"Цена любви" - читать интересную книгу автора (Ранн Шейла)

ГЛАВА 6

Ровно в десять в дверь гостиничного номера постучали.

— Senora, cafe у las flores, — произнес пожилой человек из бюро обслуживания, вкатив тележку с белоснежной салфеткой, на которой стояли кофейник с бодрящим испанским кофе и три вазочки с вытянутыми черными бутонами.

Я дала ему щедрые чаевые, закрыла дверь и ощутила терпкий восточный аромат. В тепле гостиничного номера бутоны стали стремительно превращаться в большие черные цветы. Я осторожно вынула записку, взяла один бархатный цветок, снова забралась в постель и прочитала:

Слишком красивые цветы в слишком красивой вазе и слишком красивая карточка настораживали. Исходя из голливудского опыта, я знала: нельзя позволять себе ни единого шага, а иногда и словесной реакции, не проанализировав предварительно мелочи. Каждый человек что-то скрывает — отнюдь не то, что лежит на поверхности.

Каллиграфический почерк, которым было написано приглашение, просто приводил в восторг. «Хм, Джордж, вы пытаетесь вызвать у меня растерянность?»

Ваша секретарша, не стесняясь своего британского акцента, сообщила, что вас не будет на сегодняшней встрече. «О нет! — выпалила она. — Встреча в Барселоне станет вашим предварительным знакомством с творческой группой. Конечно, он там не появится. Сеньор Химинес никогда не участвует в предварительных встречах. Наш главный босс занимается только важнейшими финансовыми вопросами. Сеньор проведет всю эту неделю в Афинах на заседании совета директоров».

«Джордж, заставить секретаршу солгать таким образом — дурной тон. Важно понять, чего вы хотели добиться. Обозначить свою власть? Зачем вам это?»

Вероятно, я слишком жаждала снять этот фильм из личных соображений, привлеченная возможностью поработать в Барселоне, и поэтому не столь тщательно, как обычно, проверила деловые моменты?

Вряд ли. Через знакомого в отделе инвестиций международного банка, имевшего филиал в Испании, я навела справки о деятельности студии «Гойя и Химинес» за последний год. Личное финансовое положение Химинеса оставалось исключительно прочным. Исследование, проведенное мною в Нью-Йорке, позволило узнать, что он также является главным финансовым администратором крупной международной холдинговой компании, которой и принадлежит киностудия. Пожалуй, для такого человека в порядке вещей прислать вместе с запиской столь необычные цветы со странным ароматом. Тем не менее они внушали мне страх.

Перед отлетом из Нью-Йорка я просмотрела видеозаписи: Джордж, красивый, зрелый мужчина, произносит речи в гарвардской и уортоновской школах бизнеса во время своего недавнего посещения Штатов. Меня, конечно же, заинтриговали чувство собственного достоинства, безупречные манеры, выдержка и познания этого человека — «безжалостной акулы», по словам недоброжелателей. Он владел компанией по добыче нефти и газа на Среднем Востоке, производил оборудование в Германии, являлся совладельцем французского дома моделей. Недавно мне на глаза попал заголовок лондонской финансовой газеты: «По слухам, Химинес приобретает акции французского торгового дома». В тот же день акции этой компании резко подскочили в цене. Джордж регулярно летал из Мадрида в Москву, когда весь мир еще находился в неведении, сколь скоро рухнет Железный Занавес и откроются новые деловые возможности. Поговаривали, что дальновидный Химинес заключил контракт с советским телевидением о трансляции рекламных материалов.

Я положила карточку магната в вазу с черными цветами и принялась размышлять вслух. «Извините, Джордж, что меня насторожили столь впечатляющее приглашение на обед и маленькая неувязка, связанная со встречей, но есть веские основания проявлять некоторое параноидальное недоверие к вам как к деловому партнеру. После успеха „Фирензе“ моя быстро растущая фирма рассматривается как желанная добыча всей мировой киноиндустрией; специалист по захвату компаний, обладающий вашими связями, без труда выкупит мои задолженности банкам, завладеет мною и моим предприятием, сделав ее превосходной американской базой для студии „Гойя и Химинес“.

С другой стороны, возможно, эти прекрасные цветы никак не связаны с черными замыслами и знаменуют всего лишь начало очередного интригующего эпизода в жизни могущественного мужчины, окруженного множеством восхищенных женщин — мужчины, который предвкушает еще одну победу. Пожалуйста, угомонитесь, Джордж. Если причина такова, то я уже имела удовольствие наблюдать, как могущественные мужчины преследуют женщин, проявляя при этом такую же расчетливость, целеустремленность и коварство, что и при подготовке политических или деловых акций. Добившись успеха, они невозмутимо проглатывают или отшвыривают добычу». Я замолчала.

Снова игры, снова боль. Неужели так будет всегда? Примерно шесть лет назад я разорвала почти гибельную любовную связь с французским финансистом Ивом Боланье, конкурентом Джорджа Химинеса. Пугало то, что даже сейчас любая мысль об Иве становилась почти сексуальным переживанием. Ив был тем зрелым мужчиной, о котором мечтает каждая молодая женщина. Я коснулась черным цветком груди, потом поднесла к бедрам. Бархатные лепестки нашли дорогу к моему клитору и обхватили его.

Впервые Ив поцеловал меня именно сюда. Утром, после первой ночи, заставил мечтать о повторении. Каждый следующий раз мужчина неистовствовал все сильнее. Я сходила с ума от экстаза.

Ив властвовал надо мной не только сексуально. Он вошел в мою жизнь в тот критический момент, когда я зарабатывала деньги в качестве помощника продюсера и одновременно пыталась достичь независимости на этом поприще. Плохая погода вынудила меня выбиться из графика во время натурных съемок на Филиппинах, где я работала на крупную киностудию. Мы переезжали с одной разрушенной ураганом натуры на другую. Каждый день из Калифорнии сквозь атмосферные разряды доносилось одно и то же: «Когда?» Я с трудом разбирала слова. «Счета нас доконают, — кричали боссы. — Спонсоры уже в ярости. Скажите нам, когда вы закончите». Я вешала трубку и пробиралась по грязи назад, кляня и умоляя съемочную группу не разбегаться из промокших палаток. Мы вымокли до нитки, нас поедали москиты, охватывало отчаяние. Постоянные задержки помешали уложиться в назначенные сроки, съемки моего первого собственного фильма сопровождались серьезными финансовыми и производственными проблемами. Претендентов на сценарий было полно, а я могла лишь посылать факсы из Манилы. И безумно боялась проиграть.

— Позволь мне помочь, — предложил по телефону мой новый друг Ив, опытный бизнесмен. — Я стану представлять здесь твои интересы на переговорах с банками, дорогая. А ты сможешь сосредоточиться на завершении работы. У тебя уже сделано девяносто процентов. Я не отступлюсь и буду присылать тебе документы по факсу.

Ив блестяще проявил себя. Почти мгновенно были закреплены мои права на сценарий, обеспечены кредиты, арендовано помещение для офиса, нанят производственный штат. Бухгалтеры и юристы обсуждали с Ивом проблемы налогообложения и контракты. Он даже вложил в фильм собственные деньги. «Все прекрасно, дорогая», — заявил он сразу же по моем прибытии в аэропорт Кеннеди. Действительно, так оно и было. «Сейчас тебе бы не помешало отдохнуть, — сказал он вечером во время романтического обеда. — У меня есть чудесная идея. Давай отправимся на каникулы ко мне на виллу, на Бермудах. Я хочу познакомить тебя с важными людьми из Франции. Весьма полезное знакомство — они вложат дополнительные средства в твой фильм. Надеюсь, ты не станешь возражать, дорогая, я позволил себе рассказать о нем».

Это было то, что нужно. Спустя несколько недель, когда работа над фильмом была полностью налажена благодаря невероятным организаторским способностям Ива, он предложил: «Дорогая, к твоим услугам яхта моего влиятельного друга в Ньюпорте. Тебе понравится. Как только захочешь вернуться, мы тотчас вылетим самолетом из любой точки. Там ты ознакомишься с новыми сценариями — уверен, ты прекрасно сосредоточишься среди морского величия. Я стану будить тебя на рассвете и следить за тем, чтобы ты работала». Это звучало соблазнительно.

Со временем я оказалась так поглощена волшебником Ивом, облегчавшим жизнь, что не заметила, как моя с трудом заработанная самостоятельность, а также новая кинокомпания стали поглощаться им же. Только в последний момент благословенный внутренний голос вернул меня к действительности. Или всему виной фортуна? Мне захотелось изучить документы, несмотря на то, что бухгалтеры Ива любезно обо всем заботились; оказалось, что помимо руководства кинокомпанией я была вовлечена в международные операции по отмыванию денег для Ива Боланье.

Конечно, это «исключительно благотворно» сказывалось на моей карьере, весьма убедительно заверял позже Ив; по его словам, я должна была испытывать благодарность за то, что получила возможность реализовать свой творческий потенциал; впрочем, он признался, что все мы далеко не ангелы.

Но главное заключалось в другом. Эта участь постигла не кого-то постороннего, а именно меня, женщину, на несгибаемые плечи которой выплескивались слезы подруг. Тех, которые закрывали глаза на то, что обожаемые ими мужчины используют их в своих целях. К тому же Ив оказался женат.

Но я до сих пор благодарна Иву и шлю ему воздушные поцелуи за то, что сбросила розовые очки и смогла сосредоточиться на фильме, как прежде — на балете. Дисциплина — это тот инструмент, который всегда под рукой; вовремя воспользовавшись им, можно спасти себя. Забавно, что именно тогда я изгнала из своей души остатки Бетти.

После Ива работа стала для меня буквально всем; я овладевала искусством создавать собственные сценарии на основе первоначального замысла. День за днем проводила в своем пент-хаусе, заказывая еду, не позволяя себе отвлекаться на приготовление пищи. Затем перерабатывала сценарии в съемочный план. День уходил на проработку кадров, в которых появлялся пустой автомобильный салон. Назавтра я думала о съемке ноги человека, садящегося за руль; лицо его при этом отсутствовало. Я работала до одури, пока не добивалась совершенства.

Заставляя себя сделать передышку в воскресенье, с нетерпением ждала понедельника. Изредка выходила в свет, но лишь для того, чтобы появиться во взятом напрокат вечернем платье на торжественном обеде, где присутствовали люди, способные финансировать «Фирензе». Набрав минимальную сумму, я приступила к съемкам, которые вынули меня из моего кокона. В Италии мне не удавалось избежать общества красивых мужчин, но как только отношения заходили слишком далеко, я немедленно брала ситуацию под контроль. Нельзя было позволить себе такую роскошь, как боль любви. Шесть лет без единого романа — большой срок для молодой женщины. Но мои первые деньги и власть, обретенные благодаря «Фирензе», стоили такой жертвы. Все во мне изменилось, слух и зрение обострились. Никто не мог бы меня упрекнуть, что своим успехом я обязана мужу, влиятельному другу или покровителю. В ликовании принимая «Оскара», я благодарила одного только Господа.

Стряхнув с себя прошлое, я отбросила цветы. Приближался полдень. Для сегодняшней встречи подойдет свободный деловой костюм с юбкой до колен и бежевая блузка; маленький кожаный портфель — непременная деталь Уолл-стрит. Я прыгнула под душ, чтобы разработать стратегию. Идеи всегда осеняли меня под душем, особенно при мытье волос.

Надо все тщательно продумать. Успех этого фильма необходим, чтобы закрепить свои позиции в киноиндустрии; в противном случае не заметишь, как вернешься в прежнюю безвестность… Что касается самого фильма, то тут интересны только творческие аспекты, никакие деньги не заставят взяться за него, если он не соответствует в художественном плане… Все это выяснится на сегодняшнем совещании… Возможно, черные цветы Джорджа Химинеса — всего лишь романтическая игра.

«Играй, играй, играй, — подстегивал тихий внутренний голос. — Разве не этого ты хочешь на самом деле? Ты помнишь меня?.. Помнишь балет? Помнишь ощущение полета?»

Я завернулась в махровое полотенце и глотнула кофе — еще не остыл. Немного подумав, решила, что облегающий белый костюм покороче будет выглядеть куда эффектнее коричневого, но деловую блузку можно оставить. Наконец вышла из отеля «Колон», поднялась по забитой машинами Рамблас, обогнула большой парк и фонтаны Плаза де Каталуна и направилась по Пасео де Грасиа туда, где начинался голубой мозаичный тротуар.

Никаких отличий от Мэдисон или Парк-авеню: я шагала мимо зданий со знакомыми стеклянными фасадами, за которыми размещались гигантские международные банки, и мое утреннее волнение стихало. Проходила мимо роскошных итальянских и французских салонов, минуя магазин «Бенетон» с модными аксессуарами для подростков. Среди плотного транспортного потока, помимо традиционных испанских «фиатов» и интернациональных «фордов», было немало новых «мерседесов» и «БМВ». Наряду с подтянутыми, коротко постриженными «яппи», из-под английских и итальянских костюмов которых выглядывали модельные подтяжки, на улицах встречались пожилые серьезные бизнесмены в темных костюмах. Японские и немецкие туристы возились со своими фотоаппаратами, вездесущие студенты университета сновали по Пасео де Грасиа, то появляясь, то исчезая в изящных мраморных подъездах зданий, роясь вокруг изогнутых спиралевидных архитектурных шедевров известного барселонского архитектора Гауди. Никто меня здесь не замечал — а если и замечал, то не располагал временем, чтобы уделить внимание.

Я остановилась на углу отеля «Авенида Палас», где поселился Стивен Брендон, и вынула из сумки карточку с телефонным номером. Вчерашняя встреча в кафе оказалась весьма неудачной. Не зайти ли мне на пару минут, чтобы, позвонив по местному телефону, узнать, можно ли собрать осколки?

«Конечно, действуй», — не раздумывая, подсказала Бетти. И тотчас в голове возник ее образ — она шла по этой самой улице на репетицию в «Лисео», уже опаздывала, но тем не менее искала, где бы выпить кофе. Размахивала сумкой, где лежали тапочки и трико, длинные светлые волосы болтались из стороны в сторону. «Ты немного опоздаешь на деловую встречу, — лукаво произнесла девушка. — Велика беда. Любовь важнее. Ты уже нуждаешься в любви. И можешь полюбить Стивена, а он тебя. Помнишь, что такое любовь? Помнишь сияние солнца?» Но на этот раз женщина Элизабет быстро пошла дальше.

На Пасео де Грасиа расположена дюжина новых барселонских кафетериев и баров, в витринах которых наряду с испанской талой выставлены списки всевозможных разновидностей пиццы. В новом «Макдоналдсе» подавали вино и бренди. Еда в Барселоне недорогая и хорошая, народ, кажется, постоянно что-то ест или пьет кофе, бренди, содовую, минеральную воду. Миновав еще несколько зданий, я оказалась в тихой части Пасео Де Грасиа, где высокие современные здания чередовались со старинными жилыми домами. На стене впечатляющего особняка висела медная табличка, где значилось, что здесь находится штаб-квартира кинокомпании «Гойя и Химинес».

В подъезде я оказалась перед маленьким европейским лифтом с ажурной дверью; меня всегда пугало, что американец может задохнуться в такой тесной кабине. Пустой лифт зловеще ждал; откуда-то сверху спускались толстые тросы; в темную бесконечность уходили резные лестничные перила из красного дерева. «Окей, — сдалась Элизабет этому враждебному старинному кораблю. — Я боюсь. Я — американка, которая испытывает страх даже в наших современных стальных лифтах. Поэтому, пожалуйста, обойдись со мной бережно».

Лифт доставил меня на четвертый этаж в салон, напомнивший об Испании времен Веласкеса. Мне навстречу, как истинные рыцари, встали четверо и тщательно осмотрели меня с головы до пят. Эх, надо было надеть свободный коричневый костюм, прикрывающий колени.

Джордж Химинес отделился от остальных мужчин; великолепный темный костюм и рубашка ручной работы напомнили мне об Иве Боланье. Видеозаписи не передавали со всей полнотой красоты его миндалевидных глаз, абсолютно прямого носа и полных губ.

Джордж склонил голову, точно принц из романтического балета. Простолюдины всегда кланяются всем корпусом.

Я овладела собой и сдержанно протянула руку для крепкого делового пожатия.

Джордж Химинес поднес ее к губам, как настоящий европейский джентльмен, здороваясь с дамой, и едва ощутимо коснулся.

Пришлось ответить самой обезоруживающей улыбкой, на какую только способна Элизабет, с тщательно выверенной долей непосредственности.

— Senor Ximinez, mucho gusto, — произнесла я, приказав себе не говорить ничего лишнего. За обедом еще успею разузнать о Джордже. Или вместо этого следует позвонить Стивену? Откуда всплыли эти слова?.. «Ты уже нуждаешься в любви, — уговаривал меня чей-то голос… — И можешь полюбить Стивена… А он тебя… » Я на мгновение поддалась панике, испугалась — не дай Бог джентльмены догадаются, что происходит в моей душе, но они, похоже, ничего не заметили. Я невозмутимо подала руку следующему.

— Элизабет, — сказал Джордж Химинес, — рад представить вам, mi buen amigo, режиссера вашего будущего фильма, талантливого Жозе Алонсо.

Прекрасно. Всем известно, что Жозе гомик. Значит, ничто не угрожает моему душевному равновесию.

В этой официальной обстановке режиссер держался приветливо и просто; на нем была клетчатая рубашка с короткими рукавами.

— Знакомьтесь, Свен Янсен, — представил он спокойного, худощавого, весьма уважаемого шведского кинематографиста.

Знатоки киномира называли их половинками одной личности. Жозе был мозгом и душой этой пары, изобретателем блестящих новшеств, а Свен — расчетливым реализатором идей. Они везде появлялись вместе. Если они и были любовниками, то тут пахло нарциссизмом.

— А это — Пасо Кортасар, — представил Жозе молодого сценариста, недавно присоединившегося к ним в качестве протеже.

Я пришла сюда именно познакомиться с этой творческой бригадой. Сейчас мое внимание целиком принадлежало ей.

— Мы не первый год восхищаемся вашей работой, — по-испански начал Жозе; произнося слова медленно, чтобы было понятно. — На прошлой неделе мы посмотрели видеозаписи «Грусти» и «Эл Пекадо». Потрясающе.

— Muchas gracias, senores.

Удивительно, что он упомянул эти фильмы — мои ранние творческие удачи, потерпевшие коммерческое фиаско; сейчас найти их уже почти невозможно. Однако я всегда гордилась ими.

— Ciao, — бросил Джордж, направляясь к лифту. — Теперь я считаю себя вправе покинуть вас, творческих людей, как и обещал Элизабет.

Потрясающе, но стрелки на брюках Джорджа Химинеса при ходьбе абсолютно не сминались.

После ухода Джорджа мы всерьез принялись за работу. Разобрали экземпляры сценария, обменялись мнениями на сей счет; беседа не прерывалась даже когда подавали ленч, убирали тарелки, расставляли изящные чашечки кофе с резными ложками. Мы уже ощущали себя единым организмом, предвкушали следующую встречу, спешили разработать график съемок, приступить к поиску натуры и актеров. Пропустив традиционный перерыв — сиесту, в семь часов мы наконец подвели черту.

— Элизабет, — объяснил мне Жозе на своем лучшем английском, — у нас, современных испанцев, сиеста теперь после работы, а не днем. Обедаем очень поздно — в половине одиннадцатого. Спать ложимся еще позже. Честное слово, мы наслаждаемся ночной жизнью Барселоны!

Все засмеялись и расцеловались на прощание. Мы уже были не только коллегами, но и друзьями. И верили, что этот фильм станет вершиной карьеры каждого из нас. Из кабины лифта вся команда выкатилась на залитую вечерним солнцем улицу.

Пока такси пробиралось сквозь плотный поток машин, мимо велосипедистов и пешеходов, водитель помог мне вспомнить отборные испанские ругательства. Наконец мы подъехали к отелю. Я тотчас подбежала к стойке. А вдруг есть какие-то сообщения? Вдруг звонил Стивен? Открыв дверь своего номера, я бросилась к телефону.

— Алло, это Стивен Брендон, — ответил знакомый голос.

Я почувствовала, что любые мои слова прозвучат неестественно.

— Алло, алло? Кто это?

Я тотчас положила трубку, изумившись тому, что не осмелилась заговорить, и стала по-новому аранжировать черные цветы Джорджа.

Сейчас мне хотелось «современной испанской сиесты», но вчерашние события слишком сильно напомнили о былом. Я боялась увидеть сны, тем более что позже меня ожидала встреча с Джорджем. Пришлось принять успокоительное, хотя в последнее время я редко им пользовалась. Запив его водкой и содовой, мне удастся заснуть так крепко, что я избавлюсь от ночных кошмаров…

Бетти хихикает… Папа забавно гримасничает, и она визжит от смеха. После такой смешной истории о дереве за окном девочка больше не будет бояться его по ночам… «Пойдем, моя Куколка Бетти», — он снимает с нее белое платье в ванной комнате… Мария плачет. В последнее время мама постоянно плачет, когда приходит время принимать ванну. Раньше все трое получали от этого удовольствие.

«Пожалуйста, не плачь, мама», — Бетти растерянно пытается утешить хрупкую молодую женщину… — «Почему ты плачешь, Мария?»

Мария лишь обнимает обнаженную Бетти.

Но папа отталкивает Марию. «Пожалуйста, не делай этого, папа», — заступается за мать Бетти. Папа улыбается, пробует рукой воду, убеждается, что температура подходит для маленькой девочки.

Бетти забирается в ванну, но Мария не уходит. Папа начинает кричать на нее по-русски.

На сей раз Мария осмеливается крикнуть ему в ответ: «Не трогай ее, прекрати это… я умру… » И что-то еще по-русски…

Папа абсолютно неподвижен, он вдавливает Марию взглядом в угол ванной, пока она не становится вялой и безвольной. Он что-то тихо говорит ей по-русски, по-прежнему глядя в упор… она подчиняется, идет к ванне. Отец держит в руке бокал с коричневой жидкостью, окунает в нее палец, мажет язык Бетти… Горло Бетти горит, она кашляет… кашляет, смеется и плескается в теплой воде… Доносятся звуки прекрасной классической музыки. Мария лежит в воде рядом с Бетти.

«Мои маленькие девочки», — ласково обращается к обеим папа. Его намыленные руки гладят тело Бетти, грудь и живот. «Моя любимица», — воркует он. Он проникает рукой между ее бедер…

… О-о-о, она ощущает теплоту. «Ты щекочешь меня, папа». Она смущенно отодвигается.

Мария снова сердится, отстраняет Бетти от папы. Бетти выскальзывает из длинных намыленных пальцев папы и ударяется плечом о край ванны. Мария пытается выбраться из ванны и вытащить оттуда Бетти.

«Сука, сука», — кричит папа, хватает Марию за волосы, тянет обратно в воду. Багровеет, заталкивает голову Марии под воду. Она не сопротивляется. Почему-то она больше не борется, вода остается спокойной.

«Пожалуйста, отпусти ее, пожалуйста, пожалуйста. — Бетти тянет папу за руку. — Она не хотела. Она просит прощения».

Девочка уже умоляет: «Подними ее». Мария лежит слишком неподвижно. Господи, пожалуйста, дай ей подняться.

Папа позволяет Марии подняться, она тихо плачет и одновременно сдерживается. Вид у нее испуганный. Бетти не смеет шевельнуться.

«Мои маленькие девочки», — снова начинает ворковать папа, намыливает пах Бетти, внутреннюю сторону бедер, словно и не слышал маминых протестов. Бетти намыливает маме спину, чтобы она успокоилась…

… Папа вытирает Бетти и ведет к столу, уставленному маленькими пирожными, которые купил спедиально для дочери. «Иди сюда, моя любимая девочка, покажи папе, как широко его маленькая балерина умеет раздвигать ноги. Потом получишь столько пирожных, сколько захочешь».

Конечно, она сделает для папы шпагат даже без пирожных, но он так сильно ее любит, что все равно хочет побаловать пирожными. Он будет гордиться ею. Бетти ложится на кровать и разводит ноги в стороны, а папа кормит ее восхитительными сладостями… Вот как широко!. Этот вечер был бы чудесным, если бы не Мария. Теперь папа угощает пирожными и ее. Может, Бетти ошиблась в отношении того, что произошло в ванной… да, она ошиблась… ошиблась.

… Мария снова плачет. «Почему ты плачешь?» — спрашивает Бетти.

За нее отвечает папа: «Она боится, что ты расскажешь кому-нибудь, как сильно я люблю тебя, мою доченьку, ласкаю. Понимаешь, в России все по-другому. Отцы не любят своих дочерей так, как я люблю тебя. Отцы только работают, им не разрешается играть с их маленькими девочками. Мария боится, что, если ты кому-нибудь расскажешь, об этом узнают в России. Тогда ее заставят вернуться назад без нас. И накажут. Пожалуйста, Бетти, обещай, что ты никому не скажешь ради Марии».

«Нет, нет, Мария, я никогда не скажу, — всхлипывает Бетти. — Не покидай нас. Я так тебя люблю. Нет, я никогда, никогда, никогда… »

Но Мария плачет еще сильнее. Папа делает шаг к ней. Мария сжимается.

«Мама думает, что ты скажешь, Бетти».

«Никогда… никогда, я не скажу, Мария… я обещаю, обещаю, не скажу… никогда. Я люблю тебя, Мария. Никогда!»

Мария затихает… она неподвижна, ее почти нет здесь… она напоминает привидение… Папа расчесывает ниспадающие на плечи волосы Марии…