"Огненное прикосновение" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 7

Рейф шевельнулся во сне и покрепче прижал Энни к себе. Она мягко лежала, как в гнездышке, в изгибе его бедер и тем самым возбудила его. Это-то и разбудило Рейфа. Он медленно открыл глаза, посмотрев на огонь, понял, что проспал не очень долго – самое большее полчаса. Он вздохнул и ощутил сладкий теплый запах ее кожи. Как только они легли и Энни поняла, что Рейф не намеревается насильно овладеть ею, она успокоилась и почти тотчас же уснула. Девушка лежала, свернувшись клубочком в его объятиях как сонный ребенок, а его большое и сильное тело согревало и защищало ее.

Все еще в полусне Рейф положил руку ей на бедро, под рубашку, и медленно двигал ее вверх. Боже, какая гладенькая и нежная кожа! Рука скользнула вокруг талии к животу, покрепче прижав его. Энни тихо пробормотала что-то во сне и поерзала, устраиваясь поудобнее и прижимаясь к его телу.

Брюки мешали ему. Рейф расстегнул их и спустил вниз вместе с бельем, издав глубокий вздох облегчения от восхитительного чувства свободы. Снова прижался к ней бедрами и содрогнулся от наслаждения, ощутив соприкосновение с ее обнаженным телом. Никогда раньше он не желал женщину так, что не мог думать ни о чем другом, что малейшее прикосновение к ней заставляло напрягаться его мужскую плоть. Сладкая Энни. Ей следовало дать ему умереть, но она не сделала этого. В ней не было ни капли злобы – только этот особый, волшебный жар, который она отказывалась разделить с ним. Девушка все еще побаивалась его: она не знала, какое наслаждение он мог бы доставить ей, а Рейф мог бы, уже зная чувственные возможности ее тела гораздо лучше ее самой. Он представил себе, как у нее там тесно и тепло внутри, как ее лоно будет сжиматься и трепетать вокруг него в момент наивысшего наслаждения, и едва удержался от громкого стона.

Рейф весь покрылся потом, сердце его колотилось. Все возрастающее напряжение становилось болезненным.

– Энни... – Голос его был низким и напряженным. Он провел рукой по ее животу и сжал округлое бедро. – Повернись, любимая.

Ее глаза приоткрылись, она пробормотала что-то во сне и повернулась в кольце его рук, подчиняясь нажиму его ладоней. Рейф протянул руку вниз и поднял ее правое бедро на свою ногу, открыв нишу между ее бедрами и приблизив ее к себе. Он смело прижался к мягким складкам, открытым ему, и нашел ее рот своими губами.

Наслаждение было всеобъемлющим. Энни почти утонула в нем, ее затуманенный сном рассудок ускользал от нее. Рейф трогал ее между ног чем-то мощным, горячим и гладким и целовал с такой силой, что она едва могла дышать. Сорочка соскользнула с плеча, и ладонь его оказалась на ее груди, стала гладить и сжимать ее, а огрубевший большой палец терся о нежный сосок, наливая его огнем. Не открывая глаз, Энни вцепилась в его плечи, пальцы ее впились в гладкие сильные мышцы. Рейф сделал движение бедрами вперед, и Энни ощутила трепет его горячей плоти. Это его член, смутно подумала она – ее сознание все еще было затуманено и сном, и удовольствием, – но почему-то слишком большой. Энни не ожидала, что он такой большой. Рейф поднял ее ногу повыше, и неожиданно давление стало более сильным. Она инстинктивно попыталась отодвинуться назад, но твердая Рука удержала ее, и он громко простонал:

– Энни!

Ее мягкая плоть уступала этому настойчивому давлению, что когда боль стала по-настоящему сильной, глаза ее широко раскрылись. Она забилась, вырываясь, изгибаясь, с ужасом осознав, что в действительности происходит. Рейф пытался поимать ее бьющиеся ноги, и Энни рывком слетела с грубой постели, приземлившись на четвереньки рядом с ней. Рубашка спустилась с одного плеча, обнажив грудь, а подол сорочки вернулся вокруг талии. Она лихорадочно дергала сорочку, пытаясь прикрыть бедра и грудь, и не смела оторвать от него взгляда. Рыдания сотрясали ее тело.

– Будь все проклято! – Рейф перекатился на спину со сдавленным проклятием и стиснул кулаки, пытаясь совладать с собой и с почти невыносимым желанием вернуть ее обратно в свои объятия. Его возбужденная плоть обнажалась, требуя удовлетворения. А Энни, стоя на четвереньках на шершавых досках пола, с упавшими на лицо волосами, содрогаясь всем телом от рыданий, хотя глаза ее оставались сухими, смотрела на него с неприкрытым ужасом и смятением.

Осторожно натянув брюки, Рейф встал. Энни всхлипнула и отползла от него подальше. Снова выругавшись, почти беззвучно выталкивая проклятия сквозь стиснутые зубы, он нагнулся и схватил ремень с револьвером и ружье. Невыносимо было смотреть на ее скорчившуюся, дрожащую фигуру.

– Оденься, – рявкнул он и вихрем вырвался наружу.

Холодный воздух мириадами игл впился в его разгоряченное тело. Рейф был без рубашки и ботинок, от его груди шел пар. Он был рад холоду, нуждался в нем, чтобы погасить лихорадочный жар, сжигавший его заживо, гораздо более мучительный, чем лихорадка от ран.

Рейф стоял в темноте прислонившись к дереву, холодная грубая кора царапала ему спину. Боже правый, неужели он едва не изнасиловал ее? Он проснулся уже возбужденным, а она лежала такая мягкая и почти обнаженная в его объятиях, и у него не осталось никаких других мыслей, кроме желания овладеть ею. Сначала она отвечала ему, он был убежден в этом: он чувствовал, как ее руки обнимают его, чувствовал ответное движение ее бедер, но что-то ее напугало, и ее охватила паника. В какое-то безрассудное мгновение ему было наплевать, боится она или нет, наплевать, что она сопротивляется, – он уже почти вошел в нее, и теперь им руководил слепой инстинкт. Он никогда в жизни не брал женщину силой, но с Энни он был чертовски к этому близок.

Он не смел вернуться в хижину в таком состоянии, когда желание сжигало его, как безжалостная лихорадка, требуя выхода. Он не сможет лечь рядом с Энни и не взять ее.

Он долго и изобретательно ругался, яростный поток слов разрезал темноту ночи. Холод был подобен ножу, впивающемуся в его обнаженное тело, – так он замерзнет тут до смерти.

Рейф понимал, что ему надо сделать, но ему это не нравилось. Он рывком расстегнул брюки и опустил руку вниз. Глаза его закрылись. Проклятия толчками вылетали сквозь плотно сжатые зубы, но в конце концов он достиг если не удовольствия, то, покрайней мере, определенного облегчения, что было необходимо.

Холод становился невыносимым. Оттолкнувшись от дерева, Рейф пошел обратно в хижину. Его лицо было непроницаемым. Закрывая за собой дверь, он уже полностью владел собой.

Энни неподвижно стояла у очага. Она все еще была босой, хотя и повиновалась с благодарностью его последнему приказу и натянула на себя одежду так поспешно, что оторвала одну из тесемок нижней юбки. Она старалась справиться со своим дыханьем, но воздух прерывисто вырывался из ее груди.

В правой руке она сжимала нож.

Рейф тотчас же это заметил, и его глаза вспыхнули. Он двинулся через комнату как атакующая пума, Энни вскрикнула и подняла нож, но она еще только начала это движение, как он уже поймал ее запястье и вывернул его, и тяжелое оружие загремело об пол.

Не отпуская ее руку и не поднимая нож, Рейф пристальноquot; смотрел на девушку сверху и видел ужас в ее широко раскрытых темных глазах.

– Ты в безопасности, – резко произнес он. – Я не насильник. Ты меня понимаешь? Я не собираюсь причинять тебе боль. Ты в безопасности.

Энни не отвечала. Рейф отпустил ее, схватил свою рубаху и натянул через голову. Его трясло, и даже относительного тепла хижины было недостаточно. Он подбросил дров в очаг, заставив огонь ярко разгореться, затем схватил ее за руку и потянул вниз, усаживая рядом с собой на пол.

Лицо его было мрачным.

– Давай поговорим об этом.

Она покачала головой быстрым отрицательным движением и отвела глаза.

– Придется, иначе ни ты, ни я не сможем сегодня уснуть.

Ее взгляд метнулся к скомканной постели, потом в сторону.

– Нет.

Рейф не понял, соглашается она с ним или отвергает саму мысль о том, чтобы снова лечь с ним в постель.

Нарочито медленно он отпустил ее руку и, оперевшись на правый локоть, подтянул левое колено. Он чувствовал, что Энни пристально следит за каждым его движением, хотя и не смотрит прямо на него, и что, успокоенная его небрежной позой, она позволила себе немного расслабиться.

– Я задремал, – сказал Рейф, стараясь говорить тихим и ровным голосом. – Когда я проснулся от возбуждения, то просто протянул руку и прижал тебя к себе, не думая. К тому моменту, когда я проснулся окончательно, я уже не думал ни о чем другом – только бы попасть в тебя. Я был на грани. Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил Рейф, поднимая указательным пальцем ее подбородок и заставляя посмотреть на него. – Я так хотел тебя, любимая.

Энни не желала слушать его откровения, но мягкость последнего слова едва не погубила ее. Пронзительный взгляд его серых глаз переворачивал ей душу.

– Я бы не стал тебя насиловать, – продолжал Рейф. – Дело не зашло бы так далеко, если бы... Но ты же отвечала мне, черт возьми! Посмотри на меня! – Его голос прозвучал резко, как удар хлыстом, когда она в смущении отвела глаза в сторону. Она сглотнула и снова посмотрела ему в глаза.

– Ты тоже хотела меня, Энни. Не только я, ты тоже.

Честность – вещь обременительная, как она обнаружила, не позволяла Энни найти прибежище во лжи. Было бы лучше, если бы она смогла удержать это при себе, но он заслужил право знать правду.

– Да, – призналась она нетвердым голосом, – я хотела тебя.

Смешанное выражение недоумения и радости промелькнуло на его лице.

– Что же тогда случилось? Что тебя напугало?

Энни прикусила губу и отвела глаза, и на этот раз Рейф не возражал. Она пыталась решить, насколько можно открыться ему и как это произнести. Мысли ее путались от чудовищности того, в чем она ему только что призналась, и от того, какое сильное оружие это ему дало. Если бы он не так торопился, был немного осторожнее и не спал, ему, вероятно, удалось бы соблазнить ее до конца. Теперь он, наверное, понял, чего не хватило ему для достижения цели, поскольку она призналась в своей уязвимости.

– Что случилось? – настаивал Рейф.

– Было больно.

Его лицо смягчилось, и губы изогнулись в слабой улыбке

– Извини, – прошептал он, протягивая руку и отводя от ее лица прядь волос. Осторожным, ласкающим жестом расправил ее на плече. – Я знаю, что это у тебя впервые, детка. Мне следовало быть более осторожным.

– Думаю, все равно было бы больно. – Энни положила голову на согнутые колени. – Я лечила одну проститутку в Серебряной Горе. Ее изнасиловал один из посетителей. Я поневоле ее вспомнила.

Рейфу пришло в голову, что неопытную женщину, чьи познания в интимных делах ограничивались их наиболее поверхностными и грубыми сторонами, нельзя винить в отсутствии желания.

– Это было бы совсем не так. Я не стану тебя обманывать и говорить, что не будет больно, потому что, наверное, больно будет, но любой мужчина, который может намеренно причинить боль женщине, – просто ублюдок, и его следует застрелить. С тобой я буду осторожен, – пообещал Рейф. Энни вздрогнула, осознав, что он нисколько не сомневается в окончательном итоге. Он заметил проявленную ею слабость и, несомненно, собирается полностью этим воспользоваться. Если он снова затащит ее в эту постель... Нет, она не может допустить этого.

– Пожалуйста, – сказала Энни. – Просто отвези меня обратно в Серебряную Гору, не делай этого. Верни меня нетронутой. Мне ведь надо жить с самой собой. Если в тебе есть хоть капля милосердия...

– Нет, – перебил Рейф. – На тебе же не останется клейма. Некоторое время мы будем так близки, как только могут стать близкими люди, и я клянусь сделать так, чтобы тебе было хорошо. Потом я уйду из твоей жизни, и ты будешь жить, как раньше.

– А если мне когда-нибудь захочется выйти замуж? – с вызовом спросила девушка. – Я знаю, это маловероятно, но не невозможно. Что я скажу мужу?

Ладонь Рейфа сжалась в кулак от обжигающей душу ярости при мысли о том, что какой-нибудь другой мужчина будет иметь право касаться ее, любить ее. – Скажи ему, что ездила на лошади верхом, – грубо ответил он.

Энни вспыхнула.

– Я так и езжу. Но я не стану лгать человеку, за которого выйду замуж. Мне придется сказать ему, что я отдалась убийце.

Эти слова повисли между ними, острые как лезвие бритвы. Лицо Рейфа застыло, он поднялся на ноги.

– Ложись в постель. Я не собираюсь бодрствовать всю ночь из-за того, что ты трусишь.

Энни пожалела о своих последних словах, но единственным средством защиты, которое она смогла придумать, было вызвать его гнев. Ее девичий страх совершенно не охранял ее ни от него, ни от себя самой – он знал это и постепенно брал ее измором. Только шок в сочетании со страхом боли позволил ей избежать соблазна в первый раз. Когда Рейф вернулся в хижину, она отчаянно боялась, что отдастся ему при первом же его прикосновении. Он ошибся думая, что Энни боится его, но та все еще ощущала биение страсти, которое он пробудил в глубине ее тела, и знала, чего опасаться.

Видя ее колебания, Рейф наклонился и, схватив за руку, рывком поднял. Она поспешно выставила руки, удерживая его на расстоянии вытянутыми ладонями.

– Позволь мне, по крайней мере, не снимать одежду! Пожалуйста, Рейф! Не заставляй меня раздеваться.

Ему хотелось встряхнуть ее и сказать, что пара хлопчатобумажных панталон не смогла бы защитить ее, если бы он решил овладеть ею. Но, может быть, его непослушная плоть будет лучше себя вести, если Энни будет прикрыта тканью, если он не сможет ощущать ее нежную кожу.

– Ложись, – коротко приказал он.

Она, благодарно кивнув, заползла между одеялами и свернулась калачиком на боку, спиной к нему.

Рейф лег и уставился в темный потолок. Она считает его убийцей. Множество других людей думают то же самое, и за его голову назначена огромная сумма. Черт возьми! Да, он убивал, он давно уже потерял счет павшим от его пуль задолго до того, как пустился в бега ради спасения жизни, но то была война. Люди, которых он убил после войны, сами охотились за ним, и, когда возникал выбор между жизнью другого человека и его собственной, тот, другой, всегда опаздывал на секунду.

Да, Рейф не был честным гражданином того типа, с которым женщина может мечтать вступить в брак и создать семью. С тех пор как он пустился в бега, он лгал, воровал и убивал и снова будет делать то же самое при необходимости Его будущее выглядело довольно мрачно, даже если бы ему удалось и дальше уходить от закона. Он похитил Энни и затащил ее сюда, в горы, запугав до полусмерти. Если так посмотреть на это, то какая женщина захотела бы отдаться ему? Почему же его так сильно жгло слово «убийца», которое она бросила ему в лицо?

Потому что это была Энни. Потому что он жаждал ее каждой клеточкой, каждой каплей крови в своем теле

Энни тоже лежала без сна еще долго после того, как погас огонь, как она наконец почувствовала, что его напряженное тело расслабилось и сонное дыхание стало глубоким Она смотрела в темноту сухими воспаленными глазами

Ей необходимо бежать. Она считала, что сможет сопротивляться Рейфу и защитить себя еще несколько дней, но теперь она понимала, что даже один лишний день погубит ее Единственным щитом вокруг ее сердца теперь было то, что

она еще не принадлежала ему полностью; когда он овладеет ею, жаркая близость сметет даже этот слабый щит Она боя-лась полюбить Рейфа. Она хотела подобрать оборванные концы нити своей жизни и связать их снова, чтобы ничего не изменилось.

Но если он отнимет эту последнюю крохотную преграду, ничего уже нельзя будет исправить. Энни вернется в Серебряную Гору и будет проводить долгие дни, исцеляя больных и раненых, но рана внутри у нее самой будет кровоточить. Она никогда больше не увидит Рейфа, никогда не узнает, цел ли он или закон в конце концов настиг его и он окончил свои дни на виселице. Возможно, его 'настигнет смерть от пули и он останется лежать непогребенный и неоплаканный, а она будет всю жизнь ждать от него весточки, с нетерпением вглядываться в каждого усталого и грязного путника, въезжающего в город, и разочаровываться, обнаружив ошибку. Рейф уже никогда не вернется, а она даже не будет знать об этом.

Если же она останется, если уступит своей слабости, лихорадочному желанию, то может зачать от него ребенка. Ей придется покинуть Серебряную Гору, найти, какое-нибудь другое место, где она сможет заниматься медицинской практикой, и ей придется выдать себя за вдову, чтобы ее ребенок – его ребенок – не носил на себе клейма незаконнорожденного. Даже если Рейф все же уцелеет и приедет ее искать, он не найдет ее, потому что ей придется покинуть город и сменить имя.

Энни приводила ему всяческие доводы в свое оправдание, все, кроме настоящего – она не хочет полюбить его. Боится любить его. Рейф был ближе к правде, чем думал, когда обвинил ее в трусости.

Поэтому ей придется уйти. Она была слишком напугана, чтобы заснуть: ведь если она осмелится закрыть глаза, то проснется слишком поздно и у нее не будет другого случая убежать.

Энни хотела свести до минимума то время, которое ей надо провести в пути: она исчезнет примерно за полчаса до рассвета, когда сон Рейфа будет крепче всего.

Энни пыталась заставить себя не думать об опасности. Если бы она не была в таком отчаянии, ей никогда и в голову не пришло бы возвращаться одной. Она знала лишь то, что Рейф выехал из Серебряной Горы на запад, значит, она поедет на восток. Если она заблудится, а так наверняка и произойдет, ей нужно будет продолжать ехать на восток, и она, в конце концов, спустится с гор. Ей придется путешествовать без оружия и вдобавок без своей медицинской сумки; при мысли об этой потере у Энни защемило сердце, но она смирилась. Медикаменты, травы и инструменты можно будет потом заменить другими.

Почувствовав, что начинает дремать, Энни силой заставила себя открыть глаза.

Сколько уже прошло? Она потеряла ощущение времени. Ее охватила паника. Медлить нельзя. Возможно, сейчас только середина ночи и рассвет еще далеко, но она вынуждена рискнуть.

С мучительной осторожностью девушка отодвигалась от Рейфа дюйм за дюймом, надолго замирая после каждого движения. Он продолжал спать, ни о чем не подозревая. Ей показалось, что прошел час, но, вероятно, всего минут пятнадцать, прежде чем она добралась до края постели и оказалась на полу. Холод пронзил ее босые ноги. Досадуя на задержку, Энни все же осторожно подползла к очагу и шарила в темноте, пока не нашла свои башмаки и чулки. Ничего хорошего, если она отморозит себе пальцы на ногах.

Оставалось только надеяться, что скоро наступит день и потеплеет, так как достать пальто Энни не посмела – оно лежало рядом с головой Рейфа.

Самым трудным делом оказалось открыть дверь. Энни потихоньку выпрямилась и нащупала грубо вырезанную ручку.

Внутри у нее все настолько сжалось от беспокойства, что она едва дышала. Энни закрыла глаза и молилась, с мучительной осторожностью открывая дверь, холодный пот тек по ее спине, она с ужасом приготовилась услышать шорох, скрип, любой шум, который разбудит Рейфа. Хлынувший внутрь холодный воздух резко обжег ей глаза. Боже правый, она и не думала, что будет так плохо.

В конце концов Энни приоткрыла дверь настолько, что смогла протиснуться в щель. Теперь перед ней стояла не менее сложная задача закрыть ее за собой, не разбудив Рейфа. Ледяной ветер гремел голыми ветвями деревьев, как костями скелета, но, не считая этого звука, в ночи царила абсолютная тишина.

Когда дверь наконец стала на место, Энни чуть не всхлиппула от облегчения. Небо над головой слегка посветлело, и она подумала, что все-таки правильно определила время и до рассвета всего несколько минут.

Осторожно нащупывая в темноте дорогу, чтобы не споткнуться, девушка пробралась к загону. К тому моменту, когда она открыла дверь, ее уже сильно трясло от холода. Ее мерин, проснувшись и узнав запах своей хозяйки, тихо фыркнул в знак приветствия, что разбудило кобылу Рейфа. Оба коня повернулись к ней, всхрапывая от любопытства.

В загоне было тепло, почти уютно от тепла, излучаемого их большими телами. Слишком поздно Энни вспомнила, что ее седло, как и седло Рейфа, осталось в хижине, и слезы обожгли ей веки, когда она прислонилась головой к боку мерина. Это не имеет значения. Она старалась убедить себя, что это не имеет значения, что она достаточно хорошо ездит верхом, чтобы справиться и без седла. При обычных обстоятельствах все обошлось бы без неприятностей, но сейчас обстоятельства никак нельзя было назвать обычными. Было холодно и темно, и Энни не знала, куда ехать.

По крайней мере, Рейф оставил на животных попоны, чтобы защитить их от холода. Действуя на ощупь и тихим шепотом разговаривая с конем, чтобы успокоить его, Энни надела уздечку и повод. Он спокойно позволил ей сделать это и стоял смирно под ее ласковыми поглаживаниями. Как могла тихо она вывела мерина из загона и закрыла за собой дверь. Жеребец зафыркал в знак протеста против потери компаньона.

В нерешительности девушка остановилась. Сесть на коня сейчас или вести его за повод, пока не станет достаточно светло, чтобы разглядеть дорогу? Она чувствовала бы себя в большей безопасности на его спине, но лошади плохо видят в темноте и в выборе дороги часто полагаются на всадника. Если мерин споткнется и захромает, она совсем пропадет, поэтому Энни решила вести его.

Холод пронизывал до костей. Она теснее прижалась к теплому животному, уводя его прочь от хижины.

Вдруг твердая рука обхватила ее за талию и приподняла, оторвав от земли. Энни закричала; крик прозвучал пронзительно, но большая ладонь, зажавшая ей рот, внезапно оборвала его. Мерин отпрянул, напуганный криком, и повод в ее руке резко дернулся. Чужая ладонь разжалась, чтобы ухватить повод, сдерживая мерина.

– Ты чертова глупышка, – произнес Рейф тихим хриплым голосом.

Поставив коня обратно в загон, Рейф отнес девушку в хижину, зажав под мышкой, будто она была мешком с мукой, и грубо свалил на одеяла. Непрерывно сыпля проклятия вполголоса, он помешал в очаге и подбросил дров. Энни никак не могла унять дрожь. Она съежилась на одеялах, обхватив себя руками, зубы ее стучали.

Неожиданно Рейф потерял самообладание. Швырнув сухую ветку через всю комнату, резко повернулся к ней.

– Что с тобой происходит? – прогремел он. – Ты предпочитаешь умереть, но не отдаться мне? Другое дело, если бы ты меня не хотела, но ты же хочешь. Боже мой, скажи, что ты меня не хочешь, и я оставлю тебя в покое. Слышишь? Скажи, что не хочешь меня!

От его ярости Энни содрогнулась, но не в состоянии была лгать. Она могла лишь беспомощно трясти головой и дрожать.

Рейф стоял над ее скорчившимся телом, его высокая фигура закрывала от нее огонь. Широкая грудь ходила ходуном как кузнечные мехи. В отчаянии он сорвал с себя куртку и отшвырнул ее прочь. Энни отметила, что он полностью одет, а это означало, что Рейф заметил ее отсутствие с того момента, как она выскользнула за дверь, иначе ему не хватило бы времени одеться. У нее не было ни единого шанса удрать.

– Сейчас середина ночи, а ты даже не взяла пальто. – Его голос был хриплым от сдерживаемого гнева. – Ты бы замерзла через два часа.

Энни подняла голову. Ее глаза напоминали два темных озера безнадежности.

– Разве рассвет еще так далеко?

– Дьявол! Да, далеко! Сейчас около двух часов ночи. Никакой разницы, который сейчас час, день или ночь, ты бы там все равно погибла. Ты что не чувствуешь, как сильно похолодало? Скоро начнется снегопад, возможно, к утру. Тебе никогда даже из гор не выбраться.

Она подумала о том, каково бы ей было ехать одной в течение долгих часов, ничего не видя и с каждой минутой все больше коченея. Как ни мало она пробыла в лесу, но все еще чувствовала себя промерзшей до костей. Вероятно, она не дожила бы до утра.

Рейф присел перед ней на корточки, и девушке пришлось подавить побуждение отпрянуть. Его светлые глаза смотрели безжалостно. Голос его становился все тише, пока не превратился в почти шепот.

– Неужели ты так боялась, что я тебя изнасилую, что предпочла умереть?

По спине у Энни пробежал холод. Он спас ей жизнь. Она уставилась на Рейфа, как будто никогда раньше не видела его, ее глаза всматривались в мельчайшие черточки его лица. Это было жесткое, бесстрашное лицо человека, которому нечего терять, человека, у которого не было ничего, что, по ее меркам, было необходимо для того, чтобы стоило жить. У него не было ни дома, ни друзей, ничего доброго, теплого, безопасного. Если бы она замерзла, у него стало бы меньше хлопот, и все же он пошел ее искать, и не потому, что боялся, что она сможет добраться до Серебряной Горы и рассказать кому-нибудь – кому? – о том, где он находится. Он знал, что она не доберется туда. Он принес ее обратно, потому что не хотел, чтобы она погибла.

В это последнее молчаливое мгновение Энни почувствовала, что ее последняя хрупкая защита рассыпалась в прах.

Нерешительно она протянула холодную руку и прикоснулась к щеке Рейфа. Ее нежную ладонь оцарапала снова начавшая отрастать щетина.

– Нет, – прошептала она. – Я боялась, что тебе не придется этого делать.

Выражение его глаз изменилось, стало более напряженным, когда до него дошел смысл сказанного.

– Я проиграла битву с самой собой, – продолжала Энни. – Я всегда считала себя добродетельной женщиной, имеющей принципы и идеалы, но как я могу быть добродетельной, если испытываю такие ужасные чувства?

– Как бы ты могла быть женщиной, – возразил Рейф, – если бы их не испытывала?

Энни смотрела на него с едва заметной улыбкой на губах. В этом-то все и дело, подумала она. Она посвятила всю свою жизнь тому, чтобы стать врачом, исключив все остальное, в том числе и обычные роли жены и матери. Несмотря на те доводы, которые приводила раньше, она сомневалась, что когда-либо выйдет замуж, потому что никогда не оставит свою работу, и считала, что ни один мужчина не захочет иметь женой доктора. Теперь она сделала открытие, ошеломившее ее, – ее тело имеет собственные желания, очень женские желания.

Энни глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Если она сделает запретный шаг, то ее жизнь пойдет по другому пути и возврата уже не будет.

Но правда заключалась в том, что возврата назад не было уже с того самого момента, как она почувствовала, как рушится ее оборона. Она признала, что почти влюблена в него, хорошо это или плохо. Возможно, она окончательно в него влюблена – она неопытна в таких делах и не может точно определить, что она чувствует, только точно знает, что хочет быть женщиной, его женщиной.

– Рейф, – произнесла Энни тонким, испуганным голоском, – пожалуйста, люби меня.