"На углу, у Патриарших..." - читать интересную книгу автора (Хруцкий Эдуард, Степанов Анатолий)
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СУББОТНИК.
Семиэтажный дом светился уютным светом старой Москвы. Какие-то его окна отливали абажурно-желтым, другие пронзительно сверкали неоновым холодным пламенем, еще какие-то отражали фейерверковые сверкания хрустальных люстр. Но темных окон было большинство. И немудрено: было начало двенадцатого, ночь, и жильцы дома благополучно укладывались спать.
А одно окно всегда оставалось темным — чердачное. Оно глядело в ночь темным недобрым глазом. Вдруг в нем едва мелькнула мужская фигура. Выступивший из мрака человек пристально осматривал двор.
К одному из подъездов засыпающей семиэтажки медленно подкатила «Жигули» местной модели. Из нее не торопясь вышли двое крепких парней. Одежда, манера держаться, ленивая уверенность движений — все выдавало в них «крутых ребят»: либо бандитов, либо охранников крупной фирмы.
Один из «крутых» сделал водителю «шестерки» раздраженный знак рукой. Шофер понял — «тачка» тотчас отъехала в переулок.
Парни явно кого-то ждали, и этот кто-то определенно запаздывал: спустя минуту парочка здоровяков начала нервно переминаться с ноги на ногу. Впрочем, скоро они успокоились: из-за угла вышел некий гражданин с сигаретой в зубах. Красная подрагивающая точка сигаретного огонька была в неровной полутьме двора самым ярким пятном.
— Он здесь? — быстро спросил Колян, игнорируя и приветствие, и протянутую руку вновь прибывшего,
— Здесь, здесь. — Курильщик судорожно затянулся, выпустил дым в сторону и мелко-мелко закивал головой, подтверждая свои слова.
— Костя, это точно он? Не бери грех на душу! — негромко, но с неприкрытой угрозой в голосе произнес Леха.
— Что я — лох, чтобы себя подставлять? — Наводчик Костя весь трясся — наверняка не от холода, ибо вечер выдался довольно теплый.
Колян цепким профессиональным взглядом окинул окрестности, поморщился, передернул плечами и отметил со злобной удовлетворенностью:
— Вот местечко подобрал, киллер поганый. С чердака-то парамоновский подъезд как на ладони. Через час наш банкир подъедет и он его погасит. Но не успеет, падла. Не суждено ему…
Парочка скрылась в подъезде. Костя подбежал к «Вольво», стоявшей на противоположной стороне улицы, и устроился за баранкой. Газанул он прямо с места, торопясь оказаться подальше от злополучной семиэтажки. Полыхающие габаритные огни его машины стремительно уносились прочь.
Человек у чердачного окна, светя себе тоненьким лучом фонарика, тщательно ощупывал доски подоконника. Несомненно, он искал точку опоры для снайперской винтовки.
Вдруг с грохотом распахнулась чердачная дверь. Выстрел грянул сразу: стрелявший не дал предполагаемому киллеру и малейшего шанса. Человек у окна, падая, вырвал из-под пиджака пистолет, выстрелил ответно. Кто-то из парочки «крутых» охнул и грузно рухнул ничком. Тотчас же от дверей раздалось еще два выстрела. Человек у окна затих. На несколько мгновений воцарилась полная тишина. Никто не двигался, только острый луч фонаря высвечивал колеблющуюся на легком сквозняке прядь белесых волос на голове того, у окна.
— Леха, — хрипло позвал Колян.
Молчание. Не опуская пистолета, Колян бесшумно подошел к чердачному окну, подобрал фонарик, вернулся к двери и осветил фигуру своего подельника. Леха лежал, раскинув руки, неловко вывернув голову. С маленькой дыркой в виске.
Лучом фонарика Колян принялся искать винтовку, из которой киллер должен был выстрелить в банкира. Винтовки не было. Тогда фонарь осветил человека, лежавшего у окна. Человек как человек. В хорошей рубашке, в неплохом пиджаке, в качественных брюках и ботинках. Колян опустился на колени и, стараясь не испачкаться в крови, проверил карманы убитого.
В свете фонарика он раскрыл темно-вишневое удостоверение и прочитал: «Управление Федеральной службы безопасности по Москве и Московской области».
— …Твою мать! — ахнул стрелявший, швыряя на пол удостоверение, и кинулся к двери…
Костя, давешний наводчик, столь нелепо подставивший Коляна и Леху, тупо глядел перед собой. Его безумно раздражал нервный женский голос, твердивший уже в который раз:
— Она в отчаянии, она на грани самоубийства! Вы должны…
Ольга не могла остановиться. Ей казалось, слова отскакивают от этого ублюдка, как горох от стенки.
— Всех, кому должен, прощаю! — перебил ее Костя, потеряв терпение. — Я человек широкий. У тебя все? Тогда гуляй.
— Да как вы смеете! — девушка, сидевшая по другую сторону конторского стола, разделявшего ее и Костю, вскочила и шмякнула свою сумочку о столешницу. — В милицию пойду!
Трое девиц, устроившись за спиной Кости на служебном диване, при упоминании милиции неудержимо расхохотались.
— Иди, — хмыкнул Костя. — В милицию иди, в мэрию, к Президенту. Твоя сестрица сама туда рвалась, где сейчас обитает. Видно, в одном месте сильно свербило.
— Она ехала туда как фотомодель, а не как проститутка! — воскликнула Ольга отчаянно.
Шлюхи опять буквально скисли со смеху. Девушка принялась лихорадочно рыться в сумочке. Наконец вытащила оттуда какой-то конверт.
— Вот у меня письмо, где все рассказано о том, как вы ее обманули! — Она потрясла конвертом перед гнусной рожей сутенера.
Вдруг громко прозвенел дверной звонок. Костя улыбнулся и миролюбиво сказал:
— Так ты с этим письмом в милицию собралась? Не утруждайся. Она уже здесь. Милка, открой! — бросил он одной из проституток, не оборачиваясь.
В гости и впрямь пожаловала милиция. В комнату вошли два здоровых мента — прапорщик и младший лейтенант.
— Все на субботник! — провозгласил прапорщик. — Ленинского бревна не обещаем, но палки будут!
— Всех, что ли, забирать? — спросил младший лейтенант, глядя на хорошенькую незнакомку, все еще сжимавшую в кулачке письмо сестры.
— Всех, всех! — радостно разрешил Костя.
— И эту? — Милиционер явно колебался: уж очень не походила Ольга на «ночную бабочку».
— И эту! — Сутенер совсем развеселился. Он определенно заигрался: «не чуял поля», не соображал, какую беду кличет на свою никчемную голову.
Три шлюхи подхватили Ольгу под руки и потащили к дверям.
— Что вы делаете?.. Как вы смеете?!. — в растерянности воскликнула девушка.
— Новенькая? — деловито осведомился прапор.
— Новенькая, новенькая, — охотно закивал Костя.
— Ну, мы ее в четыре ствола вмиг обкатаем! — пообещал младший лейтенант.
В дежурной части отделения милиции царили покой и благодать. Никольский и дежурный по отделению майор Паршиков пили кофе из фаянсовых кружек.
На кружке Никольского красовался Жириновский, на кружке Паршикова — двуглавый орел. В углу старшина, помощник дежурного, злобно сопя, пришивал пуговицу к форменной тужурке.
— Не умеешь ты, Смирнов, с гражданами общаться. Учись у старших по чину, — назидательно отметил Паршиков и продолжал уже в лирическом ключе:
— Вот сегодня пришла дама, божий одуванчик, с котом на поводке и говорит мне: «Товарищ генерал…»
— Сослепу-то чего не скажешь, — пробурчал Смирнов. Никольский оценивающе осмотрел Паршикова и, дожевав бутерброд, высказался:
— А что, не похож? Как говорил дед Щукарь: «Лобик узенький, головка тыквочкой, ну, вылитый генерал!»
— Подлые выпады с презрением игнорирую! — отрезал майор и с достоинством вскинул голову: — И продолжаю цитировать даму: «Товарищ генерал, моего кота гнусные соседи решили отравить». Я спрашиваю: «Откуда вам это известно?» А она: «По взглядам. Я все по их взглядам прочитала». Я ей вежливо в ответ: «Заявление ваше принято, мадам. Спокойно идите домой. Вашего кота будут охранять лучшие бойцы нашего отделения». Она ушла и все довольны: дама довольна, кот доволен, я доволен. А ты, Смирнов? Ты этого пьяницу за грудки, и он тебя за грудки. Вот и сидишь, пуговицу пришиваешь.
Никольский допил кофе, потянулся и сладострастно произнес:
— Сейчас домой и в койку. А вы служите, Бога не забывайте.
И вдруг на мониторе появилось изображение пожилого гражданина в военной рубашке с медалью «Ветеран труда» на груди.
— Ну и денек у вас, товарищ майор, то кот на поводке, то общественник с медалью, — подначил старшина.
Паршиков нажал кнопку, загудел замок двери и в дежурку вошел суровый общественник.
— Ну, что тебе, Ермилов, от меня надо? — тоскливо спросил Паршиков.
— А ты мне вообще не нужен. Я вон к начальнику уголовного розыска! — строго кивнул ветеран на Никольского.
— Что скажешь, Андрей Сергеевич? — устало поинтересовался Сергей.
— На чердаке бомжи перестрелку устроили, — округлив глаза, почти шепотом сообщил Ермилов.
— Давно? — деловито осведомился Никольский.
— Час, наверное, как…
— Что же ты сразу не позвонил? — спросил Паршиков.
— Да чертов банк коммуникации свои ведет и нам кабель перерубил! — Пенсионер аж побагровел от возмущения.
— Ну, прибежал бы! — продолжал давить Паршиков.
— Ишь ты, прибежал бы! — передразнил Ермилов. — Мне своя жизнь тоже дорога. Переждал и пришел к вам. Действуйте!
— Дай фонарь, — обратился Никольский к Паршикову. — Мне все равно по пути. Загляну.
По замызганной лестнице Сергей добрался до чердачной площадки и остановился у приоткрытой двери. Принюхался.
— И вправду порохом пахнет… — констатировал он без особой радости.
Ермилов, отставший на пролет, самодовольно сообщил дополнительные сведения:
— Четыре выстрела было!
Никольский вытащил пистолет, передернул затвор, левой рукой включил фонарь, нагой распахнул дверь и крикнул:
— Всем стоять! Уголовный розыск!
Мощный фонарный луч сразу наткнулся на тело с простреленной головой, валявшееся у порога. А возле чердачного окна лежал второй участник перестрелки. Никольский направился к нему. Залитый кровью человек намертво сжимал в правой руке пистолет ПСМ. Сергей присел, пощупал у неподвижного мужчины пульс.
— Живой! — с радостным удивлением воскликнул Никольский и вдруг увидел вишневую книжицу, валявшуюся неподалеку. Поднял, развернул и ахнул по-русски:
— …твою мать!
Во дворе семиэтажного дома царил сущий автомобильный переполох: машины милиции, «скорой помощи» и ФСБ, застыв друг против друга, напряженно гудели моторами, будто собираясь бодаться.
Милицейский генерал Колесников и начальник местного отделения милиции подполковник Беляков с горестными лицами, как и положено в таких случаях, внимательно наблюдали, как из подъезда выносили носилки. Одни в труповозку, другие — в машину «скорой помощи». «Скорая» включила сирену и умчалась во тьму московских улиц.
Генерал вздохнул и обернулся к Белякову. Тот замер с покаянным лицом.
— Я уже полчаса здесь, а ты только что явился! — рявкнул Колесников. — А убийство на твоей территории!
— Я же с дачи, товарищ генерал! — виновато откликнулся подполковник.
— В городе надо жить! — продолжал отчитывать подчиненного Колесников.
— В городе мой начальник уголовного розыска, который первым прибыл на место преступления. И жизнь чекисту спас! — отрапортовал Беляков не без гордости.
— Спас, спас! — раздраженно повторил генерал. — Чувствую, повиснет на нас это дело как пудовая гиря! Где он, твой Никольский?
Сразу же за генеральской спиной откликнулись:
— Здравия желаю, товарищ генерал.
Генерал обернулся. Никольский был как Никольский: непонятно доброжелательный, улыбчиво приветливый.
— Чему радуешься, Никольский? — не понял Колесников. — Докладывай обстановку.
— Свидетель показал, что на чердаке этого дома приблизительно в двадцать три тридцать стреляли четыре раза… — начал рассказывать Сергей.
Вдруг словно ниоткуда возник Ермилов и радостно перебил Никольского:
— При осмотре оружия, найденного на месте преступления, нами установлено, что офицер ФСБ выстрелил из своего пистолета «ПСМ» один раз. Из «ТТ» убитого также произведен один выстрел. Судя по тому, что найдены одна гильза от «ПСМ» и три от «ТТ» следует: второй нападавший дважды стрелял в фээсбэшника и скрылся.
Сергей умолк: больше докладывать было нечего.
— И что ты думаешь, Никольский? — уныло поинтересовался Колесников.
— Не над чем пока думать, — пожал плечами Сергей.
— Начинай копать, — без энтузиазма посоветовал генерал. — Куда деваться…
Вдруг оба разом примолкли, увидев, что от подъезда к ним приближается высокий подтянутый человек средних лет. Человек подошел, представился:
— Полковник ФСБ Меньшиков. Здравствуйте, товарищ генерал, приветствую вас, товарищ подполковник. Хочу вас огорчить: это дело мы забираем себе.
Непроизвольная радостная улыбка возникла на лице Белякова.
— И труп тоже? — с надеждой спросил он.
— И труп тоже.
— Вот огорчил так огорчил! — усмехнулся Колесников. — Мы-то уже совсем было отличиться собрались.
— Значит, не повезло вам! — сказал полковник и напоследок обратился к Никольскому: — Сергей Васильевич, не в службу, а в дружбу, рапорт бы к завтрашнему утру, а?
— Будет сделано, Юрий Николаевич! — заверил его Никольский.
Полковник откланялся и ушел.
— Быстро вы с ним спелись, — заметил генерал, окинув подчиненных начальническим взором. — Ну, что ж, нет трупа — нет дела…
Подавив облегченный вздох, Колесников направился к своей машине. И тут Беляков заметил торчавшего все время рядом с ним Ермилова.
— Тебе что здесь надо?! — почему-то рассердился подполковник.
— Могу понадобиться, — солидно сообщил ветеран.
— Жене понадобишься. Иди! — приказал Беляков. И обернулся к Никольскому: — Баба с возу — кобыле легче. Во повезло! Недаром мне кот приснился.
— На поводке? — перебил Сергей с усмешкой.
— Почему на поводке? — опешил Беляков и взглянул на майора с некоторым превосходством. — Кот! Жена сказала — к приятной неожиданности.
— Я спать пойду, — сказал Никольский.
— Заслужил. Спи спокойно, дорогой товарищ, — Беляков даже похлопал Сергея по плечу.
Вот и эта ночь прошла… Начинался новый день. Никольский прищурился, глядя на низкое солнце, закурил и пошел вдоль Патриарших. Мимо молодых мам с колясками — ранних птах, выгуливающих своих птенцов, мимо бессонных пенсионеров, устроившихся на парковых скамейках, мимо закрытых еще палаток… Сергей просто прогуливался по Москве — прогуливался с удовольствием.
Он не спешил, не хотелось спешить. Хотелось идти, не думая ни о чем, и рассматривать пробуждавшийся город. Его город.
Но всему хорошему приходит конец. Вскоре Никольский оказался рядом с отделением милиции, где проходила его нелегкая служба, и вошел туда, подавляя вздох сожаления.
— Сережа, — буднично, будто и не расставались на ночь, сказал ему уже переодевшийся в штатское, отдежуривший майор Паршиков, — Беляков уже копытом бьет. Тебя заждался.
— А что у него? — тотчас насторожился Сергей. Он разом преобразился, словно боевую стойку принял.
— Бабу сильно избитую подобрали, — Паршиков поморщился и добавил в сторону, как бы самому себе. — Вонючее дело…
— Потерпевшая здесь? — быстро спросил Никольский.
— Нет. Уже в больницу отвезли.
— Ничего себе денек начинается, — заметил Сергей и направился к лестнице на второй этаж. Мимо Никольского, бурно здороваясь с ним, пробежали трое в бронежилетах, потом навстречу попалась и уступила дорогу девица в погонах с папкой в руках, а у дверей в комнату оперативников Сергей заметил Лепилова, вскинувшего ладонь в приветственном жесте.
Беляков пил кофе из кружки с портретом Аллы Пугачевой. Увидев изображение любимой певицы, Никольский довольно умело спел из ее репертуара:
— Делу время, делу время, да-да-да-да-да-да-да-, а-а-а поте-ехе час!
— Именно, — сказал Беляков и отставил кружку на маленький столик. — И дело по тебе, потому что дело деликатное. Чего стоишь-то? Ты садись, садись! Кофе хочешь?
— Уже, — сказал Никольский, усаживаясь. — Раз деликатное, значит, отказняк нужен?
— Именно, — подтвердил Беляков. Понравилось ему слово «именно».
— И кто пострадавшая? — осведомился Сергей не без иронии.
— Алифанова Ольга Петровна, — начал рассказывать подполковник. — Патрульная группа подобрала ее на Малой Бронной. Паршиков хотел ее сразу в больницу задвинуть, вызвал «скорую», а она ни в какую: пока, мол, заяву не примите, никуда не поеду. Утверждает, что ее… менты насиловали. Тут и «скорая» на Паршикова насела: мол, будете тянуть — будете и за последствия отвечать. Пришлось заяву принять.
— Проститутка? — вяло поинтересовался Никольский.
— Какая проститутка! — Беляков сделал большие глаза. — Референт-переводчик «Горбачев фонда». Интеллигентная симпатичная барышня. И ты у нас интеллигент. Вот и договоритесь.
Больница была как больница. Двенадцать этажей, длинные коридоры, в коридорах койки с не поместившимися в палаты пациентами… Врач, без доброжелательности встретивший Никольского, взглянул на него угрюмо и спросил:
— А вам, собственно, какое до нее дело?
— Самое прямое, — Никольский достал удостоверение. Доктор внимательно изучил документ.
— Ну что же, хочу вам сообщить, что она не только сильно избита, но и зверски изнасилована, — говорил медик жестко, и глаза его оставались холодными, колючими. — Надругались над ней ваши коллеги группой, господин начальник уголовного розыска.
— Будьте добры, подготовьте мне медицинское заключение, — вежливо попросил Никольский. — И разрешите мне поговорить с пострадавшей.
…В отдельном боксе, опершись о спинку кровати, сидела женщина, возраст которой трудно было определить.
— Здравствуйте, — сказал Никольский. — Я начальник уголовного розыска 108 отделения милиции, в которое вы были доставлены. Я бы хотел подробно выяснить все обстоятельства нападения на вас.
— И изнасилования, — добавила за него женщина, пытаясь иронически усмехнуться. — Только эти обстоятельства вряд ли вас устроят…
…В кабинете Никольского собрались все шесть оперативников и дознаватель. Хозяин кабинета обвел взглядом присутствующих и приступил к их опросу:
— Я пригласил вас, граждане сыщики, чтобы прояснить все обстоятельства дела весьма вонючего, — для начала заявил Сергей голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Лепилов!
Миша Лепилов встал, откашлялся.
— По упомянутому пострадавшей адресу действительно находится агентство по трудоустройству фотомоделей и манекенщиц, — доложил он. — А по моим оперативным данным — крыша для крутого сутенера, некоего Константина Андреевича Кузьмина, 1969 года рождения, прописанного по адресу… — Миша назвал адрес.
— «Форд», бортовой номер два ноля ноль сорок два, принадлежит шестому батальону ППС, экипаж сменный, шесть человек. Вчера машина на улицах не работала. Экипаж состоит из трех прапорщиков, младшего лейтенанта и двух старшин. Вот их фамилии.
Шевелев положил список на стол.
— Климов, говорил с проститутками? — спросил Никольский.
— Говорил, — ответил флегматичный Климов. — С ними же говорить — что не говорить. Все в отказе.
— Климов, плохо давишь! Прессуй их, шалав, прессуй! — Сергей сердился: дело действительно дурно пахло. — Лепилов, глаз не спускай с этого Кузьмина! Вешняков! — Встал самый солидный оперативник. — Тебе сутки на выяснение, когда и по какой визе выехала в Турцию двоюродная сестра потерпевшей — Алифанова Татьяна Владимировна. Шевелев, у тебя жена где работает?
— Вы же знаете, Сергей Васильевич, — удивился Шевелев. — В управлении кадров ГУВД.
— Чтобы завтра у меня личные дела всей этой шестерки были здесь! — Никольский хлопнул ладонью по столу. — Только скажи Вале, чтобы аккуратненько все сделала. А то спугнем… Вопросы?.. Нет?.. Все свободны.
Выворачивая плечевые и тазобедренные суставы, двигались по маленькой сцене трое обнаженных молодых людей и три девы в хитонах.
Проделывали они это для того, чтобы в натуре повторить изображение хоровода на древнегреческих амфорах. А передвигались нарочито замедленно, осуществляя кинематографический трюк — рапид. Зрелище было, конечно, изысканное, но малоубедительное.
Режиссер, сидевший за столиком, поднял руки над головой и три раза хлопнул в ладоши. Хоровод подошел к рампе.
— Дорогие вы мои, — проникновенно приступил к выволочке художественный руководитель, — поймите же, наконец, что вы еще не персонажи «Эдипа», вы, все вместе, — сон, пришедший к нам из глубины веков. Вы — наша генетическая память, черт бы вас всех побрал. Сначала!
Молодые люди опять принялись корячиться в хороводе.
Изнемогавший от желания закурить Никольский больше терпеть не мог. Щелчок электронной зажигалки в благоговейной театральной тишине был подобен выстрелу. Режиссер вскинулся, будто пуля попала в него, вздернул брови, развернулся на вертящейся табуретке, узнал посетителя и возгласил с фиоритурами:
— Господи, как у Арто: смотрите, кто пришел! Девочки, мальчики, нас навестил легендарный сыщик Сергей Никольский. Так давайте поприветствуем его! — Он зааплодировал. Захлопали и девочки с мальчиками. За что были вознаграждены резким начальственным приказом: — Перерыв!
— Экспериментирую помаленьку, — улыбаясь, кивнул режиссер. — Но признаюсь тебе по-приятельски: на событие столичного театрального сезона данная постановка не претендует.
— А почему ты, Аркаша, на афишах — Адам? — не без сарказма поинтересовался Сергей.
— Для того, чтобы это узнать, ты и пришел к нам в театр, да? — хохотнул режиссер. — Аркадий Горский — это почти Аркадий Вольский. А я в политику не лезу.
— И Адам — наипервейший из первых! — пришла очередь хохотнуть Никольскому.
— Все-таки какого хрена ты к нам забрел? — Хитрованская улыбка не сходила с лица Адама.
Ответить Никольский не успел: подошла, закутанная поверх хитона в халатик, одна из дев, поморгала зелеными глазами и высказалась торжествующе:
— А я вас знаю, знаменитый сыщик!
— Откуда, если не секрет? — Никольский деву не узнавал.
— Я после Щуки полгода, до тех пор, пока меня Адам Андреевич не пригласил, в продуктовом павильоне на Малой Бронной продавщицей работала, — пояснила прелестница. — И вы к нам иногда за пивом забегали.
— Точно. Теперь и я вас припомнил! — обрадовался Сергей. А обрадовало его то, что хорошенькая девица знакома с ним не как потерпевшая или, упаси Бог, правонарушительница. Значит, к криминальному миру девочка отношения не имеет. Это вдохновляло.
— Наш хозяин предупреждал: неприкормленный, мол, милиционер! — продолжала зеленоглазка, с показной наивностью хлопая длиннющими ресницами.
— Неприкормленный — это хорошо или плохо? — строго поинтересовался Никольский. Впрочем, строгость его была такой же наигранной, как и наивность зеленоглазки.
— Вообще-то хорошо, — улыбнулась девушка. — Но для беспатентной торговли — плохо.
Для режиссера разговор без его участия был неприемлем! Он сперва поерзал на своей табуретке, потом пару раз кашлянул и наконец вмешался:
— Сережа, перерыв у нас — десять минут! Коротко, исчерпывающе, ярко отвечай: что тебе от нас надо?
— Да уж не знаю, как и начать… — помялся Никольский и опять перевел взгляд на девицу.
— Он в нашем классе отличником был, — сказал Адам Горский и добавил объективности ради: — А я троечником. Вот так-то жизнь складывается, Анюта.
Анюта смотрела на Никольского и непонятно улыбалась.
— Анюта, значит. Очень приятно, — Сергей слегка поклонился. — А вы, простите, только в античной классике играете?
— Обижаете, — нарочито серьезно ответила Анюта и тут же вызывающе улыбнулась: — Я все могу. И даже Элизу Дулитл.
— А Настю можете? — быстро спросил Никольский.
— Какую Настю? — удивилась Анюта.
— Из пьесы Максима Горького «На дне»…
Беляков стоял у окна и привычно разглядывал улицу.
— Разрешите? — вежливо дал знать о себе вошедший Никольский.
— В театре был, — невинно сообщил Никольский. — На репетиции.
Беляков посопел в размышлении: спрашивать или не спрашивать о цели столь необычного визита? Счел, что это ниже его достоинства, и совсем уже строго приступил к делу:
— Прочитал я твои бумажки, хоть в одном повезло: слава Богу, что не наши. Оформляй чин чином материалы в Управление. Пусть там с этими говнюками… разбираются.
— А сутенер Константин Кузьмин?! — возмутился Сергей.
— Что Константин Кузьмин, что Константин Кузьмин?! — разъярился вдруг Беляков. — Занимайся им, если хочешь!
— Хочу, да вряд ли смогу. Руки коротки, — Никольский прошел наконец к столу и уселся в кресло, вынудив Белякова тоже сесть на рабочее место.
Подполковник с неприкрытой тоской посмотрел на своего начальника угрозыска.
— Ну что ты на меня давишь? — спросил он чуть ли не жалобно.
— Разве я давлю? — притворно удивился Никольский.
— Давишь, давишь, — вскричал Беляков горячо. — И ежу понятно, что если разделим дело, твой Кузьмин со своими проститутками уйдет в отказку, и без тех ментов ты хрен чего докажешь!
— Умно рассуждаете, Виталий Петрович, — похвалил начальника подчиненный.
— Иногда надоедает дураком прикидываться, — признался Беляков.
— А зачем вообще прикидываться? — полюбопытствовал Сергей.
Это действительно проходило как-то мимо его разумения. Тем более что знал Никольский: Беляков — далеко не дурак.
— Ой, дорогой, недопонимаешь! — будто бы даже засуетился подполковник. — Этим только и держусь много лет. Подчиненный дурак для начальника — маслом по сердцу: смотрит на дурака и думает: ну до чего же я умный, и покажу я тебе, долдон, как надо работать! И работает не за страх, а за совесть, доказывая свое превосходство и себе, и мне. Вот так и живу, Сережа: сверху не капает, а снизу греет.
— По-моему вы, Виталий Петрович, излишне откровенны со мной, — покачал головой Никольский.
— В самый раз, — Беляков встал, опять подошел к окну, сказал не оборачиваясь: — Я сегодня рапорт подал.
— Уходите? Окончательно решили? — уточнил Сергей.
— Окончательно… — вздохнул подполковник.
— Так чего же вы тогда боитесь до конца дело с этими подонками раскрутить?! — азартно воскликнул майор.
— Не за себя боюсь… — Беляков снова вздохнул. — За тебя. В большую заваруху можешь попасть, уж поверь мне…
— Поверил, но все-таки давайте не будем передавать дело, — настоятельно попросил Никольский. Очень он боялся, что в Управлении дело нарочно развалят, и сволочи в погонах отделаются легким испугом. Честь мундира, будь она неладна… А ведь бандит в милицейском мундире куда опаснее обычного блатняка, поскольку мнит себя неприкасаемым. Наказать такого — дело чести любого настоящего мента, считал Никольский.
— Нет еще… — сожалеюще произнес Сергей. — Но нашел, где можно копать! — с энтузиазмом добавил он.
На сценической площадке уютного ресторана под лирическим названием «Москва майская» кипела жизнь. Здесь выступал в сопровождении небольшого оркестрика, подыгрывая себе на ностальгическом аккордеоне, изящный, непонятного возраста певец. Он исполнял неувядающий хит прежних лет:
— Когда простым и нежным взором.
Ласкаешь ты меня, мой друг,
Необычайным цветным узором
Земля и небо вспыхивают вдруг…
Аккордеон издал рыдающий финальный звук, и певец склонил в ожидании голову. Он, вероятно, был фокусником, потому что в то же мгновение неизвестно откуда зазвучали куранты, выводившие песню «Москва майская»: «Утро красит нежным светом…» Певец — звали его Виктором — поднял голову, обаятельно улыбнулся и объявил:
— Дорогие гости, небольшой перерыв.
Вместе с оркестрантами он прошел за кулисы. У входа в закуток остановился и сказал пианисту:
— Оскарчик, я отвалю минут на двадцать. Если малость задержусь, сбацайте что-нибудь без меня, а?
— О чем речь, Витя! — заверил его пианист.
…За столом, покрытым клеенкой, на кухне, обставленной случайной мебелью, сидел Никольский. Певец Витя стоял перед ним.
— Ну? — требовательно и односложно спросил Никольский.
— Пить хочется, нет сил… — Виктор не спешил выкладывать имевшуюся у него информацию: он знал себе цену.
— В холодильнике посмотри, — буркнул Сергей недовольно.
— Что у этого жлоба-хозяина в холодильнике может быть, кроме четвертинки и соленых огурцов? — Витек все же открыл древний холодильник «Саратов» и с восторженным криком извлек початую четвертинку. — А что я говорил?!
— На подоконнике банка с грибом, — подсказал Никольский.
— Я эту мочу из-под медузы и в детстве не пил, — отверг предложение Виктор и, взяв из сушилки кружку, напился из-под крана.
— Утолил жажду? — вежливо поинтересовался Никольский. — Виктор подтверждающе кивнул. — Узнал, кто девок в агентство Кузьмина вербует?
— На твоей территории, Васильевич, взвод мамок и батальон шлюх. Попробуй найди, — стукач явно набивался на похвалу.
— Но ты же нашел, — поддержал его игру Сергей.
— Но это же я! — Виктор.
— Цена твоя, Витя, известна — за то и ценю! — с усмешкой скаламбурил Никольский.
— Эх, Сергей Васильич… — притворно вздохнул певец. — Ну да ладно… Так вот, мамка эта — Галина Приходько по кличке Люська Бык. Теперь она «Советскую» держит… Тебе больше от меня ничего не надо? А то мне петь пора.
— Пой, ласточка, пой! — разрешил Никольский.
…У ресторана «Центральный» Сергей свернул за угол и у входа в ресторан остановился. На другой стороне переулка находилось открытое кафе. За одним из столиков серьезная дама с потугой на респектабельность чинно пила кофе из маленькой чашки. За соседним столиком вольно расположились два здоровых парня, без удовольствия пивших «кока-колу».
— Как успехи, Люся? — спросил Никольский, усаживаясь напротив дамы.
— Ого! Здравствуйте! Уголовный розыск гуляет?! — вроде даже обрадовалась Люся.
— Отошли своих. Поговорить надо. — Сергей не поддался на ее тон. Держался жестко, холодно. Не любезничать с бандершей пришел сюда майор…
Парни за соседним столиком оторвались от банок и, как по команде, посмотрели на Люсю.
— Погуляйте, мальчики, — ласково скомандовала она и, проводив их взглядом, спросила: — Случилось что, господин начальник?
— Случится, — заверил ее Никольский голосом, не обещавшим ничего хорошего. — Ты Кузьмину телок поставляешь?
— И что? — Люська независимо повела плечами.
— Я тебе девочку привезу, а ты ее вместе со своими мочалками Кузьмину на следующий субботник отправишь. — Сергей говорил тоном приказа.
— Не пойдет по-вашему, шеф, — покачала головой женщина.
— Почему же? — прищурился Никольский.
— Костя — беспредельщик, он и фейс расписать может, — Люська неловко пыталась развязностью замаскировать страх.
— Боишься его? — усмехнулся майор.
— Боюсь, — призналась «мамка».
— Тогда внимательно выслушай меня, Галина Остаповна Приходько. — Теперь в голосе Сергея звучала неприкрытая угроза. — Насколько я помню, ты прописана в заграничном городе Мариуполе, а живешь в кинематографическом доме на улице Усиевича города Москвы. Так вот, мы сейчас поедем к тебе, и там мои ребята в момент найдут и патроны, и наркотики, и краденые вещи. Ты не Костю, а меня должна бояться.
— Не по понятиям живете, Сергей Васильевич, — попробовала возмутиться Люська, суматошно обдумывая, как поступить.
— А у меня свои понятия, — отрезал Никольский. — Я тебя предупредил. Выбирай.
Галина Остаповна Приходько старалась держать марку. Но недолго у нее это получалось. С застенчивой девичьей улыбкой, с кокетливостью проститутки прожженная «дама полусвета» пробормотала:
— Ну, как откажешь такому обходительному кавалеру…
Никольский встал и сказал на прощание:
— Ариведерчи, Галина Остаповна!
Ночь, глухая ночь накрыла Москву. Улицы обезлюдели, и только на бульварной скамейке сидел одинокий, хорошо одетый господин. Вольно сидел, слишком вольно и для нынешних времен чересчур беззаботно. Досиделся: из тьмы явились трое.
— Мужик, закурить не найдется? — спросил один из гопников.
— Не найдется. Не курю, — ответил господин. Звали господина Алексей Тарасов, и он имел основание не бояться ночной Москвы.
— Тогда выложишь сотню баксов. — Второй гопник протянул к Тарасову огромную ладонь.
— Их заработать надо, — спокойно ответил Алексей.
— А мы отнимаем. Гони деньги и часы, — прогнусавил третий.
— Может не надо, а? — как бы засомневался Тарасов. Затем извлек из-за пояса пистолет и передернул затвор.
— Ты что, ты что, мужик? — заверещал главный из гопников, и троица кинулась бежать, на ходу чуть не сбив с ног могучего мужчину. Тот посмотрел им вслед и рассмеялся.
— Нехорошо молодых людей пугать, господин Тарасов, — сказал он, подойдя к Алексею.
— Молодых разбойников, — поправил Тарасов. — Зачем звал, Авила?
— Он же еще десять дней должен на Ямайке загорать! — едва не закричал Тарасов, разом забыв о своей крутости и респектабельности.
— Как видно, заскучал… — скривился Авила.
— А он просечь насчет фээсбешника не мог? — спросил Алексей встревоженно.
— От кого? — пожал плечами бандит.
— Меня этот хренов исполнитель беспокоит, Колян.
— Пусть он тебя уже не беспокоит, — Авила поморщился. — Коляна уже нет — утоп, несчастный. Сейчас, может, к Коломне подплывает…
— Сурово ты с ним… — Алексей даже поежился.
— Деваться было некуда. — Бандит опять пожал плечами. — А на тебе — Костя Кузьмин. Смотри, чтобы он не прокололся.
— За него я спокоен. Но следить буду. — Тарасов встал. — Разбежались, Авила.
—
Никольского принимал бывший сослуживец, а ныне директор охранного агентства «Меркурий» Иван Баранец. Принимал он Сергея в кабинете, обшитом драгоценным светлым деревом, сидя за обширным сверкающим столом, под портретом, изображавшим его самого в форме милицейского подполковника. А Никольский полулежал в удобнейшем финском кожаном кресле.
— Ну, допустим, дам я тебе это все, — рассуждал директор агентства. — А ты знаешь, сколько стоит прокат аппаратуры?
— Не знаю и знать не хочу, — беспечно отозвался Никольский.
— Это как же? — удивился Баранец.
— А вот так, — Никольский развел руками. — Денег у нас нет и в обозримом будущем не предвидится.
— У кого, у вас? В ментуре или у тебя лично? — уточнил Иван.
— В ментуре и у меня лично! — отчеканил Сергей.
— Ментуре ничем помочь не могу, — отрезал Баранец. — А ты, Сережа, по жизни можешь красиво подняться.
— Куда и на сколько? — осведомился Никольский.
— Тонны на три баксов. Иди ко мне начальником оперативного отдела, — предложил Иван.
— А что же не в замы? — улыбнулся Сергей.
— Должность зама уже сговорена… — Иван напустил на себя некоторую таинственность.
— С нашим Беляковым, что ли? — рассмеялся Никольский.
— Просек фишку! — восхитился Баранец. — Поэтому я тебя и зову.
Теперь пришло время Сергею возмутиться:
— Да каких ты еще бабок от нас хочешь?! Мы для тебя такой кадр вырастили! Мы тебе — зама, а ты нам аппаратуру. По рукам?
— Знал бы, что ты меня так опустишь, в бега бы рванул! — не без восхищения воскликнул Иван.
— Ванечка, я тебя уговорил? — ласково поинтересовался Никольский.
Баранец слегка развернулся на вертящемся кресле, посмотрел на свое изображение в милицейской форме и сказал грустно:
— По капле выдавливаю из себя мента, но никак не выдавлю. Пейте мою кровь, рвите мое нежное тело!
Никольский быстренько поднялся.
— Так я аппаратуру забираю?
— Только с техником! Вам, косоруким, ноу-хау доверить не могу! — окончательно сдался Баранец.
— Ох, какой ты молодец, Ваня! — восхитился Никольский уже с порога. — И правильно, что вместо Дзержинского свой портрет повесил. Куда ему до тебя!
В своем кабинете Никольский проводил внеочередной начальственный разгон. Отдел в полном составе виновато слушал:
— И что же у вас в сейфах? Кастеты, выкидухи, газовые пистолеты! Вы что, пацаны? Вместе с делами вперемешку всякие «плейбои» валяются. А на стенах что? Голые бабы, Шварценеггеры, Ван Даммы. Беляков подал рапорт об уходе. Значит, жди проверки. Хорошо, если из округа, а то и из главка…
Открылась дверь, в кабинет вошел Котов и перебил Никольского.
— Здорово, сыщики! — затем обернулся к Сергею. — Не помешал?
— Помешал, — ответил тот. — Но я уже заканчиваю. Все ясно? Тогда действуйте. Через полчаса проверю. Все свободны.
Сыщики удалились. Котов устроился напротив Никольского и спросил:
— Знаешь, зачем я к тебе пришел?
— Конечно, знаю. Выпить! — немедленно отреагировал Сергей.
— Угадал. А по какому поводу? — прищурился Котов.
— Сейчас выясним. — Никольский прошел к двери, закрыл ее на ключ и направился к холодильнику.
Вскоре на письменном столе уже стояли бутылка «Смирновской», тарелка с салом, тарелка с нарезанной черняшкой, стаканы. Никольский разлил. Выпили. Помолчали.
— Я из МУРа ухожу, Сережа, — сказал Котов.
— Уходишь или уходят? — насторожился Никольский.
— Ухожу… — вздохнул Котов. — Плачу, но ухожу. Квартиру мне обещали. Мы ведь до сих пор втроем в однокомнатной маемся.
— Где же теперь квартиры дают? — поинтересовался Сергей.
— У вас, — не очень внятно пояснил Слава.
«У нас? — подумал Никольский. — Где это у нас? Неужели?..»
— Не понял я тебя что-то, Слав. Растолкуй убогому, — попросил Сергей.
Котов помялся немного, а затем рубанул с милицейской прямотой:
— Я вместо Белякова, Сережа!
«Значит, все я правильно понял, — мысленно похвалил себя Никольский. — Ну что ж… Это лучше, чем если бы прислали какого-нибудь „варяга“. Котов, по крайней мере, опер грамотный». А вслух сказал:
— Не знаю, Слава, радоваться за тебя или сочувствовать.
— Да я и сам не знаю, — махнул рукой Котов. — Наливай!
Они чокнулись.
…Никольский совершал обещанный обход. Ребята сориентировались быстро. В комнате Шевелева и Лепилова на стене вместо голой бабы была пришпилена кнопками репродукция серовского портрета артистки императорских театров Марии Ермоловой. Во второй вместо Ван Дамма — перовское «Чаепитие в Мытищах», в третьей — васнецовская «Аленушка».
Здесь уж Никольский сдержаться не мог, попытался догадаться:
— Вешняков, а у Климова что? «Три богатыря», наверное?
Лебеди торжественно плавали по Патриаршим, Анюта откровенно любовалась ими, а Сергей исподтишка любовался самой девушкой. Хороша была зеленоглазка, чего уж там…
— Аркашка очень орал? — для порядка поинтересовался Никольский.
— Адам Андреевич не орет, он темпераментно огорчается, — поправила Анюта, но, подумав, сама себя опровергла. — Хотя, если по-честному, орал, конечно.
— А ведь мы с ним договорились, — укорил Сергей отсутствующего приятеля. — Все такой же Аркаша, не может без фейерверка.
— Он не вообще орал, а из-за меня, — пояснила девушка. — Во-первых, потому, что, как ему показалось, я бездарно изображала охрипшую. А во-вторых, в этом спектакле зритель ходит на меня.
— Ходит на меня?.. — Никольский бросил хитрый косой взгляд на Анюту. — Если не в переносном значении… то не совсем понятно.
— Вы язва, — констатировала Анюта, — а я зато — замечательная артистка.
— Не буду спорить, — поспешил согласиться Никольский.
Не поверила ему Анюта и высокомерно продолжила:
— И это я сегодня докажу.
— Буду только рад, — ответил Сергей сдержанно.
Сам он не спешил предсказывать успех сегодняшнего мероприятия: боялся сглазить. Ибо роль предстояла Анюте, может, и не столь уж трудная, но крайне опасная. Смертельно опасная…
— Мне переодеться надо и подгримироваться слегка, — сказала Анюта. — Где это можно сделать?
…В отделение проникли через черный ход. По лестнице поднялись на цыпочках. Никольский ключом открыл дверь своего кабинета.
Анюта критически оглядела помещение, кинула туго набитый пластиковый пакет на милицейский стол и требовательно спросила:
— А зеркало где?
Никольский порылся в ящике стола и достал складное зеркало (для бритья в кабинете в экстренных случаях).
— Не богато, — констатировала Анюта. — А теперь исчезните минут на десять.
Никольский ушел. Анюта села на его место, поставила перед собой зеркало, оценивающе рассмотрела свое изображение.
…Помаявшись в коридорах, Никольский посмотрел на свои наручные часы и негромко, вежливо постучал в дверь своего кабинета.
— Заходи! — разрешили ему из-за двери.
Никольский вошел.
Его встретило «небесное создание» в почти ничего не прикрывавшей мини-юбчонке, переливавшейся дешевым блеском, в черной трикотажной кофточке с вырезом до пупа и в замшевых сапогах чуть ли не до юбчонки. А между юбчонкой и сапогами вились немыслимые узоры малиновых колготок. И над всем этим пестрело яркой боевой раскраской личико юной дешевой проститутки.
— Как насчет познакомиться? — осведомился Никольский.
— Та ж, вы старый! — отмахнулась девушка, умело копируя украинский говор.
Никольский без слов протянул ей дешевого шика сумочку, в которую и положить-то особо ничего нельзя.
— Дарю. Но с условием никогда с ней не расставаться. С трепетным восторгом приняла подарок юная проститутка.
— Ой, спасибо ж вам, дядечку!
…Все так же сидела в открытом кафе солидная дама Люська Бык, аккуратно кофе пила, изящно покуривала. Правда, ее свита за соседним столиком увеличилась более чем вдвое: рядом с парнями устроились три девицы, безнадежно пытавшиеся казаться благопристойными.
Люська посмотрела на свои золотые часики и позвала:
— Денис!
Подошел дылда Денис.
— Я пойду агента с новенькой встречать, а ты тут посмотри, — распорядилась бандерша.
Люська спустилась к Петровке и остановилась на углу. И почти тотчас же рядом с ней остановилась кургузая «Ока». Распахнулась дверца, и на тротуар выпорхнула юная ночная бабочка, которая, радостно оглядевшись, объявила:
— Ось мы и приехалы!
— Откуда ты, шустрая такая? — спросила Люська. Бабочка подозрительно зыркнула на нее и ответила настороженно:
— Мы с Полтавы.
— Соотечественница, значит, — отметила Люська. — Устроим им карнавал с маскарадом, а, соотечественница?
— А ты веселая, Люська, — сказал Никольский. Он уже был рядом: лицо строгое, глаз взыскующий. — С чего бы это?
— Отыграться хочу, Сергей Васильевич, за все отыграться! — с какой-то бесшабашной отвагой отчаяния выдала Галина.
— Только не со мной играй, Люся! — предупредил Никольский с нажимом. — Что говорил тебе, хорошо помнишь?..
По лестнице грохотали кованые тяжелые башмаки. Здоровенные мужики в камуфляже после инструктажа бегом спускались в дежурку. Спустились компактной толпой и разом заполнили не предназначенное для таких сборищ помещение. Гремели, звенели, громко переговаривались.
— На улицу, на улицу, ребята! — не то приказал, не то попросил Паршиков. — Мне же работать, а вы тут такую тесноту устроили!
— В тесноте, да не в Бутырке, — мрачно высказался омоновский командир и спросил своих. — Готовы? По коням!
—
…Чуть в стороне от подъезда дома, в котором располагалось учреждение Константина Кузьмина, стоял светло-серый микроавтобус с зазывно яркой подписью через весь бок «Пицца на дом». Но пиццы внутри и не предполагалось: в салоне мерцали таинственные огни загадочной аппаратуры, щелкал тумблерами серьезный техник из охранного агентства, видеооператор-эксперт готовил камеру к съемке. Никольский, Климов и Шевелев, угнетенные сложностью и недоступностью технических манипуляций, скромно наблюдали за процессом в полном бездействии. До поры до времени.
К подъезду подкатил автомобиль «Вольво».
— Снимай! — приказал эксперту Никольский.
Растопырив руки, Кузьмин шутейно загонял в подъезд четырех девочек.
— Объект прибыл? — спросил техник.
— Да, — подтвердил Никольский.
— Проверяем, — известил ментов чудо-техник.
В салоне возник шум лифта. Затем послышалось натужное хихиканье девиц и голос Кузьмина:
— Приехали, мочалки!
До ментов донесся скрежет ключа в замочной скважине и щелчок выключателя.
…При ярком свете Кузьмин впервые по-настоящему рассмотрел юную полтавчанку и удовлетворенно отметил:
— Ты ничего, новенькая. Тобой особо заняться нужно. Хочешь за границей фотомоделью работать?
— Хиба це можно?! — притворно ахнула Анюта.
… — Хиба, хиба, — голос Кузьмина передразнил новенькую в салоне микроавтобуса. — Раз сказал, значит, можно!
— Вот сучонок! — с веселой злобой сказал Никольский.
— Подъехал милицейский микроавтобус с номером два ноля ноль шестьдесят два на борту, — бесстрастно сообщил оператор.
— Снимай! — приказал Никольский.
…Младший лейтенант и прапорщик бойко выскочили из «рафика» и деловито вошли в подъезд…
— Ну, а сегодня, новенькая, на субботник поедешь, — звучал кузьминский голос. — Делай там все, что скажут. Не измылишься.
Раздался дверной звонок. Кто-то кинулся открывать. В дверях стояли жизнерадостные менты.
— Все на субботник! — выкрикнул свой традиционный лозунг прапорщик. — Ленинского бревна не обещаем, но палки будут!..
…Два мента и четыре девицы вышли из подъезда и уселись в милицейский «рафик», который тут же рванул с места…
Никольский быстро сказал в переговорник:
— Лепилов, мы за ними. Берите этого гада!
Костя Кузьмин готовился к ночной «светской» жизни. Он поправлял галстук-бабочку у зеркала, когда с грохотом распахнулась входная дверь. В квартиру ворвались Лепилов с омоновцами. Лепилов с ходу врезал Косте в челюсть. Тот кулем рухнул на пол. Омоновцы навалились на сутенера сверху. Щелкнули наручники. Первая часть операции завершилась удачно…
Кузьмина вывели из подъезда и усадили в милицейский «газик». Из стоящего неподалеку «Мерседеса» наблюдали эту картинку Авила и Тарасов.
— Хороши бы мы были, если б, не осмотревшись, туда полезли, — сказал Тарасов, а Авила философски отметил:
— Запалили твоего Костю, с обоих концов запалили.
— За ними! — распорядился Тарасов.
Ехали недолго: «газон» притормозил у 108-го отделения.
— Знакомые все лица, — констатировал Тарасов. — Те же и Никольский. Ах, Серега, Серега!
— Что делать будем, Леша? — спросил Авила.
— А ты не знаешь! — огрызнулся Тарасов.
У дверей больничной палаты врач сказал полковнику Меньшикову:
— Час тому назад майор Кольцов пришел в сознание и сразу же попросил, чтобы вы приехали.
— Как он, Валентин Петрович? — озабоченно и даже как-то робко поинтересовался суровый фээсбэшник.
— Касательное ранение шеи, и если бы не титановый портсигар, то вторая пуля… — Доктор удрученно покачал головой. — В общем, тяжелая контузия. Слаб, но скоро будет в порядке.
Полковник Меньшиков рассматривал смятый пулей портсигар, который он взял с прикроватной тумбочки.
— Это тебе наши ребята из Королева подарили? — спросил полковник.
— Ага, — попытался кивнуть раненый и сразу сморщился от боли.
— Считай, они тебе жизнь спасли, Олежек! — утешил его Меньшиков. — Что ты делал на чердаке?
Олег набрал воздуху в грудь и отрапортовал четко, как на докладе в кабинете у начальства:
— Мой агент Лукин сообщил, что на чердаке этого дома под окнами спрятаны два килограмма героина, за которым должны прийти следующим утром. Героина там не было. Думаю, что он специально меня подставил.
— Кто он? — резко спросил полковник.
— Кузьмин Константин Андреевич. Телефон 229-20-03…
…Милицейский «рафик» под номером 00062 пристроился у низкого здания, над которым дугой светилась надпись «Физкультурно-оздоровительный центр». А за «рафиком» стояли микроавтобус «Пицца на дом» и машина ОМОНа.
В салоне микроавтобуса орали «нанайцы»:
Ну что ж, хорошая поехали кататься!
От пристани отчалил теплоход…
И звучали голоса, распалившихся ментов:
— Девки, слушай мою команду! Скидывай бикини!
— Живее, живее, мочалки!
— А новенькую сквозь строй!
Никольский рявкнул в переговорник:
— Захват!
Омоновцы ворвались в здание, кувалдой выбили железную дверь и рванулись в спортзал. Командир повел автоматом и приказал мощным басом:
— Всем лежать!
Полуголые менты и проститутки под автоматными дулами покорно улеглись на маты. Неторопливо вошел Никольский и распорядился негромко:
— Дамочки, одевайтесь. — И командиру: — А этих забирайте.
— Голыми, что ли? — удивился командир.
— Голыми, голыми, — подтвердил Никольский, — одежду и оружие не забудьте.
…Ольга Петровна Алифанова со следами побоев на лице недоверчиво смотрела на Никольского. Он мягко и убеждающе говорил:
— Вы только не волнуйтесь, Ольга Петровна. Сейчас мы проведем опознание. Мы будем предъявлять вам людей в милицейской форме, и вы постарайтесь узнать тех, кто надругался над вами. Вы можете это сделать?
— Могу. — Она дрожала от ненависти.
— Пригласите понятых! — неизвестно кому отдал приказ Никольский.
Но приказ был исполнен. Тотчас появились общественник Ермилов и дворничиха, которые устроились в уголке. За стол сел Лепилов с бланками протоколов.
Четверо в милицейской форме сидели на стульях у стены.
— Вы кого-нибудь узнали из этих четверых? — спросил Никольский.
— Нет, — ответила Ольга Петровна.
— Посмотрите внимательнее.
— Нет, — уверенно повторила она.
— Свободны, — сказал Никольский. — Следующих давайте.
Новая четверка людей в милицейской форме расселась на стульях.
— Этот, — сказала Ольга Петровна и пальцем указала на второго справа. На остроумца-прапорщика.
— Подставные свободны, этого в камеру. Следующих четверых! — распорядился Никольский.
…Генерал Колесников брезгливо разглядывал опознанных Ольгой насильников через решетку обезьянника. Арестованные менты стояли по стойке «смирно».
— Мразь, — генерал обернулся к стоявшему за его спиной Паршикову, — где Никольский?
— У себя. С их начальником беседует, — буркнул тот.
— Пойду послушаю, — решил генерал.
Генерал действительно решил послушать. Он встал у двери, из-за которой доносились два голоса, один из которых принадлежал Сергею.
— Они совершили преступление и будут сидеть, товарищ полковник, — корректно, но безапелляционно говорил Никольский.
— Не хочешь по-хорошему, майор, будет по-плохому! — рычал на Сергея старший по званию. — Кровью будешь харкать! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?!
Генерал открыл дверь и приветливо спросил:
— Так что вы собираетесь сделать с майором Никольским, полковник?
— Я? — переспросил вытянувшийся в струнку упитанный полковник.
— Вы, вы! Кто вам позволил орать на моих офицеров?! — резко повысил голос Колесников. — Ваши люди опозорили звание работников милиции! Они уголовники и будут сидеть в тюрьме! Идите, полковник! Разговор продолжим у начальника главка!
Полковник выскочил из комнаты, как пробка из бутылки шампанского.
— Спасли, товарищ генерал, — с благодарностью, но и с легкой иронией сказал Сергей. — А то бы он меня съел.
— Тогда, может?.. — Сергей не договорил, но рука его непроизвольным жестом потянулась к горлу.
— Может! — рявкнул генерал. — Сегодня — можно! И даже нужно! Тащи, что там у тебя!
Никольский извлек из холодильника бутылку, два стакана, два яблока, тарелку с конфетами.
— А где же сало?! — засмеялся Колесников, окидывая взглядом накрытый стол.
…Спецназ ФСБ, облаченный в бронежилеты и сферические каски, приставив к стене лестницу, поднимался по ней к квартире Кузьмина. Поднялись. На площадке заняли места согласно боевому расписанию. Полковник Меньшиков с пистолетом в руке осторожно приблизился к нужной двери и обнаружил, что она опечатана.
— Опоздали мы, — понял Меньшиков.
— Опоздали, опоздали! — радостно подтвердила старушка из соседней квартиры, разглядывая боевой отряд через щель. — Милиция его забрала, наша милиция.
— Сто восьмое отделение милиции, — прочитал на печати Меньшиков.
— Сто восьмое, сто восьмое! — опять подтвердила бабуля.
— И чего это вам, мамаша, не спится? — с легким раздражением полюбопытствовал полковник.
— Потому что утро уже!.. — огрызнулась старушенция и демонстративно покрутила пальцем у виска.
За столом сидели Никольский, генерал Колесников и примкнувший к ним начальник отделения Беляков. Они допивали вторую бутылку.
Генерал посмотрел на ярко освещенное окно, потянулся и произнес на выдохе:
— Утро уже…
— Все в порядке, товарищ генерал! — бодро успокоил его уже прилично теплый Никольский. — Как говорил писатель Шпаликов, с утра выпил — и весь день свободен.
— Это у писателей… — начал было речь генерал, но продолжить не успел: по громкой связи раздался голос Паршикова:
— Товарищ майор, к вам полковник ФСБ Меньшиков.
Когда Меньшиков открыл дверь, генерал Колесников, подполковник Беляков и майор Никольский деловито сидели за пустым столом.
— Здравия желаю, товарищ генерал, здравствуйте, подполковник, приветствую вас, Сергей Васильевич, — полковник понятливо глянул на троицу. — Всю ночь на ногах. Устал.
— Да вы присаживайтесь, — пригласил генерал Колесников. Полковник уселся четвертым.
— А, может, с устатку? — осенило Белякова.
— Есть? — спросил полковник.
— Как не быть! — с достоинством сказал Беляков и распорядился:
— Давай, Сережа!
На столе возник знакомый натюрморт. Выпили, закусили.
— Кузьмин у вас? — спросил, наконец, Меньшиков.
— У нас, — подтвердил Беляков.
— Кузьмин — главный фигурант по делу о покушении на офицера ФСБ, — почти официальным тоном доложил полковник.
— Везде успел, сучонок! — поразился Беляков.
— Забрать его хотите? — догадался Никольский.
— Хотим, — кивнул Меньшиков.
— Оформляйте документы, и он — ваш, — разрешил Колесников.
…Два оперативника ФСБ вывели из дверей отделения закованного в наручники Кузьмина. До машины было шагов пять. Кузьмин успел сделать два, когда раздался негромкий хлопок. Костик упал лицом вниз.
Офицер ФСБ выхватил пистолет и выстрелил по бесстекольному окну реставрируемого дома напротив. Из отделения выбежали милиционеры с автоматами, оперативники, Меньшиков, Беляков, Никольский. Всей толпой ринулись в подъезд дома напротив.
По полуразрушенной лестнице взлетели на грязную площадку нужного этажа. Их встретила открытая дверь квартиры. Ее единственная комната была пуста, а на полу валялись чеченский автомат «Борз» («Волк») с оптическим прицелом и кожаные перчатки.
…Ватный тампон прошелся по векам, по щекам, по губам: Анюта в кабинете Никольского изничтожала образ юной проститутки. В последний раз она поглядела в зеркало. Нет, молодая еще, молодая! Только усталая. Извиваясь всем телом, стянула с ног бесконечные сапоги…
Стараясь, чтобы получилось приветливо, кивнула девушка дежурному и вышла на улицу. Солнце ударило в глаза, Анна счастливо прищурилась, улыбнулась неизвестно чему и, легко помахивая туго набитым пластиковым пакетом, распрямив плечи, танцующей походкой зашагала, как топ-модель на дефиле, по полусонным еще московским переулкам.
Никольский и Лепилов ждали ее у хот-догового ларька, что на Патриарших. Опершись локтями о высокий столик, смотрели, сморщив носы от удовольствия видеть такое, как шла к ним новоявленная Евангелиста.
— Сэ муа, — высокомерно сказала она, подойдя.
— Лепилов, переведи, — попросил Никольский.
— Госпожа актриса говорит, что это она, а не та девица с Полтавы, что доставила отдельным милиционерам несколько неприятных минут, — охотно перевел Лепилов.
— Не вижу обещанных сосисок! — немедленно попрекнула Анюта.
— Ждут на подогреве, — объяснил Лепилов и кинулся к окошку выдачи.
— И пивка! — крикнула вслед ему Анюта. И, обернувшись к Никольскому, укорила: — А вы, товарищ майор, судя по амбре, уже хорошо причастились.
— Принял, — покорно согласился Никольский. — Но исключительно как снотворное. И зовите меня Сергеем, Анюта.
Лепилов поставил на столик третью бутылку «Балтики», три порции сосисок, две банки с «Пепси». Налил в стакан пивка и придвинул его Анюте. Спросил:
— Страшно было?
— Страшно, — призналась она, но тут же добавила: — И весело. В общем, страшно весело, — она подняла стакан. — Ну, за удачное завершение спектакля!
— Спектакль не окончен, к сожалению, — сказал Никольский. — Пока сыгран только первый акт.
…Хорошо им было. Они были дома. Это был их город, их чудной и чудный, непредсказуемый город — Москва.