"Приманка для мужчин" - читать интересную книгу автора (Хоуг Тэми)

ГЛАВА 5

— Вам лучше подождать в кабинете шерифа. С этими словами Лоррен Уорт решительно взяла Элизабет за локоть и провела между рядами серых металлических столов к двери личного кабинета Дэна Янсена. Телефоны на посту звонили наперебой, с улицы доносился слабый гул. Видимо, самые догадливые из репортеров решили осадить здание суда и дождаться шерифа. Лоррен, похоже, ничуть не вдохновляла перспектива общения с прессой. Ее тонкие губы сжались в почти невидимую белую линию, подведенные брови сердито нахмурились над раскосой оправой очков. Ничего не говоря, она втолкнула

Элизабет в комнату, сунула ей в руки чашку черного кофе и кинулась обратно к посту, захлопнув за собой дверь.

Элизабет отставила кофе и вытащила из сумки сигарету. На письменном столе блеснула бронзовая табличка с жирными черными буквами: «СПАСИБО ЗА ТО, ЧТО ВЫ НЕ КУРИТЕ». Она положила табличку надписью вниз и закурила. Пусть Янсен благодарит других, а она после всего, что ей пришлось сегодня вынести, заслужила по крайней мере одну сигарету.

Зажигалка у Элизабет была плоская, тонкая, с гравировкой на матовом золотом корпусе «Б. от Э. с любовью» — безделушка на память, из тех, что ей удалось прихватить с собой, когда Брок выставил ее за дверь их семейного гнездышка в Стюарт-Тауэр. И «Никон», лежащий сейчас на стуле напротив с нацеленным в потолок дорогущим объективом «Хассельблад», тоже оттуда. Пустячок, а приятно.

Не то чтобы Элизабет одобряла воровство, вовсе нет. Весь ее цинизм был исключительно для самозащиты, а вообще она прекрасно знала, что такое хорошо и что такое плохо, и свято верила в справедливость. Но иногда приходится стоять за себя, и, если разобраться по справедливости, Брок во время бракоразводного процесса сильно попортил ей кровь, так что зажигалку и фотоаппарат можно расценивать как частичную компенсацию за упадок сил и моральное опустошение, навалившиеся на нее после развода. Мало, но лучше, чем ничего.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Элизабет стала кружить по кабинету, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что за человек Дэн Янсен. Не то чтобы это действительно было ей интересно. Судя по первому впечатлению, Дэн Янсен — ублюдок, каких мало, просто врага надо знать в лицо, это она когда-то запомнила на всю жизнь. И потом, если уж так вышло, надо использовать время с толком и собирать материал для будущей статьи. Конечно, «Клэрион» — не ежедневная газета с миллионным тиражом, а всего-навсего городской листок, выходящий раз в неделю в богом забытой глуши, но профессионал и в глуши профессионал, и она будет работать как надо.

Кабинет у Янсена был самый обыкновенный, с белыми стенами и большим, наглухо закрытым жалюзи окном в холл. Пол затянут серым ковровым покрытием. Стелла-5ки с рядами черных папок-скоросшивателей, дипломы и грамоты в простых черных рамках на стене, компьютер на письменном столе. Обычная, стандартная обстановка, абсолютно безликая. Ни охотничьих трофеев, ни футбольных кубков или других спортивных сувениров.

Дэн Янсен аккуратен. Дурной знак. Аккуратные мужчины любят контролировать абсолютно все и всех вокруг себя. Брок тоже был патологически аккуратен и хотел управлять всем миром. Письменный стол Дэна Янсена свидетельствовал о полном контроле над обстановкой: папки пронумерованы, снабжены одинаковыми белыми наклейками, выстроены в идеально прямую линию, как солдаты на параде, пресс-папье без единого пятнышка, ручки в особой подставке рассортированы по цвету чернил.

Рядом с телефоном Элизабет обнаружила единственный в кабинете личный предмет — деревянную рамочку, и взяла ее в руки. С фотографии застенчиво улыбалась девчушка лет десяти-одиннадцати, совсем маленькая, еще не успевшая повзрослеть. Каштановые хвостики, смешно наморщенный нос, россыпь веснушек на щеках. Девочка стояла на лужайке, одетая в мешковатые шорты и ярко-оранжевую майку, с листком бумаги в руках, на котором разноцветными фломастерами было выведено: ПАПОЧКА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

Элизабет чуть не села от удивления. Папочка.

— Господи помилуй, — пробормотала она, — нашлась же такая, что вышла за этого сукина сына.

— Уверяю вас, она уже давно осознала свою ошибку, — язвительно сказал мужской голос у нее за спиной.

Элизабет резко обернулась, умудрившись одновременно сделать виноватое лицо и смахнуть на пол чашку с кофе.

— Ах, черт! Простите.

— Лоррен, принесите, пожалуйста, салфетки, — выглянув в холл, невозмутимо попросил Дэн.

— Я искала пепельницу, — соврала Элизабет, совершенно не готовая встречаться с ним взглядом, но он уже повернулся к ней лицом. Она присела на корточки, взяла чашку и, чтобы как-то оправдать свое положение, стала тереть кофейное пятно на ковре найденным в кармане джинсов бумажным носовым платком.

— Я не курю. — Аккуратно поддернув брюки, он опустился на ковер рядом с нею, криво улыбнувшись. — И вам не советую.

Элизабет принужденно рассмеялась и затушила сигарету в чашке.

— Что же мне тогда останется в жизни, кроме овсянки по утрам?

— Для начала скажите правду, — спокойно ответил Дэн.

От его близости Элизабет почему-то стало трудно дышать, и она сделала глубокий вдох. Он не пытался до нее дотронуться, но она все равно чувствовала его, как если бы он протянул к ней руку и погладил по плечу.

Она невольно отпрянула, но ударилась спиной о стол и поняла, что он поймал ее. Ощущение было не из приятных.

— Говорить правду — моя работа, шериф, — возразила она, стараясь не задыхаться слишком заметно.

— Неужели? Я думал, вы репортер.

— Шериф, вот салфетки.

Услышав строгий, осуждающий голос Лоррен, Дэн поднялся на ноги и взял у нее пачку салфеток.

— Спасибо, Лоррен.

— Тем, кто стоит на улице, я сказала, что вам нечего им сообщить, но они не уходят. Видимо, ждут ее, — заявила секретарша, окидывая Элизабет осуждающим взглядом.

Элизабет выпрямилась, поставила чашку на стол и уже открыла рот, чтобы ответить, но Дэн опередил ее:

— Ей тоже нечего им сообщить. Элизабет раздраженно прищурилась.

— Большое спасибо, но я предпочла бы ответить сама.

— Только не перед прессой.

— Вы не судья и не можете заткнуть мне рот.

— Нет, но, если вы меня вынудите, я могу соорудить кляп из салфетки. — И совсем другим, властным тоном обратился к Лоррен:

— Скажите Элстрому, пусть гонит их всех отсюда. Пресс-конференцию я проведу завтра утром.

Секретарша понимающе кивнула и отправилась выполнять приказ. Дэн бросил несколько салфеток на мокрое пятно на ковре и придавил их носком ботинка.

— К вашему сведению, — продолжала Элизабет, — я и сама не собиралась говорить с ними сегодня.

Она обняла себя левой рукой, а правую прижала к губам. Нервничает, конечно. Интересно, что она так дергается? Что видела? Что натворила? Почему смущена? Из-за электричества, звенящего в воздухе каждый раз, стоит только ему чуть приблизиться к ней? Нет, это вряд ли. На ней пробу ставить негде, привыкла вертеть мужиками как угодно, этим ее не проймешь. Разве что испугалась должностного лица.

— Чем объясняется ваше нежелание говорить с коллегами: профессиональной невежливостью или боязнью навредить себе?

— Чего я должна бояться? — вскинулась она. — Вы мне никаких обвинений не предъявили. Или вы таким образом тонко намекаете мне, что решили, будто Джарвиса убила я, а затем позвонила в полицию? — Элизабет скрестила руки на груди. — Прошу прощения, шериф, надеюсь, я не выгляжу идиоткой.

— Нет… нет, мисс Стюарт, вид у вас совсем не глупый, — протянул Дэн, садясь за стол.

Он точно знал, что это разозлит ее, и потому медленно смерил ее взглядом с головы до мокрого пятна от кофе на узких джинсах. Да, он ведет себя гнусно, но ничего не поделаешь. Такие женщины, как Элизабет Стюарт, будили в нем хама и наглеца. Красивые, честолюбивые, цепкие, способные на все, лишь бы добиться своего, готовые использовать любого человека в своих интересах. Он нарочно задержал взгляд на ее высокой груди.

— Ну что, теперь вы запомнили все в подробностях? подбоченившись, проронила Элизабет.

Он не извинился за грубость — вряд ли он вообще когда-либо извинялся, — и молча кивнул на стул напротив, приказывая ей сесть, сам же устроился в кресле, непринужденно откинулся на спинку, поставил локти на подлокотники и соединил пальцы домиком, не сводя колючих глаз с Элизабет.

— Присаживайтесь, миссис Стюарт.

— Мисс, — машинально поправила Элизабет, переложив фотоаппарат со стула на стопку папок на столе. Усевшись, она открыла сумку, чтобы найти сигарету.

— Вы развелись, но сохранили фамилию мужа. Это правильно?

— Мне все равно, правильно это или нет.

— Думаю, дело в том, что вашу девичью фамилию вы уже, вероятно, не помните.

Это была не правда, но Элизабет не стала спорить. Ее отцом был ковбой Джей Си Шелдон, а мать умерла прежде, чем Элизабет научилась что-либо помнить. От Виктории Коллинз Шелдон остался только портрет в рамке, черно-белая карточка, с которой смотрело прекрасное молодое лицо. Джей Си берег фотографию, возил ее с собой повсюду, ставил у кровати — а кроватей было много, ибо они часто переезжали с фермы на ферму — и с душераздирающей тоской подолгу смотрел на нее, а Элизабет топталась где-нибудь поблизости, украдкой глядела на папу и гадала, почему он не любит ее так же сильно, как эту картинку. А он плакал над карточкой, когда выпивал лишнего. Элизабет, маленькая, тощенькая и одинокая, часами вглядывалась в лицо на фотографии, думая, будет ли она сама когда-нибудь такой красивой, и на небе ли теперь ее мамочка, и зачем ей было умирать.

Но все это слишком личное, чтобы рассказывать кому попало. Под маской циничной хищницы, которую Элизабет лепила много лет, пряталась ранимая, чувствительная душа, и надо быть круглой дурой, чтобы показать это Янсену, а быть дурой она уже давно перестала. Так что пусть себе думает что хочет, и весь его сарказм ее ничуть не заденет. Да, вот именно: ничуть.

— Я понимаю, что вы чувствовали, когда вам ничего не перепало от него после развода, и потому вы решили извлечь хоть какую-то выгоду из его имени, — не дождавшись ответа, продолжал он. — Для вас это обычное дело, не так ли?

— Я не стала менять фамилию, потому что моему сыну и так достаточно перемен в жизни, — теряя терпение, огрызнулась Элизабет. Зачем он глумится над нею, зачем насмехается над плоскими истинами, которыми она успокаивала себя еще несколько минут назад? Она подалась вперед, готовясь к бою, сжав пальцами сигарету, как нож. — Ему ни к чему лишний раз вспоминать, что Брок Стюарт отказался от него.

И мне тоже.

Несказанные слова висели в воздухе, усиливали напряжение. Дэну стало стыдно и неприятно, что его насмешки пробили защитный панцирь, и за ним оказалась слабая женщина, да еще с теми же бедами, что и у него самого. Теперь у них было что-то общее, и это тоже не нравилось Дэну, потому что он не желал иметь с нею ничего общего. До сих пор он видел в Элизабет Стюарт холодную, расчетливую золотоискательницу — он знает этот тип, его бывшая жена такая же — и, признаться честно, не хотел, чтобы она оказалась другой. Зачем ему знать, что у нее есть сын, о котором она беспокоится? Зачем знать, что ей легко причинить боль?

Элизабет расправила плечи, откинулась на спинку стула, немного встревоженная, испуганная тем, что проявила слабость. Куда девалась ее выдержка? Где ее хваленая, такими трудами достигнутая бесчувственность? Все пошло прахом под напором этого страшного вечера, и волнение проступило на коже большими красными пятнами. Чтобы скрыть растерянность, Элизабет сунула в рот сигарету и торопливо щелкнула зажигалкой, пока Янсен не заметил, что у нее дрожат руки.

— Я предпочел бы, чтобы вы не курили, — сказал он.

— А я предпочла бы, чтобы вы не были таким хамом. — Она картинно, глубоко затянулась, повернулась к Янсену в профиль и медленно выпустила в воздух струю дыма вместе со своей усталостью, остро взглянув на Дэна. — Похоже, нашим желаниям не суждено сбыться.

Он выдвинул ящик, достал пластмассовую сувенирную пепельницу из мемориала Маунт-Рашмор и подтолкнул через стол к Элизабет.

— Да вы, я вижу, джентльмен, — процедила она. Дэн еле заметно улыбнулся:

— Должны же вы посмотреть, чему меня учили на уроках обаяния.

— Обаяния? — фыркнула она, стряхивая столбик пепла на голову Тедди Рузвельта. — Спорю на доллар, вы это слово без ошибки не напишете.

Дэн скрипнул зубами. Один — ноль в пользу Стюарт.

— Расскажите мне, что случилось сегодня вечером на стройке, — тихо попросил он, чувствуя, как внутри закипает гнев. Гнев — это хорошо, гнев можно направить в цель, как острие меча. Сейчас гнев — то, что ему нужно.

Он достал из верхнего правого ящика стола диктофон и нажал кнопку записи.

— Это для протокола, — пояснил он с недоброй улыбкой, издевательски-учтиво кивнув ей. — Показания Элизабет Стюарт по поводу убийства Джералда Джарвиса.

Диктофон стоял на столе между ними. Элизабет посмотрела на него с подозрением. Забытая сигарета тлела в пепельнице, и дым поднимался вверх извилистыми серыми ленточками.

— Я долго работала с бухгалтерскими отчетами в архиве, — без всяких предисловий начала она. — Они в жутком беспорядке. Видимо, старый Ларссон не подводил баланс с доисторических времен. Ушла где-то без четверти восемь; это я могу точно сказать, потому что перед выходом взглянула на часы на стене. Я живу за городом, около мили к западу.

— Ферма Дрю.

Элизабет рассеянно пожала плечами.

— Да, кажется, так.

Дом ей продавал не Дрю, никто с такой фамилией уже верных пятьдесят лет здесь не жил, но имя пристало к месту, заставляя всех последующих хозяев дома чувствовать себя самозванцами.

Она оценивающе посмотрела на шерифа и решила, что лучше рассказать все в точности как было. С Элстромом можно хитрить, но этот совершенно из другого теста.

— Я увидела за деревьями прямо у северной стороны шоссе двух оленей и притормозила, чтобы сфотографировать их, но, к несчастью, слишком резко свернула на обочину, и машина сползла в кювет.

Она остановилась, ожидая язвительных комментариев, но Янсен молчал, и Элизабет была благодарна ему за тактичность.

— Выбора у меня не было, и я пошла дальше пешком.

— Почему вы свернули к «Тихой заводи»? Ферма Хауэра ближе к шоссе.

— Мне показалось, что там никого нет. Кроме того, если мне приходится выбирать, как доехать до дома — в «Линкольне» или на телеге, думайте обо мне что хотите, но я буду ловить машину.

— Вы были знакомы с Джарвисом? Элизабет взяла сигарету, затянулась и выдохнула облако дыма.

— Да, была, — сказала она так, что сразу стало ясно: знакомство было не из приятных.

— Он к вам приставал?

У нее сердито блеснули глаза.

— Не ваше дело, — отрезала она, быстрым движением стряхнув пепел.

Дэн нехорошо улыбнулся, поставил локти на стол.

— Выбирайте выражения, Лиз. Еще раз: он к вам приставал?

— Да, — раздраженно ответила она. — Пару раз было. Но это ничего не значит.

— Может, и значит.

— Только если я убила его, а я его не убивала. Он пожал плечами. Элизабет прищурилась, загасила сигарету.

— Как вы отреагировали на его знаки внимания?

— Посоветовала ему есть грязь и выть на луну.

— Так длинно?

— Нет, намного короче, — огрызнулась она. — У меня в этом больше опыта, чем вы думаете.

— Опыта? — Дэн откинулся на спинку кресла и приподнял бровь. — Спорю на доллар, вы такого слова и в словаре найти не сможете.

Элизабет нахмурилась:

— Ну у вас и манеры, шериф. Как вас вообще выбрали? Вы что, обрабатывали избирателей водометами и резиновыми дубинками?

— Нет, я очаровал их своей внешностью и золотым характером, — осклабился он.

— Золотым? — Элизабет хохотнула. — Скажите лучше, медным.

— Вы строго судите мужчин. А каким вам показался Джарвис — золотым?

— Джарвис показался мне хуже собачьей задницы, — отрезала Элизабет. — И мне наплевать, что у него денег как грязи. Мне он был неинтересен, о чем я ему ясно сказала.

— Итак, вы пришли на стройплощадку с намерением попросить его подвезти вас домой. Джарвис предложил вам кое-что еще…

— Единственное, что мог предложить мне Джарвис, — экскурсию в морг. Он был мертв, когда я пришла на с тройку, — настойчиво повторила Элизабет, пытаясь изменить сложившееся у шерифа ошибочное мнение о ее разгульной личной жизни — ее раздутой стараниями прессы личной жизни, которой в действительности не существовало вовсе. — Я огляделась, поискала его, покричала, причем чуть не сорвала голос, и вдруг увидела, что он сидит в «Линкольне». Тогда я страшно разозлилась, потому что решила, что этот гад все время тихо сидел там и смотрел на мою задницу; я открыла переднюю дверь, чтобы высказать ему, что я о нем думаю.

Она замолчала, вспомнив о падающем к ее ногам теле, и вздрогнула как от удара. Джарвис вывалился из машины, мягко стукнувшись затылком ей об ноги. Его черные глаза

С недоумением смотрели прямо ей в лицо. Его кровь забрызгала ей руки, брюки, блузку — все было в круглых красных крапинках. В горле у Элизабет снова встал ком, и она, давясь, пыталась проглотить его. Ее бросало то в жар, то в холод, сильно кружилась голова, и от слабости мутило.

Трясущейся рукой она отвела с лица волосы, собрав их у затылка, и наклонилась вперед, чтобы поскорее прошла тошнота.

— О господи, — пробормотала она, будто действительно взывала к богу о помощи.

Дэн молча наблюдал, как она борется с грозящими захлестнуть ее эмоциями. Вся ее бравада исчезла, и это сильно осложняло дело. Он не привык допрашивать плачущих женщин. Он вообще не привык допрашивать женщин. Развалясь в кресле, он пытался убедить себя, что она та еще штучка, расчетливая хищница, ведьма, чей путь усыпан разбитыми сердцами обманутых мужчин. К тому же очень может быть, что она имеет отношение к убийству Джарвиса. Он говорил себе все это, но сам себе не верил. Слишком натурально она дрожала, и смешанный с омерзением ужас в глазах был слишком внезапным, чтобы оказаться актерской игрой. Хоть Элизабет Стюарт и изменяла мужу, вряд ли она настолько хорошая актриса.

— Простите, — прошептала она, судорожно вздыхая, отпустила волосы и сложила руки перед собой, как кающаяся грешница. — Простите, пожалуйста.

В глазах у нее блестели слезы. На мгновение Дэн почувствовал что-то вроде жалости к ней, но отогнал это чувство, рассудив, что так будет лучше для них обоих.

— Все нормально, — буркнул он. — Но вы зря расходуете воду. Я на подобные дамские штучки не покупаюсь.

Элизабет вскинула голову и посмотрела на него, ошеломленная его грубостью и бессердечием. Потом вскочилa, подалась вперед, к нему, даже не заметив, что больно стукнулась коленями о стол.

— Это не штучки, шериф Янсен. Прошу прощения, не аждый день и даже не каждую неделю мне на ноги падают отрезанные головы. И у меня нет дежурных острот на случай, если я вдруг найду труп.

— А в газетах пишут, что у вас на все есть ответ, — насмешливо проронил он.

Он, конечно, намекал на ту травлю, которую устроил ей Брок во время развода. Ее бывший муж обладал не ограниченной никакими условностями властью над прессой. В результате по всей стране, включая городок Стилл-Крик в штате Миннесота, репутация Элизабет стала чернее турецкого кофе. Брок и его кудесники-адвокаты перекроили факты и сложили их по своему усмотрению, вывернув правду наизнанку. Но сегодня Элизабет не собиралась оспаривать клевету Брока Стюарта: она была слишком измучена, чтобы ее заботило, что там подумает о ней Дэн Янсен.

— Не надо верить всему, что читаете, радость моя, — мягко сказала она, садясь на место.

Он снова насмешливо выгнул бровь, и Элизабет еле сдержалась, чтобы не вскочить еще раз и не вцепиться ему в лицо.

— От репортера слышать такой совет особенно интересно, — бесстрастно заметил Дэн, ничем не обнаружив, что ее слова попали в цель.

Не надо верить всему, что читаете. Ему ли не знать это лучше, чем кому-либо? Во время его развода у прессы был настоящий праздник, тем более что он прощался и с женой, и с работой. И, как профессиональный спортсмен, прекрасно понимал, что расстояние между реальной жизнью и ее отображением в прессе — как от Земли до Марса. Он, как никто, знал, что нельзя принимать на веру все, что читаешь, но, с другой стороны, верить корыстной бабе тоже нельзя. Чувство справедливости влекло его в одну сторону, а инстинкт самосохранения — в другую.

Элизабет встала, подошла к висящим на стене рамкам с дипломами. Она стояла к нему спиной, уже справившись со слезами и прогнав ужас, который еще минуту назад полностью владел ею. Да, она достойна уважения, если не восхищения.

Взгляд Дэна опустился ниже, к облегающим линялым джинсам, и ему пришло в голову, что ее задница достойна восхищения еще более, чем сила ее духа. Элизабет беспокойно переминалась с ноги на ногу, поминутно поднимая руки, чтобы поправить волосы, и тогда майка туже обтягивала высокую грудь.

— Если даже я поверю половине того, что о вас пишут, вы мне все равно не понравитесь, — процедил он, тоже вставая.

— А вот на это мне плевать.

Дэн подошел ближе, так близко, что ее плечо почти касалось его груди, а щека оказалась вровень с его губами.

— Поберегите слюну, лапочка, потому что, если я выясню, что вы хоть как-то замешаны в этом убийстве, вашей красивой заднице несдобровать.

— Вы угрожаете мне, шериф, — пробормотала Элизабет. Ей очень хотелось отпрянуть, но она не желала оставлять Янсена победителем.

— Я говорю правду, — усмехнувшись, мягко поправил он. — В моем округе убийство никому с рук не сойдет.

— Вы меня в чем-то обвиняете? Если да, могу я позвонить своему адвокату или у вас на вашем далеком севере они изжиты как класс?

— Адвокатов у нас хоть пруд пруди, как и живущих на пособие бездельников и приезжих. От них не избавишься.

Элизабет невероятным усилием воли справилась с нервной дрожью, очень медленно повернулась и сделала непринужденный шаг в сторону, подальше от Янсена.

— О, где то золотое время, когда шериф мог выслать неугодных из города в двадцать четыре часа!

— Полегче, полегче, — буркнул Дэн, хотя, она права, он считал ее именно неугодной.

Он сел, взял из керамической подставки красный карандаш, рассеянно постучал тупым концом по пресс-папье.

— Что было после того, как вы обнаружили тело?

— Меня стошнило, — честно призналась Элизабет. Она плюхнулась на стул, взвинченная от собственных попыток вести себя соответственно манере разговора — жестко и по-деловому. На самом-то деле сейчас ей нужно было только выплакаться у кого-нибудь на плече, но она не плакала уже столько времени, что, появись перед ней чье-то плечо, она, наверное, и не знала бы, что с ним делать. Пожалуй, заподозрила бы дурное и оттолкнула по привычке.

Она подалась вперед, держась обеими руками за сиденье. Там, на стройке, она стояла и тупо смотрела на мертвого Джарвиса, как вдруг ей пришло в голову, что тот, кто его убил, может быть где-то рядом и наблюдать за нею из-за деревьев. Высокие тополя и дубы надвигались на нее, как сказочные великаны, в сгустившемся воздухе пахло кровью и злом, и она поддалась панике и побежала, спотыкаясь и падая на каждом шагу из-за высоких каблуков; не в силах встать, ползла дальше на четвереньках, обдирая ладони и коленки, не замечая, что острые камни рвут ее дорогие, купленные в Каннах брюки «капри». У нее начиналась истерика, во рту появился кислый привкус меди, по щекам ручьями текли слезы. Тут ей наконец удалось встать, и она побежала, задыхаясь и кашляя.

— Я побежала на ферму Хауэра, — ровным голосом продолжала она, стараясь говорить как можно короче и только по делу, без эмоций. — Аарон Хауэр оказался в амбаре. Он довез меня до дома.

— Он не говорил вам, видел ли он что-нибудь? — уже без злости спросил Дэн, видя, что Элизабет держится из последних сил. Может, и надо было бы дожать ее, но он не мог себя заставить.

— Он вообще почти не говорил. Как мне показалось, ему не очень приятно было иметь со мной дело. Он пытался учить меня, как жить отдельно от мира. Я ответила, что довольно трудно абстрагироваться, когда тебе прямо на ноги падает мертвый человек.

Дэн попытался представить себе, как Аарон Хауэр беседует с Элизабет, и чуть не рассмеялся вслух. Невозможно найти двух более непохожих друг на друга людей. Строгий и набожный Аарон — и Элизабет, яркая, красивая, откровенно манящая.

— Он отвез меня домой, я позвонила в полицию, переоделась и вот продолжаю этот восхитительный вечер в вашем обществе, — закончила она с широкой улыбкой.

Красный карандаш в руке Дэна перестал постукивать о пресс-папье.

— Переоделись? Почему?

— Почему? — по слогам переспросила Элизабет. — Потому, что от меня воняло, как от лошади, и ноги у меня были в крови! Потому, что на меня свалился труп. Потому, что эта одежда была на мне, когда я нашла мертвое тело, и я ни минуты больше не могла в ней оставаться. Я содрала с себя все до нитки и выбросила в ведро, и, да будет вам известно, это просто разбило мне сердце, потому что выбросить пришлось мою любимую шелковую блузку от Армани.

— Это были улики, — процедил Дэн. — Вы избавились от улик.

— А еще я вымыла ноги, — язвительно добавила она. — Или этого тоже не следовало делать? Господи, если вам хочется увидеть кровь, мне кажется, вокруг Джералда ее осталось более чем достаточно.

Его голос упал до еле слышного шепота, от которого у Элизабет зашевелились волосы на затылке.

— На вашей одежде ее тоже могло быть очень много. Она проглотила с полдесятка слов, которых даме знать не полагается, загнала поглубже злость и раздражение, собрала остатки самообладания.

— Кажется, мы пошли по второму кругу. Ей-богу, вы хуже терьера с крысой в зубах. В последний раз говорю: я его не убивала. Сожалею, если это усложняет вам жизнь, поскольку вы не можете повесить убийство на чужого всем человека, но помочь ничем не могу.

— Мне нужна та одежда, — упрямо сказал он. — Вся до нитки.

Элизабет подняла руки, устало откинулась на спинку стула.

— Да ради бога, только, радость моя, не похоже, чтобы лифчик 75С вам подошел. И если ваши помощники случайно застигнут вас в красных кружевных трусиках, боюсь, вам долго придется отмываться.

Дэн стиснул зубы, чтобы не застонать от неожиданно пронзившего его желания. Элизабет нарисовала себя в очень эротическом виде.

Она отвела глаза от его распаленного взгляда и мягко спросила:

— Что дальше?

Вопрос со значением. То, что уже готово было сорваться с языка, противоречило всем доводам разума. Кляня себя за то, что позволил сексу отвлечь его от работы, Дэн понимал, что где-то это была просто самозащита. Ему не хотелось разбираться с тем, что будет дальше. Он вырос в Стилл-Крик, знал каждого из трех тысяч местных жителей в лицо, если не по имени, и не хотел, чтобы кто-либо из них оказался причастен к убийству. В Стилл-Крик убийств не было. Он встал из-за стола.

— Теперь, мисс Лиззи, можете идти домой. Элизабет недоверчиво прищурилась.

— Прямо сейчас?

— Только не уезжайте надолго из города.

Сделав недовольную гримаску, она поднялась.

В дверь громко постучали, и в кабинет заглянула Лоррен.

— Дэн, Эми только что позвонила из рочестерского аэропорта.

— Эми, — упавшим голосом повторил он. — Черт, я совсем забыл. Он шумно вздохнул, запустил пальцы в волосы, морщась от досады. — Я не могу сейчас уехать. Пошлите Кении встретить ее.

Лоррен неодобрительно сжала бесцветные губы в ниточку, ничего не сказала и ретировалась.

— Любовь крутите, шериф? — съязвила Элизабет, вешая на плечо сумку и фотоаппарат. — Ай-яй-яй, что подумают налогоплательщики?

Он мрачно посмотрел на нее.

— Эми моя дочь.

Девочка с косичками… Почему-то Элизабет не хотелось думать о Янсене в роли отца. От этого он казался слишком… человеком. Ей не хотелось думать о нем, как об отце-одиночке, потому что тогда оказалось бы, что у нее есть с ним что-то общее, а это скорее опасно, чем хорошо.

— Увидимся, ковбой. — Она остановилась, взялась за ручку двери и насмешливо улыбнулась. — Пока я здесь, не сделаете заявление для городской газеты?

— Могу, но вы такое не напечатаете.

— Кто, как вы считаете, мог убить его?

— На этот счет у меня много мыслей, мисс Стюарт. — Он приложил два пальца к виску. — Только, пожалуй, я лучше оставлю их при себе.

— Смотрите не потеряйте, радость моя. Дэн проводил ее взглядом, даже не заметив, что последнее слово осталось за ней.