-таки первая попытка расследования принесла кое-какие плоды. Молодая грешница, сыплющая ругательствами, упомянула имя Тарквина. Ее в списке Лайама не было – но, возможно, ее стоит туда и внести.

Кстати, а от кого она могла забеременеть?

Лайаму вспомнился один теплый летний денек; он лежал на волноломе и обсыхал после купания, оцепенев от жары. Из этого состояния его вывел звонкий смех. Лайам взглянул в сторону дома. Там – на открытой террасе – что-то происходило. Старик-хозяин приобнимал молоденькую девчонку, та сопротивлялась и заливалась смехом. В конце концов девушка вырвалась из объятий, смущенно взглянула в сторону Лайама, потом подобрала юбки и, сбежав с лестницы, скрылась за скалами. Старик крякнул, оживленно потер руки и, прежде чем скрыться в доме, подмигнул застывшему от изумления Лайаму. Это произошло еще до того, как они с Тарквином стали сближаться, а потому Лайам снова погрузился в дремоту, подумав лишь, что никогда бы не заподозрил такой бойкости в пожилом человеке. Впрочем, старик был чародеем, а Лайаму доводилось слыхать о кое-каких заклинаниях…

Кто же все-таки мог осмелиться убить столь могущественного мага?

Разъяренный муж или возмущенный отец, а возможно, и оскорбленная женщина – по крайней мере такая, у которой хватило решимости попытаться купить сантракт у почитателя Урис. Или все тот же фанатичный аптекарь, ненавидящий мирян за грехи. Возможно, его связывали с этой девицей более тесные отношения, чем те, о которых он заявил.

Лайам понимал, что все его рассуждения пока что беспочвенны – так, легкие пируэты фантазии. Но они могли натолкнуть его и на дельную мысль. И кроме того, теперь у него имелась хоть хлипкая, но зацепка.

Когда Лайам выехал из Норсфилда, его осенила другая мысль. Эдил побывал у аптекаря раньше, чем он. Лайам был уверен, что Кессиас не способен распутать дело, но одно лишь сознание того, что этот прямолинейный служака рыщет по городу, постоянно опережая его, внушило Лайаму сильное беспокойство. Ведь более чем вероятно, что эдил в своих беседах с людьми будет упоминать и его имя, – и это сильно повредит Лайаму в его собственных розысках.

Ну да, его мало кто знал в Саузварке, и потому Лайам, конечно, имел возможность выдавать себя за кого-то другого, но, во-первых, ему этого уже не хотелось. А во-вторых, если кто-то догадается, что он – тот самый человек, о котором упоминал Кессиас, это может оказаться опасным. С другой стороны, из того, что Лайам мало с кем тут знаком, вытекало, что в его активе нет никакой информации о горожанах. Если бы он побольше знал о Виеску, то, вполне возможно, смог бы вытянуть из аптекаря что-либо более стоящее, чем то, что он у него выведал десять минут назад.

Лайам попытался сообразить, кто мог бы снабдить его информацией подобного рода. Прежде всего это, конечно, хозяева таверн и кабачков и тому подобные лица, – они болтливы, впрочем, их болтовня всегда сдобрена ложью. Госпожа Доркас тоже любит посплетничать, но кто угадает, сколько правды в ее словах? Да и кроме того, сплетни частенько бегут впереди того, кто их собирает.

У Лайама забурчало в животе, и он сообразил, что полдень уже миновал. Пожалуй, пора перекусить и отправляться к леди Неквер.

Внезапно на его губах вновь заиграла волчья усмешка. Леди Неквер очень хочется послушать рассказы о дальних краях, в которых ему довелось побывать, а ему очень хочется узнать побольше о городе, в котором он проживает.

Возможно, в общении друг с другом они смогут удовлетворить свои нужды.

Оставив в конюшне Даймонда, Лайам заглянул к себе, чтобы прихватить несколько карт и кое-какие книги. Затем он двинулся пешком по крутым улочкам в сторону богатых кварталов. От двора герцога донесся колокольный звон, под низкими тучами он звучал приглушенно. Неподалеку от окованной железом двери дома Некверов сидел чистильщик обуви. Лайам позволил маленькому пройдохе взять в оборот свои сапоги и уплатил ему куда больше, чем причиталось. Мальчишка, взяв монету, скривился и уставился на него с презрительным видом. Лайам пожал плечами и зашагал к дому торговца.

Скромно одетый пожилой слуга распахнул дверь прежде, чем Лайам успел постучать, и провел гостя к террасе третьего этажа. Сейчас, без толпы веселящихся простолюдинов, дом Некверов казался пустым и гулким и даже чем-то напоминал храм: изящная мебель с искусной резьбой, зеркала в позолоченных рамах, гобелены из дальних краев, хрусталь, серебро, драгоценное темное дерево. По многим из этих вещей можно было догадаться, что хозяину дома приходится много странствовать, но в целом дом был обставлен по-таралонски, со сдержанной роскошью. И повсюду царила мертвая тишина.

Леди Неквер сидела на террасе в мягком кресле с высокой спинкой и смотрела на бурное море. Ее фигурку облегал плотный плащ темной шерсти; ее прекрасные черные волосы трепал штормовой ветер. Лицо женщины было обращено к западу, там возвышались Клыки. Ветер, которому в городе не позволяли разгуляться высокие, тесно стоящие здания, яростно выл, проносясь над открытой террасой, и улетал прочь – срывать белую пену с гребней волн. От холода щеки женщины слегка разгорелись. Хозяйка дома хмурилась и казалась обеспокоенной.

Лайам приблизился к креслу и вежливо поклонился. Слуга кашлянул.

– Сэр Лайам, мадам.

Беспокойство сошло с лица молодой женщины, но не совсем. Леди Неквер подняла голову, и на губах ее появилась улыбка.

– Сэр Лайам! Я уж думала, что вы опять не придете! Ларс, согрей нам вина.

Слуга поклонился и удалился. Леди Неквер снова устремила взгляд в сторону моря, а Лайам тем временем глядел на нее.

– Сколько неумолимой жестокости, – негромко произнесла леди Неквер, поднялась с кресла и подошла к каменной балюстраде. Штормовой ветер раздул полы ее плаща. Лайам покрепче зажал книги и карты под мышкой. Ему показалось, что стоит что-то сказать.

– Да, леди. Но спокойное море – одно из самых чарующих зрелищ на свете.

Женщина с любопытством глянула на него.

– Я имела в виду не море, сэр Лайам. Я… – она махнула рукой в сторону Клыков и нервно передернула всем телом. – Что-то холодает. Давайте зайдем в дом.

Они прошли через зал в гостиную, расположенную в левом крыле здания. В маленьком камине уютно алели угли. Все тот же слуга принес подогретое вино с пряностями. Леди Неквер скинула плащ, под ним оказалось вечернее платье с высоким воротом и широкой юбкой; стройная фигурка молодой женщины почти терялась в пурпуре складок. Настроение леди Неквер заметно улучшилось, и она улыбнулась гостю.

– Вы уж простите мою неучтивость, сэр Лайам. Холодная погода плохо на меня влияет. Мне кажется, от холода мой ум цепенеет. И я сомневалась, придете ли вы. Вы очень нехорошо поступили, что не пришли вчера. Я очень на вас рассчитывала. – Женщина запнулась, потом произнесла уже совсем другим тоном: – Но я вижу, вы принесли книги и карты. Начинайте же ваше повествование, а я буду самой внимательной слушательницей на свете.

Лайам пригубил подогретое вино и принялся разворачивать карты.

По оконным стеклам забарабанил дождь, но Лайам очень нескоро обратил на это внимание. Он говорил и говорил, очарованный красотой леди Неквер и польщенный ее вниманием. Оказалось, что ему есть что рассказать, – Лайам был и сам удивлен своим красноречием. Он побывал во множестве мест, о которых леди Неквер едва слыхала, и в таких, о существовании которых она вообще не подозревала. Неприкрытый интерес слушательницы подстегивал Лайама, он подробно описывал экзотические обычаи разных стран и народов. Он раскрывал книги, манипулировал картами, показал маршруты некоторых своих путешествий – он говорил о многом из того, что ему довелось повидать.

Леди Неквер зачарованно придвинулась к гостю, глаза ее ярко блестели. Иногда Лайам ощущал сладковатый запах ее духов, и в нем просыпались амурные настроения. Но женщина, судя по всему, совсем не была склонна с ним флиртовать. Она сосредоточенно разглядывала карты, задавала вопросы и очень естественным образом умудрялась хранить своего рода сексуальный нейтралитет. Лайам не мог понять, хитрит она с ним или просто невинна.

Лайам говорил, но сознательно опускал добрую половину из того, что видел, и старался не говорить о себе. Он избегал лишних подробностей, особенно когда речь заходила о войнах, в которых ему доводилось участвовать, и не упоминал о неблаговидных деяниях, которые вольно или невольно приходилось ему совершать. Но леди Неквер была проницательна и порой ловила его на нестыковках каких-либо мелочей. Она делала логичные выводы и порой подмечала в событиях такие взаимосвязи, что у Лайама от изумления расширялись зрачки.

Лекция переросла в беседу, и хотя хозяйка дома стала поглядывать на песочные часы, стоявшие на буфете, интерес ее ничуть не ослабевал. Чем ближе к вечеру, тем больше вопросов слетало с ее уст и тем старательнее она старалась продлить разговор.

В конце концов в разговоре возникла пауза. Лайам откинулся на спинку кресла и сосредоточил внимание на своем остывшем бокале. Уже совсем стемнело. Капли дождя ползли по оконным стеклам, отливая в свете свечей золотом и серебром.

– Пожалуй, мадам, мне пора уходить. Уже вечереет, и мне кажется, вы устали.

Произнеся эти слова, Лайам не шелохнулся. Ему хотелось посмотреть, как отреагирует леди Неквер.

Леди Неквер долго молчала, а когда она наконец заговорила, в ее словах не было и намека на то, что она поняла, что ей сказал Лайам.

– Скажите, сэр Лайам, в своих странствиях вам никогда не встречались двойники наших Клыков?

Вопрос прозвучал глухо. Казалось, что женщину вновь стало одолевать тайное беспокойство.

– Двойники Клыков?

Вопрос поверг Лайама в недоумение, но хозяйка дома решила, что причиной заминки является его нетвердое знание южного диалекта.

– Я хотела сказать – их подобие. Что-нибудь похожее на Клыки.

– Ну, мадам, мне встречались мели и рифы огромной протяженности. Встречались и почти такие же скалистые берега, как в окрестностях Саузварка. Но ничего столь впечатляющего, как Клыки, я не видел нигде.

– Впечатляющего? – эхом повторила леди Неквер – точнее, почти шепнула. – Скажите лучше – убийственного или неумолимо-безжалостного, но не впечатляющего, о нет!

Глаза женщины расширились, словно от гнева, а на щеках вспыхнул румянец. Лайам поспешно поднялся:

– Уже поздно. Думаю, мне пора идти, мадам.

Гнев леди Неквер тут же рассеялся. Она опустошенно откинулась на спинку кресла.

– Да, думаю, так будет лучше, сэр Лайам.

Женщина поднялась – так тяжело, словно это стоило ей немалых усилий.

– Мне следовало бы пригласить вас на ужин, но мой лорд в отъезде, и вряд ли бы это выглядело прилично.

Леди Неквер попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.

– А долго ли он пробудет в Вейринсфорде? – вежливо поинтересовался Лайам.

– Он вернется дня через два – к празднику Урис. Я с нетерпением жду его возвращения.

На этот раз улыбка выглядела почти естественно.

– Как и все мы. Спокойной ночи, мадам.

Спускаясь следом за Лайамом по лестнице, леди Неквер произносила слова благодарности. Они, насколько мог судить Лайам, звучали вполне искренне.

– Чрезвычайно занимательная беседа, сэр Лайам. Я бы с удовольствием ее продолжила. Возможно…

Внезапно женщина остановилась. Улыбка исчезла с ее губ. Из прихожей доносились голоса: вежливый, слегка хриплый голос слуги, и другой – ровный и бархатный, но исполненный гнева.

– Говорю тебе – у меня назначена встреча с леди!

Леди Неквер схватила Лайама за руку.

– Будьте добры, передайте Ларсу, что мне стало плохо, – шепотом произнесла она и добавила, уже более пылко: – И пожалуйста, сэр Лайам, возвращайтесь завтра!

Лайам попытался ей возразить, но женщина крепко сжала его руку:

– Пожалуйста!

Лайам глубоко вздохнул и кивнул. Леди Неквер повернулась и почти бегом заспешила обратно. Лайам вздохнул еще раз, ошеломленно покачал головой и спустился в прихожую.

Возле входной двери стоял молодой незнакомец – тот самый, что сбежал с вечеринки из дома Неквера, – и гневно смотрел на слугу. С широких плеч его ниспадал потемневший от дождя плащ, на деревянный пол стекала вода. Незнакомец надменно вскинул голову и провел рукой по мокрым волосам. Лайама он не заметил – его внимание было всецело поглощено выговором, который он делал слуге, стоящему у него на пути.

– Еще раз тебе говорю, наглец: мне назначена встреча на этот час, и я не намерен выслушивать твою околесицу!

Лайам прищурился и начал повнимательнее оглядывать грубияна. Безукоризненно вылепленное лицо, небольшой подбородок, чуть заостренный нос, широко поставленные сверкающие глаза. Мужчина был широкоплечим, высоким и мускулистым. Чувствовалось, что он умеет владеть своим хорошо поставленным голосом и склонен пускать это умение в ход. Золотой герой с внешностью льва – и мрачный торговец Неквер.

“Ну и зачем же такой женщине, как Поппи Неквер, привечать меня и отказываться от общества такого красавца?” – подумал Лайам.

– Ларс, – сказал он, – леди просила передать, что ей нездоровится.

Слуга и незнакомец дружно, как по команде, повернулись к Лайаму.

– Слушаюсь, сэр Лайам, – с признательностью произнес слуга. А вот взгляд молодого человека был не столь дружелюбен. Точнее, в нем вспыхнула неприкрытая ненависть. Лайам в ответ окинул красавца бесстрастным взглядом, и тот, громко хлопнув дверью, покинул дом.

На миг в прихожей воцарилось молчание. Потом Лайам и слуга переглянулись. Взгляд Лайама выражал легкое удивление, взгляд слуги – явственное облегчение. Первым молчание нарушил Лайам:

– Ларс, не найдется ли у вас куска промасленной ткани? Боюсь, дождь не пойдет на пользу моим бумагам.

Слегка улыбнувшись, он указал на карты и книги, и пожилой слуга тут же ринулся разыскивать требуемое.