"Минет (Отсос)" - читать интересную книгу автора (Хоум Стюарт)

Об авторе книги «Минет»

Размечая свои территории на издательской карте Империи Shits от Фриско и Нью-Йорка до Лондона, Берлина и Москвы, раскидывая щупальцы между литературным андеграундом и оккультной прозой «беспокойного присутствия», молодежным pulp-fiction и популярной беллетристикой «химического поколения», я и мои партнеры не ставили перед собой суперглобальных задач, типа «просвещения, ведущего к необратимым изменениям в сознании». Избранная эксплуатация политкорректным медиа-мейнстримом и издательским истеблишментом этики «Обратного кода» неизбежно должна была привести к образованию черных дыр, зияющих пустот в потребительском контексте того, что им настойчиво предлагалось плохо осведомленными энтузиастами. Горькие сетования по поводу «заговора молчания вокруг современной контркультуры» вызывают у меня только смех… Это фикция, чушь, как и все разговоры об очередных страданиях «непризнанных гениев». Они даже не знают таких вещей, как «максимально злоупотребить своим кредитом», не говоря уже об искусстве ювелирной обработки информации, позволяющей тебе наносить на этом уровне удары, наподобие фехтовального прим из двойной финты, парады и рипоста… когда твой противник видит шпагу уже в своем горле или груди, и стоит как подрубленный дуб, не знающий в какую сторону ему падать. Вместо того, чтобы плакаться об удушающей зловонной атмосфере салонов «высокой культуры и вкуса», попробовали бы завалить один на один кабана в лесном массиве где-нибудь в районе Завидово у дачи « Поколения П-отца нации», или осуществить жертвоприношение у древнего каменного алтаря на Шетландских островах, жертвоприношение царству свежего воздуха. Дезинформация, обман, провокация, порча, и даже убийство – часть нашей постоянной работы (отнюдь не в контексте «цивилизованного бизнеса» или «нормальных, человеческих отношений»), и вид мальчика, поедающего свои собственные экскременты, в надежде найти съеденный им накануне чернослив (он, конечно, не видел в Марокко магов, делающих тоже самое по другим «нечерносливным» причинам), мне гораздо приятнее, чем вид издателя, так и не выросшего из своего вечного студенчества на кухне с десятью Кастанедами, двадцатью Кортасарами и сорока Борхесами, поставленного перед дилеммой принятия решения – послать в Буераку сразу или немного погодя.

– Это и есть твои «завоевания революции»? – спросил Эллен равнодушно. – Жидко пляшешь, Харченко: алчность в тебе имеется, а вот вкуса к жизни нет… Это, брат, наследственное!

– И ногою, как футболист, врезал поручик по узлу Харченки, – барахло закачалось на волнах, намокнув и быстро утопая.

После некоторого затишья на русский книжный рынок стал стремительно продвигаться англоязычный литературный мейнстрим, ставший очередной модой среди салонных или кухонных интеллектуалов с давно уже мертвыми мозгами – Иэн Макьюнен, Анна Байетт, Джон Фаулз, Мартин Эмис… Последнего, кстати, в «Минете» смакует детектив с говорящей для своей профессии фамилией Браун – воплощение всего «среднего, посредственного и умеренного». Либеральные игры русского издательского истеблишмента с освоением авторов «Разбитого Поколения», похоже, подошли к своему логическому концу… Дальнейшее движение для них невозможно по целому ряду причин, а главное, как говорил Берроуз – «деляги всего мира, вам никогда не преодолеть один барьер. Он внутри вас».

В нынешней ситуации для независимых «обособленных» небольших издательств наступает золотая эра – только они способны постепенно привлечь доверяющую им молодую аудиторию, тех, у «кого есть, и кто с этим». Писатель Тони Уайт, автор одного из самых культовых некорректных романов конца девяностых «Road Rage!», большой друг T-ough Press, абсолютно верно указывает в своих «Откровениях Редактора» к сборнику «Britpulp!»: «Сегодня издательский мейнстрим бесконечно далек от добрых старых дней пышного расцвета Новой Английской Библиотеки, когда такие авторы, как Джеймс Моффат, могли выдать роман на любой заданный сюжет. Современные злободневные темы (неважно связаны ли они с „молодежными культами“ или с чем-нибудь еще), больше уже не эксплуатируются, потому что они стали новостями. Не используются они даже до того, как стать новостями. Внимательно посмотрите на нынешнее половодье литературы, вдохновленной клубной культурой, и доминировавшей в чартах продаж paperback-a за последние несколько лет. Вместо разработки целого направления или использования в своих интересах определяющего эпохального движения, такого, как экстази-культура конца восьмидесятых, именно в тот самый момент, когда все это и происходило, наступил впечатляющий семи или десятилетний провал. И за это время культуру ассимилировали и заново упаковали под видом ностальгии или личных реминисценций. В девяностые небольшим независимым издательствам было оставлено с избытком, чтобы удовлетворять голод по продукции более повернутых на „экшн“, культурно-коварных и проницательных производителей современной прозы».

За примерами далеко ходить не надо – крупнейшее независимое издательство Creation Books начинало, по признанию его владельца Джеймса Уильямсона, с публикаций мало тогда кому известного безумца Джеймса Хэвока, контркультурного альманаха Саймона Дуайера «Rapid Eye», работ поэта и культуролога Джереми Рида, некорректного исследователя субкультур Джека Сарджента, а в итоге при их непосредственном участии было создано семь концептуальных серий. Тонко прочувствовав сложившуюся ситуацию, подразделение Creation «Attack!» выпускает классику аван-палпа, роман Тони Уайта «Satan! Satan! Satan!», и с его легкой руки начинает разрабатывать направление, казалось, окончательно отвергнутое крупными издателями, которые и в страшном сне не могли себе представить, что для этого уже давно сложились, как и рынок, так и аудитория.

Издательство Х Press было создано только за тем, чтобы издать Виктора Хэдли (читай роман «Yardie»), получившего до этого десятки отказов. Сodex Books полностью заполняет вакуум литературы панк и пост-панк поколения, во многом пересекаясь с Creation – там же появляются и Тони Уайт, и Джереми Рид, Ричард Хелл соседствует с Брайном Гайсином, Кэти Экер со Стюартом Хоумом. Джеймс Маршалл, создатель шотландского Low Life/STP, приобретает все права на переиздание полузабытой палп-классики конца семидесятых, серии «Скинхэд» Ричарда Аллена (псевдоним Джеймса Моффата), оказавшего огромное влияние своим яростным и скоростным стилем повествования на наиболее заметных и влиятельных современных авторов – Хоума, Николаса Блинко, Хэдли, Уайта, Стива Бирда и Джона Кинга. Питер Оуэн и шотландское андеграундное/политическое издательство A.K.Press начинают строить свою политику с публикаций первых романов Стюарта Хоума «Изысканная Поза» и «Красный Лондон». Сара Чемпион, проводник между мирами литературного подполья и поп-культуры, пробивает несколько культовых антологий современной прозы, породив в издательском мире целую волну подражателей. Не стоит также забывать, что и «Трейнспоттинг» Ирвина Уэлша, во многом бытописателя, который прочно стал ассоциироваться у нашей молодежи с «раскрепощенностью авторского сознания и языка», впервые был издан шотландским Rebel Inc., доселе специализировавшимся на реанимации литературы, так или иначе ассоциируемой с «Разбитым Поколением».

Более того, и в России сейчас складываются благоприятные условия, при которых усилия наших независимых «производителей» («Гилея» c Пименовом и Цветковом, T-ough Press с Осиповым и «Морскими Ренегатами», «Митин Журнал» Дмитрия Волчека, Кolonna Publications с Ярославом Могутиным) воспринимаются теперь в общем контексте «альтернативной культуры», или мифологии «Обратного кода» Семьи Джонсон, потому что настал тот важный момент, когда всем Джонсонам вне зависимости от национальности, половых и политических пристрастий, и даже религиозных конфессий необходимо объединяться перед лицом общего врага. Манифест «Объединения Неоистов», ведомого Хоумом, гласит – «Маркс, Христос и Сатана объединяются в борьбе». Созвучно этому звучит формула cоюзного Неоистам TRI – «Чингиз Хан, Хассан Ибн Саббах и Ярило (Лючифер) объединяются в борьбе». Мало кто обращал внимание на одержимость Чингиз Ханом Хантера Томпсона (см."Песни Обреченного") или использованные параллельно Томпсону мифы «Племени Воинов» (варваров-кочевников, стрелков-головорезов или пиратов), прослеживаемые у Берроуза, или связь между духом «Аббатства Телемы» и отношением «Временно Автономной Зоны» Хакима Бея. В моем предисловии к «Дневнику Наркомана – Злого Духа», «За Штурвалом Пламени», указывается, насколько по своей сути возвышенный и утонченный pulp Кроули (в своем подходе к писательству он был чем-то неуловимо схож с Джеймсом Моффатом) предвосхищает позицию «Джанки» Берроуза или мистификационный «action» «Процесса» Брайона Гайсина, и как сильно он повлиял на современную плеяду аван-pulp, аван-бард и аван-оккульт-pulp авторов. В журнале «iD» Стив Бирд, отмечая заслугу Стюарта Хоума и Виктора Хэдли в переосмыслении и возрождении интереса к авторам pulp-action, отмечает, что в то время как Хоум сэмплировал «скорость и агрессию, создавая связь между Блейком и Берроузом», Хэдли использовал «несколько риффов, чтобы составить карту Черной Атлантики в Лондоне». Не зная ничего о sex magick Кроули, невозможно понять нюансы романа Хоума «Предстань перед Христом или Убийственная Любовь», или говоря о Берроузе, нельзя не вспомнить Рэймонда Чэндлера и Дэшилла Хэметта, а читая Томпсона, забыть о его классических корнях в американской литературной традиции. Я уже молчу о фэнтэзи Роберта Говарда, «Ватеке» Уильяма Бекфорда, о мифологии «Некрономикона», инспирировавшей Хэвока и Алана Мура, и о влиянии pulp-фантастики Филиппа Дика на того же Берроуза, Пи-Орриджа или Дуайера.

– А с тобою, Харченко, – сказал Спиридонов, – разговора вообще у нас не будет. Шлепнем – и все! Хотя и не видались мы с тобой никогда, но я о такой суке, как ты, немало наслышан…

– ХЗО (Харченко затравленно озирался).

Стюарт Хоум, чей роман «Минет» выходит наконец-то на русском языке, давно уже перерос рамки Лондонского литературного андеграунда, радикального искусства и политической сцены – он стал таким же знаковым явлением, как и Хантер Томпсон или Уильям Берроуз. Трудно найти более противоречивой фигуры, вызывающей одновременно ненависть со стороны как левых, так и правых, изолгавшихся во всяческом пафосе эстетов, представителей литературного и арт-истеблишмента, не говоря уже о центре имени детектива Брауна. Но с другой стороны, он остался одним из немногих, кто сохранил в себе «дикий дух конца семидесятых», эпохи панк-рока, и остался верен ему в последующие годы. Аутодидактический скинхэд, арт-террорист, знаменитый медиа-прэнкстер контркультуры, основатель плагиатизма, классик панк-фикшн – как только его не называли, и имя этим ярлыкам легион. Один из журналистов, бравших у него интервью, заметил, что трудно определить ту грань, когда заканчивается сам Хоум и начинается перфоманс, ровно как и трудно уловить стеб (prank) в том информационном потоке, который он на тебя обрушивает. Я прекрасно помню его первое письмо. Когда я вскрыл конверт, то собственно письма там не было – оно было напечатано на внутренней стороне конверта. «Я нахожу комичным то, что лишь немногие люди в Лондоне, похоже, осознают, что распространение электронных коммуникаций, в особенности мобильных телефонов, ведет к интенсификации работы. Разумеется, у меня никогда не было мобильника и я не хочу его иметь», – написал он мне в день нашего знакомства. А речь, собственно, шла, помимо прочего, о публикации «Минета» и других его работ в России.

Было бы абсолютно неправильно причислять Хоума к числу классических бунтарей, «певцов протеста» столь обожаемых в пятидесятые-шестидесятые. «При существующем порядке, когда вещи занимают место людей, любой ярлык – компромисс. Борясь с культурой потребления я не бунтую против общества во имя какого-то абстрактного права. Я сражаюсь за мир, свободный от иррациональности капиталистических социальных отношений. Поступая так, я решительно отвергаю романтический индивидуализм, создавший роль бунтаря. Реальность уничтожит все утопические абстракции бунтарства. Я никогда не восхищался так называемыми бунтарями. И, тем не менее, мне нравится уничтожение Тони Хэнкоком героического индивидуализма в его фильме „Бунтарь“. Прекрасная иллюстрация приема, благодаря которому сатира растворяет образ и тем самым подрывает концепцию собственнического индивидуализма». (Стюарт Хоум, из интервью).

Хоум родился в южном Лондоне в 1962 году, но большую часть своей жизни прожил в Ист-Энде, что наложило существенный отпечаток на психогеографию его текстов… «Я знаю немного о своем происхождении. Я никогда не встречался с моими биологическими родителями. Я знаю, что они были католиками, и моя мать приехала в Лондон еще тинейджером, в надежде убежать от тисков этой религии». По-настоящему он начал в семидесятые вместе с панк-роком, и долгое время играл в ужасных, по его выражению, ска, панк и инди группах. Ска-бэнд назывался The Molotovs… «странное название, но наш певец состоял в омерзительной партии Троцкистов, поэтому нам пришлось примириться со всей этой отвратной лирикой. Потом я играл в нескольких панк-командах, которые были похожи на The Stooges, с непристойными текстами». (В 1998-м, панк-лейбл Sabotage выпустил музыкальный сборник Хоума разных лет – «Stewart Home Comes In Your Face» («Стюарт Хоум кончает тебе в морду»). Некоторые из этих текстов были впоследствии включены Хоумом при описании почти вымышленного панк-бэнда Alienation в его первом романе «Pure Mania» («Настоящая Мания»). Со стебовым же анализом диалектики панка можно ознакомиться в его теоретической работе «Cranked Up Really High: Genre Theory amp; Punk Rock», изданной CodeX Books.

В школе юный Хоум вообще не помышлял о писательстве. "Меня интересовал только рок-н-ролл и фильмы о Кун-фу! T-Rex были первой группой, на которую я подсел. А потом, с началом панка, я стал ходить на множество концертов… The Damned, The Clash, The Stranglers, хотя потом я уже терпеть их не мог, когда они начали выступать в больших концертных залах. Я был также на куче менее популярных групп… Мне нравились Sham 69, Slaughter amp; the Dogs, Menace, Cortinas, Lurkers, X-Ray Spex, и масса других… Чаще всего я ходил на Adam amp; The Ants, еще до того, как они стали чарт-группой, и на Crisis, до того, как они стали Death in June. Я был и на концертах таких команд модовского возрождения, как The Specials, когда они еще продолжали играть в пабах. В шестнадцать я несколько месяцев проработал на заводе, и после этого опыта решил для себя раз и навсегда – больше я никогда и нигде работать не буду. Я хотел заниматься музыкой, но не слишком-то хорошо играл на гитаре. Я выпускал панк-фэнзин («Down In the Street» – прим.А.К.), играл в разных командах. К 1980-у уже происходило не так много, в чем бы я мог быть заинтересован с музыкальной точки зрения. Через два года мне надоело делать фанзины, я ушел из группы. Музыкальная сцена наскучила. Из панк-рока я усвоил, что могу играть на любом инструменте, вообще ничего об этом не зная. Я ходил тогда на множество арт-выставок… Помню одну в Институте Современного Искусства в Лондоне. Осмотрев ее, я сказал себе: «Это настоящая хуйня. Я могу сделать гораздо лучше».

Выставка, спровоцировавшая Хоума на временное внедрение в артистический мир, представляла собой пародию на рекламные постеры. "Мне показалось, что она абсолютно неинтересна, если мы говорим о проникновении в суть вещей… Ты же можешь посмотреть на Модернистские рисунки и сказать: «Трехлетний ребенок может так сделать». И это, наверное, правда. Банальщина. Меня тогда заинтересовал не тот факт, что я могу это сделать, а то, как мне удасться вывесить что-то на стене в галерее. Я задавал себе вопрос: «Как становятся художником?» И придерживался при этом противоположной Бодрияру точки зрения… Он говорил, что реальное становится поддельным. Я же утверждал, что поддельное становится реальным. Это мой Гегельянизм. Я просто хотел вывернуть все наизнанку. Или это Сатанизм? Я стал в своем роде музыкантом, или не-музыкантом, поскольку ничего не знал об инструменте, пока не взял его в руки; может я стану таким образом и художником? И я начал рекламировать себя, как художника… И выпустил еще кучу листовок, где говорилось: «Теперь, я – художник».

Тогда же он, по собственному признанию, начал писать «в основном банальную поэзию». «Большинство людей, игравших в рок-группах, переключились на поэзию и экспериментальную музыку, отвратительную на самом-то деле. Одновременно происходило поэтическое возрождение. Все эти ужасные поэты вылезали на сцену и читали свои стихи… Об одних больше никто не слышал, другие же, как Энн Кларк, ну ты понимаешь… Они читали о том, как их достало жить на 29 этаже многоквартирной башни, как их шестьдесят раз грабили и содомизировали. Мне все это казалось унылым. Так что я тоже вылезал и читал банальные трехстишия о фруктах и овощах. Я погряз в банальщине на несколько лет. Это подстегнуло меня к созданию плагиатизма, причем я никоим образом не пересекался с пост-модернизмом, поскольку ничего в этом не понимал. В него врубались все эти кошмарные поэты, разглагольствующие об оригинальности. Мое же отношение было: „Идите на хуй. Если вы собираетесь быть оригинальными, то я буду неоригинальным“. И я подсел на плагиат, на что меня подтолкнуло чтение Лотреамона».

Критики и журналисты, писавшие о Хоуме, часто начинали свои статьи со сравнений его стиля и творчества с наследием трэш-маэстро Ричарда Аллена, расистского автора романов о скинхэдах. Этот клишированный стереотип самого Хоума со временем стал сильно раздражать. "Я не думаю, что во многом пересекаюсь с Ричардом Алленом. Я пародировал его прозу, но терпеть не мог его политических взглядов. Полагаю, что мое отношение довольно ясно выражено в предисловии, которое я написал к переизданию его книги «Рабы Сатаны», переизданной CodeX… Ошибочно рассматривать Аллена как отдельное явление, вне контекста. Для меня же он был просто одним из палп-писателей, которых я во множестве читал с десяти до пятнадцати лет. Рассматривать Аллена вне контекста, значит попасть в одну из многих ловушек, установленных буржуазными защитниками «литературной критики». Когда я впервые прочитал Ричарда Аллена, он не произвел на меня особенного впечатления… Наибольшее влияние на меня тогда оказали четыре романа Мика Нормана об Ангелах Ада, что я и отметил в предисловии к их переизданию.

После пятнадцати в своем чтении я стал больше скатываться в ту сторону, которую можно назвать модернизмом и пост-модернизмом. Как и многие тинейджеры, я начал читать Берроуза, Кроули, Дж.Г.Бэлларда, Самуэля Беккета, Джеймса Джойса, сюрреалистов и представителей французского нового романа, типа Аллена Роб-Грийе. А когда мне было уже за двадцать, в 1984-м, я начал перечитывать палп-авторов, таких как Аллен и Мик Норман, и мое отношение к ним, и дальнейшее использование их работ были отфильтрованы восприятием, развившимся после углубленного в своем роде и структурного чтения модернистской и пост-модернистской литературы. Лотреамон и сюрреалисты использовали элементы из палп-фикшн и вставляли их в композиции собственной прозы. И мой modus operandi – если не брать в расчет выбор критически переработанного материала – имеет прямое отношение к этой практике. И хотя влияние на тебя, как на автора, может быть как позитивным, так и негативным, я не думаю, что будет очень уместно и продуктивно говорить о пересечении моих работ и Ричарда Аллена. Имеет больше смысла говорить о моем извращении Ричарда Аллена, о моих пародиях на его работы, и о моем крайне критичном отношении к нему.

Так получилось, что в то время (в 1984-м) я засел в Британской Библиотеке со стопкой книг палп-авторов, читая по шесть или семь романов в день, не только Аллена, но и Питер Кейва, Нормана и многих других. Когда в таком внушительном объеме читаешь одних и тех же авторов, то начинаешь прекрасно разбираться в их стилях… ведь я читал их не просто для собственного удовольствия, а пытаясь на самом деле разобраться в том, что именно и как он делает. И потом мне пришло в голову, что я тоже могу написать что-то в этом духе, но только стебаясь. И тогда же появилась идея всех этих повторов в ходе повествования… Впрочем, еще сильнее на меня повлиял выбор некоторыми палп-авторами ключевых фраз, повторяемых снова и снова… Ричард Аллен не был единственной литературной моделью. Я использовал множество палп-авторов, Мики Нормана, лихо закрученные триллеры Мики Спиллейна и Джима Томпсона, ужастики Лавкрафта, даже фэнтэзи и фантастику. Я подсел на этот материал и попытался деконструктивировать его. Я заимствую множество предложений из книг других людей, и бесконечно повторяю их во всей своей работе, вкрапляя в повествовательную структуру. Когда пишешь книгу, тебе нужно около 60 тысяч слов. Рэймонд Чэндлер когда-то говорил: «Если у тебя кончились идеи, спровоцируй кого-нибудь выбить твою дверь и ворваться внутрь со стволом в руке». Секс-сцены – это отдельная песня. Я делаю их на каждой второй странице, и заранее отписываю каждую. И половина книги уже готова еще до того, как ты ее начал".

В 1984-м, после организации нескольких скандальных нео-дадаистских бесчинств и инсталляций, Хоум присоединяется к анти-арт движению Неоистов. Погружение в историю послевоенного авангарда вскоре побудило его написать самую первую книгу стеб-диалектического анализа – «Издевательство над Культурой» (The Assault On Culture"). «Я не хотел, чтобы меня связывали с чем-то одним… И я бы не сказал, что писательство – это главное в моей жизни. Так уж получилось, что, похоже, я делаю это лучше всего. Даже принимая в расчет все эти штуки со стилем Ричарда Аллена, я просто хотел сказать своим знакомым, что кто-то должен писать подобные книжки об анархистском движении или о чем-то в этом роде. И мне было плевать, кто будет первым – я или кто-то другой. Не прошло и двух лет, как я написал первый рассказ в этом стиле – „Анархист“. С ним все прошло удачно, одни по-настоящему полюбили его, другие возненавидели, так что я начал писать все больше и больше, и дописался до первого романа… Мне казалось хорошей идеей насмехаться над всеми этими персонажами, особенно над „Классовой Войной“, используя стиль Ричарда Аллена. Во многом из того, что я делаю, можно увидеть всего лишь насмешку над серьезными людьми, представляющими серьезную культуру, потому что я ненавидел то, что они „творили“, и что собой представляли».

В восьмидесятые, помимо хронического издевательства над Лондонскими арт-кругами и мистификацией масс-медиа, Хоум организует «Фестиваль Плагиата», и пишет два своих первых романа – «Pure Mania» и «Defiant Pose». В 1990-м он начинает свою знаменитую трехлетнюю «Арт-Забастовку». «Благодаря ей у меня появилось много свободного времени – я читал взахлеб и смотрел сотни видео с кун-фу. За время моего отсутствия, мой образ в средствах массовой информации успешно поддерживали мои друзья, представляясь мной, когда какой-нибудь журналист просил об интервью. К 1993-му я неожиданно обнаружил, что за время своего самоустранения я стал андеграундной легендой, и немедленно устроил целую серию стеб-акций, самыми нашумевшими из которых была раздача нищим и бродягам фальшивых приглашений на вручение Букеровской Премии, обещавших бесплатное бухло и жратву всем присутствующим; пикетирование в Брайтоне концертного зала перед концертом Штокхаузена, когда мы угрожали левитацией здания. Я также уяснил, что наконец-то могу сняться с пособия по безработице, занимаясь тем, что называют литературой. Официально я десять лет был безработным и получал все это время деньги от правительства!»

Идея Арт-Забастовки пришла к Хоуму в 1985-м, когда он разорвал с первыми «Неоистами» (позднее он возродил движение в середине девяностых, замкнув его на себе, и объединив в «Неоистском Культурном Заговоре» десятки разрозненных стеб-радикальных групп по всей Европе, Англии и Америке – см. под его редакцией сборник программных контркультурных текстов «Захватчики Сознания: Читатель в Психологической Войне, культурном саботаже и семиотическом терроризме», о котором Билл Драммонд из KLF, друг Хоума, написал: «Прочти эту книгу и подохни»). Он заинтересовался деятельностью Густава Метцгера, одной из самых ярких фигур ауто-деструктивного искусства шестидесятых. В 1966-м Метцгер проводил в Лондоне «Уничтожение Арт-Симпозиума», а потом объявил первую арт-забастовку в 1974-м году (см. каталог ИСИ). Речь шла о де-товаризации искусства, когда все художники в определенный период времени отказываются выставлять и продавать свои работы в арт-галереях, что в свою очередь нанесет сильный удар по арт-истеблишменту, в лице владельцев галерей, спонсоров, агентов и прочей салонной шушары. Проект Метцгера в семидесятые провалился, поскольку никто кроме него самого и нескольких энтузиастов не хотел в этом участвовать. Подготовка Хоумом новой забастовки, с привлечением как писателей, так и музыкантов, заняла пять лет. К 1989-му, благодаря андеграундной прессе, идея получила широкое распространение в Англии и Америке, особенно в Сан-Франциско. На фестивале плагиата был обнародован памфлет Хоума – «Плагиат, Марксизм, Товары и Стратегия их Отрицания». «Однако люди во Фриско восприняли это слишком буквально.»Да-а, меня достало, что мое искусство превращено в товар!" Я же был более заинтересован в идеологическом функционировании искусства. Почему корпорации спонсируют искусство, как они используют это в оправдании своей деятельности, как люди из высших классов используют приобретаемое ими искусство или все эти беседы о высокой культуре для доминирования над теми, кому нравилась музыка «Ой!» или панк-рок. Вплоть до 1992-го, когда продажи произведений искусства упали на шестьдесят процентов, было нереалистично пытаться закрыть арт-галереи. Сейчас люди говорят, что совпадение объявленного мною в 1985-м времени проведения забастовки (1990-93) и тогдашнего коллапса рынка искусства было случайным. На самом деле, это был психологический эффект от моей пропаганды. Ну и падение спроса сыграло свою роль… В английском языке есть такая идиома – «there is no success like failure» (дословно «нет такого успеха, как провал»). С этой точки зрения провал «Арт-Забастовки» и был успехом. Он значительно замедлил развитие моей «карьеры», как писателя. Я не издавал ни одной работы или давал интервью в течение трех лет. Поскольку я не хотел литературной карьеры в общепринятом смысле этого слова, то был очень доволен таким состоянием дел. Оформив мое бездействие как «Арт-Забастовку» я стал более знаменит, чем многие из тех, кто жаждал паблисити, и благодаря этому расширил аудиторию для своих книг. «Арт-Забастовка» была также отображена в романе Иэна Синклера «Radon Daughters». Разумеется, гораздо труднее иметь дело с успехом, чем с провалом, но я чувствую, что сейчас поднялся до подобных претензий".

До выхода своего романа «Pure Mania» Хоум успел написать несколько рассказов и множество статей и эссе, многие из которых были затем изданы им в отдельных сборниках (выделю «Манифесты Неоистов и Документы Арт-Забастовки», «Неоизм, Плагиатизм и Практика»). Но именно благодаря романам Хоума (последний, «Cunt» («Пизда»), вышел летом этого года) вокруг его имени за последние десять лет сложился настоящий хардкор-культ. Секс, насилие, патологический садизм – первое, что отмечали «серьезные критики», писавшие о его книгах. Изощренная интертекстуализация, игра со стилями и формами, психогеография его текстов прошли мимо их внимания. По сути дела в его романах есть единственный герой – Лондон; остальные его персонажи подобны фантомам в вечно меняющемся мегаполисе. Все они, как это и происходит в «Минете», уверены в своей правоте, и в таком мире единственные точки соприкосновения – секс и насилие. «У этой страны нет будущего… Я один из ее могильщиков. Патриотизм еще хуже, чем религия… Это ментальный эквивалент дурного запаха изо рта. Эпоха национального государства закончена. Стремитесь к миру без границ! – заявляет самый провокационный автор девяностых. – Я заинтересован в серьезности того, что несерьезно. Я пишу серьезные шутки».

Публикация «Минета» в России продолжит нашу серию «серьезных шуток» в режиме нон-стоп, и знакомство со Стюартом Хоумом только начинается… Бесчисленные blow job-ы этого года, эффектно воплощенные в горящей телебашне именно в тот самый момент, когда книга отправилась в типографию, только подверждают правильность взятого курса. «Пожалуй, возьмем, – сказал Остап. – Подайте заявление уполномоченному по копытам».

Алекс Керви.

P.S. T-ough Press в лице издателя выражает искренную благодарность Саре Чемпион и Тони Уайту за помощь в подготовке этой книги. Спасибо также Питеру Айртону из Serpent`s Tail и Джульетт Мэттьюс из The Marsh Agency за оперативное решение вопроса с авторскими правами.